От одежды они начинают избавляться с порога.

Техно виснет в какой-то момент у Фила на шее, смеясь, натягивая до треска ткани его воротник, а Фил только усмехается — расстегивает дрожащими от волнения пальцами верхние пуговицы и помогает Техно протолкнуть в петли все остальные.

— Поцелуй меня, — выдыхает Техно, ведя в счастливом смущении по его обнаженному торсу ладонью, ему прямо в губы. — И скажи, что я тебе нравлюсь, что мы не просто...

— Я люблю тебя.

Они замирают ненадолго посреди полумрака. Фил склоняется ниже прежнего, готовый встать навсегда перед кронпринцем Нижнего мира на колени, и Техно льнет к нему, не зная, как спрятать, пока они смотрят друг другу в глаза, слезы. Фил с жаром сцеловывает с его век соленую влагу и, переведя в попытке не утратить контроль дыхание, подхватывает Техно под бедра.

Перина, обычно мягкая, кажется Техно сейчас укутанным в перламутровые шелка облаком.

— Мы... займемся любовью?..

— Как и всегда, — светлые пряди небрежным, трогательным каскадом спадают Филу на лицо. — Скажи, чего ты хочешь?

У Техно щемит сердце.

Он накрывает ладонью низ своего живота, краснея, улыбаясь, как улыбаются дурачки, не понимающие, чего от них может быть нужно, и пытается спрятаться за растрепавшимися от долгих, пылких поцелуев волосами тоже. Фил ласково приобнимает его за обнаженные плечи.

— Ты же знаешь...

— Еще?

Хищный прищур будит в Техно то, что не должен. Дедушка снова умер бы, папа напился бы кровавых вин до беспамятства: когда над Блейдом нависает бешеный зверь, Блейд шипит и скалится, а не смиренно млеет, позволяя прятать себя от всего мира крыльями, но Техно не может.

В Техно мало от Блейдов, он — худший кошмар всех отцов, угол каждой комнаты и тень от всех деревьев. Он, острый с рождения на язык и покладистый после первой же ночи с мужчиной — то, что он есть.

И он шепчет:

— Чтобы ты не скрывал от меня ничего...

Фил целует его с таким жаром, что у Техно заходится в отчаянном вое нутро. В руках этого человека он тает, ведет себя не лучше забытого хлопотливой хозяйкой молока, но вместо того, чтобы скиснуть и сгинуть, сочится раз разом сквозь кувшин наружу. Прямо таким — уже испортившимся, измаравшимся с ног до головы в глине, уставшим и упертым, глупым, счастливым.

На свободу — свободным.

— Возьми меня, — выдыхает он, пряча взгляд за ресницами. — Я тоже люблю тебя, очень-очень люблю, милый, безумно, возьми...

Признаниями, в которых Фил рассыпается перед ним в ответ, впору покорять сердца прекрасных дам. Позволяя целовать себе руки, как сделала бы любая прекрасная дама, Техно с нежностью думает, что это, наверное, игра такая: довел сперва до белого каления своей толстокожестью, а теперь скачет перед ним, моля на разные лады о прощении. Ставь хоть сейчас к остальным заводным игрушкам на полку.

— Тише, — Техно накрывает его влажные губы ладонью, когда смущение становится совсем уж жгучим. — Тише-тише... Я знаю, я всегда знал. Тебе незачем умирать, ты должен теперь со мной жить. Ты это мне обещал, помнишь?.. Не вдовство, жизнь. Не надо умирать ради меня, живи ради меня лучше...

Брюки вдруг рвутся у Техно на бедрах, как заношенная до сквозных дыр ветошь, и Техно вскрикивает, заходясь в веселом смехе. Собственные щеки кажутся ему такими горячими, что он не понимает, почему они до сих пор не дымятся и не шипят.

— Прости, — не оставляет Фил своих увещеваний, осыпая поцелуями низ его живота. — Прости, прости, прости...

— За одежду извиняйся лучше, зверь...

Фил странный, если правда думает, что Техно может держать на него зло.

Едва его язык проскальзывает у Техно между ягодиц, как Техно выгибается под его ласками, приоткрывая в немом стоне рот — от удовольствия перехватывает дыхание. Так не может быть с нелюбимым, так не может быть с врагом и мучителем, с насильником, такой не бывает близость тех, кому нет друг до друга вообще никакого дела.

Они не...

Техно зарывается дрожащими пальцами в светлые, мягкие волосы, не дергая и не цепляясь, и смаргивает с ресниц слезы.

Они не чужие друг другу. Просто люди могут делать иногда тем, кого любят, гадости. В жизни случается всякое, и мир не идеален, но настоящая честь...

— Фил!..

Счастье душит, залитые румянцем щеки после недолгой борьбы все же расчерчивает соленой влагой. Техно хочется вести себя развратно, хочется быть таким честным и открытым, каким Фил просил его быть на пороге спальни, и молить, бесстыже изгибаясь всем телом, о большем.

О жаре, о настойчивости, о том, чтобы Фил вошел в него плавно и медленно, но не слушая криков, чтобы взял. Чтобы украл у всех, кому Техно мог бы принадлежать в другой, неправильной жизни, и утопил в мягких простынях. Чтобы обласкал, присвоил, наполнив до отказа своим теплым семенем, чтобы любил.

— Я люблю тебя, — стонет Техно, пытаясь не шмыгать лишний раз носом. — Очень люблю, милый, люблю, т-так...

Фил сцеловывает с его лица слезы, и Техно распахивает глаза — о его щеку вдруг разбивается одинокая капля.

— Я тоже люблю тебя, солнышко, тоже... Безумно.

Да, настоящая честь — это верность.

За нее воздалось ему, глупому и влюбленному, так пускай же воздастся всем.