До квартиры Мицуи было куда ближе, чем до квартиры Рана. Да и как проникнуть на закрытую парковку под элитным жильём, Мицуя понятия не имел, а бросить машину прямо на улице нельзя. Ран же устроит целую драму, если ему придётся разбираться с тем, что машину увёз эвакуатор. Эвакуатором для самого Рана служил Мицуя. Процесс вытаскивания из машины и подъёма по лестнице Ран благополучно проспал, и слава всем богам, потому что из того, как Мицуя его пару раз чуть не уронил, Ран бы тоже раздул драму. А нечего было вырастать шпалой под два метра!

Ладно. Было чего. Ноги у него охуенные, этого не отнять. И похер, что в транспортировке его бессознательного тела пиздец как мешают.

Мицуя ни разу не приложил его головой, и это уже подвиг, достойный восхищения.

К тому моменту, когда Мицуя думал, как бы устроить Рана так, чтобы он не упал лицом в пол, но при это освободить собственные руки и закрыть дверь, Ран проснулся. Откопал остатки заряда энергии в своём вампирском организме и открыл глаза.

— Где я? — сонно спросил Ран. Глаза у него уже снова начали слипаться.

— В мире обычных людей, — хмыкнул Мицуя.

— М-м-м, — неразборчиво протянул Ран. — И где здесь твоя комната?

— Здесь одна комната.

— И вы живёте в ней втроём? — он даже проснулся от такой неожиданной информации, никак не укладывающейся в его голову. Конечно, у него одна комната была больше всей этой квартиры.

— Представь.

— Пиздец, — выдохнул Ран, с трудом поднявшись на ноги. И вдруг замер, спешно продолжив: — Блядь, прости. Я не имел в виду… в смысле… — он с самым обречённым на свете лицом прижался лбом к стене. — Пожалуйста, не слушай меня, я не отвечаю за то, что говорю.

— Да ты прав, — пожал плечами Мицуя, стаскивая с Рана кардиган и пристраивая его на вешалку к своей куртке. — Отец не просто съебал, так ещё и долги на нас повесил. Так что о том, чтобы купить жильё побольше, даже думать не приходилось. Особенно с такими ценами.

— Вы крутые, — сказал Ран, когда Мицуя повёл его на крохотную кухню. — В плане, что вывезли это всё.

— Отрицать не буду, — улыбнулся Мицуя.

Рана он усадил за низкий стол, который на фоне его фигуры выглядел особенно крохотным и убогим. В сравнении с Раном вообще вся обстановка дома Мицуи выглядела возмутительно дешевой. Что было не странно. Возможно, суммарная стоимость шмоток Рана превышала стоимость всей квартиры.

Мицуя решил на этих мыслях не зацикливаться. У него хоть семья была нормальная, за вычетом отца, который самоустранился и демоны с ним. А вот Ран от своего отца-мудака, видимо, настрадался. Были ли деньги достаточной компенсацией за такое? Сложный вопрос. Но махнуться Мицуя бы не хотел.

Пока Ран снова не отрубился, нужно было сделать то, зачем Мицуя его сюда и притащил. Поэтому он выбрал из всех кухонных ножей тот, что был поострее, и протёр лезвие антисептиком. Ран на это никак не отреагировал. Хотя вряд ли бы он отреагировал, даже если бы Мицуя раздеваться перед ним начал. Поэтому пришлось пощёлкать пальцами у него перед носом, пока его взгляд не стал хоть немного осознанным.

— Сколько крови тебе нужно, чтобы прийти в себя? — спросил Мицуя.

— Не знаю, — зевнул Ран, — меньше полулитра. Может, миллилитров двести или триста.

«Даже меньше, чем доноры сдают, — подумал Мицуя. — Так себе из тебя паразит, конечно».

— Ну ладно, как наешься, скажешь, — с этими словами Мицуя приложил нож к венам.

Оказалось, что сил у Рана чуть больше, чем представлялось. Вся сонливость слетела с него за секунду. Эта же секунда ему потребовалась на то, чтобы перехватить руки Мицуи, не дав сделать разрез. Когда Мицуя поднял на него вопросительный взгляд, глаза у Рана были испуганно расширены.

— Какого ты?.. Зачем?

— Успокойся, — Мицуя снова ему улыбнулся. — Я же сказал, что не против поделиться кровью, если тебе нужно. Но без укусов.

— Это всё равно больно, — возразил Ран.

— Да меня и похуже резали, — спокойно ответил Мицуя, — и тот кирпич…

— Боги, — Ран устало вздохнул. — Когда ты перестанешь его вспоминать?

— Отпустишь меня — перестану.

Ран посмотрел на него осуждающе. Так, чтобы Мицуя точно понял — он, бьющий противников сзади по голове кирпичом, шантажа не одобряет. Но руки всё же разжал.

— Вот и молодец, — сказал Мицуя, подаваясь вперёд и легко целуя Рана в губы. И вместе с этим быстрым движением вскрывая собственные вены.

В том, что это было одно из самых правильных решений в его жизни, Мицуя убедился быстро. Хотя в случае со вскрытием вен эффект обычно обратный. Но умирать Мицуя не спешил. Разве что от остановки сердца и невозможности дышать. Потому что вид того, как Ран медленно вылизывает его кровоточащее запястье был слишком… Слишком.

Полностью сосредоточившись на касаниях языка, Мицуя даже ощущение боли ухитрился загнать на задворки сознания. Хотя без неё было бы лучше, он всё же не фанат. Зато фанат Хайтани Рана. Возможно, его жизнь была предрешена ещё в тот момент, когда он, будучи мало что понимающим двенадцатилеткой, мельком увидел его в толпе празднующих Обон. На Ране была надета, сдвинутая набок маска карасу-тэнгу. По чёрному кимоно вились узоры белых ликорисов, опадающие лепестки которых были похожи на птичьи перья. Больше ничего с того фестиваля Мицуя не помнил. Только Рана. Только того, как на мгновение пересёкся с ним взглядом, потому что огонь его фиолетовых глаз невозможно забыть.

Огню его фиолетовых глаз невозможно противостоять. Особенно, когда Ран смотрит тебе прямо в глаза, слизывая кровь с твоего запястья, а потом медленно проводит языком по своим губам алым от твоей крови. В этом было нечто настолько отталкивающее и притягательное одновременно, что кружилась голова.

— Ты рисуешься, — сказал Мицуя, подмечая, что оттенок кожи Рана перестал быть болезненным, а сам он больше не пытается упасть лицом в стол.

— А ты ведёшься, — усмехнулся Ран, вставая, чтобы принести бинт и антисептик. Мицуя же думал о том, многие ли вампиры обрабатывают своим донорам раны?

Антисептик неприятно щипал, но Ран, перемотав рану бинтом, коснулся губами кожи над порезом. А потом ещё чуть выше. И Мицуя перестал думать о боли, сосредоточившись только на поцелуях Рана, которые поднимались выше, пока не коснулись изгиба шеи, заставив Мицую шумно выдохнуть.

— Просто для справки: ты ведь от крови не возбуждаешься? — спросил Мицуя.

Не то чтобы это было так уж критически важно, но… ладно, было важно знать, что хотят именно его, а не любого, кто подвернётся в нужный момент.

— От крови — нет, — слова, выдохнутые Мицуе в ухо низким шёпотом, прозвучали очень многозначительно. И многообещающе.

— Тогда…

— Я планирую не выпускать тебя из постели всю ночь.

Мицуя едва удержался от скептичного хмыканья. Для того, кто был едва ли не трупом пару минут назад, это было слишком претенциозное заявление.

— Правда, всё это время ты будешь спать, — Ран едва ощутимо прикусил его ухо и отстранился.

Мицуя пару раз моргнул. Наверно, у него было очень разочарованное лицо, потому что Ран усмехнулся.

— То есть ты, будучи со мной наедине в пустой квартире, собираешься уложить меня спать?

— Представь, — Ран звучал очень серьёзно. — Я был бы не против отвлечь тебя от плохих мыслей любым способом, каким ты захочешь, если бы до этого ты не спал как попало одни боги знают сколько.

Мицуя вскинул руки, сдаваясь. Он правда безумно хотел отвлечься, отключить голову вовсе. По отношению к Рану это было даже нечестно.

— Но ты полежишь со мной? — с надеждой спросил Мицуя.

— Я же сказал: не выпущу тебя из кровати до утра.

— Только у меня нет кровати. Есть футон.

— Главное, чтобы тебе было удобно.

Мицуя улыбнулся. Вероятно, уснуть в чужих руках — единственное и лучшее, что он сейчас мог сделать.

***

— Всё же решил перестать подозревать меня в каждом из смертных грехов по очереди? — спросил Казутора.

— Да, решил остановиться на чревоугодии и заповеди «не укради», потому что если ты надеешься, что я не заметил пропажу шоколадного пудинга, ты глубоко ошибаешься, — Чифую скосил на него взгляд.

— Как же хорошо, что я не христианин, — Казутора пожал плечом, нисколько не раскаиваясь.

А Чифую против воли подумал, что был бы не против проверить Казутору на склонность к греху сладострастия.

— Мама молится богам буддийским и синтоистским, — задумчиво продолжил Казутора, — так что меня, наверно, ждёт Дзигоку и Ад Воскрешения.

Казутора улыбался. Этой своей спокойно-светлой улыбкой, почти как у буддийского монаха, с неизменной толикой грусти, почти как у грешника, обречённого на Ад Воскрешения, но знающего, что пытка начнётся не сегодня.

— Ну нет, — Чифую преградил Казуторе путь и остановил, обхватив лицо руками, перехватил его взгляд. В глазах Казуторы снова плескалось столько тоски и печали, сколько не было во всех реках загробных миров разом. — Ты посмотришь на небесных судей вот этим взглядом, и тебе разве что пару подзатыльников дадут, а потом всё простят.

— Прямо как ты? — взгляд Казуторы смягчился. Стал настолько открыто влюблённым и нежным, что Чифую не смог его выдержать. Отвёл глаза, убрал руки в карманы и продолжил путь. Казутора усмехнулся.

— Я решил придерживаться презумпции невиновности, вот и всё. Это что касается случая с Ханмой. За всё остальное ты уже был достаточно наказан. Я… — Чифую замялся, мучительно пытаясь разобраться в ворохе собственных эмоций, — я на самом деле хочу тебе верить.

Казутора кивнул. Пробормотал что-то вроде «спасибо», разом теряя всю показную уверенность. Его на самом деле всё ещё трясло после погружения в кошмар. Чифую замечал это по тому, какими стеклянными становились глаза Казуторы время от времени. Потом он встряхивался и шёл дальше, будто ничего не изменилось. Вздохнув, Чифую взял его за руку, почувствовал, как тонкий холодные пальцы всё ещё мелко дрожат.

Так они дошли до дома и, только когда поднимались на этаж, Казутора, словно очнувшись, сказал:

— Ты не обязан проявлять заботу, чтобы поддержать меня или что-то вроде того. Я не развалюсь, — Чифую слушал, не выпуская его руки, а другой поворачивая ключ в замке. — И ты не обязан отвечать на мои чувства хоть как-то. И если тебе от этого неловко, то…

Чифую затянул Казутору в квартиру и защёлкнул замок за его спиной.

— Я же сказал, что уже догадался о твоей влюблённости.

— Это не просто влюблённость, — Казутора упрямо нахмурился. У него было полно своих демонов, но хотя бы в чувствах ему врать не приходилось, Чифую завидовал ему в этом плане.

Не просто влюблённость, конечно. Глупо было думать, будто хоть что-то связанное с Казуторой будет простым. Да рядом с ним простые числа становятся дробями, а простые предложения обрастают цепочками придаточных.

Чифую устало прислонился спиной к стене. Он был разбит произошедшим, но сквозь эту появившуюся в его ледяной броне трещину, точно кровь сочились его настоящие чувства и желания. И скоро их станет скрывать так же сложно, как открытую смертельную рану.

Хотелось прижать Казутору к себе и упокоить. Обнимать его, целовать. Дать почувствовать, что он не один, что Чифую не боится его, не считает чудовищем. Но была одна проблема:

— Я не гоню тебя. Даже так: я не хочу, чтобы ты уходил. Но я боюсь, что если между нами будет что-то взаимное, это только всё усложнит, — Чифую зарылся рукой в волосы, отводя назад чёлку. Почему они начали этот разговор именно сейчас? Чифую хотелось упасть на кровать. Ещё сильнее хотелось уронить на неё Казутору. Но в итоге сил не было даже чтобы сдвинуться с места.

— Поэтому решил, что тем, кто скрывает чувства, будешь именно ты?

— Формально, это решил ты, когда признался, и… — Чифую осёкся, недовольно взглянул на Казутору из-под ладони, которую так и не убрал от глаз. Электрический свет казался болезненно-ярким.

— Не ты один умеешь кое-что замечать.

Ох, ну конечно. Из всех вещей на свете Казутора решил заметить дурацкие запутанные чувства Чифую, из-за которых он чувствовал себя предателем. Мерзким прагматиком, который не может отречься от логики даже ради любви.

— Я просто не хочу, чтобы ты заблуждался на мой счёт. Это не значит, что теперь я соглашусь с каждым твоим действием, что буду отрицать любое доказательство твоей вины.

Вроде того, что теперь стало ясно — следы когтей, попавшие в базу из-за случая с домашним насилием, принадлежат Казуторе, а не его матери. Значит, и раны, которые убили Ханму, принадлежат Казуторе. Но полностью история всё равно не складывалась. Или Чифую просто не хотел её сложить?

Казутора щёлкнул выключателем, погружая комнату в полумрак. Чифую так и не отнял ладонь от лица. Казутора подошёл ближе. Чифую не сдвинулся с места. Казутора отвёл его руку, заглядывая в глаза. Чифую это позволил. Взгляд Казуторы был спокойным и нежным. Зрачки расширились, а радужки едва заметно светились, словно золотой нимб над шеей безголового ангела.

— Я и не заблуждаюсь. Я это знаю, и меня всё устраивает.

Чифую неверяще посмотрел на него, чувствуя, что тонет в обсидиановой черноте в ярком пылающем золоте. Хорошо, что Казутора придержал его за поясницу. Его ладони всё ещё были прохладными. Чифую хотелось их согреть. Всего его хотелось согреть, но Чифую потомок духа зимы, так что это вроде как не в его власти.

— Серьёзно? — Чифую захотелось потупиться, но Казутора цепко держал его взгляд. — Знаешь, ведь говорят, что любовь ослепляет. Если со мной не так, то выходит, мои чувства не настоящие. Не хочу тебя разочаровывать.

Казутора смотрел на него всё так же влюблённо. Это было невыносимо. Чифую и так едва себя контролировал.

— Кажется, ты первый за всю жизнь, кто сказал, что не хочет меня разочаровывать, — вблизи его сладко-горькая улыбка рвала душу. Чифую не мог на неё смотреть. Чифую хотел стереть её поцелуем. — И я вовсе не хочу тебя ослеплять. Люблю твои глаза. Твою светлую голову тоже люблю.

Казутора выпустил его из плена собственного взгляда лишь затем, чтобы коснуться губами виска. Чифую не выдержал. Чифую подался вперёд, заключая его в объятья, проводя руками по спине. Спокойствие Казуторы обманчивое, скрывающее за собой так и не унявшуюся внутреннюю дрожь и страх быть отвергнутым. Это чувствовалось. В напряжении мышц, в холоде кожи, в робкой осторожности каждого жеста.

— Ты же сказал про презумпцию невиновности. Того, что ты не будешь считать меня виновным, пока не доказано обратное, — мне более чем достаточно. Остальное — моя забота. Я бы не хотел, чтобы ты закрывал глаза, если я оступлюсь. Или чтобы ты жертвовал собой из-за моих ошибок.

— Но это не значит, что я не помогу тебе и не поддержу, — Чифую погладил его спину, чувствуя, как расслабляются мышцы. — Я буду тебе доверять. Буду тебе верить.

— Спасибо, — голос Казуторы чуть дрогнул. Чифую отстранился. Казутора каким-то невероятным образом ухитрялся выглядеть счастливым и совершенно разбитым одновременно. Чифую винил себя за то, как измучил Казутору подозрениями.

— Ты не должен за это благодарить.

— А что я должен делать?

— Поцеловать меня.

И Казутора его поцеловал. Мягко вжимая в стену, позволяя Чифую проникнуть языком в приоткрытый рот. Это было странно. Они словно бы уже знали друг о друге, если не всё, то многое. Чифую знал, как коснуться выступающих клыков, не поранившись. Казутора знал, как провести ногтями по тыльной стороне шеи, пустив волну мурашек. Знал, что Чифую не против, когда ему забираются холодными руками под футболку, потому что холод ему даже нравится. Как сам Чифую знал, что Казутора вечно мёрзнет, и нет способа согреться приятнее, чем этот.

Отстраняясь, Чифую вдохнул и запрокинул голову, подставляя шею под невесомые быстрые поцелуи.

— Если ты рассчитываешь на что-то большее, — сказал Чифую, всё ещё не выровняв дыхание, — то я с радостью, но не сегодня. Сегодня я умру, если не просплю десять часов.

— Хорошо, что ты это сказал, — Казутора быстро поцеловал Чифую в губы, будто ставя точку в их маленькой потере контроля, — потому что даже если бы ты настаивал на продолжении, я бы не согласился. Я же знаю, что завтра ты всё равно помчишься в университет с утра. Тебе надо хотя бы попробовать выспаться.

Казутора стянул с него толстовку и отстранился, вешая её на крючок.

— Ты что, предпочёл бы меня сну? — усмехнулся Чифую, наклоняясь и стягивая кроссовки. — Тебе сколько, сорок?

— Сейчас по ощущениям мне где-то двести, и я разваливаюсь, — ответил Казутора, вешая свою куртку рядом с толстовкой Чифую. — Но я о тебе беспокоюсь.

— О себе тоже побеспокойся. Не хочу, чтобы ты развалился на мне. Или подо мной, — Чифую задумался. — Я не знаю, как тебе больше нравится.

— Разваливаться? В целом не принципиально.

Чифую наконец выпутался из кроссовок, но чуть но от усталости о них же и запнулся и чуть не упал носом в пол, но Казутора успел подхватить, поставить на ноги, придерживая за плечи.

— Да я же не про это, — качнул головой Чифую, — я про…

— Я понял, — сказал Казутора, — всё ещё не принципиально.

— Класс, — зевнул Чифую, — мне тоже.

Он был даже рад, что они обсудили это сейчас, потому что он был слишком усталым, чтобы тема его смущала. Казутора, судя по тому, как он запнулся о собственную ногу (на этот раз его удержал Чифую), — тоже.

Он попробовал отстраниться, когда они доползли до гостинной — то есть сделали три героических шага, — но Чифую его не отпустил.

— Эпоха дивана закончилась. Мне давно казалось, что моя кровать слишком велика для одного. Наконец, понял, кого там не хватало.

— Просто признай, что не доползёшь до комнаты один.

Это было чистейшей правдой.

— Ещё ты можешь меня раздеть, — предложил Чифую.

— А меня кто разденет? — спросил Казутора.

— Ну, ты как-нибудь сам, я думал оборотни повыносливее.

Казутора страдальчески вздохнул. Чифую засмеялся. Потому что то, как они тащились до спальни, цепляясь друг за друга и стены, едва отрывая ноги от пола — было немного жалко, но больше смешно. И потому что наконец поймав баланс между чувствами и логикой, наконец позволив себе любить, Чифую был пьяняще счастлив.

А ты пахнешь как спокойствие, как в голове тишина

Ты как десять часов непрерывного сна

Ты четверг, ты 16:00

Ты ромашковый чай и покой

Вечно плачу

А ты пахнешь как эти шампуни без слёз

Как забота, как дом, как способность всерьёз

И надолго любить, бесконечно любить

Монеточка «Селфхарм»