Всё было зря. 

Сонхва разочарован и вспоминает опустошённый взгляд Уёна. Тёмные глаза, несчастное в них выражение. Сонхва не помнит ни слова, что проронил Уён, но помнит каждый его такой взгляд. Он сдирает заживо кожу. Он будто толкает в бездну. Сонхва сам себя толкает в неё — он первопричина этого отношения. 

Уён подкидывает Сонхва на своей спине и тяжело кашляет, выплёвывая кровь. Она остаётся красными пятнами на высоком полотне снега, через который Уён пробирается, таща Сонхва на своей спине. Холодно, морозно — Сонхва дрожит, закутанный в шубу, сбитый китель под ней. Уён покрасневшими руками держит его под колени, и его пальцы уже не двигаются, застывшие от долгого похода. 

Он шагает, переваливаясь от усталости, тяжело тянет ношу. Сонхва готов разрыдаться, но ни слезы не может проронить. От усталости болит всё тело. Если так ощущается смерть, то Сонхва разочарован и в ней — это намного легче, чем терпеть пытки. 

Уён с трудом сваливает Сонхва в заброшенный избе лесничего. 

Он локтями скидывает палки, переворачивает сундуки и вещи. Рыщет по углам и приговаривает что-то себе под нос, безумно оглядываясь. Он велит Сонхва не двигаться, но Сонхва даже если бы хотел, не смог пошевелиться. Тело застыло, ноги и руки не слушаются после нескольких часов на морозе. Он морщится, чувствует, как ткань прилипает в вискам из-за застывшей крови. Волосы тянет, они рвутся, не больно, но ощутимо. 

Сонхва не может кашлять, только хрипит, не предвкушая ничего. Что дальше, что следом будет? 

— Мы дойдём до города, — бормочет Уён, стараясь развести огонь. Он негнущимися пальцами пытается зажечь спички, они ломаются под усилиями, палки не хотят принимать огонь. Он злится от спешки и едва дышит от беспокойства. Сонхва впервые его видит таким паникующим. Впервые Уён не держит свою маску уверенности. Он боится. Ему страшно.

На свои руки он не смотрит. Он всё пытается согреть дыханием ладони Сонхва. 

— От города, — лепечет он, — до границы. От границы — на север. Там наши, мы… Мы дойдём вместе. Я спасу тебя, Вас, чёрт тебя подери, Сонхва!..

Сонхва стыдно перед Уёном.

Он не помнит ни дня, когда бы не врал ему или когда они бы не были порознь в принципах. 

Идеальный рыцарь не идеального принца жертвует своей жизнью, чтобы чокнутый свергнутый правитель уже захваченной страны смог целым добраться до убежища. Какая ужасная концовка будущей истории? 

О Сонхва точно будут слагать легенды и песни — о самом глупом и наивном принце за всю истории их династии. 

— Не спи, — хрипит Уён, вытирая окровавленный рот. Он нависает над Сонхва, смело бьёт по щекам, веля открыть глаза. Повышает голос как никогда не кричал, и вот это действительно страшно. Сонхва не страшит оказаться на пиках, быть растерзанным животными или умереть с мечом в груди. 

Уён, хрипящий ему молитвы, в слезах стоит на коленях. Это зрелище режет душу острее и больнее любого клинка, что истязал тело Сонхва. 

“Кто же ты, Уён?” — думает Сонхва. Крысолов или предатель? Солдат королевства или преданный слуга принца? Ты враг? Ты друг?

Кто ты, Уён?

И почему до сих пор не бросил? 

— А ведь я, — вдруг говорит Сонхва. Тихо сипит, потому что горло разодрано после криков, — хотел, чтобы никому больше не причиняли боли. Как-то вышло… Что я сам навлёк ещё больше страданий на страну... 

— Молчи, — повышает голос Уён. — Даже не заикайся об этом! — Он злится, и на это у него вновь есть причина. — Покаешься потом, когда я довезу тебя до города. Омою от грязи и крови, — огонь наконец-то загорается, опалив Уёну пальцы. — Рубашечку найду, штаны, сапоги — свои отдам, нет, найду на завязях, как дворцовые… И там уже поговорим. О страданиях, о стране, о нас… 

— О нас?..

— О нас, — Уён раздевает Сонхва быстро, тянет флягу со спиртом, хочет умыться им, чтобы не касаться грязными руками открытых ран, вскрикивает громко, зажмурившись шипит от боли в пальцах и, превозмогая эту острую боль, расстегивает завези на одежде Сонхва. — Знаете, Ваше Высочество… Я ведь всегда считал Вас своим дорогим человеком… 

— Ты сам сказал, — Сонхва вдруг снова хочется плакать. Уён смеётся  как-то несчастно, в истерике, по его щекам текут крупные капли слёз — он плачет за себя и за Сонхва. — Потом покаемся, в городе… Ты найдёшь рубаху…

— Найду, — выдыхает Уён.

— И штаны.

— Точно, точно. 

— И сапоги, как те, что ты учился завязывать... Красные... Я люблю красные, Уён... — Сонхва падает руками на плечи Уёна. Ему невыносимо сильно хочется обнять его. Это мука, это отчаяние, которое разъедает изнутри. Притянуть к сердцу, к оголенной груди. Поцеловать грязные смоляные волосы, прижаться губами ко лбу, сжимать ладони в своих руках, опалить дыханием воспаленные пальцы. Сказать: “Прости меня” — и быть прощённым за всё, в чём перед Уёном виноват. 

— Прости меня, — навзрыд плачет Сонхва, — прости меня, Уён, — в накатывающей истерике. 

— Я прощаю, я всегда тебя прощал, — Сонхва тонет в объятиях Уёна. Они тёплые, хотя Уён замёрз. Сонхва готов растаять в его руках, сгореть до тла. — Мы будем в безопасности, и я всё тебе покажу. Я научу всему. Ты со мной увидишь мир, я покажу тебе, как хорошо может быть… 

— Я так тебя люблю, — Сонхва шепчет ему в губы. Слёзы катятся по щекам, Сонха приподнимается на Уёном, давит на плечи ладонями, нависая сверху. Капли падают ему на лицо, и Уён печально смотрит снизу вверх. Они сталкиваются взглядами — и в них плещется обречённость. Сонхва хочется верить в лучшее, хочется верить Уёну. — Ты ведь будешь счастлив? — спрашивает он, раздирая кожу Уёна на шее. — Ты ведь станешь лучшим, у тебя ведь есть мечты? Исполнишь их ради меня, да? Будешь счастлив ради меня, да?  

— Я буду ради тебя, — хрипит Уён, утыкаясь в грудь Сонхва, у которого едва хватает сил, чтобы держаться на чужих плечах. — Я буду счастлив, ты тоже будешь счастлив, мы… будем счастливы…  

Сонхва улыбается: после всех причинённых страданий Уён ещё может сказать, что может стать счастливым. 

— Будь.  

Сонхва надеется, что хотя бы один человек будет счастлив из-за него.

Сонхва надеется, что Уён — его дорогой идеальный Уён — станет только лучше с годами. Волосы отпустит. Доспехи перестанет носить. И меч. Не нужен — в спокойное-то время. Построит дом на окраине, всегда ведь хотел, мечтал своими руками со всем управиться. И работа у него будет хорошая. Никаких гадких приёмов, только простые работяги. Все добрые люди, хорошие друзья. Друзья будут самые лучшие — у Уёна других и не может быть. Да, именно так. Уён будет вставать ни свет ни заря, как привык, и радоваться новому, каждому новому дню. 

И никогда — никогда! — не перестанет улыбаться.  

Сонхва жаль, да, ему безумно жаль,

что своими глазами он этого не увидит. 

В руках блестит нож.