Наверное, не надо было ввязываться в эту битву.

Всё как-то неправильно, так не должно было быть.

Афалеон медленно переставлял ноги под тяжестью произошедшего и тела, которое покоилось в его руках. Самые трудные минуты его жизни - он пытается идти, не сгибаясь и не смотря в лицо мёртвой. Чудовищная ошибка. Недочёт. Тяжёлый шаг, ещё один, и только бряцают сочленения брони и свистит холодный ветер. Сейчас ей в пору было бы приподнять голову и начать возмущаться - она не никогда не любила таких откровенных нежностей сразу после сложных боёв. Не любила...

Афалеон несёт Минтару. Мёртвую. Таскать что-то тяжёлое ещё никогда не было так сложно. Где силы, которые у него были раньше? Руки трясутся. Возможно, не от тяжести. От непонятного тревожного чувства, разливающегося по венам - её тело коченеет в руках, теряет мягкость, тепло и становится деревянным на глазах. Перехватывая её покрепче с каждым разом можно чувствовать, как окружающий холод забирает с собой то, что когда-то было Минтарой. Он её взял с собой, потому что нельзя вот так оставить любимую на поле боя на пир воронью. Не так важно, что они сейчас посреди ничего и до ближайшего поселения очень долго идти пешком. Он донесёт.

...Кожа белеет. У неё никогда не было такой бледной кожи. Даже после долгой зимы она не бывала такой бледной - посреди наземного мира и под светом солнца она всегда выделялась. Кровь... Брызги крови, ставшие смертельными раны, уходящие под смятый, почти изорванный доспех. Афалеон глотает, зажмуривает глаза, чуть не спотыкается. Ему становится дурно, горько - столько раз они спасали друг другу жизнь, и столько раз она делала это для него. А он - не смог. Не успел.

Последние её хрипы в предсмертной агонии выжгутся на внутренней стороне его черепа. Она пыталась что-то сказать, а возможно уже не осознавала ничего и никого, утопая в бесконечной боли. Он понимал, что будет засыпать и слушать эти хрипы в тишине, и будет пытаться представлять себя на её месте. Насколько ей было больно? Что она почувствовала, понимая, что не может вдохнуть и умирает? Поняла ли она вообще что происходит, или её душа выскользнула раньше, чем тело пробила последняя дрожь?

Афалеону хотелось верить в последний вариант. В то, что она не успела ничего осознать. Но это звучало как утешительная сказка. Хотелось найти себе хотя бы одно оправдание и веру в то, что она не сильно мучилась, покидая этот мир.

Драконорожденный несёт дроу и снова закрывает глаза. Как же тяжело идти. И сердце стучит так, что его удары слышны в ушах. Импульс - он открывает глаза, смотрит на её лицо. Закрытые глаза - он был благодарен себе из прошлого, что закрыл её веки. Идти и смотреть в её остекленевшие глаза - он бы не смог. Приоткрытые, посиневшие губы - больше он не поцелует её так, как раньше. Афалеон сглатывает, давя в горле огромный, удушающие ком. Хочется пригладить её по щеке, да всё уже наверняка задубело. Как при жизни больше не будет.

Ну что же ты, милая? Как же ты так? На что ты меня оставила?

Больше никаких путешествий. Зачем, если всё было только ради того, что услаждать её глаза новыми, ещё неувиденными ей местами? Больше никаких гильдейских интриг и подпольных заговоров. Эта работа делается только сообща, потому что они команда. Без неё больше ничего не выйдет. Больше никаких случайных поцелуев и мысленных переговоров с закрытыми ртами. Никаких случайных фраз её хриплым голосом в своей голове, никаких объятий, руки на плече, теперь никаких пробуждений в одной постели по утрам и никаких ленивых ласк, не разжимая сонных глаз - больше ничего. Тело под пальцами похолоднело и окоченело, и это чувствуется даже сквозь броню и плотную кожу. Шок медленно уступает место ужасающе огромной волне боли - Минтара умерла и её бездыханное тело лежит у него в руках. Афалеон закрывает глаза, моргает несколько раз - мир тонет в пелене солёной воды и что-то сжимает горло изо всех сил. Слёзы - он так давно не плакал, что не помнил, когда это было в последний раз. Пошатываясь, как пьяный, он идёт и с нарастающим раздражением думает только о том, где это чёртово бесконечное поле заканчивается?

***

В очередной раз он моргает и перед глазами больше не поле, а темнота палатки. Глаза всё ещё слезятся, подёрнутые плотной водяной пеленой, но он замечает достаточно выделяющееся в темноте светлое пятно - копна пепельных волос, собранная в строгий пучок. Афалеон придвигается к ней почти инстинктивно, и страшно лишь мгновение - пока ладонь не ложится на её плечо. Тёплое и мягкое. Он вздыхает, и вместе с этим вздохом придвигается в плотную, продевает свою руку под её, прижимается к ней, ластится о её длинную шею. Минтара живая. Минтара спит. Дышит, тихо выпускает воздух через приоткрытый рот, слегка вздрагивает, когда он стискивает её в своих объятиях. Афалеон забывается, сжимая её в своих руках - прикасаться к ней живой - такое огромное счастье. Он зажмуривает глаза изо всех сил - лишь бы вытрясти из головы ужасные образ из сна - и пара капель, кажется, падают ей на шею. Дроу начинает ворочаться в его руках - медленно, лениво, сонно. Драконорожденный ослабляет объятия - он совсем не хотел её будить.

— Афалеон? — вопрошает она своим низким и хриплым голосом, закидывает руку за спину, нащупывая его плечо. Хмурится, чувствуя, что что-то не так. Поворачивается, ещё до сих пор не полностью выпутавшись из сна, сталкивается с его мокрыми аметистовыми глазами и самым, самым несчастным выражением на его морде, которое она когда-либо видела. Её руки тут же ложатся на щёки, ощущая влагу.

— Ну-ну, что такое? Ты опять не можешь спать? — он только кивает - в последнее время его сны часто посещают кошмары, и кому как не ей знать об этом лучше всех. Афалеон снова прижимается с ней, кладя голову поверх шеи. И её руки надёжным и крепким кольцом сжимаются вокруг него - широкоплечего и испуганного собственным сном, как ребёнка.

— Расскажи мне, что это был за сон. Ты дрожишь.

Кажется, он только сейчас понимает, что немного дрожит. В ответ на эту просьбу он немного обмирает. Перед глазами снова проносится эта картина - которую хотелось выкинуть как можно скорее и подальше, забывшись в тепле объятий. Но Минтара не даёт отмолчаться.

— Ты же знаешь, что можешь рассказать мне всё. Расскажи...

Афалеон упорно молчит, только прижимается к ней и без конца водит руками по её спине. Слушает, как она дышит, чувствует, как её грудная клетка поднимается и опадает. Будь он сейчас поспокойнее - и он бы услышал, как там внутри бьётся сердце. Как всё мимолётно - удушающий, холодный и цепкий кошмар сменяется реальностью с теплом тел под тяжёлыми покрывалами. Тихо и тепло - он мысленно цепляется за эти приятные ощущения, медленно успокаиваясь. Чувствуя, что она не заснёт, пока он не ответит ей, он отстраняется. Кладёт руку на её щеку - тепло, тепло... Мягко. Пара минут и он просто гладит её, вот так. Хочется только одного - отогнать ощущение мертвенного холода под пальцами.

— Мне ты снилась. Мёртвая, — произносит он глухим голосом, глядя в её живые, блестящие, рубиновые глаза. На её лице выражение искреннего удивления. Она хмурится, словно возмущённая тем, что его собственное сознание подкинуло ему такую вопиющую картину. А ещё тем, как это его трогает.

— Ну что-ты... — она словно готова спорить, но выражение его глаз её быстро останавливает. Ещё две крупные слезы, и он вздыхает глубоко, тяжело, переворачивается на спину и отворачивает голову в сторону. Минтара приподнимается, следует за ним, кладёт ладонь на его ключицы, приглаживает по груди. Всё происходящее словно озадачивает её - она никогда не видела у него слёз. Никогда. У него, конечно, бывало иногда паршивое настроение, но...

— Это был очень реалистичный сон, — бубнит Афалеон. Ему сложно говорить, но он продолжает, обрывочно описывая свой сон, — Я нёс тебя на руках. И я все чувствовал. Всё... Вес твоего тела. То, как коченеют твои мышцы. Какая ты холодная и безжизненная.

Он замолкает. Ему не хочется продолжать. Минтара ложится на его плечо, подтягивает одеяло, гладит - подушечки пальцев ощупывают мелкую чешую, покрывающую всю кожу. В палатке с задёрнутыми пологами темно, но где-то просачивается тонкий луч лунного света. Темнота и близость лечат лучше всяких слов, но она всё равно нашёптывает ему, вкрадчиво, успокаивает его.

— Мой дорогой... Такой странный сон. Я очень даже живая, — она шепчет, и её низкий голос приятно ложится на его слух. Он приподнимает руку, гладит её - от запястья до локтя, широким жестом, и она кладёт руку поверх его, повторяя этот жест, пальцы бегут по мелкой вязи чешуи. В конце концов рука доходит до плеча, и она подтягивается ближе, ещё ближе, обнимает его крепче, лишь бы унять его боль и успокоить.

— Это просто глупый сон. Ничего не произошло, я здесь, я живая. Всё это только в твоей голове.

Он кивает, и последние остатки тревоги медленно растворяются где-то на стенках души. Страх, что на самом деле всё наоборот, и сейчас он спит, страх, что всё так перевернётся - всё ещё где-то на подкорке сознания. Когда-то, когда его только учили обращаться с магией, его покровитель любил показывать ему забавные вещи - трюки и ловушки для сознания. Единицы из них были милосердны к нему, а сотни показывали на его собственном опыте, как опасно бывает играть с картинами в своём разуме. Менять местами сон и реальность - далеко не самое жестокое, что можно сделать, но это всё равно жестокий приём.

Вместе они наконец засыпают опять. Он - конечно, позже, чем Минтара. В глубокий сон он проваливается только после того как снова обнимает её обеими руками, прижимаясь к самому главному страху в своей жизни как к спасительной лодке.