Одним из поздних вечеров Эрмин и Генца, завернувшись в медвежью шкуру, плечом к плечу сидели у костра на плоской вершине их горы, под бескрайним звёздным небом. Тёплое сияние огня отбрасывало танцующие тени на их лица, а в руках они держали глиняные чарки с тёплой водой. Момент был тихим, безмятежным. Слова давно унялись, и юноши разделяли между собою приятную тишину, разбавленную лишь потрескиванием костра.

Именно сейчас Генца почувствовал, что готов спросить.

— Поведай мне, кто я. Каким я был?

Генца правда хотел знать, что из себя представляла его прошлая жизнь, откуда он взялся и почему попал именно сюда. Ему необходимо это услышать. Они так долго избегали разговоров на эту тему. Пора бы сделать первый шаг.

Эрмин ответил незамедлительно, с долей осторожности и трепета:

— Ты родился в мире под названием Сияющий край, а я на запретных землях Границы, отделяющих тот мир от соседнего — Молчаливых лесов. Тебе исполнилось двенадцать, когда мы впервые встретились. — Уголки его губ слегка приподнялись. — Ты буквально влез ко мне в хижину. Из любопытства. Такой взбалмошный, такой прилипчивый. Я напугал тебя, чтобы поскорее прогнать, потому что неожиданное появление чужака не на шутку озадачило меня. Но ты не отступил, — его улыбка потеплела, и юноша заглянул в глаза Генцы, — и явился снова через три года с твёрдым намерением избавить меня от одиночества. Уверен, будь твоя воля, ты пробрался бы ко мне и раньше, но тебя наказали за побег из дома. Я и не заметил, как мы подружились. Как близки стали.

Генца улыбнулся Эрмину в ответ, внимательно его слушая.

— Ты выражал свою привязанность сладостями, а порою даже спорами о всякой ерунде, — продолжал Эрмин. — Также через споры ты ближе узнавал окружающих и отталкивал ими тех, кто тебе не нравился. Временами загонял сам себя в ловушки, совершая опрометчивые поступки. Из-за благих побуждений в том числе.

— Моя мама говорила обо мне то же самое. Про ловушки, — Генца усмехнулся, припомнив, как его мать лет одиннадцать или двенадцать назад снимала его с забора, на который его за ворот одежд повесил их сосед. Незадолго до того момента Генца тщетно пытался доказать мужчине, что тот неправ, когда за глаза называл их семью «помеченной злыми духами», но потерпел неудачу. Юноша так и не признался в настоящей причине своего неловкого положения, чтобы его мать не расстраивалась; и она верила, что Генца продолжал препираться с тем соседом из-за всяких незначительных мелочей наподобие названий цветов. — А отец часто ругал меня за моё поведение и постоянно повторял, что мне стоит вести себя, как и подобает мужчине… Ставил мне в пример сына своего друга-охотника. Но мне никогда не казалось, что мы с тем мальчишкой сильно отличались друг от друга.

За исключением внешности, конечно же. В остальном они имели и занятия похожие, и даже манеру общения. В голову Генцы не раз закрадывалась мысль, что его отцу просто-напросто хотелось иметь «нормального» ребёнка, а не «злого духа». Но дальнейшие действия мужчины убедили юношу, как он ошибался.

— Воистину, сердцевина дерева остаётся неизменной, — задумчиво произнёс Генца, почесав подбородок и провожая взглядом всполохи пламени, тянущиеся к небу.

— Если не найдётся что-то, что способно добраться до неё, — добавил Эрмин и, помолчав немного, осторожно заметил: — Ты до этого не упоминал родителей.

— Да… — Генца опустил голову. — Они погибли, когда мне было около шести. Тогда… между нашим и соседним племенем шла, эм… Нет, не война, но... что-то по-настоящему ужасное. Все мои родные пали в те мрачные дни.

«Их не стало, потому что они пытались защитить своего ребёнка от рук тех, кто жаждал его крови», — не сказал Генца.

Конфликт начался именно из-за рождения Генцы, странного рыжеволосого и синеглазого ребёнка. Не сразу, нет. Сомнения жителей племени Небесных гор всё росли и росли, как снежный ком, постепенно. Одни считали, что он являлся воплощением злого духа Блуждающих пустынь, другие — что он и все, кто находился рядом с ним, прокляты мёртвыми. Такие мнения о нём и гуляли время от времени, но думающих так было не так уж и много. На первый взгляд. Позже стало известно, что некоторые скрывали своё настоящее отношение к нему.

С его приходом в этот мир ещё и Блуждающие пустыни сменили своё расположение, что зачастую случалось перед особенно лютыми морозами, засухой или эпидемиями. И, разумеется, то сочли неким предзнаменованием. Как-будто прочего было мало…

Всё стало хуже, когда о существовании Генцы узнали в соседнем племени, племени Заснеженных вершин. Их вождь окончательно и закрепил за Генцой звание злого духа пустынь, пожирающего жизненные силы живых существ, и призвал уничтожить его. Тогда-то все, кто невзлюбил его, и объединились в одну разрушительную силу. И не успел Генца и глазом моргнуть, как все, кого он считал семьёй и друзьями, оказались либо убиты, либо на стороне тех, кто наставил на него нож. Даже родная бабушка Генцы в конечном итоге уверовала словам вождя и попыталась разбить голову мальчика увесистым камнем.

В тот день у их дома собралась огромная толпа. Его отца, изо всех сил старающегося дать своей семье возможность сбежать, зарубили и закололи десятком мечей и копий. Но он стоял до конца и задержал большинство недоброжелателей, несмотря на тяжкие ранения, покрывающие всё его тело. Последним, что Генца запомнил о нём, стали его суровое выражение лица, залитого собственной кровью. Висевшая плетью рука, едва держащаяся на теле. И его горящий взгляд, решительный и бесстрашный.

Следующей стала его мать. Она оставила Генцу на бабушку и бросилась на преследователей, гнавших их по горным тропам от самого поселения. Последним, что Генца запомнил о ней, стали её тёплые трясущиеся руки в его волосах. Поджатые губы, сложенные в неуверенную улыбку. И разнёсшийся между гор шлепок. Словно от куска сырого мяса, упавшего на камни. Генца не видел, как её сбросили. Но он знал это. Знал, что она погибла. Все те мгновения, когда сердца близких Генцы замирали навек, его посещало... подобное понимание. И оно каждый раз заставляло что-то умирать внутри него самого. Поэтому сомнений в том, что его мать больше не вернётся, не осталось. И он поведал об этом бабушке, чтобы и она не ждала её.

Тогда-то бабушка и сорвалась. Но Генца не винил её за это, правда. Они оба были ужасно напуганы в тот момент. А женщина ещё и потеряла единственную дочь…из-за него… У кого бы разум остался ясен при таком раскладе?..

Верно… Верно…

Если честно, юноша долгое время не знал дальнейшей судьбы бабушки. Потому что сразу после того, как он потерял сознание от удара, он проснулся совсем в другом месте. А бабушки рядом не оказалось. Лишь позднее Генца выяснил, что её приняли обратно в поселение.

Он не понимал, как она могла вернуться к тем, кто поступил с ними столь… безжалостно. Конечно, не все поддержали недоброжелателей их семьи. Не все пытались их сгубить. Но разве это многое меняло? Вовсе нет. Совсем ничего не меняло.

Каково же находиться в одном месте с кем-то, кто зарубил мужа твоей дочери? Кто сбросил её саму с горы? Или с теми, кто молча на это смотрел? Неужто… это лучше, чем оставаться с Генцей?..

Быть может, рассудок бабушки действительно помутился после всего. Или лишь мать Генцы останавливала её от того, чтобы дать волю своим настоящим чувствам по отношению к мальчику.

Как бы там ни было, но крохотная обида на бабушку и по сей день пряталась в закромах сознания Генцы. Мысль о том, что она могла добровольно отказаться от него… делала ему больно. Но он надеялся на то, что о ней было кому позаботиться. Что её не одолевало сожаление, из-за которого пострадало бы её духовное начало. Генца же всё равно любил её… даже сейчас. После всего.

Наравне с его семьёй под удар попала и их соседка, которая покинула поселение вслед за ними, следуя по тайным тропам. Движимая намерением помочь мальчику, она забрала его к себе домой и выходила. Коли не она, сгнил бы Генца вместе с опавшей листвой…

Женщина утверждала, что в какой-то момент потеряла Генцу и его бабушку из вида, но сами духи подсказали ей, где следует искать его. Что лишь с их помощью она успела забрать Генцу до того, как его отыскали его недоброжелатели. Или до того, как он… Но о нём всё равно узнали. Генце едва удалось сбежать через окно задней комнаты, пока соседка с дочерью забалтывали ворвавшихся к ним поселенцев, и укрыться в одной из пещер у подножия горы.

Всё-таки... его возвращение стало ошибкой. Не следовало ему задерживаться в их доме...

Но ничего уже не изменишь.

Генца провёл в темноте и сырости каменных стен не менее трёх дней, не решаясь и носа наружу высунуть. Маленькому ему крупно повезло, что сердобольная отшельница отыскала его в запутанном лабиринте пещеры. Что заступилась за него, ничего о нём при этом не зная.

Именно тётушка-отшельница и отвела Генцу к уважаемому обоими племенами шаману, и тот во всеуслышание подтвердил, что мальчик не представлял угрозы для окружающих. Не все поверили в это. Но кровопролитие прекратилось. И Генцу пообещали оставить в покое, если он никогда больше не покажется на глаза жителям поселений.

А ему и незачем. Никого родного среди живых у него всё равно не осталось. Никого, к кому он мог бы вернуться.

Наверное, говорящие о проклятье всё же оказались правы. Он действительно был проклят в каком-то смысле. Его непохожесть на окружающих породила страх, перетёкший в слепую агрессию, которая, собранная воедино, стольких сгубила…

Но юноша не стал говорить обо всём вслух. Пока нет. Возможно, позже, но не прямо сейчас. Генце не хотелось омрачать этот чудесный тихий вечер.

Он сглотнул образовавшийся в горле ком и спросил:

— Ты поэтому последовал сюда? Из-за нашей давней дружбы? — Генца опасливо покосился в сторону Эрмина. — Наверняка я сильно изменился… Стоило ли это того?

— Разумеется! Ты всё ещё ты, даже если не помнишь свою прошлую жизнь. Новый опыт оставил немало следов на твоём естестве, я вижу, но пламя в глазах не потухло. — Эрмин облизал пересохшие губы и горячо зашептал: — Нынешний ты мне дорог ничуть не меньше.

Генца поставил полупустую чарку на землю и плотнее завернулся в шкуру.

— И… тебя не волнует, что я выгляжу немного иначе? Что могу не вспомнить… всего?

Эрмин развернулся к нему, перекинув одну ногу через бревно, на котором они сидели.

— Вовсе нет. Меня устраиваешь любой ты. Теперешний или прошлый — не важно. Это всё ты.

Юноша излучал уверенность столь ясную, что Генца на мгновение потерялся.

Неужто… всё это взаправду?..

— А кем был тогдашний я? Я имею в виду… сыном ремесленника или рыбака? Или кем-то ещё?

До этого их разговора Генце не приходило в голову, что встреча с Эрмином могла оказаться лишь его сном. Но стоило подобной мысли посетить его, как юноше вдруг захотелось вцепиться в Эрмина обеими руками и ногами, чтобы тот точно-точно не исчез.

Вместо этого Генца крепко сжал накинутую на его плечи шкуру, стараясь не прослушать ответ Эрмина.

— Наследным принцем.

Генца опешил.

— При… Кем?

— Сыном вождя. А после и самим вождём, то есть королём. Тебе пришлось принять бремя правления слишком рано, но ты старался изо всех сил.

— О… Наверное, меня удручал мой статус. Это же такая ответственность...

Неужели кто-то правда мог доверить ему столь важную роль?..

— Так и есть. — Эрмин бросил взгляд к огню. — Однажды ты мне признался, что хотел бы жить в уединении вместе со мной.

Щёки Генцы потеплели.

— Да врёшь ты всё! — смущённо воскликнул юноша и несильно толкнул Эрмина в грудь, запоздало вспомнив о его былом ранении. Но тот лишь улыбнулся, словно и не заметил его неосторожную ошибку.

— Мне виднее, — подразнил он.

Генца фыркнул. Спорить бесполезно — он всё равно не мог знать, как всё было в действительности. Не то чтобы он не верил Эрмину… Слова юноши звучали очень даже искренне. Но встретить его после всех… потерь… Это так…

До встречи с Эрмином Генца постоянно ощущал, что ему чего-то не хватает. Что он потерял нечто крайне важное. С самого детства. Это чувство он мог сравнить лишь со своим состоянием после потери близких во всём том безумии. С тем самым знанием. А после встречи с Эрмином… всё стало ощущаться так правильно. Цельно. Не хотелось бы привыкнуть к этому, а после вновь лишиться всего. Поэтому и поверить страшно. Но так хочется.

— Здесь считается, что если в безветренную погоду тебе попала в глаз соринка, то это кто-то плачет по тебе, — сказал Генца; голос его прозвучал хрипло. — Я всегда думал, что это мёртвые беспокоятся обо мне, но… оказалось, что я забыл целую жизнь и всех тех, для кого-то я что-то значил.

Эрмин приобнял его и тихо-тихо проговорил:

— Мы могли бы вернуться. Я имею ввиду, если тебя ничего не держит здесь.

— Это…

— Тебе необязательно соглашаться! — поспешно добавил Эрмин. — Мы оба мертвы для всех, поэтому… можно остаться и здесь. Или направиться куда-либо ещё.

— Я… я подумаю, — пообещал Генца.

И это именно то, что он имел в виду. Идея уйти вместе с Эрмином — уйти домой — не казалась ему неправильной. Скорее даже… желанной.

Но действительно ли он готов для столь широкого шага?..

۞♥۞♥۞♥۞♥۞

Эрмин не успел заметить, как в мир пришла осень, принёсшая за собою злато и промозглые дни. Генца назвал ту началом поры темноты и завернулся ещё в пару слоёв одежд.

۞♥۞♥۞♥۞♥۞

Ранний снег предвещал скорый приход поры света. Генце нравилась пора света, ибо это время, когда природа скидывала белое одеяло, пробуждаясь ото сна, и расправляла цветущие ветви, обращая свой лик к дружелюбному теплу ласковых лучей Арайн. В морозные же дни поры темноты яркие краски сменялись безмолвной белизной, которая заставляла юношу печалиться и особенно остро ощущать объявшее его одиночество.

И холод Генца не выносил. Точно… когда-то ему пришлось часами находиться во льдах, и дрожь из-за стужи настолько въелась в его плоть и кости, в его духовное начало, что даже целую жизнь спустя не отпускала, стоило лишь температуре немного понизиться. Эрмин говорил, что Генца никогда не оказывался во льдах. И что в Сияющем крае даже не знали такой поры, когда птицы замерзали прямо на лету. Когда ледяной воющий ветер резал кожу острыми льдинками и обмораживал щёки с кончиками пальцев рук и ног. И когда даже с горящим очагом приходилось спать полностью одетым и завёрнутым в десять одеял с головой.

Но отчего же в таком случае его тело хранило в себе нечто подобное?.. Возможно, помни он былое, то ответ нашёлся бы.

Генца всё чаще спрашивал Эрмина о прошлой жизни, надеясь, что это хоть немного поможет ему возродить утраченные воспоминания. Но этого почему-то так и не происходило. Генца не помнил ни Иэроса, ни Ирену, ни отца… Никого и ничего из того, что Эрмин упоминал.

Тем не менее желание Генцы вернуться с Эрмином в Сияющий край лишь возросло. Здесь его уже ничего не удерживало; все, кого он любил, давно умерли и наверняка уже переродились. А на днях Генце снилась тётушка-отшельница, невысокая и чуть полноватая женщина с округлым лицом и лисьим взглядом. Она ласково ему улыбнулась и приобняла, завернув их обоих в мягкую шаль, которую Генца когда-то сделал специально для неё. И в которой похоронил. От женщины веяло теплом, а от её поседевших волос, собранных в небрежный пучок, пахло шалфеем. Так знакомо. Она сказала, что Генца должен прислушаться к своему сердцу. Что ни за что на свете не осудит его, если он решится уйти… И что его родители желали ему счастье. Где бы Генца его не нашёл.

Её благословение придало ему сил.

Быть может, знакомые когда-то места помогут Генце вернуть хотя бы крошечную часть его воспоминаний, как это произошло с Пламенным языком после встречи с Эрмином. Или нет. По правде говоря, у него с ними и в этой жизни не очень-то ладилось. Он даже лица родителей вспомнить не мог. Разве что… частично.

۞♥۞♥۞♥۞♥۞

Глубокой ночью они с Эрмином подхватили сумки с собранными в дорогу припасами и ещё кое-какими немаловажными вещами и направились к Храму предков, освещая себе дорогу тёплым светом масленой лампы. Генца намеревался оставить прощальное подношение для тётушки-отшельницы, убиенных родителей и соседки с её дочерью. Даже если они уже переродились, то внимание юноши к ним принесёт в их новые жизни на один счастливый день больше.

Вряд ли Генца когда-нибудь вернётся. Но он надеялся на то, что его близкие, где бы они не находились в данный момент, в порядке. И что их ожидает хорошая жизнь, наполненная множеством радостных моментов.

В храме, как и ожидалось, никого не оказалось в такой поздний час; юношей встретили лишь терпкий и слегка дымный аромат полыни, покачивающиеся на ветру муслиновые занавески и блаженная тишина. Генца и Эрмин осторожно прошли внутрь, поклонившись идолам-помощникам богини Арайн у алтаря — вороне и лисице, — и извлекли из сумок немного заготовленных для подношения овощей, пару деревянных амулетов в форме перелётных птиц, заряженные светом Арайн, и глиняные бусины, обожжённые в костре в день Памяти мёртвых, по одной на каждого усопшего.

Для старухи Бихоц, укрывшей его и вырастившей как родного внука. Для Орриги и Бената, его матери и отца, любящих его вопреки всем предрассудкам и готовых биться за него до последнего вздоха. Для Сорн и Гоцо, его соседки и её десятилетней дочери, защитивших Генцу даже при знании о том, как это для них опасно.

— Местные народы верят, что после кончины усопший проходит очищение от тленной оболочки и воспаряет в небеса, где его обдувают ветра ровно десять дней, — тихонько заговорил Генца, глядя на алтарь. — После он спускается на землю и направляется к ближайшему Храму предков, где заряжается таящейся в нём энергией перед длинным путешествием к Долине скорби, которую ему предстоит преодолеть, чтобы войти в загробный мир.

Юноша поправил один из амулетов и продолжил:

— Если близкие усопшего не скупятся на подношения для него, то его сопровождает один из подручных духа смерти на протяжении всего пути. А тем временем духи, отвечающие за увядание и разложение, разбираются с охладевшим телом. Рано или поздно, в зависимости от последующих подношений, усопший перерождается и приходит в этот мир кем-то другим.

— Без подношений усопшему предстоит пройти путь в одиночестве и совсем без сил, из-за чего он может потеряться ещё до того, как достигнет цели. И даже в самой долине для него есть риск заплутать, если он хоть на мгновение отвлечётся. Именно потерянные мертвецы… и становятся воющими по ночам призраками, с годами обращающимися в злых духов.

— Я думаю, что те, о ком ты заботишься, не встретили трудностей в пути, — заверил Генцу Эрмин, положив руку ему на плечо в утешающем жесте. — И они не осудят тебя за попытку стать счастливым вдали от них.

— Хочется верить, что это так, — Генца грустно улыбнулся. За все эти десять лет он исправно оставлял щедрые подношения для родителей, соседки и её дочери. Чуть позднее и для тётушки-отшельницы. Даже в неурожайный год юноша старался собрать для них всё самое лучшее со своих скромных грядок. Это меньшее, что он мог для них сделать. Но если он уйдёт… не случится ли с ними плохого?..

— Нам необязательно уходить, если ты не готов.

— Я…

— Эй, вы! — послышалось вдруг за их спинами. — Немедленно отойдите от алтаря!

Генца и Эрмин обернулись на говорящего и узрели молодого на вид юношу, угрожающе направившего лук в их сторону. Он не выглядел так, словно шутил, и вот-вот был готов натянуть тетиву для выстрела.

— Мы не желаем никому зла, — подал голос Генца, медленно поднимая руки раскрытыми ладонями вперёд, — и мы уже уходим. Уверяю, ни ты, ни кто-либо другой нас больше никогда здесь не увидит. Я всего лишь хотел попрощаться с родителями напоследок. Неужели мне и такого не позволено?

Откуда здесь народ в такое-то время? Сердце Генцы замерло, а по спине заструился холодный пот. Юноша же правда-правда не шутил с ними.

— Тебе запрещено появляться вблизи поселения! — выкрикнул тот, оскалившись; в полумраке храма, с лихорадочно блестящими глазами, обведёнными чёрным и перекошенным в злобе лицом, он выглядел особенно жутко. — А ты ещё и себе подобного привёл! Тебя предупреждали! Пре-ду-пре-жда-ли!

Всё произошло так быстро. Юноша выстрелил в сторону Эрмина. Генца, не раздумывая, заслонил его собой. Грудь пронзило вспышкой острой боли, а после… свет ламп плавно померк, оставив Генцу наедине с самим собой и собственным затруднённым дыханием. Он лишь смутно осознавал, что они куда-то бегут. Но вскоре все окружающие его звуки стихли, а тело окончательно ослабело.

۞♥۞♥۞♥۞♥۞

Видеть, как Генцу серьёзно ранят во второй раз, было мучительно; Эрмину казалось, что из его лёгких выбило весь воздух, когда стрела пронзила тело юноши в том же месте, что и копьё когда-то.

Генца мог не выжить. Снова.

Эрмин бросил в атаковавшего их юношу первое, что попалось ему под руку, и, пока тот отвлёкся, устремился из храма на улицу, подхватив потерявшего сознание Генцу на руки. Он бежал по горной тропе не оглядываясь; его живот скручивало от закравшихся в него ледяных щупалец ужаса, а лёгкие горели от нехватки воздуха; но Эрмин ни на секунду не останавливался и всё выискивал глазами тропу, на которую мог бы свернуть.

Нужно немедленно воссоздать печать и уходить отсюда, пока их не нагнали! Эрмин мог поклясться, что слышал несколько недружелюбных голосов позади! И лекарь!.. Генце срочно требуется лекарь! Или… тот Водопад!

Но пока всё, что сейчас Эрмин мог сделать — это найти уединённое место, где никто не заметил бы их, пока он чертил печать.

К их удаче, выбранный Эрмином поворот привёл его в хорошее место, достаточно просторное для размещения печати, но и уединённое, сокрытое от глаз тех, кто придерживался бы тропы. Оставалась надеяться, что выпущенному Эрмином вихрю энергии удалось замести его следы на снегу, и те не привлекут внимание тех, кто шёл за ними.

Не хотелось бы терять ещё больше времени на драку.

Юноша расчистил землю от снега и приступил к делу. Каменистая почва оказалась слишком твёрдой, поэтому ему пришлось вырезать линии и символы с помощью внутренней энергии, направляемой через подобранную им палку; но в остальном работа шла быстро, поскольку переданные Эрмину через их с Вином связь знания надёжно въелись в его разум.

Закончив, юноша отбросил палку и засучил рукава, обнажая нанесённые на кожу синей краской узоры, повторяющие татуировки Вина. Он опасался, что те могли смазаться при погоне, но этого не произошло. Хорошо.

Эрмин осторожно затащил Генцу в печать и повторил всё то, что делал Вин: принялся напитывать печать энергией, постепенно заимствуя ещё больше энергии извне, и держал в голове то место, куда хотел попасть.

Линии на земле слабо засветились, и… ничего не произошло.

Неужели рисунок слишком поверхностный?..

Юношу затрясло, но он быстро взял себя в руке и попробовал ещё раз.

И ещё.

После пятой неудачной попытки Эрмин извлёк из ножен клинок и принялся отчаянно прорезать узоры на руках уже им, снова и снова проводя острым лезвием по податливой плоти.

Лишь бы на этот раз сработало.

Он предпринял ещё одну попытку.

Но ничего не вышло!

«Где я ошибся?!» — сокрушённо подумал он, мысленно перебирая каждое своё действие. Но никак не мог отыскать ответ!

И тут в его голове возник образ.

Для перемещения в такие дали необходимо позаимствовать энергию в других измерениях, находящихся за пределами понимания смертных.

Отвори дверь.

Зачерпни немного.

Эрмин потянулся к новому знанию, и пред ним разлились бескрайние пурпурные воды, окутывая его по пояс приветственным теплом. Над головой засияли мириады звёзд; они усыпали небеса насыщенного сиреневого цвета, сияли, взывали. Кружили.

Ты же чувствуешь это, не так ли?

Кожу Эрмина покалывало от столь мощных потоков энергии возникшего пред ним мира, и даже воздух вокруг него, казалось, искрился и переливался подобно жемчужине в лучах Светила. Но юноша не имел возможности задерживаться здесь, как бы заманчиво это не выглядело, и немедленно сделал то, зачем пришёл — воспользовался энергией этого места для активации печати.

На этот раз у него действительно получилось заставить печать работать! Их с Генцой объяло голубоватым свечением, а мир за пределами печати переменился, и…

Юношей захлестнуло потоком нескончаемой тьмы, уносящим их в пучины мрака; но в последнем проблеске света как будто что-то промелькнуло. И это что-то направилось за ними.