Вообще-то, Пенаконии повезло. Крайне, просто крайне везучая планета. Потому что на ней едва не взорвался Стелларон. Келус имеет в виду тот, что у него внутри. Потому что от короткого «я тебя тоже» его разрывает на части. Расщепляет на атомы, а потом собирает заново в каком-то совершенно ином порядке. Потому что, чтобы принять, осмыслить то, что Дань Хэн ему взаимностью ответил, нужно стать совершенно иным существом, изменить свою атомную структуру, отрастить новые нейронные связи в мозгу.

Поэтому в первое мгновение Келус не понимает вообще ничего. В смысле он, держа Дань Хэна почти параллельно полу, замерев в танцевальном движении, не очень может думать. Его слишком занимают собственные руки у Дань Хэна на спине и его глаза напротив. Он не может обрабатывать информацию. Поэтому, когда Дань Хэн говорить это своё «я тебя тоже», когда Дань Хэн говорит это, глядя ему в глаза, когда Дань Хэн говорит это, находясь так близко, что Келус чувствует его дыхание на губах, когда Дань Хэн говорит это… Короче. Келус чуть не разжимает руки, уронив Дань Хэна на пол. Если бы это произошло, то очень ёмко бы выразило уровень удивления. Но Пенаконии бы не повезло. Потому что Келус бы аннигилировал прямо здесь вместе со всей планетой.

Но Пенакония — везучая планета. То ли благословением Часовщика, то ли молитвами Воскресенья. Руки не разжимаются, наоборот, Келус цепенеет на несколько мгновений. А потом рывком ставит Дань Хэна прямо и так же порывисто прижимает к себе. Обхватив руками, уткнувшись носом в волосы у виска, пытается уместить внутри ту огромную радость, что больше и мощнее Стелларона. Дань Хэн не отстраняется. Дань Хэн осторожно и неуверенно обнимает его в ответ. Келус трётся об него носом, совершенно по-дурацки глупо. У Дань Хэна сердце стучит быстро-быстро.

— На нас все смотрят, — тихо говорит он, но не с интонацией «отпусти меня».

— Это потому что ты красивый.

— Я думал, ты главная звезда вечера.

— Падающая, — фыркает Келус. И думает: «А Светлячок его так ловко поймала, потому что она охотница за Стеллароном?» — Успел загадать на меня желание?

— Ты моё желание, — отвечает Дань Хэн, и Келус буквально и чувствует ту улыбку, с которой он это произносит, и то оглушающее счастье, которое переполняет его самого, и…

Ох. Пенаконии правда повезло, что он не взорвался прямо там.

***

— Подожди, у тебя всё это время правда не было собственной комнаты? — удивляется Март.

Келус кивает. Он крутится на барном стуле по и против часовой стрелки. Туда-сюда. И пьёт что-то сладко-алкогольное, смешанное роботом по запросу «а намешай что-нибудь тако-о-о-е». После закономерного уточнения: «Какое?» Келус просто повторил это своё «тако-о-о-о-о-е», потянув гласную подольше. «Такое, чтобы он удивился, но не отравился», — пришлось переводить Дань Хэну, потому что любой искусственный интеллект ломается об естественную непосредственность Келуса.

Сейчас же естественная непосредственность Келуса довольно крутится на барном стуле, пьёт коктейль, который иногда посверкивает.

— И где ты спал? — продолжает спрашивать Март.

— Там, где засыпал. — Келус пожимает плечами.

— А где ты засыпал?

— Чаще всего у Дань Хэна.

Взгляд Март, буквально кричащий: «Почему я узнаю об этом только сейчас?!» обращается к Дань Хэну. Дань Хэн, последовав примеру Келуса, вращается на стуле, отворачиваясь от Март. Вернее, стараясь отвернуться, потому что Март хватает его за плечо с выражением: «Я с тобой ещё не закончила».

— Меня всё устраивает, — говорит Дань Хэн.

— Это не ответ! — восклицает Март.

— Так ты ничего и не спрашивала.

Дань Хэн, как ни странно, сам задумывается об этом впервые. Он привык к одиночеству больше, чем к компаниям, но Келус — это другое. Келус так органично и осторожно вошёл в его зону комфорта, что Дань Хэн не заметил, как-то, что Келус засыпает в его кровати — приятная обыденность. Всё равно Дань Хэну не нужно много сна. Это Келус может проспать до тепловой смерти Вселенной. И если он всё это время проведёт на его коленях — Дань Хэн не будет против.

— Может, тебе не так уж и нужна комната, — усмехается Март, глядя на Келуса.

Тот снова вертится на стуле из стороны в сторону, допивает свой странный коктейль и говорит:

— Нужна. Чтобы Дань Хэн тоже мог спать у меня.

Об естественную непосредственность Келуса ломается не только искусственный интеллект, но и видьядхарий. Разум Дань Хэна точно. Всё сознание стопорится на одной мысли о том, чтобы уснуть в одной кровати с Келусом. Спать с ним рядом в архиве казалось более естественным. Раза так с пятого у Дань Хэна даже получилось не умирать от внутренней дрожи и не лежать первый час, боясь дышать. Потому что в случае архива вы не можете лечь в одну кровать, если кровати нет. Дань Хэн просто устраивался около уже спавшего Келуса и просыпался раньше него. А тут… Дань Хэну, кажется, хочется. Но он не уверен, что не умрёт от смущения.

***

— Я подумал, что использовать облачные гимны для уборки — неплохая идея, — говорит Дань Хэн, оглядывая лужи на полу.

— Отличная идея! — тут же подхватывает Келус.

А Дань Хэн подхватывает его, потому что он тут же, сделав шаг, поскальзывается и чуть не падает. Оказавшись в его руках, Келус не отстраняется. Наоборот, оборачивается, чтобы обжечь золотом глаз.

— Я вам не мешаю? — делано недовольным тоном спрашивает Март.

— Есть немного, — тут же отвечает Келус. Март вздыхает.

— Я бы сказала, что вы стали невыносимы, когда начали встречаться, но вы и раньше так себя вели.

Дань Хэну не нравится слово «встречаться». Будто до этого они друг друга не знали, а теперь стали попадаться на глаза, то и дело сталкиваясь в коридорах. Келусу слово, кажется, тоже не слишком по душе.

— Это потому что мы и раньше постоянно встречались.

Март фыркает.

— Ну вот висеть на нём ты точно начал больше.

Келус не отрицает. Он вообще тактильный, льнёт к рукам точно кошка, дотрагивается до всех, кто ему нравится. Но никогда ничего не делает без спроса.

— А тебе, — теперь Март смотрит на Дань Хэна, — как только в голову пришло использовать облачные гимны для уборки? Тебя Келус покусал?

— У-у-у, откуда ты знаешь, ты что подглядывала? — Келус прижимает ладони к щекам в притворном смущении.

Дань Хэн думает о том, что если Келус его правда покусает, то не смутится. Вообще нет.

Дань Хэн думает о том, что будет не против, если Келус его покусает.

Дань Хэн думает об этом слишком детально, так что едва не краснеет сам.

— Ты же планируешь это как-то убрать? — Март решает говорить только с Дань Хэном.

— Облачными гимнами.

— Снова?

— Да ладно. — Келус улыбается так уверенно, что любые сомнения Дань Хэна в себе тают. — В крайнем случае у нас будет вагон-бассейн!

***

— Насчёт твоих рогов и хвоста. — Келус знает, у него есть странная особенность начинать диалог так, будто он является неким логическим продолжением другого, начатого ранее разговора. Дань Хэн от этого поначалу терялся, пытаясь понять, где потерял логическую связь. Связь эта существовала только у Келуса в голове, и растолковывать её он не собирался. Потому что, во время чтения облачных гимнов, рога и хвост у Дань Хэна появлялись. И это пробудило давнюю, существовавшую ещё со времён Лофу и похода в Чешуйчатое ущелье навязчивую мысль: ему очень, нуоченьсильно надо было потрогать рога Дань Хэна. И узнать, насколько сильный у него хвост. В плане, он сможет им Келуса поднять? А если он очень попросит?

Он даже спросил у Байлу про чувствительность этих рогов и хвостов. Оказалось хвосты не особо чувствительные из-за плотной чешуи (так что, если наступишь видьядхаре на хвост, он этого почти не почувствует), а рога вообще чувствительны только у основания, дальше — кость. Тем лучше, рассудил тогда Келус, его желание потрогать рога будет чуть меньше похоже на приставание. Но в итоге так и не отважился попросить, потому что… ну… это всё равно было бы похоже на приставание.

Сейчас же Дань Хэн смотрит на него с вопросом.

— Можно… ну… — Келус пинает воздух, смотрит вправо, смотрит влево. Думает: если они теперь парочка должно же быть легче? Почему-то кажется, что всё только хуже.

— Потрогать? — подозрительно легко догадывается Дань Хэн, а на удивлённый взгляд Келуса отвечает: — Ты очень пристально смотрел на мои рога.

— Я пялился, — подтверждает Келус с ну очень виноватым видом.

— Ты пялишься на всё, что кажется тебе интересным.

— Да?

— Да. Так что скажи уже Воскресенью, что хочешь потрогать его крылья, а то он, кажется, думает, что ты его в чём-то подозреваешь.

Вот теперь Келус правда краснеет. Он сам не может объяснить своё желание всё трогать. Химеко и Вельт говорят, что он просто кинестет, Март говорит: «Не распускай руки!» когда Келус лезет потрогать пушистый хвост кого-нибудь из лисьего народа.

— А насчёт моих хвоста и рогов, — Дань Хэн возвращает его же фразу, — не уверен, что у тебя получится их потрогать. Они не совсем материальны. Так что тебе лучше попросить об этом кого-то…

— Хочу твои! — перебивает его Келус и, о Эоны, это звучит ещё хуже, чем он предполагал, если бы вообще успел что-то предположить, а не сразу выпалил. Есть ли в этой вселенной Эон Кринжа? Келус на пути к тому, чтобы стать его эманатором.

Дань Хэн, как ни странно, просто пожимает плечами, а потом меняется. У Келуса ещё ни раз не получилось понять, как именно это происходит. Вот одного его обличье, а вот уже другое. Глаза наливаются магической нефритовой зеленью, волосы становятся длиннее. И рога, конечно, рога. Дань Хэн садиться прямо на воздух, закинув одну ногу на колено другой, зависает над полом, а призрачный хвост его свивается полукольцом. Дань Хэн чуть наклоняет голову. И тут Келусу, всё ещё эмонтароу кринжа, безумных спонтанных идей и крышесносящей любви, приходит в голову мысль. Нет мысль. Мысль о том, что вот эта поза просто создана для того, чтобы…

— А если я сяду к тебе на колени, ты упадёшь? — хотя стоило бы, вероятно, спрашивать: «А ты убьёшь меня и бросишь, если я такое предложу?»

Но вместо этого Дань Хэн лишь улыбается, этой своей редкой, тихой улыбкой, в которой сейчас загорается новый, ещё неизвестный Келусу огонёк и говорит:

— Не упаду.

И вау, это звучит как приглашение. И хорошо, что Келус достаточно смелый, чтобы последовать ему. Усесться Дань Хэну на ноги, прижаться к нему плечом и, дотянувшись, потрогать рога. Они на самом деле не такие, как Келус представлял (представлял ли он, как трогает рога Дань Хэна? Да. Расскажет ли он об этом? Даже под пытками нет). Рога Дань Хэна на ощупь гладкие, как стекло, не совсем существующие, но всё же материальные. Келус понятия не имеет, как это описать.

Он опускает и глаза, и руки, чтобы вдохновенно поведать Дань Хэну о своих ощущениях, но сбивается. Потому что Дань Хэн на него смотрит. Очень внимательно, очень тепло, и… И Келус немного теряет голову.

Он подаётся вперёд едва ли осознанно, но тормозит себя, останавливает на том опасном расстоянии, когда чужое дыхание уже касается твоей кожи, но ничего её не случилось. Останавливает мыслью: «Вдруг Дань Хэну не хочется?»

Дань Хэну хочется. Келус понимает это, когда рука ложится на его шею, притягивая. Несколько мгновений он думает о том, что у Дань Хэна мягкие губы, немного солёные, немного как море. Сам он тоже, как море, Келус хочет в нём захлебнуться, хочет утонуть. Дальше он уже ни о чём не думает. Зарывается пальцами в волосы, позволяет чужим рукам скользить по его спине, комкая и задирая футболку. Кажется, всё же чувствует, как хвост касается его ноги. А потом, поддавшись порыву, лижет губы Дань Хэна, толкается языком в рот, и…

И чувствует, что падает.

— Келус! — спустя несколько мгновений из темноты и искр перед глазами появляется взволнованное лицо Дань Хэна. Всё такое же прекрасное даже в расфокусе. — Ты в порядке? Прости, я… для этого нужна концентрация, я отвлёкся и… я тебе язык не прикусил?

Келус отрицательно мотает головой (зря). Всё ещё чуть-чуть смазывается, но в целом не так уж и больно. Череп у него крепкий.

— Тебе совсем не больно? У тебя слишком довольное лицо, — вздыхает Дань Хэн.

— Это потому что мы целовались, — губы (которые ещё недавно целовал Дань Хэн), расплываются в довольной улыбке.

— И больше не будем делать этого на весу. — Голос у Дань Хэна строгий, а лицо смущённое. Рога эти ещё. И хвост нервно колотит по полу.

— Будем, — возражает Келус, — просто над подушками, чтобы падать не больно было.