«Я человеку — волк», — так Дауд сказал бы о себе, спроси его кто. У него было достаточно причин ненавидеть людей. Но своих волчат, которых другие называют китобоями, он всё-таки по-своему любит.

      Он ведь сам их в основном находил, сам обучал (до тех пор, пока не появились первые из тех, кого можно было называть мастерами, но он всё равно следил за успехами новобранцев), некоторых даже воспитывал. Он был за них всех в ответе. А такое не проходит бесследно. Не пропадает в никуда. Связи всё равно возникали даже вопреки его воле. И оттого терять кого-то из своей кропотливо собранной годами стаи-банды было… больно.

      Клинку Дануолла ещё до того, как он получил это прозвище, не раз приходилось хоронить своих людей. Он понимает, почему так происходит, и принимает это. Смерть с такими как он всегда ходит рядом, стоит за плечом, дышит в затылок. Руками ассасинов она собирает свой кровавый урожай, но иногда её коса всё же находит их самих, несмотря на мастерство и силы, дарованные их предводителем, которые он сам получил от Чужого. Дауд порой сам посылал китобоев на верную гибель, сжимал зубы, но посылал. А они послушными псами шли. Шли даже тогда, когда могли отказаться, когда сам он в глубине души надеялся, что они откажутся. Но они шли.

      Наёмники давно научились прощаться со своими товарищами, с теми, кто не вернулся с задания и с теми, кто умер у них на руках в убежище — для таких сооружали погребальный костёр, на котором присутствовали все, кто мог. Они молча стоят, смотрят, как сгорает некогда один из них, приходящийся кому-то напарником, кому-то наставником и — всегда — учеником Дауда. Они молча стоят и смотрят до тех пор, пока костёр не погаснет, а потом расходятся по своим делам — жизнь продолжается. И только сам Мастер остаётся стоять ещё какое-то время, потому что каждая смерть его волчат, его ребят, каждая оборванная нить невольно образованных связей… привязанностей, причиняет ему боль, ранит его. Он не был склонен к сантиментам, но почему-то это не касалось его волчат.

      Он до сих пор хорошо помнит, как потерял своего самого первого ученика.

      Он помнит их всех поимённо, знает их всех в лицо. Даже тех, кого недавно только принял в свою стаю. Он помнит их всех — живых и мёртвых, но нигде об этом не напишет и никому не скажет, будто это самая большая его тайна, персональное кладбище.

      Убивать людей намного легче, чем терять их. А терять их в больших количествах оказалось… невыносимым.

      Когда всё пошло не так? О, Дауд легко ответит на этот вопрос — всё пошло прахом после убийства императрицы. Он не должен был слушать этого сморчка Берроуза! Не должен был вестись на ту немалую сумму, которую тот предлагал. Он не должен был… но сделал то, что сделал.

      Однако сожалением и раскаянием время вспять не обратить, жизнь в мертвеца не вдохнуть. Поэтому Клинок Дануолла крепко ухватился за ниточку, паутинку, что протянул ему Чужой, и сказал себе «хватит!».

      Дауд упорно пускал своих людей по следу Делайлы, а впереди шёл сам, не устилая, однако, свой путь трупами, как сделал бы это ещё буквально несколько месяцев назад. Он надеялся таким образом выкупить спасение, ещё не совсем понимая, кого именно спасал и должен был спасти.

      Он должен был спасти китобоев, потому что они не виноваты, они не должны платить за него. Они не заслужили этого, а он — да. Он понимает и принимает это.

      Он должен был спасти их!

      Смотрители, которых натравила на наёмников предводительница бригморских ведьм, нанесли мощный удар. Многие тогда погибли, потому что Билли решила сыграть в свою игру. И проиграла. Он давно ждал, когда она оскалит свои клыки против него, но не думал, что всё обернётся вот так. Она, видимо, тоже. Она протянула ему свой меч, готовая отвечать перед ним, перед всеми. Она смотрела на него твёрдо, пряча страх, но он-то видел, он-то знал. Он был зол на неё. И всё же не смог. Наверное, потому что ему хватило тогда смертей его людей, чтобы самолично рыть на своем кладбище ещё одну могилу, обрывать ещё одну нить, причинять себе ещё большую боль, как будто ему мало того, что уже есть.

      Клинок Дануолла прогнал Лёрк прочь, потому что если он её простил, не значит, что простили остальные.

      Впервые в их убежище горело столь много погребальных костров. Впервые ассасины были напуганы. Он видел их страх в каждом нервном неловком движении, в каждом взгляде сквозь безликие противогазы, читал в каждом неосторожном, пропитанном сомнениями слове. Здесь теперь небезопасно.

      Когда костры догорели, пришлось чуть ли не пинками отправлять всех наёмников спать. Не спали, пожалуй, только трое.

      Принявший едва успевшую освободиться должность заместителя главы китобоев Томас, старательно пытающийся помочь Мастеру, а ещё успеть везде и всюду: вот он пытается кого-то успокоить, а вот он уже кому-то раздает отрезвляющих пощёчин, вот он с кем-то говорит и кого-то поддерживает. Хотя самому бы ему ох, как не помешал бы разговор по душам. Ему, на самом деле, страшнее всего. Поэтому он и не спит. Не может, как, наверняка, и многие, что лягут на свои матрасы и будут ворочаться, пытаясь уснуть.

      Вторым не засыпает Уолтер. У него сильно прибавилось работы. Да, погибло сегодня много, но раненых было не меньше, им надо было оказать помощь. Неприкосновенных запасов должно хватить.

      И, конечно же, не спал сам Дауд.

      Они стояли втроём у входа в логово китобоев и молча курили. Вокруг царила нехорошая тишина. Это затишье перед новой бурей, что будет куда сильнее предыдущей. То, что произошло, было только началом. Началом конца. Они все чувствовали это, но не знали об этом (нет, он знал). Поэтому жадно глотали драгоценные часы передышки.

      — Денег много — жизнь одна, — неожиданно изрекает штатный медик, ни к кому конкретно не обращаясь. Он произнёс это без осуждения, просто констатировал факт. А потом, выкинув сигарету, развернулся и собрался, было, уйти, но был остановлен Мастером, положившим руку на его плечо. Он впихивает Уолтеру в руки все эликсиры и бальзамы, которые у него были, будто надеется выкупить этим у смерти жизни тех, кого ещё можно спасти. Ассасин удивлённо глянул на мрачное лицо Клинка Дануолла, но потом молча кивнул и ушёл. Он сделает всё, что будет в его силах, и Дауд это знает.

      Они остались вдвоём. Томас достаёт очередную сигарету, нервно чиркая зажигалкой, но глава наёмников выдергивает ту прямо изо рта у ученика до того, как она загорелась, и раздражённо выбрасывает. Китобой мельком глянул на Мастера, но промолчал и за новой не полез.

      Тяжелая, какая-то напряжённая тишина давила на плечи. Дауд должен был что-то сказать, что-нибудь… утешающее, успокаивающее. Подбодрить, как старший, опытный товарищ. Но красноречие никогда не было его сильной стороной. Да и утешал он, мягко говоря, так себе. Нужно было что-нибудь сделать.

      Сквозь полуразрушенные дома уже пробирались первые солнечные лучи, осветляя хмурый небосвод. Уже рассвет, надо же!

      — Иди спать, Томас, впереди будет трудный день, ты нужен мне хоть немного отдохнувшим, — хрипло произнёс Клинок Дануолла.

      — Бессмысленно уже, сэр, — устало ответил тот.

      — Томас, — Дауд добавил в голос чуть больше строгости, — не заставляй меня повторять дважды!

      — Как прикажете, — нейтрально отозвался ученик, тяжело отлепляясь от стены, и побрёл внутрь.

      Глава китобоев хотел бы добавить что-нибудь банальное, вроде «всё будет хорошо», да язык не поворачивается. Но прежде чем ассасин ушёл, Мастер положил тому руку на плечо и чуть сжал — сказал всё что хотел, как уж сумел. Подчинённый удивлённо замер, но затем, кивнув Клинку Дануолла, слабо ему улыбнулся и ушёл, оставляя того в одиночестве.

      Скоро истории Дауда придет конец, но он всё ещё надеется выторговать у судьбы жизнь. Но чью?

      Он прислонился плечом к полуразрушенной стене и медленно по ней сполз, потирая саднящую от удара скулу. Раны, оставленные клинком бывшего лорда-защитника, кровоточили и болели. По-хорошему, ему надо было выпить эликсир Соколова, остановить кровотечение, да собираться в дорогу. Но вместо этого он продолжает сидеть у стены.

      Одна рука его слушалась плохо, но ему всё-таки удалось зажечь сигарету и, запрокинув голову и с каким-то отчаянием зажмурившись, затянуться горьким дымом, в тщетной попытке перебить царящий повсюду металлический запах свежей крови, который поглотил даже стоящую обычно чумную гниль.

      Ему плохо. Его тошнит. Но если он посмотрит вниз, ему станет только хуже. Клинок Дануолла стискивает зубы и задерживает дыхание, чтобы не… что? Заорать? Засмеяться? Или, может быть, заплакать? А что? Никто же не увидит. Никого рядом нет. Больше нет.

      Бывший глава китобоев сидит в окружении трупов своих людей, едва удерживая мелко подрагивающей рукой наполовину догоревшую сигарету. Дауд сломлен, окончательно разбит. Он знает, в Торговом Квартале не осталось никого в живых. Из его волчат так точно. Бывший лорд-протектор не мог не сдержать своего слова.

      — Сукин ты сын, Аттано, — цедит устало ассасин. — Сукин ты сын.

      Он бы рад проклинать всех подряд, начиная от заговорщиков во главе с Берроузом и почившей от его же руки Джессамины, и заканчивая спасённой им же маленькой императрицей и смеющимся где-то в своей Бездне Чужим.

      Черноглазый всезнающий ублюдок, чтоб тебя!

      Но Клинок Дануолла понимал, что виноват во всём только он сам. Это он взялся за тот заказ и запустил тем самым цепь событий, что привела его к… этому.

      Да, он сумел выторговать жизнь. Себе. А должен был китобоям. Тем, кто верил в него, кто сражался за него. И кто умер за него, даже тогда, когда он отчаянно приказывал им не лезть, он кричал им уйти прочь. Но упрямцы как с цепи сорвались. И теперь лежат вокруг него, истекая кровью.

      Корво убил их на глазах у их ослабленного Мастера, после того, как решил сохранить тому жизнь.

      Корво схватил его за грудки и приставил лезвие к горлу, оцарапав кожу. Но не убил. За спиной бывшего лорда-протектора собрались те немногие, что как-то выжили. Они напряжённо застыли, не смея шевельнуться, опасались за жизнь своего предводителя. Аттано отпустил его. Китобои были готовы дать ему уйти взамен, несмотря на то, что он в одиночку перебил многих из них. Но он напал на них, он убил их.

      Ослабленный Дауд пытался подняться, пытался вмешаться, из последних сил приказывая своим ассасинам уходить, за что получил от бывшего лорда-протектора рукоятью меча по лицу. Но даже тогда он его не убил.

      — Твои люди что-то значат для тебя, — сказал тогда Корво, не спрашивая — констатируя, — они же и заплатят за тебя.

      И ушёл, оставив Клинка Дануолла в руинах того, что тот так долго строил, в окружении трупов своих людей. Волчат.

      Интересно, не проси он Аттано о милости, тот бы убил его? Сейчас это не кажется такой уж плохой перспективой.

      В какой-то степени он даже рад, что успел изгнать Билли до этой резни. Его ученица выживет. Она сильная. В какой-то степени он даже рад, что некоторые китобои находились на заданиях. Они тоже будут жить. Они справятся.

      Дауд хочет закрыть глаза и не открывать их. Но нельзя, нельзя ему умирать. Не после того, как почти все его ученики отдали за него свои жизни, не после того, как он сам выторговал её у судьбы.

      К тому же у него осталось много дел, которые необходимо закончить. Нужно позаботиться о своих китобоях, ведь больше некому.

      Тем, кому можно подарить шанс на новую жизнь, он подарит.

      Тех, кого нужно проводить в последний путь, он проводит. Жаль, лодок и саванов на всех не хватит. Но Клинок Дануолла мысленно обещает что-нибудь придумать.

      Хотелось сжечь весь Затопленный Квартал к Бездне.

      Этим днём логово легендарного убийцы опустело. Этой ночью вокруг него будут полыхать кропотливо собранные Мастером множественные погребальные костры, на которые тот бережно клал тела своих учеников — крысам, миногам и прочим тварям тот их отдавать не хотел. Этой ночью вместо реквиема будет звучать треск огня. Эта ночь будет пахнуть палёной плотью, резиной и жжёной ворванью. Стоящий же чуть в отдалении, чтобы держать в поле зрения все костры и отплывающие горящие лодки, Дауд будет курить и беззвучно шептать принадлежащие ушедшим имена. Они отдадутся эхом в его памяти и болью утраченных связей, но он будет продолжать вспоминать, чтобы каждому сказать своё «прощай». Чтобы каждому сказать «спи спокойно».

      …Андрей — способный новичок. Он чуть не погиб в подворотне, отправив на тот свет напавших на него бандитов. Клинок Дануолла протянул ему руку и тот крепко за неё ухватился. Он обнимал Мастера и смеялся в ответ, когда китобои затеяли ту странную игру.

      Корво перерезал ему горло.

      Федор — бывший моряк, раньше плавал на китобойном судне. Китобой, сменивший профессию, но не маску — в этом было что-то ироничное. Он знал много историй и видел куда больше, чем сам Дауд, однако охотно ему подчинялся.

      Аттано прострелил ему голову болтом.

      Додж был из некогда знатного, но обанкротившегося рода, потому прекрасно обращается с мечом. Он скромный художник, рисовавший портреты целей для наёмников. А ещё он ненавидел убивать. Но убивал, не в силах ослушаться того, кто спас ему жизнь.

      Он был расчленён пружинной миной.

      Леонид — бывший солдат, родом из Тивии, потерявший честь, но не верность. Он всегда был готов прикрыть спину. Он был один из первых, кто пошёл за Даудом.

      Он сильно обгорел. Клинок Дануолла его едва узнал… опознал.

      Акила — весёлый малый. Способный. Он быстро освоил Перенос, хотя стрелять из мини-арбалета у него получалось не очень хорошо. Его притащил Миша, когда тот воровал у китобоев еду, его рот был настолько заполнен хлебом, что щёки надулись как у хомяка, а сам он не мог вымолвить ни слова!

      Корво прострелил ему грудь из пистолета.

      Марко пришёл к главе китобоев разочарованным, потерявшим веру в людей, смотрителей и Запреты. Он был прилежным учеником, несмотря на некоторую предвзятость к той силе, что получил. И как он с Билли смог уговорить Мастера оставить того волкодава?..

      Дауд нашёл его в воде, изрядно поеденного миногами.

      Уолтер. Бывший студент почти выпускник Академии Натурфилософии. Медик, способный достать из самой Бездны. Почти не признаёт авторитетов, а потому одинаково спокойно мог наорать как на другого новичка, так и на самого Мастера. Он постоянно у всех просил притащить ему с задания какие-нибудь книги. Он заботился обо всех ассасинах с большим рвением.

      Клинок Дануолла отбил его останки у стаи крыс. Он едва смог его опознать.

      Томас. Второй после Билли по силе и способностям ученик. Как и она, был беспризорником, никому не нужным сиротой, каких много. И всё же именно на него обратил свой взор грозный Дауд. Он не знает, почему принял юнца в свою стаю, но не пожалел об этом.

      Мальчишку Корво убил самым первым, после того, как оставил главу китобоев в живых.

      А ему бы ещё жить да жить.

      Им всем бы ещё жить да жить.

      Десятки имён, тысячи событий. Живые души, от которых не осталось ничего кроме памяти и праха.

      В ту ночь Клинок Дануолла неожиданно постарел на десяток лет.

      Дауд всё ещё был слаб после битвы с Аттано, ему было плохо, он едва держался на ногах, но продолжал упорно стоять до последнего. Потому что так надо. Потому что должен.

      Тот день и эта ночь будут ещё не раз сниться ему в кошмарах. Безликие тени павших за него вырастут за его спиной и будут преследовать вместе с чёрной виной до конца дней. Ошибки, которые не исправить. Грехи, которые не замолить, не искупить.

      Когда догорел последний костёр, легче не стало, но вместо всепоглощающей боли и бессильной ярости появилась успокаивающая пустота. Бывший глава наёмников словно выгорел вместе с ним. Он ощущал лишь смертельную усталость. Он не запомнил, как провалился в сон.

      В эту ночь китобои умерли. В эту ночь Клинок Дануолла умер вместе с ними. И обрёл неожиданный покой.

      Сожалением нельзя повернуть время вспять, раскаянием нельзя вдохнуть в мертвецов жизнь. Всё, что остаётся — продолжать жить дальше.

      На рассвете на корабль, отплывающий с последними выжившими из агонизирующего города, ступил усталый человек в капюшоне. Никто не увидит его лица, никто не узнает кто он. Человек забьётся в тень и будет молча наблюдать за волнами, когда корабль отправится в путь, везя счастливчиков к новой жизни.

      Федор правильно говорил, есть в море что-то такое… успокаивающее, умиротворяющее. Медитативное.

      Когда выжившие китобои вернутся домой с заданий, они найдут там лишь руины да пепелище с запиской от Мастера с приказом убираться прочь. И жить дальше.

      Возможно, они почувствуют себя преданными. Брошенными. Но они, по крайней мере, будут жить.