саша жил в бреду шестой год. терял рассудок медленно, постепенно, дни высасывали из тела последние остатки света, ночь наполняла его темнотой, мерзкой, липкой, воняющей уже трупными ядами. будь проклят этот финал восемнадцатого сезона. шепса ещë крыло тогда от расставания с мерилин, он винил то ли себя, то ли провидение, но это было не важно. уже потом, гораздо позже пришло осознание, что ехать головой он начал задолго до этого.
мерилин была чëрным ангелом, спустившимся с небес, на земле после неë тянулась дорожка следов, усеянная колючими, но не менее прекрасными тëмно-красного цвета розами, рыжие кудри падали ей на плечи словно кислотный дождь смывал с человечества последние его грехи, она была израненным воином после тяжëлой битвы, она всë ещë готова была воевать, но нуждалась в защите, в глазах еë отражался ангельский хор, омрачëнный исполнением своей последней песни перед грядущим армагедоном. саша был готов за ней идти, но не был готов оставить там себя.
соня так была на неë похожа, те же волосы рыжие и чëрное платье, тот же воин, нуждающийся в новых доспехах, случился щелчок в голове. «лучше бы это был щелчок револьвера» — через года думает шепс, закуривая он уже сбился со счёта какую сигарету. но тогда он пришëл на финал с цветами, наткнулся на изучающий, сканирующий взгляд карих глаз и пропал навсегда.
только глаза эти не принадлежали ни одной девушке, и от этого уже действительно крыло похуже запрещëнных веществ.
дальше в памяти полустëртые кадры плëнки поломанной и разбитой временем. они бросили друг другу пару колких фраз в коридоре, костя вспылил, схватил за запястье, его губы так близко, блять, пожалуйста, ближе. саша лëгкие обжëг на вдохе от его одеколона, костя смеялся ему в лицо от такого очевидного проигрыша, а затем на заднем сидении машины на тëмной парковке его держали за волосы, оттягивая голову назад, и глаза всë те же смотрели почти сумасшедше, а мир плыл вокруг, смешиваясь в одно сплошное чëрное липкое пятно, что пропитывало изнутри с каждым резким движением и каждым укусом на теле. и животное желание в крови растекалось лавой, дикое, ранее не открытое в себе, оттого завораживающее и пугающее, когтями разрывающее грудь. но, сука, как же было хорошо. до дрожащих коленей, до потерявшихся на языке стонов, до вспыхивающих искр от огня чужого тела, до поцелуев мокрых, пошлых и неправильных, блять, неправильных.
«мы больше никогда не увидимся», — пообещал ему костя.
«я больше, блять, и видеть тебя не хочу», — огрызнулся саша.
о, как же они оба были не правы.
год спустя, совместное испытание на битве. «саш, поговори со мной» — «иди к чëрту». перепалка, поцелуй, очередной секс в машине, на этот раз посреди какого-то поля ночью. только костя будто щадит его, синяки не остаются месяцами, и от этого взвыть хочется сильнее. потому что мужчина верит, что достоин только такого, до дрожи в коленях и звëзд в глазах от сносящей боли.
ещë год, аккуратное касание по плечу на каком-то мероприятии. «саша?» — «твою мать! руки свои убери». шепс падает перед гецати на колени на кафельный пол какой-то кладовки. ладонь вплетается в его волосы, ложится на голову, но не давит, не тянет наверх, только приказ звучит вымораживаюший «смотри на меня». и эти глаза гипнотизируют, эти глаза — самая настоящая чëрная магия. эти глаза такие красивые...
случайна встреча на улице после череды ограничений. «кого ты из себя строишь?» — «даже нахуй ко мне не приближайся». саша думает, что в этот раз он будет выше себя. саша проигрывает и целует с упоением, пока по его телу путешествуют знакомые грубые ладони, стараясь коснуться каждого участка в одежде или без. нежно, трепетно, приторно сладко, заставляя на мгновение усомниться в себе.
«время летит с бешеной скоростью» - твердили все вокруг. для них новый год, дни рождения, работа, друзья, клубы, семья, что угодно. для саши — череда попыток убить в себе даже зачаток воспоминаний о том человеке. глаза карие, в тусклом свете ламп почти чëрные, жадные, властные, такие что в них бы захлëбываться долго и мучительно, чтобы воздуха не хватало и невозможно было всплыть, чтобы сражаться за свою жизнь последними иссякающими силами. и другие глаза — янтарные, мягкие, почти что... да что за хуйня?! он каждую ночь хочет вспороть себе грудную клетку, достать оттуда сердце и раздавить в кулаке, потому что только так, кажется, перестанет сознание захлëстывать приливом волн от этого смердящего болота из смолы. а может, он сам уже в этом болоте завяз ещë в ту ночь, когда помешался на глазах карих и на запахе его одеколона, и минута за минутой проходит в томительном ожидании, когда же он, блять, наконец утонет и перестанет мучаться.
когда саша узнал, кто именно будет среди его соперников на битве сильнейших, на стене осталось красное пятно от затëртых следов крови, а сбитые костяшки пальцев он прячет под бинтами. «до съёмок заживëт» — вырывается из сознания, и булькающий, почти демонический хохот оглушает комнату. если бы он действительно верил в демонов, то точно бы списал всё на одержимость.
а может, она это и есть, только совсем обычная, оттого ещë более грязная, жалкая и даже сожаления не достойная. саша держится изо всех сил, чтобы не расплакаться после самого первого гот зала, когда ему улыбаются уголками губ. позорно, как последний слабак он глазами льнëт к этой улыбке, растворяясь на секунду даже в возможности просто разрешить себе вдохнуть свободно. и это длится и правда всего одну секунду, но как долго может длиться мгновение счастья для того, кто жил в кошмаре последние пять лет?
«саша?» он даже не отвечает, только напоследок фиксирует образ, эмоцию, отпечаток, на сетчатке глаза унося с собой в ночь очередной кошмар.
шепс снова выводит из себя, провоцирует, дразнит, а потом сбегает с поля боя под разными предлогами. костя на пределе, он сорвëтся в любой момент, и саша упивается этим, ждëт тех же укусов и синяков, но получает только тяжëлое дыхание, «обязательно поговорим» и временную петлю, в которой он бы с удовольствием повесился. минута стоила каждого года из этих пяти уже прожитых, на ступеньках гот зала дым въедается в его лëгкие, а костя в руках себя старается держать, но всë равно чуть громче обычного говорит «либо ты объясняешь, что между нами происходит, либо мы и вправду больше никогда с тобой не увидимся». усталость сквозит в каждом следующем жесте, когда ладонью гецати протирает глаза и выдыхает «я заебался, саша. я так больше не могу».
и срывает окончательно плотину, вся чëрная смоль и грязь водопадом обрушивается в этих словах: «я тоже заебался, костя, но это неправильно — то, что происходит, это хуйня какая-то, я с ума схожу, я не хочу тебя терять» — последний хрип растворяется в прохладе октябрьского неба, сигаретный пепел падает к ногам как чëрная копоть от извержения вулкана, саша задыхается в этом и продолжает, — «но и рядом я быть не могу, это неправильно, так быть не должно!»
шепс глаза поднимает и взгляд болезненный ловит на себе. то, что в упор в себе видеть не хотел, отражается как в зеркале сейчас, темнота расступается на ещë одно жалкое мгновение, и саша хочет вдохнуть полной грудью. только звук резкий со стороны решëток прерывает тишину. операторы снова следят за каждым их шагом, камеры нацелены на их слабости точной наводкой, и может они когда-то давно и вправду сами выбрали эту жизнь, но впервые он по-настоящему чувствует себя цирковой обезьянкой на потеху публике, и горло передавливает от наброшенной сзади верëвки, которая с каждой секундой всë сильнее затягивалась.
костя протягивает руку, и саша хватается за неë, как утопающий за соломинку. его ведут дворами, он не видит куда. «напиши олегу, чтоб тебя не ждали» — слышит он голос откуда-то из пелены и не может не сделать как просят. и только когда дверь знакомой машины захлопывается, его тянут в объятья такие тëплые после холодной промозглой осенней москвы, что слëзы наворачиваются на глаза сами собой. и одеколон уже больше не обжигает лëгкие, и ладони по спине поглаживают аккуратно, боясь навредить, и сам костя вдруг ощущается не болезненной истомой, а тяжëлым пуховым одеялом.
«я был здесь когда-то, тоже так думал. не имею права, это мерзко — то, что я чувствую» — костя заговаривает осторожно, едва не переходя на шëпот, но держа голос ровно и прямо, — «я так много боли тебе причинил, потому что себя ненавидел. но я больше не хочу, ты меня слышишь?»
и первым порывом, конечно, было оттолкнуть, сбежать, никогда его больше не видеть, только саша слышит, саша хочет его услышать.
лицом к лицу они сталкиваются сейчас, смотря друг на друга, и рука сама по себе тянется провести большим пальцем по скуле. шепс не выдерживает: «блять, откуда ты такой взялся на мою голову? господи, какой ты красивый, невозможно!»
и кувшин запечатанный с солнечным ядром внутри разбивается об улыбку такую мягкую, спокойную, нежную, и осколки оседают в крови и так израненного тела. и саше, о боже мой, впервые хочется также искренне и нежно улыбнуться, опустив взгляд и румянец пустив на щеках как школьница с первой влюблëнностью. только он уже так сделал только что, и частички света проникают в каждую клеточку давно умершего и зачерствевшего сердца, чтобы заставить его сделать первый удар.
а когда они целуются трепетно, плавно и искренне на том же месте, где всë началось больше пяти лет назад, тогда и правда на какое-то мгновение, длившееся вечность, саша забывает, что абсолютно не имеет на это права, позволяя косте зацеловывать своë тело, всхлипывая со стоном, умирая и возрождаясь снова от уничтожающей нежности, которая теперь пеленой перед глазами и взрывом вулкана стирает в порошок целую цивилизацию, построенную на чужих гробницах.
это не конец, шепс точно знает. они не принц и принцесса, чтобы долго и счастливо и навсегда. но, может быть, хотя бы ради этих карих глаз, позволить себе просто... попробовать жить?