Обязательно сработаетесь!

— Это Джейк, — представляет его герр Герхард, и Тать сдерживает приступ тихого ужаса, охватившего его уже двадцать минут назад.

Он видел Джейка. Он о нём слышал. Он его знает. Одно дело — работать в паре, и совершенно другое — работать с кем-то, сколь угодно схожим со стоящей рядом с ним личностью. Лишь бы догадка Хмара не была верна. Лишь бы не он. Лишь бы не этот. Он и без этого ненавидит командную работу: насмерть убеждён, что если хочешь сделать что-то хорошо — нужно делать самостоятельно. Недоверие распространяется на каждое из его занятий. А тут… помоги, высшая сила, если способна.

— Он так же, как и ты, новенький, — наводок всё больше и больше, и Тать отчаянно не желает верить. Его даже цепляет за пальцы отчаянная жажда выйти из переговорной, а лучше — из офиса. Всё, только бы сам не оказался прав.

Спокойно. Вдох — выдох. Он сможет отвертеться. Один, три, два, четыре — вдох, незаметно. Пять, семь, шесть — задержать дыхание. Просто делай вид, что глубоко дышишь. Восемь — выдох. Он просто попросит выдать ему в пару кого-то более опытного.

Ты знаешь его поверхностно, тихий голос в мыслях. Дай ему время. Совесть — ага, конечно.

Уходи.

Хмар решает наконец обратить внимание на Джейка. Приходится приподнять голову, чтобы заглянуть коллеге в глаза, настолько тот выше него. Сантиметров пятнадцать разницы тут точно будет. И он прекрасно знает, что эти почти два метра роста полны исключительно неловкости и дурости.

До чёрного тёмный карий под светло-рыжими ресницами. Едва различимые в цвете зрачки. Радостный проблеск улыбки в уголках глаз. Может быть, он обращает слишком много внимания на такое, пусть и встречается взглядами с парнем не дольше, чем на несколько секунд.

— Джейк, это Хмар, — мужчина делает жест в сторону Татя, и тот кивает то ли приветственно, то ли подтверждая собственную личность. — Вы будете работать в паре, поэтому рекомендую начать сближаться прямо сейчас.

Стоп, чего? Нет. Никогда в жизни он не надеялся с такой силой, что ослышался, что неправ. Пожалуйста. Чего угодно ради, только не он.

— Простите, в паре? — переспрашивает Хмар, складывая губы в небольшую недоумённую улыбку. Старается придать ей искренний вид, но не может сказать, получается ли.

Только не он. Пожалуйста. Хмар уже его навидался. Только не с ним.

— В точности так, — мужчина поправляет очки свободной рукой. Зелёная папка, почти сливающаяся с жилеткой по цвету, по-прежнему крепко прижата к груди, словно сокровище государства. — Вы назначены напарниками.

Мать их.

Тать косится на рыжее недоразумение. Стоящий рядом с ним минимум раз в день врезается лицом в дверные косяки, даже боковые. Чуть не сбил с ног их медика, причём несколько раз, пусть и непреднамеренно. Примерялся, сможет ли задеть головой одну из небольших люстр в офисе. Сидит на всём, что для сидения не предназначено: подоконники, края столов, подлокотники диванов. И это не говоря уже о до неприличного несдержанном громком басистом хохоте, разносящемся весёлым громом на весь этаж. Список тянется, и тянется, и тянется, и тянется… А нервы Хмара к такой гимнастике не приспособлены и для неё не созданы. Для чего он вообще создан, кроме меча в руке?

И. Проклятый. Рыжий. Цвет. Снова и снова, это напоминание, невыносимо. Он правда обязан быть настолько “везучим”?

Хмар бросает ещё один беглый взгляд на стоящего рядом парня: Джейк выглядит сконфуженным, и тёмным лужицам глаз вместе со скошенной неловкой улыбкой не вместить выражения; затем возвращается к начальнику.

— В чём проблема? — спрашивает мужчина, поймав его взгляд.

— Мы можем обсудить это наедине? — Хмар приподнимает руку, как бы отгораживаясь от Джейка и подкрепляя вопрос жестом.

— Проблемы с напарниками обсуждаются при напарниках, — терпеливо и размеренно отвечает Герхард. Тон и выражение лица соответствуют званию начальника цирка: будто в данную секунду он общается либо с шутами, либо с поругавшимися детьми.

Хорошо. Так тому и быть. Пора признаний, и он стремительно выстраивает внутреннюю готовность к любой реакции с чужой стороны. Незаметно вдыхает поглубже, сохраняя лицо, и самым холодным, препарационным тоном произносит:

— Я нахожу Джейка совершенно не подходящим для меня напарником в силу полярных различий в наших характерах и навыках, как социальных и личностных, так и физических, — он не теряет спокойной интонации, но внутренняя тревога нарастает. Он и так едва справился с напряжением в отношениях с новым начальством — не хватало ещё, чтобы он постоянно лаялся с назначенным ему напарником, — поэтому вместо полноценного рабочего товарищества мы будем являться помехами друг для друга. В особенности, и я извиняюсь, Джейк для меня.

— Чего?! — возмущается еле дождавшийся конца речи Хмара Джейк, перебивая уже открывшего рот для ответа Герхарда. — Чем это я тебе не нравлюсь?

Хмар делает ещё один вдох, будто собирается объяснять что-то обыденное кому-то слишком глупому и нетерпеливому. Впрочем, сравнение было недалеко от правды… Он возвращает себе холодное выражение, поднимает левую руку ладонью вверх и начинает загибать пальцы:

— Громкий. Неуклюжий. Неряшливый. С трудом различаешь личные границы. Вызывающий, — поднимает правую и загибает ещё два: — Не можешь постоять за себя. Слишком эмоциональный.

— Я хотя бы не бесчувственная ледышка, — Джейк театрально кривит губы на требующих акцента словах и взмахивает руками слишком активно, чтобы Хмару не пришлось отступить на полшага в сторонку, — которая вечно сидит в уголке и не идёт ни с кем на какой-либо контакт.

— Я не бесчувственный, просто умею себя сдерживать, к чему какой-либо способностью ты явно не обладаешь, — Тать сохраняет медицинскую отстранённость во взгляде и не пропускает беспокойство в позу. Следи за языком своего тела — не твоё дело. Джейк требовал свой поперечный срез — Джейк получил его, и пусть не борется. — И в отличие от меня ты, наоборот, ищешь слишком много этого самого контакта. До степени бытия назойливой, раздражающей пчелой.

Джейк давится воздухом и собственным возмущением, и здесь герр Герхард, явно потерявший определённую — нехилую, — долю своего необъятного терпения, наконец вмешивается в их перепалку.

— Так, успокойтесь, оба, — он говорит чуть громче прежнего, показывая и строгим тоном, и острым взглядом, что не примет возражений. Он поворачивается к Татю: — Джейк не умеет драться? Отлично, поучи его или заступайся, — затем к Альтесу: — Хмар несоциальный? Социализируй, поводи его с собой. Дополняйте друг друга, а не конфликтуйте. Вы ребята умные, обязательно справитесь.

Мужчина кладёт свободную руку Хмару на плечо и легко сжимает, стараясь выказать какую-никакую поддержку. Отпустив, перекладывает папку под мышку и хлопает Джейка по спине.

— Гера-а-а-а! — вдруг доносится жалобный мужской крик откуда-то из-за закрытой двери переговорной, и они переводят взгляды: сперва Тать, привычно быстрая реакция на любой звук, затем его новый вынужденный напарник.

Он возвращает взгляд к герру начальнику, и выражение у того до комичного гробовое.

— Не думайте, будто я хотел работать с Гримальди, — мрачно произносит тот, словно над собой же эпитафию, после чего глубоко вздыхает. Рука траурно соскальзывает с лопаток Альтеса, и он нехотя уходит.

— Ну ты где-е-е? — снова раздаётся наигранно плаксивый голос, и Тать почти слышит, как бедный начальник их цирка рычит что-то нехарактерно вульгарное себе под нос.

Они оба молчат какое-то время, глядя ему вслед в тихом шоке. Ревизор, немая сцена. Чудесно. Замечательно. Вот он, наш молчаливый наблюдатель: их новое начальство в нескольких лицах.

— Оке-ей… — медленно произносит Джейк. — Начнём сначала, — предлагает он, после чего протягивает Хмару левую руку с чуть натянутой лучезарной улыбкой. Глаза слегка прищурены, и он бегло изучает лицо нового напарника, но в выражении отчего-то нет угрожающей оценки, даже после их склоки. Такое странное чувство, такая странная мысль: “Возможно, ты мог бы позволить себе расслабиться на секунду?”

Ни за что.

Он опускает глаза, смеряет руку Джейка взглядом. Широкая ладонь, покрытые грубыми многолетними мозолями подушечки пальцев. Много пишет? Возможно, играет на чём-то. Хмар видел у него чехол от гитары. Как долго и с какой рьяностью нужно изгаляться над бедными струнами, чтобы такого добиться?

— Прости, я не жму руки, — спокойно парирует Хмар, избегая необходимости в ответе на жест.

— О, окей, — Джейк не теряет энтузиазма и радостной улыбки, похожий на щенка. В восторге от всего. Уже выглядит совершенно безнадёжным в своём внешнем оптимизме. — Ну, ты услышал. Джейк Альтес.

Альтес. Тоже мигрант? Пусть Тать и плохо разбирается в акцентах в немецком языке, но, как ему кажется, он бы различил такой. Задачу не упрощало количество диалектов страны и близлежащих государств. Но акцента нет. Родственники приезжие?

— Хмар Тать, — наконец отзывается он, тон непреднамеренно осторожный. Здесь следовало бы самому протянуть руку для рукопожатия, но он этого — уже привычно, — не делает. Единственный жест, которым он подкрепляет свою речь — приветственный кивок. Кажется, ещё один.

— Тать?

Джейку трудно выговаривать его фамилию, и Хмару даже немного стыдно за то, что выговор кажется ему забавным. Звук, выдаваемый тем вместо мягкого знака — твёрдый, квадратный, льдинкой ускользающий с языка, и больше похож на “Тацц”, чем на что-либо ещё.

— Всё так, кроме твоего произношения.

Джейк сдерживается, чтобы не показать ему язык из вредности.

Хмар прячет руки в карманы пальто, так и не снятого, несмотря на нахождение в помещении. День только начался, возможности пройти к собственному столу и привычно повесить верхнюю одежду на спинку кресла у него не было. Господин Герхард перехватил его прямо на входе и решил омрачить горькой новостью не только его утро, но и всю следующую неделю, и вовсе видимо всё время до возвращения дражайшего дядюшки.

— Можно просто Хмар, а? — парень жалобное выражение показывает едва ли не всем телом: приподнятые над переносицей брови, проблеск боли в блестящих чёрных глазах, ещё больше сгорбленная спина в привычно в наше время искривлённой осанке. Руки приподняты, но в мольбу — видимо, о пощаде, — пока не сложены.

Не смей.

Это ожидаемое затруднение: на конце слова лишь обрыв в виде мягкого звука, без единого гласного после.

— А то как с Герхардом, — признаётся коллега без стеснения.

— Здесь не могу не согласиться, — в голосе Хмара тень смешка, пусть и сдержанная, не проникающая куда-то, кроме уголков глаз. Улыбка Джейка, потерявшая долю цвета, становится чуть светлей.

Бедный, бедный герр Шпрехшталмейстер. Ещё и фамилия сама за себя говорящая: этим словом обозначают начальника цирка. Идеальное описание его положения в агентстве.

Они снова стихают, и Тать вздыхает, уже собираясь уйти. Попрощаться, пусть и ненадолго, или не стоит?

— Так… хочешь сходить куда-нибудь? — Джейк делает неловкий жест рукой, и Хмар упускает, как растерянно моргает. Что-то во взгляде Альтеса теперь беспокоит его, причём не самым приятным образом. Даже если за чужим выражением ничего не скрывается. — Ну, в смысле, Герхард сказал сближаться, а мы, как бы… Ну ты понимаешь, мы ничего и никак.

— Нетрудно заметить, — справедливо подмечает он. Правду утаивать не стоит, даже из вежливости. Мог бы сказать что-то на мотив “Ничего страшного, это исправимо”, но прозвучит слишком похоже на ложь.

Новая пауза, уже неловкая — основную эмоцию задаёт Альтес. Хочется почесать в затылке прежде, чем он вдыхает поглубже и поддаётся порыву, даже больше обычного.

— Можно смотаться в кафе, — Джейк неопределённо кивает куда-то в сторону, и тон его улыбки отчего-то меняется, прочитать труднее обычного. — Тут есть одно неподалёку.

А, чего и следовало ожидать. Альтес стоит выражение почти обворожительное, и Хмару хочется закатить глаза. Который раз за эту беседу на него нападает это желание? И что за глупый трюк… Может быть, на девушке более сердечного, выразимся так, характера он бы сработал, но ей Хмар, на счастье, не являлся. Следовало бы вспомнить мультфильм о Рапунцель, но он, стоит признаться, даже не подозревает о его существовании.

Как же Альтес совершенно безнадёжно обнадёжен.

— Я не ем в публичных местах.

Холодно отрезает без капли лжи. Чужая готовка тревожит его: нельзя узнать, не подложено ли что-то в блюдо. Взгляды близ сидящих нервируют его: острые зубы привлекают столько внимания, стоит их впервые заметить. Ему не нужна публика.

Ему не нужны публичные попытки расслабиться.

— Ну, в кино там тогда, на аттракционы? — напарник, что за жалобное произношение слова в мыслях Хмара, пожимает плечами. Старается подыскать хоть один вариант, на который коллега согласится, но прекрасно догадывается, что шансов у него почти нет. — Тут колесо обозрения есть классное.

— Слишком много народа.

Тоже правда. Джейк хмурится, смотря на него с… нотой беспокойства, следует полагать. Словно Хмар какое-то странное создание, которому явно необходима помощь, и парень расценивает, следует ли сказать ему об этом прямо. Кому известно, какова будет реакция?

— …Слу-ушай, — тянет он, и его речь подозрительно медленнее обычного, — чем ты вообще занимаешься?

— Работой, знаешь, — отвечает Тать, на миг вскинув брови и кивая, будто вопрос ему искренне интересен. — Исправно. Усердно. Не сбивая люстры головой и настольные лампы руками.

— Да всего по разу же было! — наигранно оскорблённо восклицает Джейк, и такое плохо сочетается с его басом: на них оглядывается кто-то из проходящих мимо двери и старших по долгу службы сотрудников. — Я даже не разбил ничего!

Тать глубоко вздыхает, и вновь следовало бы закатить глаза, но он себя останавливает. Этого — и правда, какая же пакость, придётся называть его так, — новый напарник всё же не упускает.

Джейк поддаётся наконец — опять и снова, — собственной импульсивности и показывает парню язык на всю возможную длину, кривя недовольную морду.

— Ты ужасен, — мрачно подводит итог Хмар.

— Вообще ни разу не уступаешь, — Джейк впервые за время, что его недолго видели, с искренним недовольством хмурится. Какое весёлое, интересное, расчудесное начало.

Ещё б он знал, что ему светит.