Воскресенье. Каникулы, выходной, лето. Столько всего душевного в одном дне. За окном голубело небо с похожими на густые сливки облаками, носились звонко стрекотавшие стрижи, по кухне расплывался аромат ванили. Рис в кастрюле лениво булькал, выпрашивая место на тарелке уже сидевшей за столом дочери. Зоя выключила плиту, разделила на двоих сладковатую кашу, поставила рядом с Соней кружку с какао, себе — горький кофе, и обе приступили к завтраку.
Казалось бы, что может разрушить утреннюю идиллию? Этот мирный семейный покой. Но болтавшийся по командировкам супруг ещё с вечера огорошил новостью, что проведать его девочек приедет «мама». Мама. У Зои аж лицо скривилось. Свекровь терпеть её не могла, какой бы примерной женой и матерью та ни старалась быть. В итоге просто плюнула на всё, не пытаясь угодить зловредной женщине, которая заглядывала в каждую щель, чтобы найти, чем укорить. А то ведь Сонечка и Лёшенька астму заработают, дыша паутиной из дальнего угла кладовой.
— Куда тебе столько варенья? — Зоя флегматично отхлебнула кофе, наблюдая, как Соня покрывает молочно-белую рисовую кашу слоем бабушкиного варенья из чёрной смородины. Бабушки хорошей, Зоиной мамы. — Сладкая же каша.
— Не сладкая, — возразила Соня, теперь старательно замешивая в тарелке розовую жижу.
— Попа слипнется.
— Не слипнется.
Хоть бы въедливая инспекторша явилась после того, как дочка всё слопает, иначе полетят обвинения и в диабете, который бедный ребёнок зарабатывает с руки глупой матери.
Стервятница затрезвонила в дверь, когда Соня вылизывала тарелку. Зоя на ходу сунула в руки «хрюше» салфетку и с тяжёлым сердцем пошла открывать. Ну, сейчас начнётся.
— Сонечка, а что это такое у тебя на пальчике? — ворковала двуличная грымза, водружая на обеденный стол, прямо на чистую белую скатерть, свою мешковатую сумку и вынимая оттуда вафельный торт, зефир и печенье. От них диабет, само собой, не разовьётся.
— Колечко! — тут же гордо выпятила руку Соня, показывая аккуратное золотое кольцо на среднем пальце. Ну как золотое... Она всё выпрашивала «магический оберег», насмотревшись на отцовские сетевые игры, и Зоя подарила ей за учебный год без троек позолоченное колечко из циркония. Тоненькая веточка с листиками и крошечными фианитами. — Мама подарила!
Натянутая улыбка свекрови натянула заодно и нервы Зои.
— Не рановато ли в таком возрасте украшения носить?
А как науськивать пробить ребёнку уши в два года ради уродливых цыганских серёжек с рубинами — это не рановато.
— Зоя, — после того, как Соня помыла за собой тарелку и убежала из кухни, домомучительница выпучила свои бесцветные, как у рыб, глаза, — ты совсем из ума выжила?
— Приучать к порядку нужно с детства, — таким же бесцветным тоном выдала Зоя, надеясь, что показное безразличие перекроет раздражение.
— Как можно додуматься держать в доме сухие цветы?!
Эта клятая мегера уже выдвигала табурет, чтобы залезть и снять с высокого холодильника вазу с розовой гипсофилой. Коренцев подарил Зое сухоцвет перед командировкой. Просто так. Потому что знал, что ей такие нравятся, месяцами стоят и радуют глаз. Потому что любил, когда её хмурое лицо преображала удивлённая улыбка старшеклассницы. И Зою любил. А вот свекровь Зою не любила.
— Не трожьте мои цветы, — она сама не ожидала, что в голосе прорежется такой металл. Свекровь замерла, не успев влезть на табурет.
— Бессовестная, — процедила она с интонацией жертвы маньяка, которой на суде дали слово. — Себя не жалко, так хоть внучку и сына моего пожалела бы. Ещё бы с кладбища веник принесла. Денег не будет — так тебе их и не надо, а вот если Лёшеньку моего машина собьёт не дай Бог, ох я тебе устрою.
— Вы суеверия подружкам своим в дом тащите, а в мой не надо, — Зоя переложила часть зефира и печенья в хрустальную конфетницу и поставила на морозильную камеру, в сердцевину кружевной салфетки, напоминающей цветок. Сама вязала крючком. И свекрови такую же связала однажды, старалась по молодости, но у той лицо перекосило так, словно в него кислотой плеснули. Больше Зоя подарков ей не делала.
— Ой. Хозяйкой она в отсутствие мужа себя возомнила, гляньте на неё.
И как только Коренцев нормальным мужиком у такой матери вырос. Хотя, может, потому и сбежал сразу после армии. Вслед за отцом. Вот со свёкром у Зои никогда проблем не было.
Дальше всё шло по стандартной схеме: заглядывания в посудный шкаф, в кладовую, под диван, в сервант и туалет, где кот не вовремя рассыпал наполнитель. Демонстративное рисование на якобы пыльных полках, на экране большой плазмы, оставляя след не из-за пыли, а от пальцев. Ну просто, мать её, Ревизорро от мира провинциальных браков.
— Ну что за бардак? — грымза так брезгливо дёргала выдвижные ящики, что Зоя переживала за сохранность дорогих доводчиков. — Какие-то провода, шнуры, тут же полисы, тут же паспорта...
— Послушайте, Людмила Михайловна, — Зоя начинала терять терпение, она вырвала из рук женщины витой шнур от телефона, которым в этом доме не пользовались уже лет десять, но Коренцев постоянно собирал какие-то старые зарядки, переходники и провода со стандартным «вдруг пригодится». — Вы уже переходите всякие границы. Лёши здесь сейчас нет, так что сдерживаться я не стану, если сию секунду не прекратите выё...живаться.
Людмила Михайловна начала яростно раздувать ноздри, лицо и тело — как рыба фугу. Зоя просто вышла из зала, не слушая, что та плюёт ей в спину. Надо было не кофеин с утра принимать, а «Феназепам».
Она вернулась на кухню и зажгла огонь под остывающим чайником. Чаёчек. С мятой. С чабрецом. Травки-муравки своё дело сделают, тем более мама ей всяких на даче у себя насобирала. С заботой, с любовью. Надо бы съездить к ней через неделю снова, проведать. И Соня на природе порезвится, и сама Зоя от города отдохнёт. И от мерзких людей. Мама ей молока парного нальёт, скажет, как рада видеть...
Она сняла чайник с плиты до пронзительного свиста и наполнила маленький прозрачный чайничек с чёрным чаем и сушёными травами кипятком. На раковину справа от Зои что-то громко шлёпнула рука свекрови.
— Вот этот вот тюбик засохшей краски мне тут не надо, — заворчала она уже откровенной жабой. — Нормальную новую пасту ребёнку положи.
Ребёнок — это, интересно, Соня или Коренцев? А то ведь корейскую зубную пасту оба любят настолько, что до последнего не дают тюбик выбросить, высасывая остатки. Зоя с чайником в руке повернулась к Людмиле Михайловне всем корпусом и вежливо улыбнулась.
— Ещё один тычок — и я вам кипяток в лицо плесну.