Каждый выстрел в спину

Я тебя простила

Но взгляни в мои глаза

Нет ни капли боли

Лишь бушует море

Тебя разобьёт волна​

Элли на маковом поле «Море»

Чифую проснулся оттого, что луч света навязчиво бил в глаза, а не от будильника. Сначала он с некоторой обречённостью подумал, что всё проспал, опоздал на все пары и будет выслушивать нотации от преподов. А потом вспомнил, что на сегодня назначена «дуэль», поэтому он решил забить на несчастные две пары и выспаться. То есть он всё ещё будет выслушивать нотации от преподов, но за осознанное решение, а не забывчивость или слишком крепкий сон. Чифую потянулся.

И тут же врезался в кого-то рукой.

Кто-то сонно и недовольно забормотал голосом Казуторы. Не нужно быть журналистом-расследователем, чтобы понять, что некто, бормочущий голосом Казуторы, Казутора и есть. Но вот навыки журналиста расследователя пригодились бы для того, чтобы понять, что же этот самый Казутора делает в кровати Чифую?

Чифую резко сел и, оглядевшись, понял, что уснул в гостиной на диване. То есть, формально, это не Казутора в его постели. Это он в постели Казуторы. Хотя это никакая не постель.

Голова шла кругом.

Золотые глаза посмотрели на Чифую не слишком осмысленно. Видимо, Казутора здесь спал. Прямо сидя, потому что Чифую занял почти весь диван собой. Почему не разбудил? Или не лёг на кровать? Все эти вопросы можно было бы задать Казуторе. Но он несколько раз сонно моргнул, а потом закрыл глаза и рухнул на Чифую. Можно было бы решить, что он отключился, если бы Казутора, вполне осознанно, не подмял Чифую под себя, устроив голову на его груди, и вот тогда уже, обняв его, уснул снова.

Чифую собрался возмутиться. Собирался он очень обстоятельно, примерно так же, как собираются, приезжая в другую страну, раскладывая по сумкам и чемоданам всё, что скопилось у тебя за жизнь. Чифую собирался и раскладывал. Отделял «он убийца» и «он ранил Баджи» от «у него такие тёплые руки и печальный взгляд». Чифую такому не верил. Ни рукам, ни глазам, только поступкам и их мотивам. Чифую верил фактам, но что делать, если факты мешаются, словно карты в колоде, и начинают противоречить друг другу?

В итоге он решил подумать об этом позже. Как минимум после того, как пройдёт дуэль. После того, как станет ясно, что ни Майки, ни Баджи, ни Такемичи ничего не угрожает. А сейчас Чифую разрешил себе чувствовать себя спокойно, пока тот, чья сила пролила так много крови, спит на его груди так тихо и безмятежно, как домашняя кошка.

Возможно, когда Сунь Цзы в «Искусстве войны» говорил держать друзей близко, а врагов ещё ближе, он имел в виду не это. Но Чифую, осторожно укладывая руки на спину Казуторы, держал своего врага так близко, что чувствовал его мерное дыхание кожей.

***

Мицуя проснулся раньше Рана, что было ожидаемо. Про то, как сложно разбудить Рана разве что не легенды ходили, благодаря Риндо, конечно. Потому что он утверждал, что, даже если бы их квартиру влетела пара прицельных выстрелов из базуки, Ран бы не проснулся. Разве что с третьего.

Сев на кровати, Мицуя сонно потёр шею. Потом уже медленнее ощупал кожу, понимая, что ему понадобиться водолазка с высоким горлом. Рану, вероятно, тоже.

На пару мгновений прошлая ночь ожила в памяти, и Мицуя провалился в ощущение губ Рана, касающихся шеи. В мягкость и тело и его кожи. В звуки сбитого дыхания и тихих протяжных стонов. После Мицуя заставил себя вернуться в реальность. Она, впрочем, тоже была весьма неплоха.

Ран лежал рядом. Его волосы, немного спутанные, веером разметались по кровати. Он слегка хмурился во сне, и Мицуя надеялся, что на самом деле ему не снится ничего неприятного.

Перегнувшись через край кровати, Мицуя нашарил в ворохе одежды смартфон и написал сестре, чтобы та не волновалась: его не съели, не пытались даже (хотя, отметины на коже свидетельствуют об обратном). В ответ он тут же получил язвительное: «С днём устройства личной жизни. Надеюсь, хотя бы часть ночи вы спали». В очередной раз подумав о том, как же быстро растут дети, Мицуя заблокировал экран. А после встретился с сонным взглядом Рана.

— Думал, ты не проснёшься так рано, — улыбнулся Мицуя.

— Боялся, что ты сбежишь, — неожиданно честно ответил Ран.

— Не в моём стиле.

Ран отвёл взгляд. Как показалось Мицуе, виновато. Сначала он не понял, а потом…

— Я не это имел в виду.

Он же вовсе не собирался вспоминать тот побег и винить Рана за него.

— Я больше на тебя не злюсь, — сказал Мицуя, заводя за ухо Рану упавшие на лицо волосы, — забудем об этом.

— Как о кирпиче?

— Нет, кирпич я буду припоминать тебе до конца жизни.

— Звучит, как обещание быть со мной до конца жизни, — Ран улыбнулся. Той самой обольстительной улыбкой, от которой ток по позвоночнику. Впрочем, надолго Рана не хватило. Глаза открытыми он держал с явным трудом.

— Поговорим о нашем совместном будущем, когда не будет вероятности, что ты уснёшь на середине фразы, — не удержавшись, Мицуя нагнулся и поцеловал Рана в лоб.

— Такая вероятность есть всегда, — ответил Ран, улыбаясь, но так и не открыв глаза. — Я обещал отвести тебя обратно в Токио. И отведу. Встану через пять минут.

Через три раза по пять минут Ран — не без помощи Мицуи — всё же сел на кровати. Одеяло соскользнуло, и Мицуя вновь залюбовался сплетением чёрных линий татуировок на белой коже. Ещё дважды по пять минут Ран просидел, уронив голову Мицуе на плечо. Потом он — не без помощи Мицуи снова — всё же встал и даже начал одеваться. Мицуя, умеющий одеваться примерно за минуту, сказал, что сварит ему кофе. А вернувшись из кухни, обнаружил Рана полуодетым и спящим. Пришлось расталкивать его снова.

Натянув водолазку, Ран с нескрываемым отчаянием провёл рукой по окончательно спутавшимся волосам.

— Иди сюда, — Мицуя потянул его на себя, усаживая на кровать. Отдав Рану чашку с кофе, он устроился за его спиной.

— Ты это распутаешь? — спросил Ран с явным сомнением.

— Ну, я же паук, — усмехнулся Мицуя, — а ещё у меня две младших сестры.

Он провел руками по волосам Рана, собирая, а потом принялся медленно разбирать прядь за прядью, стараясь не тянуть и не дёргать. Такая мирная утренняя рутина. Мицуя мог бы к этому привыкнуть. Ему бы хотелось к этому привыкнуть.

— Почему ты думал, что я сбегу?

Разве от того, как Ран, можно сбежать? Если Мицуя заведёт привычку засыпать с Раном — а он очень хотел обзавестись такой привычкой — вставать и уходить по делам станем немного-намного сложнее.

— Одумаешься, — Ран отпил кофе так спокойно, будто не сказал ничего такого. — Я же паразит.

Вампиров разных видов действительно часто относили к «паразитическому» типу. Сами вампиры, абсолютно справедливо, считали такое наименование оскорбительным. Странно было видеть Рана, такого идеального, утончённого, смотрящего на всех сверху вниз, называющим себя «паразитом».

— Все мы паразиты, зависимые от еды, в таком случае. Не встречал никого, обладающего физическим телом, кто мог бы обходится совсем без неё, — Мицуя пожал плечом. — Не называй себя так больше. И я не против, чтобы ты пил мою кровь иногда.

Ран обернулся так резко, что Мицуя наверняка невольно дёрнул его за волосы. В фиолетовых глазах, смотревших серьёзно, даже строго, не осталось и капли сонливости.

— Это будет больно. Очень больно.

— Не больнее, чем получить кирпичом по голове.

— Я серьёзно, Мицуя.

Он понимал это. Понимал, что без действия дурманящих чар ощутит всё. И в том, что кто-то прокалывает твою кожу двумя довольно большими клыками, нет ничего приятного. Типа как на гвоздь натупить. Даже на два гвоздя. Мицуя мазахистом не был.

— Я не сказал, что хочу, чтобы ты меня кусал. Можно вены порезать. Такую боль я смогу стерпеть и от подобной раны не умру. Тебе хватит?

Ран кивнул, немного рассеянно, немного шокировано. Правда был удивлён, что кто-то готов ради него на такое? Мицуя же понимал: ради него он бы и на укусы согласился, но всё же очень надеялся до этого не доходить.

— Хорошо, а теперь отвернись обратно, я почти закончил.

Ран отвернулся. Несколько минут прошли в молчании, но потом Ран сказал:

— Всё же подумай об этом ещё. Обо мне. О нас. Подольше.

Мицуя отвёл его волосы, перебросив через плечо. И нежно коснулся губами кожи за ухом.

— Я уже почти год думаю, — выдохнул он, — только о тебе, Ран.

***

— Ты волнуешься больше, чем я, — протянул Майки в этой своей спокойной-расслабленной манере.

— Я не волнуюсь, — ответил Баджи, продолжая сверлить глазами потолок, — я в блядском ужасе.

Майки усмехнулся, весело ему. Баджи вот даже близко не весело. Мало того, что он не спал полночи, думая о сегодняшнем дне и слушая мерное дыхание Майки, лёжа на футоне около его кровати, так ещё и… Хотя стоп. Одного этого уже достаточно много, потому что Баджи злой, когда не выспавшийся. А скинуть эту злость некуда. Потому что Майки идёт драться один. И это второй неебически огромный фактор стресса, который некуда скинуть.

Этой ночью он решил пойти к Майки. Сказал, что, если вернётся домой, Чифую его обязательно где-нибудь перехватит, и придётся с ним нормально поговорить. А Баджи пока не может с ним нормально говорить. Ему пиздецки стыдно, что он так сорвался, но голова другим занята. Это Чифую у них многозадачный, а Казутора мультизагонный. Баджи думать и загоняться предпочитает поэтапно. Сначала с головой в одну проблему рухнуть, потом в другую.

— Если бы я шёл пиздить мудаков, а не сидеть в запасе, мне бы тоже было спокойнее.

— Настолько не веришь в меня? — Майки перегнулся через край дивана, с наигранным расстройством заглядывая Баджи в глаза.

«Настолько тобой дорожу».

— Настолько люблю пиздить мудаков, — фыркнул Баджи. Майки снова улыбнулся. Тепло, солнечно. Почти так же, как раньше, и всё же…

Майки нагнулся и провёл рукой по волосам Баджи. На мгновение возник порыв возмутиться, сказать, что он не кошка (точнее, кошка, но демоническая), а потом пальцы Майки зарылись в его волосы, и в голове стало так восхитительно пусто.

— Всё будет хорошо, — пообещал он, медленно перебирая чёрные пряди. — Просто верь в меня.

Верить в Майки для Баджи действительно было самым простым и естественным на свете, проще и естественнее, чем верить в богов. Всё равно, что дышать. Он будто уже родился с этим: дыханием, сердцебиением, способностью оборачиваться и верой в Майки.

— Может, стоило хотя бы на другую дату назначить? — Баджи не хотел об этом напоминать (будто Майки в состоянии забыть про дару смерти Шиничиро), но слова вырвались сами собой.

Майки не изменился в лице, его движения были всё такими же неспешными, словно Баджи не напомнил ни о чём болезненном, не ткнул снова в так и не зажившую рану. Но Баджи помнил лицо Майки в ту ночь, когда они с Казуторой случайно его… Баджи помнил его глаза, полный чёрной пустоты и неверия, а больше ничего. Всё остальное четвёртое ноября тонуло в густом тумане. Словно больше ничего и не было. Только они двое среди пустоты. Баджи и Майки, смотрящий на него бесконечной, всепоглощающей чернотой.

— Нет, дата подходящая, — сказал Майки, пропуская волосы Баджи сквозь пальцы. — Это же как с молнией. Два раза в одно место не ударит.

Баджи хотел бы поверить в это. В то, что смерть не приходит дважды в одну семью в один и тот же день. Но тревога сжимала сердце, не отпуская.

Майки остановился, а потом щёлкнул Баджи по лбу. Он отреагировал мгновенно. Подался вверх и куснул его пальцы. На самом деле хотелось их целовать. На самом деле всего Майки хотелось зацеловать. Каждый сантиметр его кожи. Но Баджи держал себя в руках. Баджи дорожил каждым мгновением, проведённым с ним наедине, будто украденным у других. Потому что он даже не мог вспомнить, когда они в последний раз оставались вот так, без Доракена, Такемичи, Киски (умри в муках). Когда Майки смотрел только на него.

— Мне пора, — сказал Майки, глянув на часы. Те показывали 14:04.

Майки встал с дивана, и Баджи тут же потянулся за ним, словно тень. Хотя у Майки была своя, слишком чёрная и слишком живая, чтобы не вызывать тревожных подозрений.

— Провожу тебя немного.

Проводил бы до места. Остался бы с ним. И там. И до конца жизни. Но по правилам было нельзя. Даже подойти близко не выйдет. Не выйдет даже попрощаться нормально, потому что пожелать Майки удачи перед забивом придут все. Баджи опять придётся уступить его. Потому…

Он нагнал Майки в тот момент, когда он открывал дверь, выходя их комнаты. Прижался к нему со спины, стискивая в объятиях. Майки не вырывался, наоборот, прижался сильнее, будто только этого и ждал.

— Ну, чего ты? — Майки улыбался. Баджи знал это, не глядя. Улыбался так мягко и солнечно, как умеет только он. Точно так же, как раньше. И даже тень его будто поблекла от черноты до серости.

— Я всегда верю в тебя, — проговорил Баджи ему в волосы, — я всегда на твоей стороне. Я всегда за тебя. Что бы ни случилось.

Майки нажал на ручку, распахивая дверь. В неё с улицы медленно потёк густой, словно облака, туман, обволакивая ноги.

Майки потёрся носом о щёку Баджи. Приподнялся на цыпочки и выдохнул куда-то в висок короткое:

— Я знаю.

***

Четвёртое ноября всегда тянулось мучительно долго, как и положено половине от бесконечности, как и положено дню смерти человека, которого ты любишь больше всех на свете. У Вакасы никогда не получалось превратить «любишь» в «любил», а «день смерти» в «годовщину смерти», нет, это всегда был тот же самый день, то же самое четвёртое ноября. Временная петля. Зацикленное событие. Половина от восьмёрки, становящейся бесконечностью.

Он даже не помнил, что конкретно делал в то самое первое четвёртое ноября. Осталось только ощущение пустоты, холода и потерянности. И ещё, кажется, на город в тот день спустился туман. Возможно, Вакаса в тот день метался или бродил по туманному городу, не в силах осознать, что того, кого он ищет, больше здесь нет. Больше вообще нигде нет. Больше нет.

А может, не было ни тумана, ни города, может, всё это он только себе представил, а на самом деле было иначе, но он теперь никогда не узнает как.

Сегодня тоже стоял туман. Такой плотный, что собственный клуб удалось найти только по сияющей вывеске «Чёрный дракон». Её зажгли, как маяк, хотя четвёртого ноября клуб не работал. Не только потому что совсем недавно тут кого-то убили, полиция уже разрешила им открыться, не найдя ничего важного для дела. Клуб не работал каждое четвёртое ноября. Так решила Акане, сказала, что Вакаса не будет в одиночестве «пытаться утопить себя и своё горе». Она не добавила «в алкоголе», может, потому что это было очевидно. Может, потому что она о чём-то догадывалась. Эти слова показались Вакасе излишне поэтическими, но она всегда так говорила. Теперь Вакаса пытался утопить себя и своё горе в компании. Акане важно было знать, что в процессе этих попыток не утонет сам Вакаса. Но он знал, нельзя избавиться от одного, не задев при этом другого. Они с его горем слишком плотно срослись.

Когда Акане предложила ему собраться вместе в первый раз, Вакаса разозлился. Выкрикнул что-то вроде: «Вы не знаете, как это, вас там не было». Они правда не знали. Не просто того, как оказаться вдруг в мире без Шиничиро, это Такеоми мог понять, как оказаться один на один с теми, кого Шиничиро вёл за собой, освещал их жизнь, как солнце. Как это было, заглянуть в глаза детям, которые едва ли не боготворили Шиничиро, и сказать им, что он… Как вообще можно произнести слово «умер», глядя в глаза тем, кто ждёт, что ты сейчас всё опровергнешь? До четвёртого ноября Вакаса не знал ответа на этот вопрос.

Тогда он предпочёл бы остаться один на один с голодными волками, чем переносить пустую тишину чужих взглядов. Майки, Эмма, Изана, Харучиё, Сэнджу, Сейшу. Каким-то невероятным образом Шиничиро сумел собрать вокруг себя целую толпу малолеток, стать для всех них старшим братом, обогреть домашним теплом. А потом оставить их на Вакасу в мире без солнца. Сам Вакаса так не умел. У него получалось разве что отражать чужой свет, но что делать, если отражать больше нечего?

Если бы Шиничиро был жив, Вакаса накричал бы на него за это: «Как ты мог так поступить со мной? Просто исчезнуть, свалив всё на меня, совершенно разбитого и уничтоженного?!»

Первые дни после смерти Шиничиро не существовали. Чернота и туман проглотили их целиком. Вакаса просто открывал глаза, смотрел на часы, видел какие-то цифры, закрывал глаза, а когда открывал снова, цифры менялись. И так десятки десятков раз. Так до тех пор, пока на пороге их с Шиничиро квартиры не появился Мансаку Сано, который прямо с этого же порога я заявил: «Приведи себя в порядок и иди за мной. Помощь нужна».

Он так и не сказал, кому. Ему самому, потому что он не справлялся с толпой депрессивных детей, которые от стадии отрицания и апатии стремительно переходили к агрессии. Этим самым детям, то дерущимся, то рыдающим, то молча смотрящим в стену по несколько часов. А может быть, помощь нужна была самому Вакасе. Он так и не нашёл в себе сил об этом спросить, хоть о чём-то спросить, потому что, вообще-то, Мансаку Сано, будучи человеком старой закалки, Вакасу не одобрял. То есть против Вакасы самого по себе он ничего не имел. А вот против того, что Шиничиро в него влюблён и живёт с ним — да. Тут у Вакасы сразу появлялись неисправимые недостатки, заключавшиеся не в приводах в полицию или отсутствии работы, а в том, что он парень и оборотень. Именно поэтому тот факт, что Мансаку не против принять помощь от кого-то вроде Вакасы, был настолько шокирующим, что немного вывел Вакасу из оцепенения. Даже заставил проглотить все эти слышанные мельком обращённые к Шиничиро фразы вроде «тебе нужна нормальная хорошая девушка, пусть даже оборотень, если тебе так нравится» или «да он просто развлечётся с тобой и бросит», ну и конечно «ты семью хочешь на него променять?».

Может быть, тогда Монсаку напугал тот факт, что из-за смерти Шиничиро Такеоми совершенно забыл про Сенджу и Харучиё и ушёл в запой так далеко, что друзьям пришлось разыскивать его по всем клубам и барам. Может быть, он настолько не справлялся с толпой детей, что посчитал, даже помощь от странного влечения внука сгодится. Может быть, хотел понять, почему Шиничиро всё же выбрал Вакасу. Может быть, даже понял, потому что через месяц бесконечных попыток Вакасы разнять драки, поговорить, вывести из ступора, придумать, чем занять, Мансаку сказал: «Ты вроде справляешься. Мне нужно лечь в больницу, оставляю их на тебя».

Вакаса тогда снова подумал о голодных волках. О том, что лучше бы его бросили к ним в клетку.

Он хотел тогда разозлиться на Мансаку, потому что как можно сталкивать на него эту ответственность? Хотел разозлиться на Шиничиро, потому что как можно было вот так бросить его? Хотел разозлиться на всех этих грустных проблемных детей, потому что как можно не видеть, что Вакасе тоже плохо, так плохо, что он не умирает прямо сейчас только потому, что это проклятая ответственность привязала его к земле стальным тросом. Вакаса хотел разозлиться, но не смог. Ни на кого из них. Ведь только на осознании того, что ему больше совершенно не на кого переложить свои проклятые обязанности по прекращению драк, выслушиванию истерик и проверке домашних заданий, он и выжил в те первые месяцы. Потом из своей полугодовой учебной поездки в штаты вернулась Акане и взяла на себе заботу о Сейшу, за которым Вакаса едва успевал приглядывать, и вправила мозги Такеоми. Стало легче.

Легче, но не легко. И Вакаса тащил эту тяжесть на своих плечах от квартиры и до дверей бара. А за ними сегодня было непривычно, для четвёртого ноября, многолюдно.

Вакаса знал про дуэль, назначенную Майки. К несчастью, узнал он про неё слишком поздно, иначе выбил бы эту идею у него из головы. И Тайджу бы что-нибудь выбил. Возможно, все зубы и позвонки. Но теперь оставалось, как и всем томановцам, сидеть на нейтральной территории и ждать.

Открыв дверь, он обвёл тяжёлым взглядом собравшихся. Почти та же компания, что на Хэллоуин.

— Если после вас здесь найдут ещё один труп, — сказал Вакаса, — будете оплачивать каждый день простоя бара.

От этих слов Такемичи неловко дёрнулся, смахнув со стойки стакан. Тот со звоном разбился. Акане тут же посмотрела на Вакасу с явным осуждением. Такемичи же, принявшись извиняться, наклонился и коснулся стакана, собирая осколки обратно и заставляя его подняться на стойку в состояние до падения. Как в обратной съёмке. Очень интересная способность, позволяющая отматывать время предметов назад. Жаль, что только предметов. Вот бы так можно было собирать израненные тела.

— Не смешно, — уныло буркнул Баджи, глядя куда-то в стол. Виновато шугаться Вакасы он перестал только года через два после смерти Шиничиро, сейчас же его тяготило что-то другое. Не нервозность из-за Майки. От нервозности этот по потолку бегает. Вакаса глянул на Чифую. Сидели они не рядом, значит, ухитрились поссориться.

— Не смешно было кровь от асфальта оттирать, — ответил Вакаса, падая за барную стойку.

— Будто ты её оттирал, — уныло заметил Такеоми, мешающий за стойкой какой-то коктейль.

— Я тебе активно сочувствовал.

— А мог бы помочь.

— Я слишком умён и красив для этого.

— И угораздило же меня с тобой связаться, — вздохнул Такеоми.

— Угораздило, а теперь никуда не денешься, у нас общие дети, — Вакаса жизнерадостно оскалился, глянув на Такеоми. А потом перевёл взгляд на Акане и добавил уже с явным раскаянием: — Прости, дорогая, ошибки молодости.

— Эй! — вяло возмутился сидевший рядом Харучиё.

— Не ты, солнышко, — Вакаса потрепал его по волосам, после кивнув на Такеоми, — а он.

Такеоми ещё раз вздохнул. Харучиё же довольно хмыкнул. Это всегда работало: хочешь поднять настроение Хару, уколи Такеоми. Так что придётся ему сегодня немного побыть целью для метания ножей, а то ребёнок в стрессе. А этот ребёнок в стрессе может и катаной начать размахивать. А Вакаса запретил им оставлять за собой трупы.

— Я надеюсь, вы додумались до какого-нибудь способа следить за ходом боя? — спросил Вакаса.

— За кого ты меня принимаешь? — спросил Чифую, сидящий с закрытыми глазами и очень сосредоточенным лицом.

— За того, у кого есть план, в отличие от них всех.

Кисаки выразительно кашлянул. Хару тут же вскинулся.

— План кроме «отсидеться за спиной Майки». Кроме него в разных вариациях ты обычно ничего не выдаёшь, — ядовито улыбнулся он одними глазами. Уголок губ Вакасы невольно дёрнулся в улыбке. Его школа и его гордость.

Когда Хару был нервным и закомплексованным ребнёком, Вакасе было больно на него смотреть. Когда Хару стал нервным и излишне агрессивным подростком, Вакаса выдавал ему профилактические беседы, не менее профилактические подзатыльники и бинтовал сбитые костяшки. Когда теперь Хару был уже почти взрослым, Вакаса подглядывал за ним и надеялся, что ещё часть острых углов сгладится и хрупкий баланс между двумя крайностями найдётся.

Кисаки, как ни странно, не продолжил спор. Возможно, прислушался к словам Вакасы о том, что им не нужен ещё один труп. Возможно, не захотел становиться вторым трупом в подворотне около клуба.

Вакаса же хотел вернуться к Чифую и спросить, что у него там за план, но не успел. Чифую сам посмотрел на Вакасу. Горящими синими и совершенно кошачьими глазами.

— Ты можешь смотреть через фамильяра на таких больших расстояниях? — Вакаса удивился. Чифую, бесспорно, был крайне одарённым, но скорее экзорцистом, чем медиумом.

— Благодаря мне — да, — заявил Кисаки с той равнодушной интонацией, которая звучит ещё более самодовольной, чем самое подчёркнутое самодовольство.

Вакаса окинул взглядом сначала его, напоминая, на чьей он территории и что ему здесь не очень-то рады, а потом коротко посмотрел на Хару, напоминая, что никаких, блядь, трупов.

У Кисаки была удобная, похожая на него самого способность. Он мало что представлял сам по себе, но мог усилить любые таланты других, даже слаборазвитые. Но это довольно сильно истощало того, кого он усилял. В общем, насколько Вакаса знал, работало оно сильно, но недолго и откат был мощный. Но Чифую явно знал, на что шёл.

— А Доракен решил, что будет утешать Эмму дома, или они с Мицуей где-то в другом месте? — спросил Вакаса, обводя взглядом присутствующих. Из верхушки Томан не было только их.

— Эмма с группой на гастролях в Киото, а до Доракена мы с самого утра не можем дозвониться, — ответил Такемичи. Сразу стала ясна причина его явной нервозности. — Мицуя и Хаккай поехали его искать, я хотел тоже, но мне сказали сидеть здесь.

Вакаса подумал, что их всех стоило запереть здесь сразу после (рождения) блядского Хэллоуина и не выпускать до весны.

— Надеюсь, с ним всё хорошо, — сказал Соя.

— Да что с ним будет? — легкомысленно ответил Нахоя. Вакаса мог бы подкинуть пару вариантов, но не хотел нагнетать. Некстати вспомнилось, что Шиничиро любил повторять это бялдское «да что со мной будет?». Нашёл ответ на свою голову.

— Бой начался, — сказал Чифую, заглушая все остальные разговоры. Спустя несколько минут оглушительной тишины не выдержал, ожидаемо, Баджи:

— И что там?

— Драка, — ответил Чифую, сверля взглядом пустоту. — Я не собираюсь это как бейсбольный матч комментировать. Пока всё нормально.

Тишина повисла снова. Никто так и не продолжил прерванного разговора. Вакаса молча опрокинул в себя виски с колой. Против воли вспомнил о том, как в последний раз пил с Шиничиро. Прямо накануне его смерти третьего ноября. Будто вчера. Был другой бар, другой, совершенно дрянной виски, оглушительная музыка и совершенно дурной Вакаса. Он целовал Шиничиро между глотками и шотами. Шиничиро обнимал его, шептал как же сильно он его…

Чифую вдруг вскочил с места. Бледный как снег с лихорадочно горящими глазами, зрачки которых испуганно сузились до тонких чёрных щёлочек. Такемичи, сидящий рядом, вздрогнул и снова разбил стакан. На этот раз никто не обратил на это внимания.

Вакаса прикрыл глаза на мгновение, понимая, что в следующее очередная беда проклятого четвёртого ноября рухнет на него. А пока он думал лишь: «Пожалуйста, только бы без трупов».

***

Чифую изначально знал, что всё плохо кончится. Он мог бы пойти на принцип и не приходить вовсе, уж точно мог бы не жертвовать собственной энергией, чтобы следить за ходом боя. Но Майки всё ещё был его другом, а от исхода битвы зависела не только его безопасность, но и безопасность Баджи и Такемичи. Кисаки тоже, но похуй на него, Чифую уже готов сам его под колёса мотоцикла Тайджу кинуть.

Поэтому он позволил Кисаки усилить свою связь с Экскалибуром, чтобы видеть его глазами на дальнем расстоянии. Чифую чувствовал, как энергия утекает из него, словно из пробитой бочки, но это того стоило. Если Тайджу нарушит правила, он будут готовы нарушить их в ответ.

Экскалибур пристроился на одной из грузовых контейнеров в порту, на нём маленькая кошачья фигура была почти незаметной, а Чифую не нарушал правил. Согласно правилам договора, ни членам банды Тайджу, ни Томан нельзя было приближаться к месту поединка. Никому другому тоже нельзя было приходить Тайджу и Майки на помощь. В случае нарушения правил нарушившая сторона считалась проигравшей, а требования выигравшей стороны приводились в исполнение немедленно. Этот ужасный юридический язык вяз в Чифую в зубах, но и Санзу, и Кисаки заверили, что с договором, составленным Коко всё нормально. И всё равно Чифую трясла тревога. Поэтому, возможно, проваляться половину утра в обнимку со спящим Казуторой было хорошей идеей. Кто-то для снятия стресса слушает тру крайм, а Чифую с настоящим убийцей обнимается. Ему нахуй лечиться надо, потому что вот это вот действительно не окей.

А вот с дракой сначала всё было нормально. Настолько нормально, насколько может быть нормальным факт нелегальных разборок в порту. Фигура Майки на фоне громады Тайджу, казалась особенно одинокой. Хрупкой. Хорошо, что Баджи этого не видел. Кинулся бы на помощь, не подумав ни о собственной безопасности, ни о том, насколько эта помощь Майки действительно нужна.

Туман окутывал их кольцом. Чифую даже не мог понять, насколько далеко они от воды. Мир, словно текстуры в багующей игре, не прогружался.

— Давай закончим быстро, — сказал Майки.

— Куда-то торопишься? — усмехнулся Тайджу.

— На могилу к брату, — на лице Майки при этих словах не отразилось ничего.

— О, не волнуйся об этом, — на лице Тайджу расползлась кровожадная ухмылка, — сегодня ты встретишься с ним лично.

— Было бы не так уж плохо, — ответил Майки.

А потом, за мгновение преодолев расстояние между ними, ударил Тайджу в висок. Тот не успел закрыться, но расстояние всё же сыграло. Он отпрянул назад, удар вышел скользящим. Акулы вынырнули из пустоты: одна спереди, другая сзади. И тут же утонули в черноте, вырвавшейся из-под ног Майки. Тайджу позвал их снова. Но они не появились. Чифую успел увидеть смятение на его лице, мелькнувший в глазах страх, когда за спиной Майки, оторвавшись от земли, всё росла и росла его тень.

— Демон, — выдохнул Тайджу.

Майки ничего не ответил. Лицо его оставалось так же безучастно, в глазах же отражался непроглядный мрак.

— Pater noster, qui es in caelis… — зашептал Тайджу, отползая.

Когда Майки замахнулся для удара, Чифую понял, что он будет последним. Нет, не последним. Окончательным.

Хотелось закричать. Сердце колотилось быстро-быстро. Кто-то должен был остановить Майки, удержать его за мгновение до непоправимого. Но не было ни Баджи, ни Такимичи, даже самого Чифую не было рядом. Никого не было рядом. Удар полетел в Тайджу.

А врезался в блок.

Чифую снова захотелось кричать.

— Хорошо об этом подумал?

Но в итоге они с Майки оба молча уставились на выскочившего из тумана прямо перед Тайджу Казутору. Он потряс рукой, на которую пришёлся удар Майки. Не будь он оборотнем, точно был бы перелом.

Чифую подумал, что бой сейчас прервётся, что что-нибудь произойдёт, даст понять: они нарушили правила и проиграли. Но потом понял: Казутора не пришёл на помощь Майки в битве с Тайджу и больше не был частью Томан. Бой продолжался.

— Тебя спросить забыл, — когда Майки заговорил, Чифую даже не сразу узнал его голос. Таким холодным и безэмоциональным он, кажется, никогда его не слышал.

— И зря, — хмыкнул Казутора, — я шарю в непоправимых ошибках. И ты не хочешь становиться убийцей.

— Говоришь как тот, кто убил Шиничиро и чуть не убил Баджи? — Майки смерял Казутору таким взглядом, что, будь Чифую там, схватил бы Казутору за шкирку и потащил прочь. Но Казутора не двинулся с места.

— Да, — он стоял и смотрел на Майки спокойным взглядом золотых глаз, и в них было столько вины, что хватило бы затопить весь океан за их спинами. — Говорю же, я шарю в непоправимых ошибках.

— Тогда можешь попробовать немного искупить вину.

Следующий удар Майки метил уже точно в Казутору. Тот уклонился в последнее мгновение, так плавно уйдя в сторону, что Чифую невольно залюбовался. Тайджу попробовал воспользоваться ситуацией и ударить Майки сбоку, но тьма врезалась в него, отбросив в контейнер.

— Я не хочу с тобой драться, Майки! — крикнул Казутора.

— Твои проблемы, — ответил Майки. Тьма за его спиной рябила, словно телевизионные помехи, и от этого становилось особенно жутко.

«Беги, идиот!» — закричал бы Чифую, если бы мог.

Казутора, словно услышав его мысли, обернулся тигром. Рванулся вверх в мощном прыжке. Тьма схватила его за лапу и бросила вниз. Врезался в асфальт, упав с трёхметровой высоты, он уже в человеческом теле. И Чифую с ужасом понял: он обратился не сам, тьма заставил его снова принять человеческий облик.

«Беги, беги, беги, беги!»

У Чифую кружилась голова.

— Чифую, что ты там видишь, что происходит?

Майки подходил к Казуторе, а того оплетала тьма. Он не мог даже подняться, словно твёрдый асфальт обратился топким болотом, вязким гудроном.

«Нет, нет, нет, нет!»

— Чифую, не молчи! Что с Майки?!

У Чифую кружилась голова. Его силы кончались. Майки замер над Казуторой. Казутора всё ещё смотрел на него без страха. Всем океаном своей вины.

«Беги, пожалуйста, беги!»

— Он же сейчас упадёт!

— У него что, кровь?

— Чифую, ты нас слышишь?

— Чифую, приди в себя!

Казутора не смотрел на Майки. Казутора, словно почувствовав, нашёл его взгляд своим. Посмотрел прямо в глаза, проговорил что-то одними губами. Чифую не был уверен что. У него раскалывалась голова. У него мутилось сознание. Но, кажется, это было:

— Прости.