***
Они вышли из леса к Альдуруку, изнывающему от жары и мора.
Приземистая, пухлая женщина, закутанная в потрепанный темно-зеленый — цвета тины — плащ, вела за руку мальчишку с худеньким острым лицом, казавшимся серым на фоне белых прядей волос.
У ворот их уже ждали: один из стоявших в карауле рыцарей вышел навстречу и щурил глаза против закатного солнца.
— Откуда идете, тетушка?
Женщина назвала одно из лежавших на востоке поселений, из которого уже несколько месяцев не приходило новостей.
Маленькая кучка домишек — откуда там новости-то?
— Больны? — рыцарь посмотрел на повязку, скрывавшую её рот. Его можно было понять. Лето выдалось ужасным: палящее солнце выгнало из лесов какую-то хворь, которая не миновала ни одной крепости в этой части Калибана.
Назвали хворь гнилянкой: у подхвативших её несчастных сперва начинали отекать ноги, за ними отказывали руки, а дальше наступал черед нутра и головы — и пиши пропало.
Верных средств от неё не было. Ругали воду, ругали болота, зачем-то ругали Зверей и пили отвары целителей.
— Здоровы, — тихо сказала женщина, отводя глаза. — Как бы мы сюда пришли, милый мой, больные-то? Не смотри, что лицо не показываю — в меня в молодости другая зараза зубы запустила.
От её слов повеяло чем-то неприятным, тяжелым, и рыцарь поторопился перевести разговор на другой предмет.
— А у нас здесь — больные. Уже две дюжины от гнилянки умерло, ещё три — лежат. Внука не жаль?
Рыцарь посмотрел на мальчишку, который на удивление тихо слушал, спрятав руки в рукавах выцветшего черного балахона, и изредка переводил взгляд с тетки на него.
Беловолосый, подумал рыцарь. Почему беловолосый? Мало таких на Калибане, днем с огнем не сыщешь... Разве только сын сара Лютера — со светлой головой. А этот — испугался чего-то, что ли, и поседел?
— В эти дни всюду болеют, милый, — мягко сказала женщина, а последнее слово — и вовсе почти нараспев. Странная эта тетушка, подумал рыцарь и ощутил дрожь в ногах.
Ох, нелегкая! Неужели и до него добралась болезнь?
— Что же нам, со зверями в лесу жить? — продолжала женщина. — Эти поганцы не болеют, но негодные из них товарищи для внука.
— Негодные, — растянул губы в вымученной улыбке рыцарь: тетушка изволила шутить. — Но я не уверен... — он замялся.
Пожилая женщина и малец — неподходящие люди для выведывания секретов. Сар Лютер потому и не уменьшил количество людей в карауле: если вдруг нагрянет недруг, привлеченный их бедой, то у ослабленной болезнью крепости будет тем больше шансов выстоять, чем раньше они прознают о нападении.
— Спроси своего главу, мне едино, кто решать будет, — темные глаза женщины с укором посмотрели на рыцаря. — Только вынеси нам воды, мальчик умаялся.
Рыцарь кивнул и вытер со лба испарину — и легче, и помогало скрыть, что отвел взгляд перед старухой.
Главу, подумал он. У начальника караула — сын, у сара Лютера — даже двое. К кому ни повернись, не откажут.
Не больны, не шпионы — и зачем он к ним привязался?
— Принесу, обождите здесь.
Рыцарь двинулся к ступеням, ведущим в помещение для караула. Ноги по-пакостному подкашивались. Краем глаза он видел, как женщина опустилась на колени, отряхнула от пыли одежду на внуке.
— Хочешь пить, Мор? — донеслось до слуха.
Мор. Мало им мора-гнилянки, ещё и мальчишка с таким именем. Смеются они, что ли?
На его плечи легла тень от арки, скрывая от красных лучей солнца и от гостей. В ногах словно прибавилось сил. Рыцарь приободрился.
Не гнилянка — ту так просто не унимешь.
Всего лишь жара, слава видящим.
***