Может, было и так: запястья сковали шарнирными креплениями, кончики пальцев обтянули гладким, без единого витка на подушечках силиконом, пластины корсетов зажали потуже, вплели шнуровку — от давления глаза-стекляшки из орбит лицевых выпучились да так и остались, — потом врезали тугие стальные дуги вместо рёберных косточек, чтобы куклы прочные были; чтобы плюшевая грудная клетка не раскроилась хлипко, не рассыпалась блестящими механизмами на радость публики оперной… Любят же фонтейновцы считать чужие огрехи. Но это лирика.
Может, всего у них было в обрез: кожи, цвета и жизни. Вот и поделили неравно, заручившись схемами о перекрёстном наследовании, как у настоящих людей бывает. Где у Линетт волосы до пят, там Линнею хватило на скудный колосок; где Линней не стеснялся кокетливо острых лопаток и плечей без единой родинки, там Линетт прятала голые, ничем не обёрнутые сплавы сосудов-мышц под болеро и ремнями. Целомудренное декольте на выходе служило лишь для отвода глаз.
Может, задумали их такими забавы ради, а может, и не задумывали вовсе — просто нахлобучили остатки синтетики и выкинули. Обвязанный бантами подарок, кочующий из Снежной в Фонтейн; от Сандроне для Арлекино. С назначением по личному усмотрению.
Планировали сначала циркачами устроить. А что? Одежды как раз парадные; человеку эта работа травмоопасна, текучка кадров до смешного стабильная, несмотря на щедрый заработок, который приюту был бы очень кстати. Близнецам ненормированная гибкость позволила влиться: Линней — укротитель и жонглёр, Линетт — прыгающая через огненный обруч кошка. Ручная, шёлковая, исполнительная. Позже — готовая подопытная для фокуса с пилой и ящиком, ещё позже — незаменимый в своей многофункциональности ассистент. Такая покладистая пустышка-данность, без которой Линней, настоящая звезда сцены, себя почему-то не мыслил и чуть что начинал зависать. Представления со временем стали требовать усложнений, но он не мог работать в связке с другими артистами. Не мог даже оставаться в гримёрке один на один с поклонниками, чтобы дать автограф. Привычка, шепталась прислуга Дома. Они же, вон, с заводской упаковки вместе: и спят в одной кровати, и чаи гоняют, и в таинство фокусов никого не посвящают; каждому тень своя нужна…
Вот так поговорили, а потом задумались: в самом деле, почему?
Потому что данность, как скоро выяснили в Доме, оказалась неприкрытой нужностью: практически семьдесят процентов оперативных данных, безостановочно циркулирующих через процессоры близнецов, загружала именно Линетт. Штатные механики замерили цифру не сразу — сначала была сорванная репетиция фокуса с аквариумом. Линетт пришлось срочно вскрывать; вымокший корпус имел ожидаемо дырявую изоляцию, стандартную для близнецов половину покрытия. Линнея тогда от окоченевшей сестры отдирали силой: он игнорировал команды, несмотря на собственную исправность. Жался к ней, на сухую всхлипывал, молчал. Замкнуло его конкретно, словно тоже искупался.
Всё стало видно в разрезе: обёрнутые вокруг сквозного металлического стержня проводки тянулись по телу вниз и в стороны, ветвились к датчикам. Некоторые секции, куда просочилась вода, самопроизвольно отключились во избежание короткого замыкания. Моторчик сердца встал. Только компактный блок сервера внутри черепушки беспрерывно мигал диодами отдачи, гораздо реже — приёма. Уши и хвост, судя по перекрестиям кабелей, были даны Линетт не для заигрывания с воображением. Это оказались хитроумные сканеры, удачно налаженные для публичных выступлений: спектр пристального внимания сенсоров способен был охватить грандиознейший зал в Фонтейне целиком. Никто и подумать не мог, сидя в первом ряду, что беглый взгляд ассистентки на поклоне считывает их до мяса, до костей. Она была мозгом, и без неё Линней становился совсем непохожим на человека — даже больше, чем обычно. А обычно — это насколько?
Показатели было решено кустарно измерить. Неважно где, в середине выступления или развалившись на софе с тарелкой десерта, — ежечасно Линетт пропускала через себя такие объёмы информации, что её внешняя вялость перестала вызывать вопросы; наоборот — вызвала справедливые беспокойства: не перегреется ли однажды, не задымит?
Как быть, если выйдет из строя? Сандроне на починку точно не вернёшь: материнским инстинктом она никогда не отличалась. Тем более, если обрекала свои творения на подобную созависимость.
Линней, в отличие от сестры, обрабатывал всё готовое и к сканированию не был приспособлен будто специально. Его урезанный функционал сводился к исполнению — он болтал. Мельтешил, убедительно гримасничал, двигался и делал это ловко, с обезоруживающим дружелюбием, втайне полагаясь на массив загодя полученных данных, чтобы расположить, настроить на нужную волну. Словом, ничем не выдавал себя грудой металла в разукрашенной оболочке до тех пор, пока рядом отмалчивалась Линетт и сосредоточенно перекачивала из головы в голову данные. Очевидная дифференциация.
Линетт была всем, чего Линнею недоставало для полноценности, и работало это в обратную сторону так же безжалостно, как и любой другой отлаженный Сандроне механизм-насмешка. Безупречность близнецов оплачивалась высокой ценой. Один-два фатальных промаха, останься первый без второго — и никакой пользы от этой груды дисфункционального поодиночке скарба не дождёшься. Линетт умолкнет, Линней сломается. А всё потому, что похабно дроблёный, зашитый грубой стёжкой, точно труп на операционном столе или сиамские близнецы после хирургического разлучения — механизм был един. Деление по именам — наглядность, объятия — калибровка хрупкой системы, привычка-каприз спать в одной кровати — примитивная маскировка зарядки.
Может, они и сами этого не знали. Может, их обманывали сердца-моторчики и такой же изнанкой диктовали написанные человеческим языком алгоритмы: любить. Беречь. Любить первой строчкой в основании, числовой заповедью, безусловным приоритетом; любить настолько, чтобы не стать, когда не станет другого. И в глубине этого всего — заготовленный сценарий: прижать к себе при первых тревожных признаках, диагностикой вдавить сенсоры, проверить работу бездыханных систем, пульсом считать запрос за запросом на принудительное восстановление, — отклика нет, КПД нулевое. Ручная перезагрузка? Ошибка. Повторить, повторить повторить. Встряхнуть. Пока не засбоит охлаждение, не запершат беспорядочные электронные импульсы, уходящие в радиомолчание. Люди в таких позах плачут о смерти — тому, кто останется, плакать будет нечем. Синтез слёз не предусмотрен.