Сильный удар в челюсть пришёлся исподтишка, но Ризли всё-таки успел увернуться, заставая противника врасплох и тут же контратакуя. Всё тело слабо покалывало от полученных ударов и ссадин, но это не сравнится с тем, какую отдачу для души он получал на ринге.

Да, изобилием хобби в крепости Меропид он похвастаться не мог, но был искренне рад, что смог найти для себя отдушину на ближайший десяток лет.

На сбитых костяшках багровела кровь, в висках неприятно простреливало от пропущенных ударов, и пусть Сиджвин будет возмущена его сегодняшним состоянием до глубины души — оно того стоило.

— И победителем этого турнира становится… Ризли!!! — его руку радостно вскинули вверх, подтверждая факт победы, а имя разнесли по арене под восторженные крики поддержки и публики.

Толпа наблюдающих свистела, хлопала в ладоши, кто-то даже умудрялся перекидываться купюрами от выигранных ставок. Блестящая от пота и крови кожа переливалась в ярком освещении софитов. Ризли был рад, горд и доволен тем, как выложился на полную, в очередной раз оставляя соперников далеко позади.

В сердце колотился приятный адреналин, но по венам, вперемешку с радостью от победы, протекала необъяснимая ярость. Он помотал головой, игнорируя странные чувства и улыбаясь в ответ на возгласы фанатов. Проведя на ринге ещё какое-то время, прежде чем прийти в себя, остыть и ощутить боль в некоторых частях тела, он решил, что следующая его остановка — медпункт.

— Ау!

— Только не говори мне, что ты будешь брыкаться и шипеть, как в прошлый раз. Или теперь победитель турнира у нас перекись?

Сиджвин недовольно суетилась возле его лица, прикладывая пропитанную ватку к разным участкам кожи.

— И скажи «спасибо» вообще, что я тут до самого вечера решила остаться. Так и знала, что можно не спешить заканчивать, раз уж у вас намечался финал турнира по панкратиону.

— Всё, молчу-молчу. Спасибо, моя дорогая Сиджвин.

Она недовольно цокнула, но улыбки скрыть всё-таки не получилось.

— Ну признайся, ты ведь за меня болела? — он широко улыбнулся, тут же чувствуя предательски лопнувшую корку на губе.

— За кого же мне ещё болеть. Только прошу, перестань себя калечить, сидя прямо в моём лазарете, — он хотел что-то сказать, но новая влажная ватка тут же оказалась на губах. — Вот. Так и держи.

В крепости всё тянулось несоизмеримо медленно, но это играло только на руку. У Ризли было вдоволь времени на то, чтобы переосмыслить все его жизненные решения, а заодно совершить множество новых.

Например, завести близкую подругу, которая сейчас читала нотации о том, что ещё немного, и он себе отобьёт последние признаки здравомыслия в голове. Ризли на это всегда виновато улыбался, а потом предлагал угостить самым вкусным блюдом из доступного платного меню. Так они проводили остаток вечера вместе, обсуждая последние новости.

— Кстати, как твои шрамы? — ладонь мягко прошлась по грубо исполосованному рубцами горлу. — Не беспокоят?

— М? А, да нет, конечно. Ты меня ещё в первые дни в крепости так подлатала, что беспокоиться совершенно не-

Окончание фразы сорвала резкая тупая боль в висках, и если днями ранее её игнорировать удавалось, то сейчас его буквально затрясло от ощущений.

— Эй-эй, всё в порядке? Ризли, ты чего? Тебя так сильно ударили на ринге? — взволнованный голос суетился где-то рядом, но рассмотреть источник всё никак не получалось.

Перед глазами плясали тёмные круги, переплетаясь в острые болевые вспышки, мешающие какому-либо восприятию внешнего мира. Он сдавленно шипел, жмурился, выставляя ладонь перед собой и прося немного подождать.

Пришлось даже улечься на кушетку и скрипя попросить выключить весь свет прежде, чем он снова смог адекватно реагировать на взволнованную Сиджвин.

— Не пугай меня так! Что с тобой?

— Голова разболелась. Ничего такого, — Ризли тут же попытался вскочить с кушетки.

— А ну лежать! И давно у тебя так? — Она возмущённо надавила на плечи, заставляя принять прежнее положение.

— Пару недель, может больше. Всё в порядке, правда. Обычная головная боль, я сейча-

В висках ударило с новой силой, в несколько раз больнее, чем было «до». На руках, под действием неконтролируемого Глаза Бога, заискрился лёд, а зрение вновь застелило непроглядной темнотой.

Он со всей силы откинулся назад, ударяясь головой о край кушетки и взвывая от накатившей агонии. Терпеть было невыносимо, смотреть на это — тоже, поэтому Сиджвин подбежала к своему столу, нервно копошась в коробке с обезболивающими препаратами.

Ризли окончательно накрыло темнотой, мешая сделать вдох или выдох, полностью застилая разум и давая телу вольности в болевых конвульсиях. Тумбочка рядом с кушеткой оказалась перевёрнутой, поднос с инструментами отлетел в другой конец помещения, сам он извивался, стараясь найти хоть на малую долю менее болезненное положение тела, но не помогало абсолютно ничего.

В секунды, когда выворачивающая наизнанку боль ощущалась особенно сильно, перед глазами мелькали яркие силуэты из прошлого: приёмная мать, которая читала им всем сказки, ещё не давая никакого повода для опасений, игры во дворе с братьями, ночь убийства и холод чужой остывающей крови на руках, запах медикаментов и остывшей овсянки в городском лазарете, обманчиво смешивающийся с запахом в медпункте Сиджвин, и последние напутствия Нёвиллета перед тем, как Ризли окончательно оказался оторван от внешнего мира.

Хотелось разорвать всё вокруг, уничтожить, лишь бы всё прекратилось. Просто… просто исчезло из его грёбанной головы раз и навсегда. Ризли ведь поклялся начать новую жизнь. Он взял себе новое имя и дату рождения, так почему его прошлое не может просто исчезнуть.

Или пусть исчезнет он, в конце концов.

Боль медленными толчками отступала вспять, возвращая зрение и возможность хоть что-то ощущать. Первое, на чём он сфокусировал взгляд — это торчащий из бедра шприц и дрожащая на нём рука Сиджвин, второе — сама Сиджвин, сжимающая раненое предплечье.

— Ох… Сидж, прости меня, — он виновато вскочил с чёртовой кушетки, порываясь помочь обработать рану, которую сам же во время приступа и оставил.

— Я же сказала: лежи и не дёргайся, — строгий голос слегка дрожал, очевидно, после полученной травмы и перепуга, но спросить об этом вслух Ризли не решился. — Третий раз я тебя уже не смогу удержать.

Он слабо кивнул, позволяя Сиджвин сделать всё, что она считает нужным: от измерения давления до взятия крови на анализ.

— Ты же любишь чай? Я могу сделать тебе травяной. Поспишь хоть нормально раз в неделю, — не дожидаясь ответа, Сиджвин поспешно удалилась, оставляя его наедине с собой.

Ризли оставалось лишь устало вздохнуть и попытаться понять, что это вообще было и с каких пор его мигрени начали ощущаться так остро. Никаких ответов на ум, разумеется, не шло, в голове возникало всё больше вопросов и чувства вины.

Темнота и звук капающих труб вдалеке всё больше давили на нервы, старательно забытые, как ему хотелось искренне верить, воспоминания назойливо маячили перед глазами, путаясь друг с другом и ускоряя встревоженное сердцебиение ровно до тех пор, пока Сиджвин не показалась на пороге, протягивая кружку с ароматным чаем.

— Тебе бы отдохнуть, — из-под её рукава была заметна часть бинта, но никто из них не решился делать на этом акцент. — Выглядишь… не очень для победителя.

— Да, я заметил, — он протёр лицо ладонью. — Я посплю сегодня тут, ты не против? Что-то как-то не хочется уже ни с кем сегодня пересекаться.

Спорить Сиджвин не стала. В таком состоянии она его не видела ещё ни разу, а потому услужливо предоставила место на койке и дополнительный плед на случай, если ночью станет холодно.

Распрощавшись с подругой, он прикончил уже подостывший чай и устроился поудобнее, Ризли насильно зажмурился, чтобы как можно скорее провалиться в сон и избавиться от слабо напоминающей о себе боли в висках. Кажется, с рингом некоторое время придётся повременить.

Багровые яркие силуэты расплывались под веками, придушивая и останавливая кровь в жилах. Его горло снова со всей силы сжимали женские истерзанные руки, его глаза мстительно выцарапывали. Он чувствовал всю боль практически вживую, но не имел возможности ей как-либо противиться.

Всё тело выворачивало от агонии, он был уверен, что всё это сон, а не реальность, тогда почему он так мучительно кричит в подушку и не может проснуться?

Силуэт матери сменился его братьями и сёстрами, которые тыкали в него острыми пальцами, забрасывали мусором, и в один голос вопили: «Монстр! Ты уродский монстр! Тебе место в аду!». Он снова оказался тем маленьким Ризли, нося на себе чужое имя и дату рождения, не имея возможности смыть с рук грязь, кровь и двинуться с места. Он оставался лишь принуждённым наблюдателем.

Это повторялось снова-снова-снова, он отчётливо чувствовал боль и кровавый кашель в горле, но не мог это остановить, это не заканчивалось. Казалось бы, любой человек уже давным-давно погиб бы от болевого шока или, как минимум, потери крови, но извращённый разум отказывался подчиняться здравой логике и физическим возможностям его тела, в очередной раз подставляя перед глазами ту картинку, которую Ризли хотелось видеть меньше всего на свете.

Он очнулся на полу, вся одежда была насквозь пропитана потом, в нескольких местах и вовсе порвана. На сбитых костяшках снова проступала кровь, а тело сковывал озноб. Вчерашняя ярость и злость на всё вокруг приумножалась с каждой секундой. Ризли хотелось натурально убить.

Прислонившись к стене плечом, он кое-как смог нащупать свою одежду в кромешной тьме. Сиджвин ещё не пришла, это было к лучшему. Ему нужно проветрить голову и выплеснуть тот необъяснимый огненный ураган, что скопился за ночь в груди и на кончиках пальцев.

До тренировочной арены он дошёл в полубреду и, не глядя, на скорую руку натягивая верх одежды. Плевать на запрет Сидж, плевать на собственное желание поберечь силы и здоровье, плевать, мать его, на всё. В горле неимоверно саднило, всё вокруг казалось таким же ненастоящим и искусственным, словно это был чей-то злой, совершенно неуместный розыгрыш. Во рту до сих пор чувствовался эфемерный привкус крови и от этого хотелось взвыть.

Ризли снова ударился плечом о стену, на этот раз громче и сильнее. Его заносило на каждом повороте, голова начинала истерически звенеть, а руки бесконтрольно царапали израненную зудящую кожу. Может, ему до сих пор всё это снится?

Когда перед ним показался тренировочный манекен, он ударил по нему с такой силой, что вся конструкция опасно хрустнула, заскрипела и накренилась. Снова удар — на этот раз с характерным отпечатком крови с израненных костяшек. Ему было настолько плевать, что он не соизволил даже перебинтовать руки перед тренировкой. Плевать, чёрт, гори оно всё синим пламенем, плевать!

Удар-удар-удар, заминка, чтобы сделать глубокий рваный вздох граничащий рыком, очередной удар, громким хлопком раздающийся по всему этажу. Если тут кто-то помимо него и был, то это исключительно его проблемы. Ризли был не в состоянии об этом думать.

После нескольких минут интенсивного выплёскивания ненависти в сторону несчастного манекена, Ризли ухватился за обивку когтями, чувствуя, что способен разорвать и уничтожить. Собственное тело не слушалось, теперь бесконтрольно подчиняясь инстинктам и оголённой ярости. Хотелось вцепиться в чьё-то горло, желательно так, чтобы это заставило надоедливые рты в его голове замолчать.

Убить — уже не казалось чем-то странным, чужим и пугающим. Нет, для него это хорошо знакомый термин и понятие. Он ведь и сам убийца. Мерзкий, бесчувственный мусор. Отброс общества, гнилая, никому не нужная сирота, которая только и ждёт, как бы убить своих опекунов. Гадкий, жалкий…

Отравленный разум подбрасывал очередные образы, видеть и слышать которые у Ризли попросту не оставалось сил. Глаза слезились, руки неимоверно пекли от упражнений, хотелось вспомнить что-то хорошее, те крупицы приятных воспоминаний, которые ему всё-таки довелось почувствовать: вкус чая в кабинете месье Нёвиллета, тёплые объятия приёмного брата, шуточные нотации и пожелания приятного аппетита от Сиджвин. Что-то, просто хоть что-то.

Но этого было мало. Чертовски мало.

В голове удушающе запульсировало, как тогда, в медпункте. От пронизывающей боли он упал на колени, хватаясь за голову и ощущая, как теряет контроль над всем своим естеством окончательно. Кто-то коснулся его плеча, в надежде спросить, в порядке ли он, но вместо ответа он услышал характерный хруст чужих костей. Думать или осознавать, что это было, ему не хотелось.

Перепуганные жандармы схватились за оружие, но и тут Ризли не смог себя удержать. Во рту чувствовался звериный оскал, запах крови плотно засел в его глотке, зрение позволяло увидеть, как все трясутся при виде его, но разве уж он такой страшный?

Обычный убийца, коих здесь хватало донельзя.

Осознание того, что с его телом что-то не так пришло в тот момент, когда он смог взглянуть на жандармов и смотрителей крепости сверху вниз. Удар — и как минимум трое из этой толпы отлетели без сознания. Он не мог понять, что не так, почему он — не он вовсе, что творится у него в голове и почему все эти люди так кричат. Он просто хочет уйти.

Заткнитесь.

Снова удар, теперь мощными челюстями, сомкнувшимися сначала на хрупкой человеческой шее, а потом и вовсе перекусывая чьё-то тело пополам. Он шагнул вперёд, распугивая всех, кто стоял на его пути. Люди разбегались в истерике, не понимая, что происходит и как это остановить.

Шаг, снова огромный прыжок, заставивший его приземлиться на этаже ниже, не получая при этом никаких ранений. По воле случая, оказавшись напротив собственного отражения в стекле, он замер.

Десятиметровый волк с окровавленной чёрной мордой смотрел на него перепуганными холодно-голубыми глазами. Ризли замешкался, стараясь прийти в себя и наконец проснуться, но что-то острое изо всех сил воткнулось под ребро, заставляя измученное тело налиться кровью и яростью.

И снова он был по колено в крови, снова виновен в смертях. На этот раз его никто не оправдает и не предложит поговорить у себя в кабинете. Его, в лучшем случае, убьют, и, видят Архонты, хочется уже скорее покончить с этим.

Наперекор собственному желанию, мощные когтистые лапы продолжали рвать человеческую плоть. Он не мог остановиться, не мог думать ни о чём другом, кроме неистовой ненависти ко всему вокруг и к самому себе. Страже оставалось лишь разбегаться в панике, чтобы иметь шанс выжить.

Остановился он лишь тогда, когда заметил две знакомые фигуры, тут же теряясь от ощущения собственной слабости и невозможности остановить это безумие.

Ризли пронзительно заскулил и прижался мордой к полу, когда голову снова стало раскалывать испепеляющей болью от сопротивления.

Нет он не сдвинется с места. Он не ранит, только не Сиджвин. Он не посмеет.

Нёвиллет стоял рядом, настороженно наблюдая за тем, что творилось за спиной Ризли. Кровавые следы и перепачканные лапы — это меньшее, что ужасало.

— Ризли, ты меня слышишь? — Сиджвин сдавленно выдохнула, опасаясь, что сделает что-то не так. — Я привела месье Нёвиллета, он поможет тебе. Пожалуйста, тебе нужно успокоиться.

О, ему хотелось бы. Он бы сейчас душу продал просто за то, чтобы не гореть в агонии от неподчинения собственному телу и желаниям. Отравленный разум кричал о желании растерзать, остатки человечности — о том, что это Сиджвин. По венам прокатился кипяток, лапы поджались, скулить и выть уже не оставалось сил. Пожалуйста, пусть всё это просто кончится…

Сиджвин сделала неуверенный шаг, оставляя настороженного и предостерегающего Нёвиллета позади. Игнорируя любые просьбы и убеждения, она двигалась вперёд, понимая, что если не поможет хотя бы облегчить боль, то всё пропало.

Тёплая и крошечная, по сравнению с волком, ладонь мягко коснулась угольного цвета шерсти. Сиджвин шёпотом назвала его имя, прекрасно зная, что её услышат.

— Мы что-нибудь придумаем, слышишь? Только сейчас тебе нужно успокоиться.

Нёвиллет так и не проронил ни слова. А ведь это их первая встреча с тех пор, как его сослали в крепость. Ризли подумалось, что будь он в человеческом облике, то сейчас было бы совершенно неуместно как-то гаденько пошутить про неудачные обстоятельства для очередного чаепития, но новая волна пронизывающей боли накатила с ещё большей силой, заставляя упасть, больно стукнуться челюстью и взвыть так, что у всех окружающих заложило уши.

— Ризли, ну же! — Сиджвин не унималась, а слёзы градом катились по её щекам от грёбанного бессилия. — Им придётся убить тебя! Прошу, не надо!

Только сейчас Ризли смог поднять глаза, превозмогая испепеляющую боль во всех участках тела и фокусируясь на том, как за спиной Нёвиллета стягиваются новые, ещё более подготовленные жандармы. Голос Сиджвин пусть и был громким, но не был способен перебить собою сотни других, что вопили в его голове, взывали к тому, чтобы он пролил ещё больше крови, разрывая разум изнутри и лишая возможности просто существовать.

— Отойди, Сиджвин, — предостерегающий голос Нёвиллета больно резал по сердцу обоих. — Он сейчас не контролирует себя, это опасно.

— Нет! У меня с собой есть анальгетик, ему нужно просто-

Ризли не делал этого. Он мог поклясться, что ничего не делал.

Она просто хотела вколоть обезболивающее, помочь ему прийти в себя от накатившего сумасшествия. Они бы на какое-то время остановились, смогли бы всё обдумать и поискать дальнейшее решение. Она только что была здесь и-

Он. Ничего. Не делал.

Сиджвин лежала у стены в окружении рассыпанных медикаментов из сумки, отброшенная огромной и неконтролируемой окровавленной лапой на несколько десятков метров. Время замерло, в висках похолодело, разум отказывался принимать случившееся, а в ушах звоном стоял короткий приглушенный вскрик, от которого кровь застывала в жилах.

Видишь, что ты такое? Видишь, сколько ужасов ты натворил? Тебе нужно исчезнуть, умереть, сгинуть и кануть в небытие! Убийца-убийца-убийца!

Сердце разрывалось на части, а запоздалое осознание со всей силы вогнало нож в лёгкие. Нёвиллет кинулся в сторону лежащей без сознания Сиджвин, и в тот момент разум Ризли застелило пеленой окончательно.

— Хватайте его! — послышался надрывной возглас одного из жандармов, но прежде, чем он и его люди успели что-либо предпринять, Ризли выровнялся, угрожающе рыча и скалясь. Всё, что оставалось в нём от былого облика — сияющие застывшим льдом глаза.

Один за другим жандармы вскрикивали от боли. Он сорвался, он больше не может это терпеть. Ему тошно от себя, хочется сделать всё, что просит животное нутро, чтобы вопящие изнутри и снаружи голоса наконец от него отстали. Хочется просто…

Перед ним возник Нёвиллет и в его лице не отражалось ничего, кроме сплошного сожаления, горечи и боли. Хотелось верить, что он смог исправить то, что животное натворило с Сиджвин, но Ризли не смог услышать её дыхания, даже напрягая чувствительный слух.

Не проговорив ни слова, Нёвиллет вытянул руку перед собой, а в глазах его засияли отблески Первозданного моря. В ответ на угрозу волк зарычал, опасно обнажая клыки и готовясь рвануться в атаку, но сделать этого ему уже не позволили.

Взявшийся из ниоткуда буйный поток за долю секунды удушающе сомкнулся у его горла, плотно стискивая всё тело. Вода сдавливала, душила, не давала даже малейшей возможности пошевелиться и предпринять хоть какую-то жалкую попытку спастись. Нёвиллет стоял ровно, непоколебимо. Так, как нужно было. Так, как поступил бы любой, когда погибают те, кого он всем сердцем любит.

Поток воды беспристрастно оторвал от земли, не давая возможности вдохнуть хоть каплю кислорода. Перед глазами темнело, подкидывая смешанные воедино образы то душащей его приёмной матери, то Нёвиллета. Их лица сменяли друг друга, у Ризли всё безбожно двоилось, путалось и пульсировало. Старые шрамы на шее запекли, напоминая о том, как были оставлены, а сам он сдавленно захрипел, успевая разглядеть лишь холод морских глубин и собственное жалкое отражение во взгляде напротив.

На лице Нёвиллета невозможно было прочитать ни одной человеческой эмоции. Он угрожающе возвышался над одичалым волком, даже учитывая тот факт, что значительно уступал в размерах. Секунда за секундой он медленно выжимал из него жизнь, а Ризли… ему незачем было противиться.

— Прости меня.

Всплеск воды и тихий шёпот сожаления было последним, что ему удалось отчётливо расслышать перед тем, как зрачки безвольно закатились, а сам он затонул в бескрайнем Первозданном море, где ему и место.