I'm goin' over you, I'm overdue for new endeavors

Nobody lonely like I'm lonely and I don't know whether

You'd really like it in the limelight

You'd sympathize with all the bad guys

I'm still a victim in my own right

But I'm the villain in my own eyes, yeah

Billie Eilish «WHEN I WAS OLDER»

Чифую чувствует себя пожованным и выплюнутым. Но он себя чувствует, и в его ситуации это уже ничего такой результат. В первую очередь ощущаются головная боль и почему-то запах масляной краски. Потом Чифую чувствует наброшенные на всё пространство вокруг чары. Из-за блокатора различить какие именно не получается, но Чифую уверен: магией здесь пропитано всё. То, что он осознаёт это раньше, чем находит силы открыть глаза и сфокусировать зрение — тревожный звоночек. Отец всегда говорил: люди полагаются сначала на зрение, потом на слух, затем на обоняние и осязание, а нелюди, наоборот, сначала обоняют и осязают (в том числе и магию), а потом уже дополняют картину изображением и звуком. Даже с блокатором Чифую просыпается больше нечеловеком, чем человеком. Но это меньшая из его проблем. С собой он как-нибудь потом разберётся.

Даже открыв глаза, сфокусировать зрение не получается. Чифую крутит головой, стремительно осознавая, как видят мир люди со зрением -6. Всё, что удаётся понять — он в каком-то помещении. Посидев ещё немного без движения, Чифую всё же начинает чувствовать себя чуть лучше. Кажется, его регенерация тоже усилилась, хотя блокатор ей и мешает. Открыв глаза во второй раз, Чифую видит совсем другую картину. Он видит тех, кого и ожидал здесь найти. Не видит того, кого и не ожидал обнаружить. Но, повернув голову и посмотрев в угол комнаты, замирает, шокировано выпаливая:

— А ты здесь откуда?!

***

Коко думает, что у этого дня были все шансы закончится куда лучше. Потому что любой день, начинающийся с пробуждения в одной кровати с Сейшу уже получает сотню баллов авансом. В идеале было бы и дальше так лежать, не вставая, чувствуя рядом сонное тепло, сделать вид, что всё происходящее происходит без них и мимо них. Но потом Сейшу разбудил звонок от Вакасы, чуть позже у их дверей нарисовался Наото, а у Коко — план.

Который сейчас стремительно летит к завершающей стадии.

— Скажи Коко снять чары, — просит бестелесный из-за лисьих чар голос, слышимый лишь ему и Кисаки. Тот не реагирует, и теряет контроль. Потому что чары Коко всё же падают, точно театральный занавес, хотя он не отменял их действие. Магию просто развернули вспять, отмотав время.

— Всё-таки ты, сука?! — орёт Баджи в ту же секунду. И адресован этот совершенно не притворный на этот раз возглас не Коко. А замершему рядом Такемичи.

— Я всё объясню! — тут же машет руками он.

— Я тебя уебу! — продолжает орать Баджи, почти полностью заглушая чужие слова.

— Как он будет объяснять тогда? — шипит на него Казутора, хватая под руку.

— Уёбанным будет объяснять!

Коко жалеет, что не может похрустеть попкорном, он чувствует себя зрителем на сеансе криминальной драмы.

— Я сказал тебе скрыть все следы вашего присутствия, которые можно уловить, — говорит ему Кисаки, пока Такемичи и Казутора в один голос пытаются отговорить Баджи от убийства.

— Ну, — Коко бы сейчас с самым сучьим видом поправил очки, если бы они у него были. — Ты же человек, значит, это «можно уловить» следует понимать, исходя из представлений о человеческих органов чувств. Я сделал так, чтобы человек не имел шанса нас обнаружить. Но восприятие оборотней куда чувствительнее.

— Ты об этом пожалеешь, — совершенно нейтральным тоном сообщает ему Кисаки.

— Это будет потом, — улыбается Коко, — а пока я наслаждаюсь тем, как тебя внутренне косоёбит и шоу.

— Если ты хочешь что-то объяснить, то делай это быстрее! — кричит Казутора, обхвативший Баджи за шею.

Баджи, обратившейся огромной демонической кошкой, яростно бьёт хвостами и медленно, но верно продвигается ближе к Такемичи, несмотря на все усилия Казуторы, который бороздит ногами мёрзлую землю. Такемичи же бледнеет всё сильнее с каждой секундой и отходит дальше.

— Вы не хотите помочь? — Казутора с надеждой оборачивается к Вакасе и Харучиё, но те синхронно мотают головами. Казутора делает (своё коронное) ну очень печальное лицо. Тут бы даже бессердечного проняло, поэтому Вакаса и Харучиё всё же идут помогать.

Коко же думает о том, как Кисаки вообще может верить в то, что эти вот могут навредить Хине? А потом вспоминает, что он знает их только с худших сторон. В отличие от Коко. Всё же иногда полезно не отрываться от коллектива. Такемичи вот этому принципу следует, поэтому насчёт Хины не беспокоится, зато свято верит в другое:

— Я им расскажу, и они поймут, — говорит он Кисаки.

Коко бы на его месте не был так уверен, но он, к счастью, на своём месте. А его место — поближе к Сейшу.

***

Казутора надеялся, что Такемичи будет невероятно убедителен.

Потому что сдерживать Баджи становится всë сложнее. Человеческое тело всë равно не может вместить всю оборотническую силу, потому Баджи в своей демоническо-кошачьей форме сильнее даже троих не совсем людей. Так что он неумолимо приближается к Такемичи.

— Давай побыстрее и повдохновеннее, — кричит ему Харучиë, потому что Такемичи как-то слишком долго собирается с мыслями. Ещё пару минут, и придëтся собирать не мысли, а его самого.

— Это я во всëм виноват, — говорит Такемичи. — Это я пошëл к Кисаки за помощью. Я хотел, чтобы он помог мне с Майки. С тем, чтобы обезвредить его…

— С хуя ли вы вообще решили обезвреживать Майки?! Он тебе, что бомба?! Сопёр ты хуев! — голос Баджи мешается с рыком. Казутора думает, что с каждой секундой их обман становится всë более реалистичным, только вот в их планы это не входило.

— Я объясню, ч-честно, — голос Такемичи дрожит. — Всë дело в будущем. В том будущем, которое я пытался изменить.

***

Жизнь Ханагаки Такемичи была прекрасна: учёба в универе, отличные друзья и девушка мечты. Он представлял своë будущее в самых ярких красках: работа по специальности, женитьба на Хине, возможно, даже когда-нибудь дети. Но в один момент всë сломалось. В тот момент, когда Такемичи своë будущее не представил, а увидел.

Его способность никогда не распространялась на одушевлённые объекты. Максимум его работы с чем-то живым — сделать фрукт более спелым, ускорив его время, или же, наоборот, освежить подпортившийся. И вот в тот день, решив ускорить цветение единственной розы, ещё не распустившейся в букете цветов для Хины, Такемичи задумался: было бы круто ускорить своë сознание и перенестись в будущее, посмотреть, что там как, а потом вернуться.

Видимо, задумался он об этом очень сильно. Потому что, открыв зажмуренные ненадолго глаза, увидел совсем другой мир.

— В нëм не было Хины, — говорит Такемичи. — И многих из вас тоже не было. Зато был Майки и его жуткая банда, которая держала в страхе всю страну.

Баджи замирает ненадолго, но по поджатым ушам и бьющимся хвостам понятно, он ни разу не успокоился. Санзу тоже сверлит Такемичи взглядом, который становится всë более озлобленным с каждой секундой. Возможно, Кисаки не так уж неправ, когда верит, что они могут сделать что-то с Хиной. Может, они довели их до этой стадии. Сам же Такемичи до неë дошëл.

— И поэтому ты решил… — в рыке всë сложнее различить голос Баджи, и это тоже плохой знак.

— Я решил попробовать разобраться во всëм, вернувшись в прошлое. Так я узнал, что Майки одержим демоном, даже божеством бедствий, которое запечатано в этом храме. Их жизни неразрывно связаны. Нельзя изгнать божество, не убив Майки. Но и наоборот этот принцип работает. Я пробовал предотвратить ужасное будущее множество раз. И всë время проигрывал. Видел, как все вы умираете от рук Майки у меня на глазах. И Хина. Я похоронил еë десятки раз. Тогда я сдался.

— И решил наконец попросить помощи у человека с мозгами, — заканчивает за него Кисаки.

— Почему тогда такой сложный способ, а не экзорцизм? — спрашивает Вакаса, опуская слово «убийства».

— Тварь, что сидит в Майки — божество. Оно не тупое и неплохо умеет прятаться, когда надо, — отвечает Кисаки. — Мы пробовали. Ни один экзорцист ничего не находит.

— И тогда вы решили убить Майки с помощью других убийц, — подытоживает Санзу. — Тайджу, Саус и Казутора. Хоть какая-то ставка должна была сыграть, а вы бы остались чистыми, да?

— Я… — Такемичи слегка теряется из-за количества яда в голосе Санзу.

— Это был самый рациональный подход, — вступает Кисаки. — Нет смысла жертвовать кем-то нормальным, если можно обойтись преступниками.

— Нормальным, да?! — рычит Баджи. — Это вы себя нормальными считаете? Вы спланировали и подстроили убийство, повесив его на другого!

— То, что произошло с Чифую — это… — начинает Такемичи, но его перебивает Казутора:

— Часть плана.

— Нет, я…

— Не твоего. А плана Кисаки.

Казутора смотрит на него. В выражении красивого лица, больше подошедшего бы музыканту, чем члену уличной банды, ничего не меняется, но вот в глазах его разверзается бездна — голодная и злая. Хищная.

— Или хочешь сказать ты на каких-то других условиях получил себе в подчинение Хайтани?

Кисаки не говорит «да» или «нет», он говорит:

— Убейте.

***

Не то чтобы во время драк Мицуя привык отсиживаться в кустах. Но в этот раз ему сказали: «У тебя недостаточно грозное лицо».

— А у Казуторы что, грозное? — возмутился Мицуя.

Казутора с самым жалобным и обречëнным видом уткнулся в подушку этим самым лицом, которое сегодня обсуждали уж слишком часто.

— Казутора умеет делать страшные глаза! — вдохновенно заверил Баджи. — Давай, покажи.

— Не буду я, — пробурчал в подушку страшный тигр-оборотень, а потом пробормотал что-то отдалëнно похожее на: — Верните Чифую.

— Всегда нужен кто-то, кто будет прикрывать тылы, — назидательно сказал Вакаса, и Мицуя согласился, что на эту роль он подходит больше всего.

Только вот с мудростью этой был знаком не только Вакаса. Поэтому в кустах за храмом, добросовестно прикрывая тылы, Мицуя встречается с прикрывающим тылы чуть менее добросовестно Раном Хайтани. Точнее, с пустотой, пахнущей как Ран. Запах его парфюма Мицуя ни с чем не спугает.

— Какого хрена ты здесь делаешь, Ран? — шипит Мицуя куда-то в его сторону, хотя даже если бы говорил в полный голос, это бы вряд ли кто-то услышал. Слишком уж эмоционально Баджи пытается узнать у Такемичи, что за хуйню они с Кисаки натворили.

— Меня здесь нет, — тут же отзывается Ран. Голос его звучит на пределе слышимости. Человеческим слухом и не различить. — Ты просто по мне скучаешь так сильно, что я тебе кажусь.

— Ну и самомнение у тебя.

— Хочешь сказать, что я недостоин того, чтобы по мне скучали?

— Не хочу.

— А меня?

— Ран! — Мицуя совершенствуется в искусстве осуждающе кричать шëпотом. Буквально мëртвая петля для голосовых связок. — Мы, вообще-то, в засаде.

— Так я не предлагаю прямо здесь и сейчас. Но если ты настаиваешь…

«Боги, — думает Мицуя, — угораздило же».

— Не пытайся уйти от темы, — шипит на него Мицуя, словно в его роду затесалась не паучиха, а змея-оборотень. — Тебя здесь быть не должно. Только если ты не…

Мицуя не договаривает, проглатывает это «не пришёл вместе с Кисаки», точно горький ком, заставивший в горле. А потом лисья магия невидимости пропадает, и Мицуя видит Рана, стоящего рядом, опустив голову. Длинные волосы падают, точно ветви цветущей глицинии. На лице отражается печаль, мраморная красота скорбящего ангела с надгробья.

Если бы Мицуя не знал о возможной причастности Хайтани, то, наверно, прибил бы Рана на месте. Устроил бы ему черепно-мозговую, чтобы точно простить за тот раз с кирпичом, вкатал бы его в землю, как во время последней драки Томан с Поднебесьем. Но раскручивали они хитросплетения произошедшего вместе, потому Мицуя был в курсе — Хайтани вероятные союзники Кисаки. С самого блядского начала, когда Чифую загнали в ловушку мёртвые вороны, когда на самого Мицую хлынула тьма из окон универской аудитории. Видимо, тогда задача была не убить, а напугать, заставить всех их напрячься. Подобное легко можно было провернуть со способностями Рана. И всё-таки в глубине души Мицуя надеялся, что он тут не причём. Что Мицуя не ошибся в Ране дважды.

Ран хочет сказать ему что-то, но замолкает, едва открыв рот. Приказ Кисаки разносится по пустой площади около храма. Губы Рана, те губы, которые Мицуя до сих пор так хочет целовать, беззвучно произносят: «Мне очень жаль».

Мицуя сам толком не понимает, что хочет крикнуть ему в ответ. Возможно, что-то вроде «Не смей!», но дыхание перехватывает, а самого Мицую отбрасывает в сторону потоком ветра от взметнувшихся крыльев. Ран оказывается очень быстрым, слишком быстрым, чтобы Мицуя смог поймать его, если бы не был готов заранее.

Вскочив на ноги, Мицуя бежит к храму, чтобы увидеть, что происходит на площади перед ним. Все замирают на пару мгновений, когда бесформенная тьма закрывает небо. Нити расставленной паутины натягиваются так сильно, что Мицуя боится: она не выдержит. Но тьма обретает очертания, рассыпаясь стаей разлетающихся в разные стороны воронов. В паутине, оплетённый по рукам и ногам, а главное, огромным чёрным крыльям, остаётся лишь Ран.

Всё приходит в движение. Человеческие голоса, рык и вороний грай смешиваются воедино. Над головой кружат чёрные перья. Птицы кидаются на всех, минуя лишь Мицую. Он останавливается, позволяя себе на пару минут выпасть из всего происходящего и видеть лишь Рана, застрявшего в паутине, точно бабочка.

— Больно? — спрашивает Мицуя, и Ран поднимает опущенную голову. Волосы волной скатываются в плечам. Мицуя смотрит ему в лицо, не в силах оторваться. Всё та же ангельская печаль глядит на него глазами демона — горящими фиолетовым огнём радужками в окружении чёрных белков.

— Мне приказали всех вас убить, а ты спрашиваешь больно ли мне? — его губы трогает лёгкая улыбка. Серебряные нити паутины плотно охватывают тело, не дают крыльям шевельнуться.

— Вряд ли ты здесь по своей воле, — по крайней мере Мицуе хочется цепляться за эту надежду до последнего.

Ран не отвечает, но Мицуя и не ждёт, вместо этого он говорит:

— Помнишь ты говорил, что, если обратишься вороном, мне не понравится? — Ран кивает, и в глазах читается тревога. — Зря.

Увидеть облегчение на его лице Мицуя не успевает. Услышав шум, он оборачивается, вспоминая, что беда не приходит одна. Хайтани это правило тоже касается.

***

Только услышав фамилию Хайтани, Харучиё срывается с места, бросая попытки удержать Баджи. Потому что, о боги, Такемичи заслужил пару рваных ран. И кто-то правда волнуется, что он помрёт? Да его разве что мотоциклом не переезжали, и ничего, живой. Самого Харучиё, кстати, переезжали мотоциклом, спасибо Тайджу, блядь, большое. На одной из драк Харучиё очень фигово подставился, будь человеком, точно бы помер. Но сейчас не об этом, а о том, что Харучиё сам несётся со скоростью мотоцикла и врезается в Риндо Хайтани с не меньшей силой, роняя его на землю. Лисьи чары скрывали его, но не запах, который не мог учуять никто, кроме Харучиё, но источник определить было не так просто. Оказалось, что Риндо всё это время скрывался в тени деревьев сбоку от храма. Сейчас от чужого желания убивать, едва не кружит голову. Харучиё нависает над Риндо, приставив остриё катаны к его горлу.

— Скажешь что-то, что убедит меня не вскрывать тебе горло? — спрашивает Харучиё.

— Ты такой красивый, — улыбается ему в ответ Риндо.

— Не убедил, — шипит в ответ Харучиё, чувствуя, как мучительно краснеют щёки и надеясь, что под маской этого не видно. — Мог бы хотя бы сказать, что это не то, что я думаю. И убери, блядь, руки с моих бёдер.

— Это, наверное, то, что ты думаешь, — руки Риндо всё же убирает. — Но можешь на всякий случай уточнить, что ты там думаешь.

— Что ты идиот.

— Тогда всё точно, — Риндо смотрит на него с печальным раскаянием, как бы говоря: «Ну да, каким матушка родила, таким и приходится на свете мяться».

— Пиздец тебе, Риндо Хайтани, — обещает Харучиё, мешая в голосе почти приторную ласковость и обещание болезненной расправы. А потом соскакивает с него, бросаясь обратно к храму, откуда слышится рык монстра и ликующий вопль Сэнджу. И Харучиё даже не знает, что хуже. В смысле между встречей со злобным демоном и воодушевлённой Сэнджу он выберет первого. Сейчас же приходится брать обоих. В смысле Сэнджу сильным пинком сбивает голову с плеч низшего демона, отправляя её в сторону Харучиё, и тот едва успевает пригнуться, чтобы не встретиться с демоном в буквальном смысле лицом к лицу.

— С одного удара! — радостно орёт Сэнджу, выскочившая из укрытия, как только запахло хорошей дракой. Ноги и руки её объяты белым огнём. — Ты же это видел?

— Видел, солнышко, молодец, — тут же отзывается Вакаса, ударом когтей отрывая голову другому демону. Достойные друг друга ученик и ученица. В принципе, родившись в их семье, Сэнджу вряд ли могла вырасти в нормального человека, но воспитание Вакасы тоже внесло свой вклад и уберегло сестрёнку от этой незавидной участи.

Когда из пролома в земле показывается рука огромного скелета, Сэнджу взвизгивает от восторга. Примерно так же она пищит, когда её любимая айдол-группа выпускает новый клип. Руку гашадакуро Сэнджу перехватывает, пытаясь переломить кости, но так просто ей это не удаётся. Гашадакуро же высвобождает вторую руку, собираясь прихлопнуть ей Сэнжу. Кости врезаются в катану с такой силой, что у Харучиё сводит руки от боли, а ноги скользят по земле. Его буквально прижимает к Сэнджу спиной.

— Это всё Риндо призвал? — спрашивает она с… кажется, восторгом.

Харучиё, изо всех сил стараясь оттолкнуть от себя руку скелета, оглядывает площадь. Красноглазые вороны мечутся по небу, а землю заполонили низшие демоны всех мастей.

— Вороны не его, — отвечает Харучиё.

— Всё равно круто! Твой парень такой сильный!

— Он не!.. — Харучиё давиться воздухом и возмущением. Собирает эту волну злости и отталкивает руку гашадакуро, быстрым ударом разрубив кость. — Кто тебе сказал?

— Казутора, — тут же сдаёт его Сэнджу.

Харучиё находит глазами тигра, который, на его несчастье, оказывается близко к ним. Но Казутора с профессионализмом того, кто бегал от полиции не один год, сливается из поля зрения Харучиё так быстро, что тот едва успевает метнуть в его сторону убийственный взгляд. Но хотя бы уши-они за собой уводит. Хотя сейчас Харучиё в целом не против вскрыть демонического полубыка-полупаука, даже несмотря на то, что это оживлённый труп. Но приходится вымещать злость на вороне.

Катана с лёгкостью вскрывает её тело. Оно падает на землю, обращаясь лужей то ли чернил, то ли чёрной краски. Фальшивка. Ещё две вороны гибнут так же быстро, но закрывают обзор. Удар в рёбра едва не выбивает из Харучиё весь дух с остатками гуманности.

— Прости-прости-прости, — тараторит Риндо, но руку для новой атаки заносит. — Это не я, это…

— Приказ, — заканчивает за него Харучиё, подныривая под рукой. Удары Риндо реально блядское нечто, сильнее, чем у его ебучего гашадакуро.

Уходя от очередной атаки, Харучиё понимает, что не понимает, как с ним драться. В смысле у него в руках катана, которая по неясным причинам жаждет вскрыть Риндо, точно банку с консервами, и выжрать всё содержимое. Сам Риндо из-за приказа ёбаного Кисаки пытается Харучиё убить. И только он сам — внезапно и нехарактерно — никого убивать не собирается.

Спустя ещё пару ударов, Харучиё замечает, что Риндо, повинуясь чужой воле, всё же движется медленнее, чем обычно. Под его ритм можно подстроиться. Они почти танцуют, только вместо музыки рык демонов и воронье карканье.

— Я просто уточнить, — каждый раз, когда Риндо открывает рот, это заканчивается катастрофой, — но ты до сих пор хочешь вставить в меня свой меч?

И этот раз не отказывается исключением.

Риндо тут же получает удар по затылку рукоятью. Харучиё надеялся, что его это вырубит, но череп Риндо слишком крепкий. Либо там просто нечего сотрясать. Харучиё ставит на второе. И как же его угораздило-то, боги?

От недовольного борматания Риндо Харучиё отвлекает пронёссшаяся мимо Сэнджу. По пути она сжигает с десяток ворон и впечатывает в дерево демона. Но устремляется не к очередному призванному Риндо монстру, а к тому, кто, в понимании Харучиё, хуже любого из них.

Сэнджу, хищно улыбаясь, замирает прямо перед вжимающим голову в плечи Такемичи.

***

Когда звучит фамилия Хайтани, Коко понимает: сейчас начнётся нечто такое, отчего каждой хитрой лисице лучше уносить лапы. Чтобы знать это наверняка не нужно никакого особого чутья или провидческого дара, поэтому услышав команду «убить», Коко не принимает её на свой счёт. На свой счёт он принимает только банковские переводы. Хайтани же менее разборчивы, поэтому бросаются в бой, отчего площадь перед храмом мгновенно обращается полноценным полем битвы. Небо закрывает чёрная воронья стая, а землю наводняют ёкаи, начиная от мелких зловредных духов, заканчивая… боги, он реально притащил сюда гашадокуро и уже начавший разлагаться живой труп уши-они?

Ни мёртвый демонический полубык-полупаук, ни оживший гигантский скелет не вызывают у Коко с его тонкой душевной организацией кицунэ ничего, кроме отвращения. Всё же странные у Риндо вкусы. Но это по крайней мере объясняет Санзу.

Решив, что в начавшемся хаосе его никто не заметит, Коко бесшумным шагом лисицы-оборотня начинает отступать. И замирает, увидев Сэнджу, несущуюся прямо на них. Если выбрать между ней и грузовым поездом, то выбор очевиден. У поезда хотя бы есть стоп-кран. Поэтому Коко отшатывается в сторону. Сэнджу пролетает мимо него и со всего маху врезается в Такемичи. Он, отличающийся прочностью костей, а не быстротой реакций, падает на землю, ударившись головой. Сэнджу же хватает его за лицо, заглядывая в глаза. Коко снова без всяческого пророческого дара понимает, что будет дальше, потому пытается исчезнуть как можно быстрее и оказаться как можно дальше.

К несчастью, когда дело касается побегов, у Кисаки прорезается нечеловеческое чутьё. Он оборачивается резко, глаза, пылающие только холодной решимостью человека, готового пойти на что угодно, смотрят прямо на Коко. Хочется ударить и смыться. Но законы, что старше и Токио, и Эдо, и самой Японии, не дают Коконою Хаджиме поднять руку на того, кому он отдал имя.

К счастью (ну, наверно) в этот момент Сэнджу пробуждает свою способность, и они с Кисаки оба оказываются в поле её действия. Коко не знает и не хочет знать, что видит Кисаки. Но вокруг него всё заполняется едким дымом пожарища и треском огня. Коко ненавидит способность Сэнджу пробуждать страхи. И не просто пробуждать, питаться ими.

— Он правда видел смерти Хины и очень боится их, он в отчаянии! — кричит Сэнджу куда-то в сторону своих. — Но воспоминания странные, типа как ночные кошмары.

Сила способности отступает, Коко снова вспоминает, как дышать. И натыкается на острый взгляд Кисаки, пришедшего в себя куда быстрее.

— Думаешь, тебя приказ не…

Кисаки не договаривает. То есть он-то, конечно, договаривает, только Коко, получивший внезапный удар сзади по голове, уже этого не слышит.

***

Только в кино, теряя сознание люди красиво оседают на землю. Обычно, когда бьёшь кого-то по голове сзади, он падает пластом, приземляясь на собственный нос. Тем не менее Коко не человек и, возможно, у всех лисиц-оборотней в генетике заложено умение красиво падать: подогнув колени, головой точно на грудь тому, кто и ударил. Вероятно, затем, чтобы очнувшись, тут же вцепиться ему в горло.

В общем, Коко картинно обмякает на руках у Сейшу, с которого спадают лисьи чары невидимости. Злой взгляд Кисаки он встречает с абсолютной невозмутимостью. Никакой власти над Сейшу Кисаки не имеет, а насчёт Коко — невозможно приказывать тому, кто тебя не слышит. Но Кисаки оказывается не из тех, кто просто сдаётся. Более того, не из тех, кто боится рисковать.

Не тратя время на Сейшу, он хватает Сэнджу за плечи, оттаскивая от так и не пришедшего в себя Такемичи. Она, не ожидавшая такого, даже забывает сопротивляться. Развернув её к себе за плечи, Кисаки кричит ей в лицо:

— Что вы сделали с Хиной?! Где вы её прячете?!

— Она в клубе, — удивлённо моргнув, отвечает Сэнджу.

В глазах Кисаки зажигается ликование. Он отталкивает Сэнджу, явно надеясь спустить её с лестницы, ведущей к храму, а потом кричит:

— Риндо!

Сейшу понятия не имеет, какая клятва связывает Хайтани и Кисаки, насколько добровольно они продались ему, но это нечто душит их сильнее, чем Коко. Если ему нужен чёткий приказ, который Коко ещё и может искажённо истолковать, то Риндо хватает одного имени и, вероятно, мысленного приказа. У Риндо на лице отражается выражение, по которому понятно, где он видел приказы Кисаки, а после он, обратившись чёрным дымом, исчезает.

В то же мгновение вороны срываются с неба и падают, разбиваясь о землю бесформенными чёрными кляксами. Сейшу едва успевает оттащить Коко в сторону от одной из падающих птиц. Если эта чёрная дрянь попадёт на его брендовые шмотки, Коко весь изноется, только очнувшись.

Сейшу бросает взгляд на Рана, тот безжизненно повисает в паутине, уронив голову. Спустя ещё несколько мгновений все демоны, призванные Риндо, вдруг замирают, словно под действием чьих-то чар. Глаза Кисаки расширяются, когда он осознаёт свою ошибку. Он легко понял, что Хина в клубе «Чёрный дракон», и туда же отправил Риндо. Только вот, попав туда, Риндо стриггерил защитную магию, которая заморозила и его, и всех призыванных им существ. Оказывается, на стрессе Кисаки не так уж хорошо думает. На это, видимо, и был расчёт. В том, что это не просто случайный успех, Сейшу убеждается, видя довольную улыбку Сэнджу.

Сэнджу и Сейшу, стоящие рядом с ним, переглядываются. И пока они решают, просто схватить его или всё-таки ещё въехать ему пару раз для успокоения души, их опережают.

Казутора в перемазанной демонической кровью одежде возникает перед Кисаки словно из воздуха. Его глаза горят золотом и злостью, яростью вышедшего на охоту хищника. Он хватает Кисаки за ворот, подтаскивая к себе, и едва ли не рычит ему в лицо:

— А сейчас мы поговорим нормально!

Сейшу впервые видит на лице Кисаки не то что замешательство — настоящий страх. Он явно готов на любые переговоры. Или был готов. До того момента, как в голову Казуторы влетел шип чёрной тени.