Когда перед Мицуей, загораживая выезд, останавливается знакомая и отвратительно дорогая машина, он ничего не думает, потому что находится на той стадии усталости, когда его мозг реагирует на всё лаконичным: «Ну ладно». Ровно та же отсутствующая реакция была бы у него, если бы на улицу опустилась космическая тарелка, из которой бы вылез макаронный монстр. А так просто машина, из которой вышел просто Ран Хайтани.

Хотя Ран Хайтани — это никогда не просто. Это всегда идеально сидящая одежда и не менее идеально уложенные волосы. Даже когда он устал, а он явно устал.

— Давай я отвезу тебя домой, — сказал Ран, опираясь спиной на дверь машины.

— Пока не найду Доракена, домой не поеду, — упрямо ответил Мицуя. Может, это правда была глупость, но пока существовала хоть малейшая вероятность найти его, Мицуя не собирался сдаваться.

— Это не то чтобы был вопрос.

— Силой повезёшь?

— Может быть.

— Я могу тебя связать, забыл?

— Твою шибари-паутину не забудешь.

Ран улыбнулся. Мицуя закатил глаза.

— Ты вымотался, от этого никому лучше не будет.

Примерно это же самое Мицуя сказал Хаккаю несколько часов назад, отправляя его домой, когда тот от усталости едва не упал с мотоцикла. Но сам Мицуя был намного выносливее. Он мог не спать пять дней подряд и чувствовать себя относительно нормально. Хоть когда-то наследственность ёкая работала на него.

— Меня твои сёстры попросили, — достал последний козырь из рукава Ран, — и мать.

— Откуда у них твой номер? — удивился Мицуя.

— А это тебе лучше знать, откуда у твоих сестёр мой номер.

Мана и Луна получат у него. Но ладно они, а мама-то куда?!

— Сказали, что им очень надо, чтобы кто-то проследил, чтобы ты добрался до дома, поел и лёг спать, потому что у них запланированная поездка к бабушке.

Мицуя вздохнул. К бабушке на день рождения действительно давно планировалось съездить, мама даже отгулы ради этого взяла. Но семья у Мицуи понимающая, объяснят ситуацию, бабушка простит, а приедет он к ней попозже. Она от его взволнованного вида больше бы разнервничалась. Но вот то, что они решили спихнуть заботу о нём, как о каком-то детсадовце, на Рана, ощущалось тревожно. Мицуя ведь даже рассказать не успел, что они теперь официально вместе. Кажется, он с этой новостью запоздал.

— Я не могу начат разочаровывать твою семью на столь раннем этапе, поэтому полезай в машину, Мицуя, — закончил Ран. Выглядел он очень решительно.

— Как ты вообще меня нашёл? — страдальчески протянул мицуя, отсрочивая неизбежное.

Ран вздохнул. А потом кивнул головой чуть в сторону. На бардюр рядом приземлилась пара воронов. Один из них, глянув на Мицую, осуждающе каркнул.

— Весь город обшарить пришлось, — сказал Ран, тоже не без страдальческих интонаций в голосе.

— Ты ими типа управляешь? — Мицуя покосился на воронов. Один из них принялся деловито чистить перья.

— Скорее отдаю команды и иногда они меня слушаются. А иногда нет. Могу смотреть их глазами, но в сознание не пролезаю.

— Это ведь обычные вороны? — Мицуя всё ещё смотрел на птиц с сомнением.

— Обычные, — подтвердил Ран. — По контролю над всякой хтонью больше Риндо прикалывается.

Вот это хобби у них, конечно.

Вопреки словам Рана, когда вороны угрожающе закаркали на Мицую, оттесняя его к машине, он был уверен, что Ран вполне себе ими управлял.

— Залезай давай, — Ран галантно распахнул перед ним дверь. — Если бы Доракен был где-то на улицах Эдо или Токио, я бы нашёл его так же, как и тебя. Мицуя знал это. Правда знал и не особенно надеялся на чудо, но… наверно, разочарование и уныние на его лице отразились очень ярко. Потому что сев в машину, Ран сказал:

— Мне жаль. Правда. Очень жаль, — и эти слова ощущались искренне.

— Может быть, всё ещё не так печально, — Мицуя попытался выдавить из себя хотя бы немного оптимизма.

— Может, — Ран ему улыбнулся, заставляя машину тронуться. Мицуе всё ещё было непривычно оттого, как плавно и быстро она набирала скорость. Ран же гнал с предельно допустимой, параллельно отпивая из банки с энергетиком. Вторую, стоящую рядом в подстаканнике, Мицуя решил вручить себе.

— Вообще-то, планировалось, что дома ты ляжешь спать, — Ран, входя в крутой поворот, почти не сбавив скорости, ухитрился ещё и укоризненный взгляд на Мицую бросить. Взяться за руль обеими руками он так и не удосужился.

— Если я захочу уснуть, я усну и после трёх банок подряд.

Хотя стиль вождения Рана бодрил больше, чем энергетики. Ничто так не прогоняет сонливость, как риск врезаться в фонарный столб. Впрочем, Мицуя привык к тому, с какой скоростью мимо проносятся дома, остановки и парки. Только вот в какой-то момент он словно бы что-то почувствовал.

— Останови!

Ран вдарил по тормозам рефлекторно, заслужив истеричный сигнал от машины сзади. Мицуя этого почти не услышал. В груди билось странное тревожно-радостное чувство.

— Паркуйся здесь.

— Но…

— Быстрее!

Ран, храни его боги, глаза закатил, но спорить не стал и припарковался. Спустя от силы пару секунд Мицуя уже стоял у подножья знакомой, почти родной лестницу ведущей к храму. Чтобы взлететь по ней не потребовалось и минуты. Усталости как не было. Тело ощущалось очень подвижным, буквально наэлектризованным от волнения. К тому моменту, когда Ран дополз до верха, Мицуя уже успел обшарить всё вокруг храма.

— Может быть, ты объяснишь? — спросил Ран, привалившись к столбу торий. Даже это у него вышло сделать элегантно.

— Мне показалось, что Доракен здесь, — ответил Мицуя, беспомощно озираясь. — Не знаю, как у вас в Поднебесье, но в Томан, из-за того, что мы поклялись друг другу, мы вроде как связаны. Это не работает как система отслеживания, но иногда дёргает. И вот как будто бы… близко, но не то. Не могу объяснить.

Мицуя снова огляделся. Задумался.

— А если в том же месте, но со стороны Эдо? Ты знаешь, что здесь?

— Знаю, — то ли Мицуе показалось, то ли Ран правда сразу как-то помрачнел. — Но это не то место, куда стоит ходить.

— Почему?

— Потому что.

Такой ответ Мицую не удовлетворил.

— Здесь же можно открыть проход в Эдо. В любом храме можно. Ты же умеешь, Ран.

— С чего ты взял?

— Ты наполовину карасу-тэнгу из семьи стражей какой-то загадочной мутной херни. Конечно, ты умеешь.

— Молись, чтобы никто из этих воронов не был тэнгу, потому что за такое неуважение тебе выклюют глаза.

Мицуя надеялся, что это шутка, хотя звучал Ран вполне серьёзно. Впрочем, как оказалось, он не то чтобы умеет говорить Мицуе «нет». Потому что после минутной игры в гляделки (в которой выиграл Мицуя), Ран сдался.

— Ветку мне какую-нибудь найди, — сказал Ран, — и если я умру от изнеможения, ты должен будешь мне шикарные похороны. И дизайнерский гроб. И проследить, чтобы Риндо всякую херню не включал.

— Будет тебе гроб, — пообещал ему Мицуя, протягивая ветку, — из осины.

Вампирской сущности Рана предложение не очень понравилось, потому что особой радости он не выказал. Но, отыскав рядом с ториями небольшой участок песка, не заросший травой, принялся чертить нечто смутно-магическое. Будь здесь Чифую или Юзуха, сказали бы точнее, а так Мицуя в мешанине символов с трудом разобрал лишь «проход» и «открыть».

Закончив, Ран стал выглядеть ещё бледнее, чем был всегда. Теперь его точно можно было принять за вампира.

— Это кожа убийцы, Мицуя, — вяло усмехнулся Ран, поймав его взгляд.

— Я не верю в это, — продолжил Мицуя.

— Потому что ты веришь в ложь, — эти слова, произнесённые раном, прозвучали с каким-то странным подтекстом, но Мицуя не успел задуматься об этом, потому что его толкнули в спину в проход между опорами торий.

Он вышел с той же стороны, с какой и заходил. Только неведомым образом оказался лицом к хаму. А ещё лицом к лицу с целой стаей воронов. Они сидели на ветвях деревьев так плотно, что за их чёрными телами не было видно начавшей алеть листвы. Глаза птиц отливали красным.

Мицуя невольно сделал шаг назад, но тут же упёрся спиной в Рана. Он мягко обхватил его за плечи, словно укрывая собой.

— Поэтому я говорил, что не стоит сюда ходить. Но не переживай, они тебе ничего не сделают, — последние его слова прозвучали как приказ, адресованный воронам. Те недовольно переминались с лапы на лапу, но не нападали и даже каркали лишь изредка.

— Можешь осмотреться здесь, — сказал Ран, чуть отстраняясь, — а я послежу за ними. Это отнимает довольно много сил, так что двигаться я не хочу.

Он снова припал спиной к ториям, а Мицуя, благодарно кивнув, принялся обшаривать гору. Сам храм в точности повторял тот, что стоял в Токио, но выглядел ещё более древним, при этом не обветшалым, словно бы о нём регулярно заботились. Но подношений Мицуя нигде не увидел. Не было даже алтарей для них, как и мест для курильниц, палочек с благовониями. Внутри храма не было вообще ничего. Только пара вездесущих воронов, которые очень грозно и недовольно каркнули на Мицую, как бы говоря, чтобы он быстрее убрался.

Лес за храмом был тёмным. Неприятно тёмным. Здешний сумрак был словно бы осязаемым, вязким. Но Мицуя всё равно продирался сквозь него. Чувство, что привело его сюда, не крепло, но и не ослабевало. Он словно был рядом, но всё равно не там, где нужно. Это было то самое противное чувство, когда ты понимаешь, какое слово тебе нужно, но мучительно не можешь его вспомнить. Вот Мицуе казалось, что разгадка очень близко. И в то же время добраться до неё никак не выходит.

Он вернулся к Рану ни с чем. Сам же Ран теперь напоминал каноничного вампира — то есть ходячий труп — ещё больше. Мицуя поддержал его, когда Ран пошатнулся, попытавшись отлипнуть от торий.

— Мне жаль, — повторил он.

— Ты прости, что зря дёрнул и заставил потратить столько энергии, — сказал Мицуя, почти взваливая Рана себе на спину. Для своего роста он был очень лёгким. Может, у карасу-тэнгу птичьи кости, а может, происхождение от фэйри сказывается.

Из торий обратно в Токио они уже буквально вывалились. Ран выглядел очень плохо и уже едва держал глаза открытыми. Тем не менее упрямо сказал:

— Со мной всё нормально, просто надо поспать. Часов сто.

Мицуя не поверил ни единому его слову. Зато волнение за Рана обеспечило новый прилив бодрости. Энергии в тело вбросилось столько, что Мицуя дотащил Рана до машины, даже не устав. Усадив его на пассажирское, Мицуя сказал:

— Поедем ко мне, будем тебя подзаряжать.

Ран, кажется уже не слишком осознанно мотнул головой в чём-то среднем между согласием и отрицанием. И отрубился окончательно. Голова Мицуи же впервые за несколько часов ощущалась поразительно ясной. Потому что, заводя двигатель, он, наконец-то, чётко понимал, что нужно сделать.

***

Главная беда Сейшу и Коконоя состояла в том, что, в какую бы группировку они ни пришли, она неминуемо разваливалась. Ими, наверно, можно диктатуры свергать. Если отправить их в Северную Корею, то Коко со скуки построит там капитализм, но разломает всё остальное. Поэтому Сейшу после неудачи с группировкой Тайджу, больше никуда Коко и не тащил. Коко шёл сам, сначала в Томан, которая (благодаря им, возможно) чуть не развалилась, но они всё же ушли раньше, чем успели нанести ей критический урон. Потом в Поднебесье, когда Изана устроил себе ферический камбек, едва не угробив и себя, и Майки. Спасибо Вакасе, который вовремя приехал, надавал подзатыльников всем, кто ещё мог стоять на ногах (на тот момент это были только Майки и Изана и то с натяжкой) и развёз всех по разным больницам, словно детей по разным углам.

В Поднебесье Коко за Сейшу потянулся сам, но Сейшу не пустил. Потому что хватит с Коко опасностей, не создан он для этого, его элитную лисью шкуру беречь надо. А с самого Сейшу хватит попыток Коко заместить им Акане. Поцелуев этих, которые Сейшу нужны до безумия, но которые предназначены не ему — вот этого с него особенно хватит. Этого с него уже через край.

Поэтому он решил, что если рвать, то сразу, ведь если не сразу — он опять сто раз передумает. Опять сто раз не сможет. А общаться с Коко — это в каждом слове и жесте читать «ты всего лишь замена, потому что Акане лучше, но она недостижима». Это стоило бы назвать синдромом «Ребекки». Когда безымянная главная героиня ходит по дому нового мужа и на всём видит след присутствия его прошлой жены, и каждый сообщает ей, насколько же та была во всём лучше. Но, как избавиться от призрака Ребекки едва ли получилось, даже спалив поместье, так и, спалив их связи с Коко, не вышло избавиться от чувства, что он лишь заместитель. Или заместительное. Дурацкое мешающее слово, которое вставляют, просто чтобы не повторять имя персонажа слишком часто.

— Пить было плохой идеей, — сказал Сейшу, глядя в потолок заброшенного дома.

Эта заброшка — двухэтажный особняк в стиле арт-нуво — стоял в Эдо с начала двадцатого века и был городской легендой, потому что, даже по меркам Эдо, ухитрялся выделяться. Хотя бы тем, что не имел четкого географического положения, путешествуя из одной части города в другую, а то и вовсе пропадая на месяцы. Заброшкой владело приведение. Призрак барышни с очень тонкой душевной организацией, любившей классику и умершей от туберкулёза в двадцать четыре года. Сейшу нашёл этот особняк ещё в детстве и с призрачной девой подружился. Книжки ей носил. Она же в ответ всегда была готова спрятать его от проблем. Как, например, сейчас.

Ведь проблемы у них были.

— Очень плохой идеей, — подтвердил Коко, открывая (Сейшу не помнил какую по счёту) банку пива.

— Твоей, кстати.

— Моей, — подтвердил Коко с гордостью.

Сейшу продолжил смотреть в потолок. Потому что сил смотреть на Коко у него не было.

Они вроде как были в бегах. Коко, по причинам, которые он Сейшу наотрез отказался рассказывать, что-то намутил с договором и выходило, что сильно киданул Томан. Сейшу вроде как был первый подозреваемый в возможном убийстве Доракена. В то, что Доракен мёртв, верить не хотелось. От одной мысли об этом мутило и одновременно хотелось напиться до беспамятства, чтобы липкий страх отступил. Сейшу боялся за Доракена, а вот мести от Майки не боялся. За себя ему вообще никогда не было страшно, а вот Коко одного он оставлять не хотел.

Но в итоге почему-то, затариваясь едой, согласился взять ещё и выпивку. В промышленных масштабах. И пить её тоже согласился. Наверно, потому что, после двух лет перерыва, переносить общество Коко трезвым у Сейшу не было никаких моральных сил.

В этом мире было много вещей, которые хуже, чем Коконой Хаджиме. Войны, ядерное оружие, глобальное потепление, падение метеорита, эпидемия в конце концов. Но это всё про Коко в его стандартном режиме. С его настройками по умолчанию. По умолчанию того, что у него там в голове происходит.

Но пьяный Коко — это другое. Пьяный Коко он как эпидемия испанки. Вспыхивал резко, убивал тысячами и отрубался довольный.

Нервные клетки Сейшу он тысячами убивал.

— И-ну-пи, — по слогам протянул он эту странную кличку, будто пытался исковеркать фамилию ещё сильнее. — Посмотри на меня.

Сейшу легонько ударился затылком о стену, к которой прислонялся. Будто это помогло выбросить Коко из головы. Типа как камешек из ботинка. Постучи по асфальту, может, выпадет. Потому что не будет Сейшу играть в игры с Коко. И так всегда в проигрыше ещё до начала.

— И-ну-пи, ну отдай, — Коко подался ближе, и довольно просторная комната сразу стала тесной. Это как игры с перспективой. Чуть изменишь угол обзора, и всё ломается.

У Инуи внутри всё ломалось. У него сжимались рёбра.

Но он упорно задвигал последнюю банку пива себе за спину. Зажимал между собой и стеной.

— Хватит тебе.

— Мне нет, — улыбнулся Коко, и улыбка у него хитрая, кривая, на левый бок. Тайджу как-то Сейшу говорил, что христиане верят, будто на левом плече сидит дьявол. Вот к дьяволу эту улыбку. Но не возьмёт ведь. — Тогда сам заберу.

Коко сел напротив Инуи, уперевшись руками в пол, подавшись вперёд, по-кошачьи вытянув спину. Когда он оторвал от пола одну руку, чтобы дотянуться ей до банки, его заметно пошатнуло. Его накренило в левую сторону.

К дьяволу.

«К дьяволу его, — подумал Сейшу, — пусть падает».

Но тут же схватил Коко за плечи. Коко фыркнул, сбросил руки Инуи, но сам обнял его за шею, притягивая ближе. Движение размашистое, небрежное. Коко носом уткнулся Инуи в висок, одной рукой обвил его шею. А другую завёл ему за спину, хватая банку.

— А я сказал, что сам заберу, — сказал он Сейшу в левое ухо. Обжёг дыханием кожу. Дыханием адского пламени и хмелем дешёвого пива. Это всё точно от дьявола. Из ада с любовью. С поцелуем в висок, ощущающимся почти как выстрел. Со смехом, с улыбкой на левый бок — вот так Коко от него и отстраняется.

Забрал же, что хотел, незачем больше поддерживать телесный контакт. А там ещё одна банка и полный дисконект и обвал сети. Все сервера рухнули. А потом сгорели. Никто не решился тушить. Особенно Сейшу. Он вообще огня боится.

Пьяного Коко он тоже немного боялся. Потому что если большинство знакомых Сейшу в пьяном виде опасны для окружающих, то Коко опасен в первую очередь для себя. И для Сейшу. Ведь если голова трезвого Коко — проклятый калькулятор с миллиардом дополнительных функций, то голова пьяного Коко — генератор рандомных чисел. Чаще всего иррациональных.

Поэтому сейчас, после ещё одной банки пива, он стоял посреди комнаты, смотрел на свои ноги с очень сложным лицом и говорил:

— Да как же вы это, блядь, делаете?

На его ногах были туфли Сейшу, те самые, красные с каблуками. И говорил Коко то ли с ними, то ли со своими ногами, то ли с теми людьми, которые умеют на каблуках ходить.

Коко сделал шаг вперёд, и его качнуло так сильно, будто холодный осенний ветер за окнами, вдруг ворвался в комнату. Он нелепо замахал руками для баланса, но всё равно чуть не упал. Неловко скрестил ноги, отклонился назад.

Именно в этот момент Сейшу подхватил его, и голова Коко легла точно ему на плечо. Коко улыбнулся, будто всё так и было задумано. А может, и правда было. Может, даже рандомный порядок действий в его голове генерируется по некоему особому алгоритму.

— Как ты на этом ходишь? — спросил Коко, выпрямляясь.

— Обычно трезвым.

— Не будь занудой.

Сейшу помог ему выпрямиться. Поддержал за руки, стоя со спины. Это как та сцена из Ходячего замка, где Хаул держит Софи, и они вместе легко шагают по воздуху. Только вот Коко, в отличие от замка, был какой-то совсем не ходячий. Он если и замок, то только кафкианский (1), нихрена непонятно, очень странно и вообще не дойти Сейшу до него никогда. Потому что он вроде бы рядом, а вроде бы с каждым шагом всё дальше и дальше. Да и сам Сейшу никакой не чародей. А если бы был им, то в девяти из десяти случаев ему бы хотелось превратить Коко в жабу. Интересно, если превратить оборотня, он сохранит свои оборотнические способности? Вышла бы из Коко жаба, способная оборачиваться лисой? Хотя из Коко вышла бы скорее гадюка.

— Давай, — сказал Сейшу, — сначала пятка, потом носок. И ноги так сильно не перекрещивай, ты не на подиуме.

— Я всегда на подиуме, — усмехнулся Коко, делая шаг вперёд.

«Ты — да, — думает Сейшу, — ты на подиуме, я на манеже, хотя волки вроде в цирке не выступают».

Коко сделал несколько шагов вперёд. Их можно было бы назвать уверенными, если бы его ноги так отчаянно не тряслись. Но Коко это не остановило. Его вообще мало что в жизни останавливает. Он в прямом смысле слова не видит препятствий. У него без очков сколько там? -4?

Дойдя до стола, Коко отпустил руки Сейшу и резко обернулся. Хорошо, что в пространстве, а не лисой. Хотя нет, лучше бы лисой. Потому что это должно было быть эффектно. Сейшу бы отшатнулся, смущённо, испуганно. Коко бы над ним посмеялся. Всё было бы так. Если бы у него не подвернулась нога.

Всего на секунду в расширившихся глазах Коко застыло выражение искреннего удивления. Его внутренний калькулятор просчитался. Коко понял это за мгновение до того, как завалился назад.

Сейшу подхватил его даже раньше, чем успел подумать: «Вот и пусть падает».

Одна его рука поддержала Коко за талию. Другая — легла ему на голову, чтобы он не ударился затылком об стол. Потому что именно на него Коко и упал. Лёг на тетради с конспектами, которые остались лежать здесь ещё с прошлого прихода Сейшу, потому что только в отрезанном от реальности месте можно спокойно учиться и точно знать, что никто тебя ни зачем не дёрнет. Коко же укложил себя поверх курса мировой литературы.

Его улыбка всё ещё на левую сторону. Всё ещё к дьяволу. К дьяволу его. Его улыбка она: «Знаешь, я тоже своего рода поэма».

Сейшу хочется ответить: «Знаешь, я как-то больше по прозе».

Но все ответы вылетели из головы, когда Коко закинул ногу Сейшу на бедро. Туфля соскользнула с его ступни, и с глухим стуком упала на ковёр.

— Ой, — Коко всё ещё улыбался. Коко всё ещё хотелось убить в девяти из десяти случаев.

— Помнёшь конспекты — прибью, — пообещал Сейшу.

— Начинай.

Коко попытался поёрзать, но Сейшу удержал его. Тогда Коко закинул вторую ногу на бедро Сейшу. Притянул его ближе. Сейшу чувствовал, как колени Коко упираются ему в рёбра. Как лодыжки Коко скрестились за его спиной.

— Утром тебе будет за это стыдно, — сказал ему Сейшу, назидательно так. Будто Коко не тянул его за ворот футболки ниже. Будто Сейшу не хотелось целовать его руки, медленно подниматься поцелуями вверх до ключиц. Будто Сейшу не думал: «Да задуши ты меня уже».

— Мне нет.

Конечно, Коко не будет стыдно. В набор его функций стыд не входит. Ведь он стихийное бедствие. Он эпидемия испанки. Сейшу знал симптомы наизусть. Дышать становится трудно. Тело покрывается красными пятнами. В особо тяжёлых случаях ты захлёбываешься собственной кровью и умираешь. Но Сейшу болеет уже лет десять и всё никак, всё никак.

— Хватит уже, Коко, это не смешно.

— Да ладно, а по-моему, весело.

Ага, как чёрная комедия. То ли смеяться, то ли плакать.

Улыбка у Коко ещё шире. Всё больше налево. Всё ближе к дьяволу. Всё дальше от бога. А вот Сейшу в шаге от того, чтобы уйти в христианство и бросить Коко в ванну со святой водой. Или хотя бы с ледяной. Чтобы протрезвел.

— Ты бухой, — напомнил ему Сейшу — Прямо в дрова, Коко.

— Да ладно, я веду себя как обычно.

Коко снова потянул за ворот рубашки, вынуждая Сейшу опуститься ещё ниже. Сам он привстал. Расстояние между их лицами становилось опасным.

— Разглядеть меня не можешь? — ввернул Сейшу, видя, как улыбка Коко блёкнет.

— Заткнись, Сейшу.

Сам Коко бы на такое ответил: «А ты заткни меня». Но Сейшу действительно просто замолчал. И молча продолжил на него смотреть. Коко такое всегда бесило больше.

— Я тебя прекрасно вижу. Я прекрасно вижу, что я тебя бешу, — сказал Коко, и в глазах его вдруг появилось что-то такое, что-то тёмное, туманное, как дым от пожара. — Скажи. Почему ты сейчас со мной?

Сейшу выдохнул. Медленно. Он знал эту стадию. В девяти случаях из десяти пьяный Коко просто творит херню. Но это десятый случай. Это выигрышный сектор в рулетке. Только вот рулетка русская.

В десятом случае Коко прошибает на странную болезненную искренность.

«Почему я сейчас с тобой?»

«Потому что обязан тебе жизнью. Потому что боюсь, что без меня тебе прошибут голову. Потому что…»

— Не могу оставить тебя одного.

Коко засмеялся. Заливисто, почти захлёбываясь собственным смехом. Сейшу болезненно долго смотрел на изгиб его шеи. В этом тоже было что-то дьявольское. Тут, наверно, надо молитвы читать. Но с ходу Сейшу мог вспомнить разве что фразу «ave Maria»(2), но она тут не к месту, радоваться-то нечему.

Потому что Коко поднялся резко, снова обнял за шею, вжался всем телом, коленями стиснул рёбра почти до боли. Коко укусил Сейшу за мочку уха. Коко жарко прошептал в левое ухо:

— Лжёшь.

А потом снова засмеялся с таким надрывом, с каким люди обычно рыдают.

— Один раз уже бросил, что помешало второй?

— Там я тебя ради твоей же безопасности бросал, — возразил Сейшу.

— Снова врёшь, — Коко отвернулся. У него размазались эти его идеальные красные стрелки, и волосы разметались по столу, переплелись со словами о символической нагрузке образа сгоревшего Мендерли.

Белую шею Коко всё ещё хотелось целовать, вжимая его самого в стол. И плевать, что в итоге останется от конспектов.

— Спать иди, — Сейшу то ли просил, то ли приказывал, то ли молил.

— Я не могу.

— Спать?

— Ходить. У меня нога болит.

— И кто в этом виноват?

— Ты. Твои же туфли были.

Коко хотелось стукнуть. Но Сейшу запоздало понял, что одна его рука всё ещё придерживает Коко за затылок, вторая за талию.

За что ему это всё?

— Ты теперь не только слепой, бухой, но ещё и хромой?

— Пожалей меня.

«А меня кто пожалеет?»

— Не дождёшься, Коко.

— Тогда без всякой жалости отнеси меня в кровать.

— Без жалости я могу тебя только кинуть. Может, не промахнусь.

— Да ладно, кидать ты умеешь.

Вот сука.

Сейшу помог Коко слезть сначала с себя, потом со стола. Придержал его, пока тот не дошёл до кровати. Помог укрыться одеялом. Коко молчал и сносил заботу без лишних комментариев. И Сейшу даже готов был признать, что сонный Коко не так уж плох.

А потом Сейшу вспомнил, как Коко прижимался к нему во сне, шепча имя Акане.

Так что нет. У Коко нет безопасных стадий. Он опасен в одиннадцати из десяти случаев. Никаких поблажек. Даже сейчас, когда он лежал, укутавшись чуть ли не с головой, нельзя было расслабляться. Потому, когда он заговорил снова, Сейшу был готов. Ну почти.

— Я правда думал, что ты снова меня бросишь. Как придёшь в себя, так и бросишь. Только в этот раз ты имел бы на это полное право, я же друзей твоих кинул.

Коко всё ему выложил, пока Сейшу, приходя в себя, считал чёрные круги перед глазами. Рассказал и про дуэль, и про договор, и про подставу, и про состояние Майки. Только вот зачем он это сделал, не сказал. Упёрся, и всё. Правда, у Сейшу были некоторые мысли на этот счёт.

— Ты же не по своей воле, тебя же заставили как-то? — спросил Сейшу, садясь на пол рядом с кроватью. Может, угрожали самому Коко или Акане.

— А если нет? А если я правда продажная сука, Сейшу? Если мне просто денег дали, вот я всех и подставил.

— Да плевать тебе на деньги. Тебе, кроме Акане, никогда ничего в жизни не нужно было.

Коко издал какой-то странный звук. То ли усмехнулся, то ли всхлипнул.

— Какой же ты идиот.

Больше он ничего не сказал.

Сейшу дождался, пока дыхание Коко выровняется. Коко всегда как-то по-особенному мирно дышал, когда спал, так что Сейшу на раз отличал любое притворство, но никогда самому Коко об этом не говорил.

Когда Коко из сонного перешёл в спящий режим, Сейшу поднял с пола туфли, стащил с соседней кровати своё одеяло и, завернувшись в него, вышел на крохотный балкон.

Дом перекочевал куда-то за город, и здесь, как в открытом космосе, было темно, тихо и пусто. Только где-то вдалеке и внизу Эдо рябил огнями, словно скопления звёзд. Луна белёсым пятном, размазанным облаками, висела в небе. Сейшу стоял по щиколотки в палой листве.

Три часа ночи. Три недели до зимы, которая неминуемо подступала, обещая расставание с сестрой и мёрзлую тишину в квартире. Сейшу стоял и ждал, то ли её, то ли когда поднимется солнце, и не знал, что из этого ближе — зима или рассвет. Может, и то и другое он только что выдумал.