— Да нормально со мной всё, — Мицуя повторил это уже раз двадцать, отвечая на расспросы Доракена и Хаккая. — Что он, по-вашему, мог со мной сделать? Съесть?

— От него всего можно ожидать, он жуткий! — Хаккай поёжился. — Не удивлюсь, если он реально жрёт людей. Или хотя бы кровь пьёт.

— Как вампир? — уточнил Доракен. Хаккай закивал.

— Обольщает, заманивает в своё логово и выпивает всю кровь!

— Это уже скорее инкуб, — задумался Доракен.

— А они существуют на самом деле? — глаза Хаккая расширились с интересом и опасением одновременно.

— Я похож на того, кто разбирается в христианстве? — Дракен лишь развёл руками. Ответил за него Мицуя:

— Христианство дало некоторым уже известным магическим существам новые названия, приравняв их к демонам. Есть множество разных существ, способных обольстить человека и увести его за собой. Кто-то из них пьёт кровь, кто-то энергию напрямую, кто-то просто сводит с ума ради развлечения, а кто-то не причиняет вреда.

— Сомневаюсь, что Ран из последних, — по одному тону можно было понять всю глубину неприязни Хаккая к Рану Хайтани.

Мицуя тоже сомневался. Во всём, включая то, что его правда не съели. Не обглодали до самых костей. Не закопали во внутреннем саду огромного и пустого поместья. И он сам сейчас не прорастает из земли медленно-медленно, распускаясь цветком ликориса.

Переговариваясь об этом, они дошли до подножья холма, у которого располагалась стоянка. Произошедшее на сходке дружно решили не обсуждать. Как минимум не тогда, когда оно может хотя бы чисто гипотетически достичь ушей Кисаки.

Они остановились у припаркованных байков, чтобы подождать Хаккая, который отошёл позвонить Юзухе: убедиться, что у них с Сэнджу ничего не поменялось, и ещё пару часов Хаккаю лучше где-то перекантоваться. Доракен же отвечал на сообщения Эммы. А Мицуя просто смотрел в ночную тьму, изрезанную ярким светом вывесок, и старался не о чём не думать. И всё равно думал. Его не покидало странное ощущение некой постоянно ускользающей от него мысли. Что-то тревожило его. Что-то будто изменилось в самом этом месте, которое он видел уже тысячу раз.

Мицуя обернулся. За красными ториями начинались ступени, уходящей вверх лестницы. Они быстро терялись в лесной темноте, а потому казалось, что лестница ведёт в никуда. Но Мицуя знал: за этими воротами возвышаются ещё одни, последние из сохранившихся, дальше же тянулись одни остовы, обломанные опоры с облупившейся краской. Если присмотреться к ним, пока поднимаешься, на некоторых ещё можно различить едва заметные символы, то ли остатки древних надписей, то ли обман зрения. Если же смотреть во тьму между столбами, можно увидеть…

— Мицуя?

Он вздрогнул и обернулся.

— С тобой точно?.. — начал Доракен.

— Точно, — перебил его Мицуя. — Просто так и не проснулся до конца.

И будто бы даже не соврал. Тот тяжёлый сон, который полностью поглотил его, будто так и не отпустил. Тянулся за Мицуей длинной тенью, накладывал себя на реальность.

— Если захочешь поговорить о том, что у вас с Раном происходит, да и вообще о чём угодно, я полностью в твоём распоряжении, — напомнил Доракен, и Мицуя благодарно ему улыбнулся. Доракена стоило ценить за множество вещей, в том числе и за то, что осуждал кого-то он только за по-настоящему плохие вещи.

— Думаешь, я зря не послал его в ту же секунду, как увидел снова? — вопрос вырвался против воли, ведь Мицуя не знал, хочет ли он слышать ответ.

— Я верю во вторые шансы, — Доракен пожал плечом, — и в то, что ты достаточно разбираешься в людях и нелюдях, чтобы не западать на придурков. Что-то же ты в нём нашёл.

Что-то нашёл, да. В мыслях снова вырисовался образ Рана, яркий, как угольные линии на ослепительно белой бумаге. Лицо и улыбка самого обольстительного из демонов, изломанная поза и взгляд самого скорбящего из ангелов. Мицуя видел, как он снова заносит руку с пляшущим на пальцах фиолетовым пламенем, чтобы уничтожить очередную свою картину.

И тогда наконец всё сложилось. Виденный ранее образ наложился на реальность правильно. Коридор алых торий, уходивший вверх, запечатлённый на полотне. Останки его, сохранившиеся в реальности торчащими из земли опорами, похожими на скелет огромного змея. Мицуя знал, что на другом конце лестницы с картины Рана во тьме горного леса прячется храм, потому что тысячу раз проходил к нему в реальности. И отсветы огня, застывшие мазками масляной краски казались такими тревожными, потому что Мицуя знал, где начинается пожар. Прямо напротив ворот храма бушевало демоническое пламя, пожирая город улицу за улицей.

— Иногда мне кажется, — выдохнул Мицуя, почти чувствуя на коже жар несуществующего огня, — я не хочу знать, что именно в нём нашёл.

***

Вряд ли Казутора думал, что вечер закончится в доме, в котором он окажется не главным хищником. По крайней мере, судя по совершенно несчастному выражению глаз и тому, как он медленно отползал в самый угол дивана, жизнь его к этому не готовила. Чифую, впрочем, тоже.

Но мало кого жизнь может подготовить ко встрече с Акаши Сэнджу, особенно с Акаши Сэнджу в её активной экстравертно-холерической фазе.

— Ну и глазища у него! — восторженно протянула Сэнджу. — Огонь!

Казутора свои «огонь-глазища» тут же смущённо отвёл.

— Я думала, он будет страшнее, — сказала Сэнджу, придвигаясь к Казуторе, — а он милый, как котёнок!

— Я не… — попробовал возразить Казутора.

— А ты можешь материализовать уши? А хвост?

Казутора бросил на Чифую взгляд, в котором читалась явная мольба. Но Чифую в ответ мог лишь вздохнуть. Когда он позвонил Юзухе и спросил, могут ли они зайти, она ответила: «Отлично, не придётся самой мотаться». Он думал, что эта фраза подразумевает и «моя квартира полностью свободна от тех, кто может увидеть разыскиваемого преступника и кому-то об этом рассказать». Но оказалось нет. Оказалось, эта фраза подразумевает и «Сэнджу точно никому не скажет!». Встретила она их словами: «Ого, так это и есть тот самый» — и с тех пор не выпускала Казутору из своего пристального внимания. И из угла дивана, в который зажала.

— Уши могу в теории, но они вместо человеческих будут, а не на макушке, это стрёмно, — ответил Казутора искренне страдающим тоном. — Хвост тоже могу, но одежда мешаться будет.

— Разденься!

— Сэнджу! — возмутилась Юзуха.

— Ну не полностью. Немножко.

— Не буду я раздеваться, — Казутора ещё сильнее вжался в угол дивана. — Вы собирались мне память проверять, а не раздевать. Чифую, скажи ей!

— Мне уже интересно, чем это кончится, — пожал плечами Чифую.

— Ты просто тоже хочешь, чтобы он разделся, — безапелляционно заявила Сэнджу.

«Возможно», — подумал Чифую, но вслух сказал:

— Да что я там… — и осёкся. Но три вопросительных взгляда уже сверлили его.

— И много же ты там успел рассмотреть? — подозрительно прищурилась Юзуха.

— У него есть татуировка якудза на спине? — ещё больше оживилась Сэнджу.

— Ничего я не рассматривал! — Чифую почувствовал, что краснеет.

— Нет у меня татуировки на спине! — почти одновременно с ним выпалил Казутора. — А эта никак не связана с якудза.

— Ну и ладно, — фыркнула Сэнджу, — я просто где-то слышала, что все тигры-оборотни связаны с якудза.

— Просто просветите мне голову уже, — Крзутора снова отвёл глаза, стараясь не встречаться ни с кем взглядом.

Спустя ещё минут пятнадцать Юзухе удалось убедить Сэнджу, что пытаться снова смутить Чифую и Казутору — не самое лучшее занятие на вечер. Когда Сэнджу всё-таки уступила место на диване Юзухе, атмосфера в комнате мгновенно изменилась.

— Посмотри на меня, — попросила Юзуха Казутору таким мягким голосом, что ему невозможно было воспротивиться. В этот момент все взгляды в комнате обратились к ней.

В тот же момент стало темно, словно кто-то распахнул окно, и ночь затопила всю комнату, как вода затапливает пробитый корабельный трюм. И в этой тьме, почти непроглядной после электрического света, разом вспыхнули расставленные на столике свечи.

— У тебя шумная голова, — улыбнулась Юзуха, глядя на Казутору с теплом и сочувствием.

— Ты умеешь читать мысли?

— Только гул слышу. У тебя их очень много.

Чифую знал: Юзуха считала, что пусть даже очень слабый талант телепата для честного журналиста скорее проклятие, чем дар. К телепатам в целом настороженное отношение, хотя в большинстве своём их способности весьма скромны. И всё же, если пройдёт слух, что журналист — телепат, сразу сократится количество желающих с ним общаться. Одно дело согласиться быть честным, другое — не иметь вовсе никакой возможности увильнуть от вопроса.

— Смотри на свечу и постарайся ни о чём не думать, — сказала Юзуха, беря Казутору за руку. — Я не буду лезть в твои мысли или просматривать воспоминания, только постараюсь почувствовать, были ли искажения.

— Я не умею ни о чём не думать, — пробормотал Казутора, сначала покосившись на руку Юзухи, потом всё же переводя взгляд на пламя свечи.

— Считай про себя, — Юзуха пальцем вывела какой-то символ на его ладони. — Когда досчитаешь до семи, вспомнишь самый приятный момент в жизни, и на нём остановишься.

Чифую никогда не думал, что просто сидеть и молчать будет так сложно. Он знал, какого это — ждать у больничной палаты и думать: «Очнётся или нет?» Он знал, какого это — ждать в отделении полиции и думать: «Будет ли протокол?» Он знал, какого это — ждать перед началом драки, когда нервная тишина давит на тебя так, что едва не ломает рёбра. Но ожидание во время чужого ритуала было чем-то новым. Обычно Чифую либо участвовал, либо не присутствовал вовсе.

Языки пламени над свечами едва колыхались на неощутимом ветру. Их острый свет надрывал тьму, опалял её, тонул в ней. Золотые блики плясали в золотых тигриных глазах. Чифую зачем-то решил в них посмотреть.

Как в тот день.

Чифую стоит и смотрит в глаза тигра. Тело на песке лежит лицом вниз так, что видны только три длинные полосы на спине.

Чифую стоит и смотрит в глаза тигра. Песок пропитывается кровью. «Я говорил вам, что он не контролирует себя, он опасен, как и все оборотни». «Повтори это, блядь, глядя мне в глаза! Вы же его довели». «Даже если так, сорвался-то он сам».

Чифую стоит и смотрит в глаза тигра. Касается шерсти проводит рукой. Кровавое пятно на песке перестаёт растекаться. Сзади слышится хриплый смех. «Может, попробуешь ещё раз?»

Чифую стоит и смотрит в глаза тигра. Чувствует тёплое дыхание на лице. На ладонях тоже тепло и почему-то влажно. «Смотри на меня, только на меня», — теперь он узнаёт свой голос.

Чифую смотрел в глаза тигру. Тигр неотрывно смотрел в его глаза. Зрачки, суженные до тонких щёлочек расширились, выпустили всю свою тьму.

Свечи погасли.

***

Когда Юзуха позвонила Хаккаю с вопросом, собирается ли он вообще домой, шёл второй час ночи, шестая серия дунхуа, включённого Маной, и шестой же круг споров сестёр с Хаккаем на тему «они просто друзья — нет, ты что слепой, они любят друг друга». Для разнообразия спорили они не о Мицуе и Ране. Мицуя бы сказал, что сёстрам вообще не стоит знать ничего о Ране, но, боги, конечно, они знали. Хранить от них секреты стало проблематично примерно с тех пор, как они научились ходить.

— В смысле «просто друзья»? — возмущалась Луна. — Он следовал за ним восемьсот лет!

— Я бы тоже следовал за Така-чаном восемьсот лет, — Хаккай скрестил руки на груди.

— В твоём случае это одержимость, — с мрачным видом ответила Мана, — в его случае это любовь.

— Вы просто одержимы романтикой, как и все девчонки, — это было запрещённый аргумент, потому что Мана и Луна до сих пор находились в той фазе, когда их ни в коем случае нельзя было приравнивать к стереотипным девочкам.

— Такаши, скажи ему! — воскликнули они хором.

«Ого, им нужно экспертное мнение», — подумал Мицуя.

— Одно не отменяет другого, — развёл руками он, — они могут испытывать дружескую привязанность и одновременно романтическое влечение.

— Звучит возвышенно, — со знанием дела покивала Луна.

— Я постиг дзен и прошёл путь дао от начала и до конца, — хмыкнул Мицуя.

«Когда приучаешь себя думать о том, как одеть Рана, а не раздеть, в конце становишься почти даосом».

— Пойдём, — он посмотрел на Хаккая, — провожу тебя хотя бы до парковки, а то ещё полчаса, и Юзуха окончательно перейдёт в режим тревожной сестры.

— Я и сам могу дойти, — возразил Хаккай.

— А тебя и не на руках нести собираюсь, — усмехнулся Мицуя, — воздухом подышать хочу.

В целом он не соврал ни единым словом. В частности умолчал о том, что фигура, едва замеченная им во тьме за окном и тут же ускользнувшая в ещё более глубокую черноту, Мицуе совершенно не понравилась.

***

— Ну и надымили мы тут! — проговорила Сэнджу широкими жестами отмахиваясь от свечного дыма. У Чифую от их запаха немного кружилась голова, но он не мог заставить себя встать и открыть окно, а потому был благодарен Сэнджу, когда она сделала это.

Когда после полной темноты снова вспыхнули лампочки, зрачки Казуторы, в которые Чифую продолжал смотреть, ещё несколько мгновений оставались расширенными, а потом резко сузились. Тут же Казутора словно вышел из транса, сощурился от режущего глаза света. Юзуха же отпустила его руку и потёрла виски.

— Две новости, — сказала она.

— И обе плохие? — предположил Чифую.

— Бинго, — Юзуха вздохнула, откидываясь на спинку дивана. — У Казуторы глобальные беды с памятью. Там всё в дырах. Почему ты не сказал об этом сразу?

— Пока ты не полезла проверять, я об этом не задумывался, — Казутора виновато потупился.

— Ты не замечал, что у тебя огромный кусок жизни из памяти выпал? — удивилась Сэнджу.

— Я стараюсь лишний раз о прошлом не вспоминать, — пробормотал Казутора.

— Последние несколько лет затёрты почти начисто. И вот вам вторая новость: я не понимаю как. Это похоже на обычную амнезию, но какая-то она очень выборочная. И в то же время я не могу выцепить какое-нибудь заклинание. Не знаю, порчу там или что-то вроде.

— А можно магическим путём сымитировать амнезию? — спросил Чифую.

— Никогда о таком не слышала, но это было бы самым логичным объяснением, — Юзуха снова потёрла виски. — Надо покопаться и поискать данные. Когда ты досчитал до семи и увидел самое приятное воспоминание, оно было конкретным?

Теперь все посмотрели на Казутору, но он лишь отрицательно покачал головой.

— Я вспомнил ощущение, но не что конкретно происходило.

— А такое возможно? — оживилась Сэнджу.

— При нарушениях и искажениях памяти вполне. А у него большая часть воспоминаний либо стёрта, либо искажена, либо заблокирована.

— Это тоже можно объяснить магическим вмешательством? — Чифую внимательно посмотрел на Юзуху.

— Я и про естественные искажения тоже, — ответила она, и Чифую кивнул, но вот Казутора и Сэнджу явно не поняли, о чём они, так что Чифую пришлось пояснить:

— Иногда мы сами изменяем воспоминания. Под влиянием внешних факторов, например, когда множество людей настаивают на одной версии событий, а ты помнишь другую, с определённой долей вероятности ты усомнишься в себе, а потом и вовсе перепишешь воспоминание, чтобы оно соответствовало тому, что ты принял за «истину». Или же под влиянием внутренних факторов, когда воспоминание оказывается травмирующим, ты можешь либо заблокировать, либо изменить его. Чаще всего это неосознанные процессы. При вспомининании работают те же нейроны, что и при запоминании, так что, чем чаще прокручиваешь в голове конкретное воспоминание, тем выше вероятность что-то там исказить.

— Но я стараюсь вылавливать именно изначальное воспоминание, — продолжила Юзуха, — хотя это сложно и опасно. Предпочитаю в сильно искажённую память всё же не лезть.

— О-о-о-о, — протянула Сэнджу, — я даже вроде бы поняла.

— Но это ничего не говорит о том, убил я Ханму или нет, — у Казуторы опустились плечи.

— А ты правда не в курсе? — Сэнджу несколько раз моргнула.

— Правда.

— Жёсткий ты парень, — интонация у Сэнджу вышла странная, скорее одобрительная, чем нет.

Санзу как-то сказал, что ментальное состояние Сэнджу стоит на принципе противоречия, поэтому в тех обстоятельствах, где она должна была вырасти забитым травматиком, она выросла непрошибаемой оптимисткой со сниженным чувством самосохранения.

— Как думаешь, если бы ты всё-таки убил Ханму, это бы тебя напугало? Было бы плохим воспоминанием? — вдруг спросила Сэнджу, опасно нависая над Казуторой, из-за чего ему пришлось вжаться в спинку дивана.

— Н-наверное, — пробормотал он, а потом добавил уже увереннее: — Я был бы в ужасе от того, что сделал.

Чифую бы не верил ему на слово. Хотя одни демоны в голове Казуторы знают, что он чувствовал, когда ослепляющая ярость отступала, оставляя его один на один с последствиями.

— Я умею видеть чужие страхи, — сказала Сэнджу, — даже если воспоминание стёрто, я, возможно, смогу распознать эмоцию. Это будет хоть что-то.

— Ну, давай, — неуверенно согласился Казутора.

— Я не увижу чего-то конкретного, скорее просто образы, но ты тоже вспомнишь. Все свои страхи разом, — она нависла над Казуторой, упираясь руками по бокам от его головы и сверкая глазами то ли азартно, то ли хищно.

— Я… — выдохнул Казутора.

— Ты не обязан, — Чифую аккуратно, но уверенно взял Сэнджу за плечи и отстранил.

— Нет, — Казутора качнул головой. — Давай попробуем.

Чифую хотел возразить снова, но одёрнул себя. Чего это он его отговаривает? Если есть возможность получить зацепку, то надо ей пользоваться.

— Что мне нужно делать? — спросил Казутора, посмотрев на Сэнджу.

— Ничего, — она улыбнулась. И Чифую не понравилось, как она улыбнулась.

После свет не выключился, но темнота всё равно проглотила их.

Красный свет неоновой вывески клуба расплывался в тёмной кровавой луже. Чифую смотрел на неё, не отрываясь. Наблюдал, как она медленно ползёт к его кедам. Ему казалось, что он забыл что-то. Что-то, о чём думал секунду назад.

Он поднял глаза и увидел что-то в конце улицы. Что-то чёрное метнулось прочь от пятна кроваво-красного света, от пятна неоново-алой крови.

Кровь почти коснулась подошвы. Кто-то дёрнул его за плечо, оттаскивая назад, и Чифую пришёл в себя.

— Боги, — Юзуха потёрла плечи, словно замёрзла, — ты могла хотя бы предупредить.

— А вы не поняли? — Сэнджу непонимающе склонила голову набок.

Чифую медленно моргнул, оглядываясь. Вокруг была всё та же комната в доме Юзухи, а не подворотня за баром.

— Что это было? — спросил он.

— Побочка от её магии, — ответила Юзуха. — Цепляет и тех, кто рядом, тоже, но слабее. Кидает в последнее тревожное воспоминание.

Чифую ещё раз прокрутил в голове увиденное. Чёрное нечто, которое он тогда увидел, могла ли это быть тигриная тень?

— Казутора? — осторожно позвал его Чифую, склоняясь ближе. — Ты там как?

— Не знаю, — отозвался он после недолгого молчания. Смотрел в какую-то абстрактную точку то ли за окном, то ли над ним.

— В тот день его определённо что-то напугало, но по его личной шкале на семь из десяти где-то, — Сэнджу пожала плечами. — Даже не знаю, много это или мало для предполагаемого убийства.

Чифую аккуратно дотронулся до запястья Казуторы, тот вздрогнул, едва не отшатнувшись.

— Тише, это просто я, — Чифую ему улыбнулся, нащупывая пульс. Даже с весьма скромными медицинскими знаниями было очевидно, что частота сокращений слишком высокая. — У тебя сердце слишком быстро бьётся.

— Это из-за тебя, — хихикнула Сэнджу.

— Нет, — вздохнул Чифую, — думаю, это из-за тебя.

— Пойдём со мной, — Юзуха встала и потянула за собой Казутору, — налью тебе успокоительного. Нам не нужен тут нервный тигр-оборотень.

— Да мы, наверно, пойдём, — пробормотал Казутора в тот момент, когда Юзуха уже тащила его к кухне.

— Сначала я уверюсь в том, что с тобой правда всё нормально, а потом идите куда хотите.

Чифую и Сэнджу взглядами проводили их на кухню, постояли молча, слушая, как Юзуха роется в кухонных шкафах, параллельно звоня Хаккаю и спрашивая, собирается ли он вообще возвращаться домой. И вдруг Сэнджу заговорила снова:

— У него есть один страх, перекрывающий все остальные, очень старый. Но я так и не поняла, что это конкретно. Там дверь.

— Просто дверь? — удивился Чифую.

— Непросто, — выражение лица у Сэнджу стало задумчивым и серьёзным. — За ней что-то есть, и он невероятно сильно боится узнать что именно.

***

Мотор мотоцикла Хаккая уже давно растаял где-то в суматошной токийской ночи, а Мицуя так и стоял на парковке перед домом, вглядываясь во тьму. Она должна была посмотреть на него в ответ в какой-то решающий момент, но тот всё никак не наступал. Тьма на него не глядела, она отводила глаза и потому казалась не жуткой, а скорее пристыженной.

Наверно, поэтому Мицуя всё же пошёл к ней, нырнул в черноту подворотни, слишком глубокую, чтобы быть полностью настоящей, слишком осязаемую, словно дым от пожарища.

— Долго будешь притворяться, что тебя тут нет?

— Опасно вот так заходить одному в мрачные подворотни.

— Как видишь, нас тут двое.

Ран на это лишь хмыкнул. Мицуя мог разве что представлять себе выражение его лица. В этой черноте было абсолютно невозможно ничего различить, хотя Мицуя видел в темноте куда лучше обычных людей. Куда лучше чистокровных людей. Поэтому он мог лишь представлять, рисовать в воображении Рана. Как он стоит, прислонившись спиной к стене, прячет руки в карманы объёмной рубашки. Как он улыбается, словно самый обольстительный из демонов. Как он склоняет голову, словно самый скорбящий из ангелов.

— Ты ведь не просто так пришёл, — сказал Мицуя раньше, чем Ран успел произнести ещё хоть слово.

— Соскучился, — он усмехнулся. Но ответ вышел слишком быстрым и резким, словно он не хотел дать Мицуе времени самому продолжить фразу. Потому что знал, что Мицуя уже обо всём догадался? — Тебя не было в университете, а на звонки ты не отвечал. Подумал, вдруг с тобой что-то случилось. Но раз с тобой всё в порядке, то…

— Стой, — прозвучало это скорее как приказ, хотя Мицуя не собирался давить. Снова оставалось лишь представлять, как Ран замирает на полушаге, успев лишь немного отстраниться от стены, поднимает голову и смотрит на него глазами цвета глицинии и демонического огня, пожирающего город. — Ты же что-то со мной сделал.

— А что, не можешь перестать обо мне думать? Чувствуешь одержимость? — Ран попытался сделать тон вызывающим и ядовито-насмешливым, но за этим пряталось нечто другое: неуверенность или даже… страх?

Мицуя проигнорировал его слова и шагнул глубже во тьму. Ран отшатнулся, неуверенно отступая. Мицуя всё ещё не видел этого, только чувствовал, как Ран отдаляется.

— Ты что-то сделал со мной, — повторил Мицуя, — что-то, истощившее меня настолько, что я проспал весь день и ни будильники, ни звонки, ни даже сёстры не могли меня разбудить. Но ты не ожидал, насколько мощными окажутся последствия, а потому забеспокоился, когда не увидел меня в универе и не смог дозвониться. И ты решил проверить, жив ли я вообще. Но что-то не давало тебе ни зайти, ни просто уехать, неужели совесть?

На каждый шаг вперёд, что делал Мицуя, приходилось два шага Рана назад. Расстояние между ними лишь росло с каждой секундой, с каждой брошенной фразой.

— Тебе бы с такими умениями судить о причинах по действиям профайлером работать.

— Тебе бы перестать пытаться увиливать.

— Ты меня в чём-то обвиняешь?

— А есть в чём?

— Думаешь, правда сможешь переиграть меня в игре «вопросом на вопрос»?

— Всё ещё пытаешься уйти от ответа?

— Если ты себе что-то придумал, это не мои проблемы.

Шаг за шагом, слово за словом всё глубже во тьму.

— Ран…

— Не думал, что у тебя паранойя. Или что, твоим друзьям недостаточно посадить в тюрьму одного Хайтани, нужен второй для комплекта?

— Ран, поговори со мной.

— Не собираюсь я говорить с кем-то, кто беспочвенно обвиняет меня.

Мицуя знал, что случится в следующее мгновение, Ран окончательно утонет в этой черноте, опять ускользнёт от него. Сможет ли Мицуя завтра перехватить его в университете, или Ран снова заблокирует его везде и улетит из Токио первым рейсом? Этого нельзя было предугадать, нельзя было допустить.

Сердце забилось быстрее, страх потерять его снова пробежал по венам обжигающей волной. Мицуя знал, как может его остановить. Мицуя знал, что абсолютно не хочет делать это таким образом. Но все демоны в его голове разом сказали: «Давай».

И Мицуя сделал то, чего поклялся себе никогда не делать.