I

Бей сильнее противника

      Сокджин громко, протяжно стонет, закатывая глаза от удовольствия и широко распахивая рот, из которого тонкой ниточкой течет слюна. Он цепляется пальцами за широкие плечи, оставляя ногтями четкие следы, и чувствует, как начинает еще сильнее течь от утробного рыка альфы над ним. Джун еще крепче вдавливает его в постель и толкается бедрами, входя на всю длину. Яйца пошло ударяются о ягодицы, хлюпает смазка. Намджун впивается зубами в светлую шею совсем рядом с пахучей железой, которая ощутимо набухла от возбуждения, требуя метку. Джин борется со своей сущностью омеги, сдерживая отчаянный скулеж и мольбы о том, чтобы его укусили, пометив, потому что понимает – это неправильно. Он должен лежать под Бёмом и стонать от наслаждения, должен хвататься за его плечи и молить о метке. Но вместо этого Джин здесь: под Ким Намджуном, с которым проводит его гон и получает от этого такое крышесносное удовольствие, что едва ли помнит своё имя, лишь постоянно прося вязку, почти умоляя альфу об узле, который тот, конечно, дает. Сокджин уже чувствует себя заполненным до краев, но не может сдержать свои желания и просит еще и еще: спермы, толчков глубже и сильнее, чужого языка в собственной глотке и сильных укусов. Джун послушно выполняет любой его каприз и почти не выпускает из постели. Они оба тонут в похоти, горячей неге секса, постоянных оргазмах, и запахах друг друга. В какой-то момент Джину кажется, что у него началась течка, потому что вся постель мокрая от его смазки и пота, а тяжесть возбуждения внизу живота не отпускает его ни на мгновение, почти что сводя с ума, как это делает Ким Намджун своим ароматом и грубостью.

      В редкие моменты очищения сознания от всепоглощающего желания Сокджин ненавидит себя за то, что ему так нравится происходящее, и он получает настоящее удовольствие от любого, даже малейшего знака внимания Джуна, будь то простое поглаживание, нежные поцелуи после оргазма в холку или просьба выпить воды и съесть что-то. Даже в гон, когда Намджун буквально сходит с ума от возбуждения и гормонов, он как-то умудряется заботиться о нем, пока его мозг не затуманен чужими феромонами. Альфа сам меняет постельное белье, чтобы не было так противно лежать, протирает Джина влажным полотенцем и таскает ему сок, воду и калорийные батончики для быстрого перекуса, а также поит непонятными таблетками, на которые омега благополучно и сваливает свое сексуальное помешательство на партнёре.

      Вот и сейчас Джун осторожно протирает разморенного и еле живого Сокджина теплым влажным полотенцем, убирая следы спермы, пока сам выглядит так, будто прямо сейчас рухнет на пол от усталости (все же сон тоже нужен).

      – Сколько, – голос звучит неожиданно тихо и хрипло. Джин сам удивляется ему и шумно сглатывает вязкую слюну, пытаясь промочить горло. Договорить не получается.

      Намджун тут же спешит за водой, бросая полотенце в тазик. Он возвращается с бутылкой буквально через минуту и осторожно поит омегу, помогая ему приподняться. Сокджин смотрит благодарно и наконец спрашивает:

      – Сколько времени прошло? – осторожно ложится на постель. Их смешанные запахи витают в воздухе густой завесой и щекочут нос нотками вожделения. Даже распахнутое настежь окно не помогает.

      Джун тянется к электронным часам на прикроватной тумбе, щелкая на кнопку, чтобы сменить время на дату.

      – Три дня.

      Джин задыхается от удивления и смотрит на альфу широко раскрытыми глазами, сжимая в дрожащих руках простынь. Намджун же жадно пьет из той же бутылки, и его кадык плавно движется при каждом глотке, за чем Сокджин невольно следит, чувствуя, как фантомно чешутся зубы от желания укусить. Он тормозит себя, запрещая телу двигаться, и еще крепче цепляется за ткань.

      Джун облегченно выдыхает и бросает уже пустую бутылку прямо на пол, – потом уберется – заползает на постель, ложась рядом с омегой, и тянет вверх плед и одеяло. Последним он укрывает Джина.

      – Нужно хоть немного поспать. Сейчас как раз два часа ночи, – выключает свет с помощью пульта, погружая комнату в полутьму, разбавляемую едва видимым отблеском ночной улицы из открытого окна. Плотные шторы почти незаметно двигаются от движения воздуха.

      Сокджину почти мгновенно становится одиноко и холодно во тьме и под отдельным одеялом. Впервые за три дня, с тех пор как он оказался в этой квартире, он не ощущает чужого тепла, и это так непривычно, что по телу от напряжения бегут мурашки. Омега закрывает глаза, кутаясь как можно сильнее, и невольно вспоминает Бёма. Он не любил спать под одним одеялом и обниматься в постели, всегда занимал почти весь матрас и просил Джина отодвинуться подальше, отчего тот спал на самом краю. Сначала было неудобно, но со временем Ким привык. Вот и сейчас он по привычке ползет к краю, тихо вошкаясь.

      – Ты куда? – то, насколько рука Намджуна горячая, когда он тянет его обратно на центр постели, чувствуется даже через ткань. – Упадешь же, – смещает ладонь ниже, устраивая примерно над бедром, и тепло выдыхает в заднюю сторону шеи, отчего по телу Сокджина прокатывается неясный озноб удовольствия. – Лежи тут, – шепчет тихо, почти интимно. – Доброй ночи.

      Джину снится Чхве Юн Бём. Его улыбка, жесткие собственнические касания на глазах у всей банды и грязные влажные поцелуи в шумных клубах, когда омега сидел у него на коленях. Юн Бём елейно звал его «детка», часто шептал всякие пошлости на ушко в общественных местах, отчего Сокджин глупо хихикал, зная, что альфе это нравится. А еще он часто просил одеваться пооткровеннее и иногда давал другим членам банды полапать своего парня за бедра и задницу, чтобы похвастаться. Не то чтобы Джин не любил обтягивающие кофточки-сетки, но иногда в них бывало холодновато, да и порой хотелось укутаться в огромный пушистый свитер, чтобы чувствовать себя, как в домике, но Бём никогда не давал этого сделать, говоря: «Это портит мой имидж как главы, детка, лучше надень тот топик». Такое Сокджин не понимал. Ему все это категорически не нравилось потому, что все гости, да и другие участники смотрели на него, как на шлюху. А, учитывая, что Чхве был не прочь воспользоваться красотой омеги для отвлечения партнеров по бизнесу: позволять пускать слюни на красивое стройное тело и даже трогать его, вместо того, чтобы думать о заключении сделки, не нравилось происходящее Джину еще больше. Но он молчал, потому что даже не представлял, что вообще можно сказать или предпринять в подобной ситуации. И на самом деле он думал, что Юн прав, ведь Сокджин и был всего лишь украшением для альфы, с тех пор как стал с ним встречаться в семнадцать. Тогда Бём только начал свой путь в криминальной сфере. К своим двадцати семи он добился значительных успехов, и все эти восемь лет Джин был рядом, поддерживал его во всем, при этом особо не вникая в суть чужой работы. Конечно, он слышал переговоры альфы с другими главами, разговоры внутри банды и прочее, но никогда не вникал, пусть все это и оседало где-то на подкорке крупицами информации. Бём никогда не бил его, не кричал и не принуждал к чему-либо (разве что только в гон), он давал ему еду и кров, обеспечивал одеждой и всем необходимым, порой даже бывал нежен, а не похотлив. В конце концов, учитывая из какого дерьма альфа откопал такой не огранённый алмаз как Ким Сокджин, не побрезговав взять его к себе, омега был по гроб ему благодарен. Однако, видимо, его благодарность ничего для Юн Бёма не стоила.

      Потому что три дня назад на стрелке с бандой Намджуна Бём проиграл его. Альфа был настолько уверен в себе и своей победе, что перед началом посмеялся более малочисленным противникам в лицо, ведь их было всего шесть против одиннадцати. В порыве хвастовства он крикнул Джуну, что он может забрать его омегу, если эта жалкая кучка сможет победить его ребят.

      Намджун (как позже рассказали Джину) потребовал привезти свой «приз» перед началом драки, чтобы убедиться в правдивости чужих слов. А Чхве, уверенный в себе и своих силах, хотел похвастаться перед омегой тем, насколько он крут, и позволил это. Сокджин до последнего не понимал, что происходит и зачем его притащили на недостроенную заброшку на границе района, потому что Юн обычно не позволял ему даже бывать на стрелках, не то что учувствовать в них, а тут…

      Все началось неожиданно. Стенка на стенку и, логично, без предупреждения или какого-либо сигнала. Просто в один момент Джин осознал, что не может толком ничего разобрать в смешанной гурьбе тел и клубах пыли, поднятых с грязного бетона. Темные цвета одежд членов банд перемешались, и лишь изредка мелькали эмблемы красных клыков банды Юн Бёма и фиолетовые цветы ребят Джуна. Кончилось все так же резко, как и началось. В последний момент Джин осознал, что на ногах остались почти все члены Bangtan и лишь несколько из Банды Чхве. Бёма среди них не было. К удивлению омеги, лицо Намджуна украшали всего лишь две ссадины и один синяк на левой скуле, в то время как лежащие на земле парни были избиты чуть ли не вусмерть, и их опухшие лица было невозможно распознать.

      – Чонгук, – хриплый голос Джуна разрезал тишину, полную тяжелых дыханий и едва слышных стонов боли. К альфе подошел крупный накаченный парень в черной толстовке и с забранными в тугой низкий хвост волосами. Он тяжело дышал, пока по вискам ручьями струился пот, и сжимал и разжимал кулаки, замотанные в эластичные бинты. – Забери его, – кивнул в сторону невольно отступившего от страха Сокджина.

      Чонгук кивнул и направился к «призу». Джин не на шутку перепугался и уже хотел броситься к Юну или кому-то из его банды, но увидел мягкую доброжелательную улыбку и осознал, что перед ним омега, ощутимый спокойный аромат которого едва пробивался сквозь запах грязи и пота. Сокджин буквально впал в ступор от осознания, что среди Bangtan были омеги, потому что он думал, что все это лишь слухи, ведь обычно никто не хотел иметь в банде «слабый пол».

      Пока Джин неуверенно семенил за Гуком подальше от места бойни, он услышал отчаянный вопль Чхве, полный презрения, ненависти и невысказанного унижения:

      – Я тебя убью, Ким Намджун!

      «А… – омега даже в своих собственных мыслях запнулся и крепче сжал кулаки, впиваясь покрашенными в нежно-голубой цвет ногтями в ладони до побеления костяшек. – А как же я, Бём-и?»

      Но никто не кричал его имя. Лишь проклятия и слова жажды мести в сторону членов Bangtan.

      Сидя в машине на заднем сиденье рядом с Гуком, Сокджин смотрел строго в свои колени, чувствуя себя грёбанным товаром или ставкой в покер – неценной и никому ненужной вещью. Никто не то что не попытался его остановить, а даже не окликнул. Неужели для Юн Бёма он настолько бесполезная безделушка?

      – Не бойся.

      Джин дернулся от слов обращенных к нему и поднял взгляд, натыкаясь на улыбчивое, пусть и исквашенное лицо Хосока, чьё имя он узнал парой минут позже.

      – С тобой все будет хорошо, – поддакнул водитель – розоволосый парень с милыми щечками и пухлыми губами, даром, что альфа, судя по запаху. Он аккуратно затормозил на светофоре и мельком представился Чимином. Сокджин невольно вспомнил, что Бём всегда водил резко и грубо, без ремня безопасности с ним было лучше не ездить.

      – Куда мы едем? – Джин не узнал свой голос: такой жалобный и тихий, почти молящий – отвратительно. Поэтому он сел прямо и расправил плечи. Полупрозрачная черная кофта на нем, однако, уверенности не добавляла, только смущала.

      – К Джуну. Поживешь пока у него, – сказал Чонгук и немного приоткрыл окно, впуская свежий воздух.

      – Пока? – переспросил Ким.

      Гук неловко пожевал губу, отвечая:

      – Мы не думали, что Намджун правда заберет тебя и, если честно, понятия не имеем, что с тобой делать. Поэтому просто везем к нему, как он попросил.

      – Попросил? – Юн Бём всегда только приказывал и требовал называть любые свои указания никак иначе, как «приказы». Даже дома.

      – Ну да. А что? – Чонгук в непонимании посмотрел на него.

      – Ничего, – отвернулся к своему окну, пытаясь понять, где он находится, но получилось плохо – район был незнакомым.

      Жил Джун в какой-то чертовой яме, по скромному мнению Сокджина. Не то чтобы на окраине, но и явно не в центре. В каком-то бедном частном секторе со старыми и небольшими домами. Конечно, здание не разваливалось и было ухоженным, но ему явно было лет двадцать пять, если не больше, а вот двор, судя по всему, был довольно большим, на первый взгляд, но разглядеть получше его не удалось.

      Намджун стоял на крыльце и говорил с каким-то мятноволосым омегой, судя по легкому аромату тянущемуся по ветру. Они тихо переругивались.

      У ворот стояла еще одна машина, в которой явно кто-то спал. И Чонгук, прежде чем проводить Джина, заглянул к неизвестному и укрыл пледом, который достал из багажника. Без него идти было боязно, поэтому Сокджин неловко мялся у двери под внимательными взглядами Чимина и Хосока.

      – Идём, – Гук осторожно взял омегу за локоть и повел за собой. Джин шел послушным болванчиком.

      – Все, Юнги, тема закрыта. Или, по крайней мере, обсудим позже, – Джун устало потер переносицу, и названный Юнги звучно на него зашипел, как злой кот. Сокджин широко раскрыл глаза от шока. Бём за такое его бы просто придушил, он точно знает, а потому даже никогда не пробовал.

      – Джун, тебе мозги феро…

      – Хватит, – лидер Bangtan звучно рыкнул, недовольно сверкнув глазами, и Юнги тут же стушевался. – Извини. Я не хотел на тебя рычать. Мне жаль, – Намджун устало выдохнул, успокаиваясь также быстро, как вскипел. – Умоляю тебя, Юнги, давай просто позже, хорошо? Когда все закончится. Я просто не в состоянии.

      Юнги хмыкнул, сдаваясь и поднимая руки в миролюбивом жесте:

      – Как скажешь, герой-любовник, – и, резко развернувшись, ушел.

      Джун обреченно посмотрел ему вслед.

      – Они пара? – шепнул Джин, когда Юнги прошел мимо них. До крыльца оставалось пару метров.

      – Что? Нет конечно. С чего ты это взял? – Чонгук невольно уронил смешок.

      – Ну, он на него нашипел, а Намджун ничего не сделал. Еще и извинился за то, что нарычал. Это странно, – Сокджин пожал плечами. Еще несколько шагов, и они оба замерли перед ступенями.

      Гук посмотрел на Джина нечитаемым темным взглядом:

      – Мне очень жаль тебя.

      – Ты о чем? – омега в непонимании похлопал ресницами.

      Намджун подобрался, вслушиваясь в чужой диалог.

      – Ни о чем, – Чонгук отмахнулся и заглянул лидеру в глаза снизу вверх. – Не делай того, о чем пожалеешь. Ладно?

      Джун ничего не ответил, и Гук, обреченно вздохнув, удалился, попрощавшись с Сокджином напоследок. Тот проводил его потерянным испуганным взглядом, а потом посмотрел на альфу, который с интересом разглядывал его.

      С молчаливого приглашения Намджуна омега поднялся на крыльцо и они оба зашли в дом. Альфа оставил «приз» в небольшой гостиной объединенной с кухней и предупредил, что идет в душ, прежде чем исчез где-то за углом. Джин огляделся, отмечая общую чистоту и аккуратность, но при этом и некую мрачность помещения. Зашумела вода, и он замер, лихорадочно думая, что ему предпринять и как себя вести. Он может сбежать? Как с ним будут обращаться? Он просто пленник, игрушка для утех, домработница? Что? Что ему делать, чтоб его? Как поступить? Попытаться сбежать? Остаться?

      «Бём-и, спаси меня», – мысленно взмолился Сокджин, взывая к Чхве и надеясь, что его услышат, но еще не знал, что все тщетно.

      – Ты в порядке?

      Джин дернулся и обернулся от неожиданности и неясного страха. Ким Намджун стоял у него за спиной в нескольких шагах в одних свободных домашних штанах и с полотенцем на плечах. Его влажные темно-серые волосы разметались в стороны, а по крепкому торсу бежали тонкие дорожки капель воды, исчезая за кромкой резинки. Сокджину в нос ударил яркий дурманящий запах альфы, который казался смутно знакомым, вперемешку с ароматом ментолового геля для душа. (Насколько же сильно Джун себя сдерживал до этого момента, что его запах был почти неуловим?) Намджун пах так терпко, что на корне языка оседала горечь, но при этом с выраженной непонятной ноткой свежести, которая щекотала рецепторы, раздразнивая и буквально заставляя вдыхать ее снова и снова, чтобы распробовать. Джин даже не заметил, как задышал чаще, однако это не укрылось от внимания альфы, аромат которого стал еще насыщеннее, и в нем проскользнул отчасти знакомый шлейф похоти.

      – У тебя гон? – осторожно поинтересовался омега, и, получив в ответ согласное мычание, почувствовал, как по спине пробежался сонм мурашек. Он не был уверен от чего: паники или потока желания, проскользнувших в сознание в первое мгновение, когда он ощутил чужой запах. Сокджин начал себя бояться, потому что его тело было охвачено жаром, в то время как разум сопротивлялся ему, твердя о Чхве.

      – Так заметно? – Джун неловко улыбнулся и поднял руки, цепляясь ими за полотенце, сжал его почти до скрипа.

      – Нет. Незаметно, – проследил за этим жестом, и в глаза бросились сбитые буквально в мясо красные костяшки. На ранах тонким слоем была явно нанесена какая-то заживляющая мазь. Впрочем, Намджун определенно уже обработал все порезы и синяки, судя по промытым ранкам и йодовым сеточкам в некоторых местах. – Ты трахнешь меня?

      Джун аж подавился воздухом от неожиданности:

      – Чего?

      – Ну, я твой приз. И у тебя гон. Зачем еще я здесь? Почему, например, ты не отправил меня жить к Чонгуку, – склонил голову к плечу. Жар почти полностью затопил каждую клеточку организма.

      – У Чонгука есть парень, и поверь, у них чудовищная квартира. Тебе негде будет даже спать. Хосок, Чимин и Юнги также состоят в отношениях. Не думаю, что ты хочешь быть четвертым, – ухмыльнулся, демонстрируя заостренные альфьи клыки.

      Сущность омеги где-то глубоко внутри Джина будто заскулила. Явно не от страха.

      – А у меня есть кровать и диван, на котором ты сидишь. Так что думаю, пока это лучший вариант.

      – Ясно, – Сокджин отвернулся, где-то глубоко внутри борясь с собой.

      – Хочешь в душ? У меня есть чистое полотенце и футболка.

      – Нет. Я мылся с утра, – Джин поерзал, чувствуя странное и до этого незнакомое давление внизу живота.

      Они замолчали. Неудобство повисло в воздухе подобно тяжелому смогу. С каждым мгновением все сильнее усиливающийся запах Намджуна никак не способствовал улучшению обстановки, потому что он казался омеге до невозможности привлекательным и вкусным, а это определённо было неправильно, так как ему должен нравится запах Юн Бёма, а не Джуна.

      – Насчет твоего вопроса.

      Сокджин ощутил чужое приближение и, вместо того чтобы напрячься от возможной опасности, откинулся на спинку дивана, чувствуя непосильную тяжесть, которая неожиданно накрыла его с головой. Перед глазами поплыло.

      – Я бы хотел тебя трахнуть, – Намджун положил руку рядом с запрокинутой назад головой Джина и заглянул ему в глаза, нависнув сверху. – Потому что твой запах сводит меня с ума, и именно из-за него у меня сбился цикл. Гон должен был начаться через два дня, но, как только ты приехал сегодня, я понял, что дело дрянь. Так что это полностью твоя вина.

      С каждым словом голос альфы становился все ниже и глубже, проникал прямо в голову, ввинчиваясь в сознание, словно гипноз. Джун был все ближе и ближе, склонялся к лицу Сокджина и замер в нескольких миллиметрах, опаляя его лоб теплым дыханием. Его запах забил омеге ноздри, а тяжесть в животе заменилась на горячее тепло. Джин знал, что сейчас будет.

      – Хочешь взять за это ответственность?

      Сокджин рвано выдохнул и не сразу понял, что из его горла вылетел едва различимый стон, потому что место ниже поясницы обожгло, и омега осознал, что течет. Намджун определенно заметил это, просто не мог не заметить, ведь в гон альфы особенно чувствительны к изменениям в теле и поведении партнера.

      Джина передернуло от того, что он только что признал себя партнером Ким Намджуна и был полностью готов отдаться ему прямо сейчас, несмотря на то, что его парнем, вроде как, был Бём.

      – Какой же ты, блять, – Джун не договорил и склонился вперед, впиваясь зубами в светлую шею, заставил омегу приподняться и прогнуться в пояснице, чтобы ему было удобнее.

      Сокджин поднял дрожащие руки и вцепился пальцами во влажные волосы на затылке, прижимая ближе. Он тихо промычал от удовольствия и понял, что все тело горит в адовом пламени, неспособное сопротивляться стойкому желанию исходящему от Намджуна, которому поддался и сам Джин. Наслаждение от любого касания, звуков, слов и вдохов альфы затапливало с головой. Еще до того, как они добрались в спальню, кусаче целуясь, Сокджину показалось, словно у него началась течка, потому что еще никогда в своей жизни он не тёк так сильно от предварительных ласк и осознания того, что займётся с кем-то сексом (на самом деле он был у него только с Юном).

      Джун очень долго измывался над крепким стройным телом, оглаживая и лаская его самыми разными способами – то нежно, то грубо – чтобы понять, что больше всего нравится партнеру. Джин метался по постели и цеплялся за чужие волосы и плечи, как умалишенный звал, постоянно шепча: «Альфа, альфа, пожалуйста, альфа», отчего у Намджуна сносило крышу. Омега чудом держался и отзывался на сильные укусы и пощипывания, после которых тут же таял от мягких нежностей.

      – Так ты любишь и так, и так, – шепнул Джун в искусанные, распухшие и влажные от постоянных облизываний поалевшие губы.

      Сокджин с трудом поднял руки, обхватывая ими сильную шею и притягивая ближе:

      – Возьми меня, Намджун, – с трудом приподнялся, чмокая его в губы. – Я хочу тебя, альфа.

      Джуну полностью сорвало тормоза от сочетания «Намджун» и «альфа». Джин хочет его. Именно его. Он полностью осознает, с кем и где находится. От этого по телу вместе с новой порцией возбуждения прокатилось ласковое тепло, заколовшее кончики пальцев и рот в желании коснуться, вжать пальцы в кожу, оставляя следы, и поцеловать. Везде, где только можно, поцеловать. Джун не стал сопротивляться ему и тут же впился в чужие губы, крепко кусая их.

      Сокджин застонал в поцелуй и шире развел ноги, обхватывая ими торс альфы. Ему было так по-странному хорошо, как никогда в жизни, как никогда с Бёмом. Он не понимал, что происходит и почему так, но не мог, да и не хотел останавливаться. Намджун заставлял его чувствовать себя по-новому, словно более нужным и ценным кому-то, потому что внимательно следил за реакцией омеги, любыми микродвижениями и малейшими изменениями и делал именно то, чего хотел Джин. Вот так просто, без слов. И было до жути хорошо. Секс никогда не казался омеге настолько привлекательным, как в эти три дня, которые длились будто целую и до безумия приятную вечность.

      Сокджин резко проснулся от четкого воспоминания, как однажды Чхве взял его силой во время гона, несмотря на то, что омега умолял не делать этого, буквально плакал и унижался, потому что ему было тяжело. У него все жутко болело от плохо перенесенного гриппа, и до сих пор держалась температура. Но он не смог ничего сделать, боясь чего-то. А чего? Что его выгонят? Что он станет ненужным? Видимо, да. В конце концов, кроме Бёма, Джин никому не был нужен с тех пор, как умерли родители. От этого больно заныло сердце.

      В комнате сквозило из-за распахнутого окна, и без того продрогший от кошмара Джин неуютно повел плечами. Где-то под боком сопел Джун, лежа на спине, закинув одну руку вверх и чуть приоткрыв рот. Плед сполз до живота, обнажая вздымающуюся грудь. Сокджин уставился на альфу, разглядывая покатые плечи в царапинах от его ногтей, ушибы под ключицами и на ребрах после драки, сместил взгляд к лицу, рассматривая постепенно заживающие раны и желтоватые следы от синяков. Он осторожно потянулся к спутанным серым волосам и запустил в них пальцы. Намджун шумно выдохнул и опустил руку, укладывая ее на свой живот. Джин невольно засмотрелся на сбитые в кровь костяшки. Те выглядели все также плохо, пусть и покрылись сухой корочкой, которую Джун наверняка не раз содрал за эти три дня. Безусловно это было просто адски больно, несмотря на гон, но он ни разу не показал этого.

      Сокджин прикусил губу и осторожно убрал ладонь. Даже сквозь сон Намджун невольно потянулся за касанием, отчего омега слабо улыбнулся и встал с постели, идя к окну, чтобы закрыть его. Джин специально отодвинул штору совсем немного, впуская в комнату чуть больше света, чтобы просто не споткнуться в полутьме незнакомого помещения, и лишь одним глазком выглянул на улицу, отмечая, что сейчас, наверное, середина дня. После он решил вернуться в постель, но замер в паре шагов от нее, невольно заметив небольшой бугорок в области паха альфы. Обычно, когда гон или течка кончаются, всегда есть это странное состояние, при котором тело требует секса в последний раз, чтобы полностью отпустило, и, скорее всего, это было именно оно.

      Сокджин сам не понял, как гулко сглотнул и осторожно стянул со спящего плед. Член Джуна был полувялым, но явно стоял. Омега аккуратно забрался на матрас, стараясь не потревожить спящего, после чего склонился к чужому паху, шумно выдохнул и на пробу влажно провел языком по всей длине. Осмелев, он взял орган у основания и устроил головку во рту, посасывая с характерным чмокающим звуком. Вкус Джуна осел горечью на языке, и Джин взял до середины, втягивая щеки. Тихое мычание явно означало, что альфа проснулся. Легкое шевеление могло помешать, и Сокджин зафиксировал бедра свободной рукой.

      – Ты что делаешь?

      Джин не ответил и взял еще чуть глубже, шевеля языком.

      Намджун уронил едва различимый стон и запустил пальцы в чужие волосы, мягко перебирая их. Бём обычно сразу давил на затылок, заставляя почти давиться.

      – Малыш, – звучало так просяще и мягко, что омега на мгновение опешил, замерев.

      «Малыш? – Сокджин двинул головой, начиная покачиваться вверх-вниз. – Мне нравится», – упер головку в заднюю стенку горла и снова втянул щеки. Наградой ему послужил рваный выдох и неуверенное поглаживание по затылку.

      Джину даже сейчас было хорошо. Ему так чертовски сильно нравилось делать Джуну минет, что буквально через несколько минут у него самого стояло и текло все, что только могло, отчего он промычал, посылая по члену вибрацию.

      – Иди сюда, – альфа потянул его выше, вынуждая отстраниться.

      Сокджин промычал с легким разочарованием и улегся сверху на теплое тело. Намджун потянулся к его губам, и Джин в панике накрыл его рот рукой:

      – Я же только что…

      – Да мне плевать, – убирает ладонь и приподнимается, нежно целуя и зализывая свои вчерашние укусы.

      Омега млеет, прикрывая глаза от наслаждения, но все еще чувствует яркое возбуждение Джуна из-за запаха и стояка, который упирается ему в низ живота, поэтому отстраняется и садится в позу наездника. Он не любит её, потому что после всегда дико болит поясница и ноги, но Бёму она нравилась. Сокджин уже направляет в себя чужой член, когда его останавливают, валя на бок. Он непонимающе хлопает глазами. Неужели что-то сделал не так? Провинился? Его больше не хотят?

      – Я знаю, что в такой позе не очень хорошо заниматься сексом. У тебя все будет болеть, – забрасывает омежью ногу себе на талию, заставляя Джина отклонить корпус назад, но прижаться промежностью к паху. – Так мы еще не пробовали, – оттягивает ягодицу в сторону, проверяя, насколько влажный Сокджин, и только после этого входит одним слитным движением.

      Джин задыхается, закатив глаза. Намджун не вошел до конца – в подобном положении это невозможно – но он задевает какую-то непонятную точку, о существовании которой Сокджин даже не знал. Из-за нее по телу бегут колющие холодные мурашки, которые дарят непривычное, но до жути сладкое удовольствие.

      – Сделай так еще, – тянет руку к теплой скуле, накрывая ее ладонью, и заставляет себя держать глаза открытыми, глядя прямо в чужие: теплые и полные неизведанной нежности.

      Джун выходит наполовину, плавно движется, снова наполняя омегу, и с трудом выдыхает:

      – Ты такой влажный для меня, малыш, – шепчет едва различимо, поворачивает шею и целует Джина в центр ладони. Тот вздрагивает и неясно хнычет:

      – Поцелуй меня. Пожалуйста.

      Намджун целует одновременно с толчком, мурашки бегут от затылка к пояснице и обратно, распространяются по всему телу, жгут грудь и низ живота, пах, заставляют хотеть еще и еще. И Сокджин не отказывается от этого желания, просит, умоляет дать ему еще, гладит затылок альфы и шею, будто хваля, неразборчиво шепчет его имя между вспышками наслаждения.

      Джин будто бы чувствует себя счастливым, и от этого нового ощущения, переполняющего грудь, ему хорошо вдвойне, даже втройне, потому что секс приобретает новые яркие краски, а каждое касание и вздох подобны истинному наслаждению в самой лучшей его форме. Омега хочет плакать и в тоже время смеяться от того, насколько прекрасно это чувство, но вместо этого протяжно стонет, когда кончает одновременно с Джуном и ощущает уже знакомое тепло, которое ползет к животу, внутри.

      Альфа медленно выходит, решая, что с партнера уже хватит и еще одной вязки не нужно, и прижимает Сокджина ближе, гладя по спине. Тот тычется носом во взмокшую шею и впивается пальцами в кожу на ребрах Намджуна.

      – Ты в порядке? – альфа звучит обеспокоенно и даже отстраняется, чтобы заглянуть в глаза.

      – Да, – Джин уверенно кивает и мешкается с вопросом. – Почему мы... закончили?

      Джун хмыкнул, полностью отстраняясь:

      – Думаю, с тебя хватит. Сколько вязок уже было? Десять? Ты бы точно забеременел, если бы не таблетки. Кстати о них, – он тянется к тумбочке, открывая ее, и достает уже полупустой блистер. За последние три дня Сокджин пил что-то неизвестное ему девять раз. Утром перед сексом, в обед после перекуса и очередного раза и вечером перед коротким сном, тоже после секса. Он был уверен, что это какой-то наркотик, который заставляет его сходить с ума от желания (конечно момент в гостиной это не оправдывало, потому что тогда он потёк просто нещадно и сам по себе). Но вот сейчас Намджун говорит, что это противозачаточные?

      Джин выхватывает таблетки резким движением и переворачивает блистер, разглядывая название. И правда. Противозачаточные. Не такие, как пьет он сам, но более щадящие по составу, не являющиеся экстренной контрацепцией, которую обычно глотал Сокджин, потому что Бём не хотел детей, но ненавидел презервативы, ведь «ощущения были не те». Джин понимал его и прятал таблетки по всему дому, потому что Юн никогда не заботился о том, чтобы предупредить его, сколько раз и в каком месте он захочет его выебать. Тогда почему Джун этим озаботился? Он в гоне, ему должно быть вообще не до этого. Он должен думать лишь о себе и удовлетворении своих потребностей. Какого хера?

      – Я что-то сделал не так? – Намджун смотрит на омегу как-то до боли виновато. – Тебе нельзя их пить? Я читал состав и проконсультировался с фармацевтом. Он сказал, что они вполне обычные, и много кто их принимает без каких-либо побочек. Извини, если ошибся с выбором лекарства. Я не знал, какие обычно пьешь ты.

      Сокджин не находится с ответом. Он молчит, пытаясь осознать то, что узнал. Потому что, во-первых, он даже не подумал о том, что может забеременеть, настолько сильно хотел Джуна, во-вторых, он настолько сильно хотел Джуна, что вообще, кажется, в принципе не думал. Как это? Почему? Он вкусно и привлекательно пахнет? Так и Юн Бём пахнет хорошо, но с ним подобного никогда не было. Тогда что это было? Наваждение, течка, недотрах? Хотя, последнее вряд ли, потому что сексом Джин в жизни со своих семнадцати вот вообще не обделен. А, в-третьих, почему Намджун подумал о лекарствах? Зачем ему вообще это надо?

      Так много вопросов, и ни одного ответа. У омеги такое впервые: что кто-то настолько сильно заботится о нем. Причем, по сути, абсолютно незнакомый человек. Все года с Бёмом не идут ни в какое сравнение с этими четырьмя днями, потому что Джун умудрялся быть обходительным даже в самые, казалось бы, неподходящие для этого моменты.

      – Эй, – альфа неуверенно касается чужого плеча. – Малыш? – осекается. – То есть, Джин, – кашляет, убирая руку. – Мне вызвать скорую? – не на шутку пугается, когда задает вопрос, ведь боится услышать положительный ответ.

      – Нет, – отрицательно мотает головой и выдавливает из блистера таблетку. – Я в порядке. Мне можно их пить. Я просто, – ненадолго замолкает от неловкости ситуации, – удивлен. Очень.

      – А, – Намджун расслабленно выдыхает. – А почему ты удивлен?

      Сокджин придвигается к краю и ищет на полу бутылку с остатками воды с их второго дня. Он помнит, что она была там и куда-то закатилась:

      – Потому что это не твоя забота, – находит и наконец выпивает таблетку.

      – Ну я же спал с тобой. Значит и моя тоже. Тем более, ты совсем не соображал, – Джун жмет плечами.

      – Я удивлен, что соображал ты, – омега тянет на себя одеяло, которое в порыве страсти они почти сбросили на пол, и прикрывается, чувствуя, как голодные глаза блуждают по его спине.

      – Я хорошо себя контролирую. Да и боль была довольно отрезвляющей, – он касается синяка на щеке.

      – Или просто я не так сильно тебя возбуждаю, – шепчет Джин под нос и слышит недовольный рык, но отчего-то не пугается даже на мгновение.

      – Не говори так. Ты не знаешь, что я чувствовал и чувствую. Я никогда таким не был, как с тобой.

      Они замолкают. Тишина постепенно становится какой-то тяжелой и давящей. Словно оба хотят что-то сказать, но не способны подобрать слова, а потому просто молчат. Сокджин ловит себя на мысли, что хочет просто лечь и чтобы его обняли, согревая, но вместо этого не шевелится, продолжая морозить стопы о холодный пол. Их смешанные запахи все еще витают в комнате стойким ароматом, постель пропитана общим потом и феромонами, а на теле чувствуются фантомные касания. Еще никогда у Джина не было настолько потрясающего послевкусия после столь длительного марафона.

      – Ты можешь уйти.

      Слова режут тишину ножом, и Сокджину кажется, будто это просьба. Вся сладость момента пропадает, и он оборачивается, в шоке смотря на альфу. Его что… просто использовали? И теперь так просто выгоняют? После всего, что было.

      «А что было?» – Джин отворачивается, сутуля плечи.

      Ничего не было. У Намджуна гон, а он – омега, который сам изъявил желание. Больше ничего. Это конец. И не только с Джуном. К Бёму он тоже не вернется. Повезет, если он просто вышвырнет его, а не убьёт.

      – Я прямо чувствую, что ты не то подумал, – неразборчиво пробормотал Намджун и сел на середину постели, чтобы быть ближе.

      Сокджин резко отбросил одеяло. Он не будет унижаться и умолять оставить его. В конце концов, у него есть гордость, и раз так, то он хотя бы уйдет достойно:

      – А что я должен подумать? Ты ясно выразил свою позицию. Сейчас я соберусь и уйду.

      У Джуна что-то колет в груди, он встает с постели, цепляя омегу за руку и заставляя остановиться, и заглядывает в потерянные испуганные глаза:

      – Ты можешь уйти. Если хочешь. Потому что, – мнется и в итоге отводит взгляд. – Потому что наверняка ты хочешь назад. К Бёму. Вряд ли после всего, что я сделал, ты захочешь остаться. Чонгук был прав. Я не должен был делать того, о чём пожалею, – грустно улыбается. – Точнее, я ничуть не жалею о том, что переспал с тобой и провел свой гон. Но наверняка жалеешь ты. Думаешь, что я просто выбрал вариант, который подвернулся под руку. Может где-то ты и прав, но ты – самый лучший вариант, который только был в моей жизни. И я бы очень хотел, чтобы ты остался.

      У Джина в груди распутывается тяжелый ком напряжения, который буквально заставлял его задыхаться и чувствовать абсолютное опустошение и обреченность происходящего. Он просто неправильно понял Намджуна. Он может остаться. Его не выгоняют на улицу, а дают кров. Более того, Джун сам хочет, чтобы Сокджин остался.

      Однако, вместо слов благодарности, которые и без того четко отражаются в его взгляде, Джин криво ухмыляется и роняет:

      – Ну ты и еблан, Ким Намджун.

      Альфа аж отшатывается от неожиданности, выпуская чужое запястье, и задыхается от возмущения:

      – Почему это?

      – Потому что я пропах тобой везде, где только можно, а вся моя шея в твоих следах. Думаешь, Бём примет меня с распростертыми объятиями? Ты шутишь? – складывает руки на груди и выгибает бровь.

      Джун тут же робеет, опуская глаза в пол:

      – Я как-то об этом не подумал, – чешет заднюю сторону шеи от неловкости. – Ты прав. Я реально еблан, – говорит это с улыбкой в голосе и наконец поднимает голову.

      – Вот-вот. Еще и сказал так, будто попросил свалить, – грозит Намджуну пальцем, как маленькому, но при этом с трудом прячет мягкую ответную улыбку. – Вроде лидер Bangtan, умным должен быть.

      Джун тихо смеется:

      – Просто сейчас туго соображаю, – «Ты же рядом». – Так что? Ты останешься? – спрашивает осторожно, словно ступает по тонкому льду и боится услышать отказ.

      От Сокджина это не ускользает. Поэтому он отвечает, почти не думая:

      – Да, – а после разворачивается, идя к двери. – Где тут у тебя душ?