Снэки Секби купил (выбора у него особо не было). 

С гримасой ужаса. . . Стоило поработать.

Не то чтобы он может это контролировать. Не то чтобы он знает, когда его друзья решат повести себя как придурки! Это не совсем его вина.

Да и не так уж он напуган в эти моменты. Исключая внезапные сердечные приступы.

Шагая по дороге, Секби пинает желтую листву и наступает специально на лужи, чтобы брызги разлетались во все стороны. Настало время резиновых сапогов и дождевиков, и с одной стороны, это было здорово — ну, знаете, листопады, эстетика, все такое, а с другой предвещало открытие другого осеннего сезона — скольжения по грязи. С этим сделать ничего нельзя, только снова подтвердить: осень — отстой.

Дорога до дома Алфедова в одиночестве — занятие весьма утомительное. Двадцать минут ходьбы вместе с друзьями пролетали как пять, но в такие дни — растягивались на все полчаса. Музыка в ушах это, конечно, здорово, Секби нежно любит Modern Baseball и все такое, но, эм, сами понимаете. Не круто и не весело.

Он останавливается пару раз чтобы сфотографировать перекресток (фотки с перекрестками, почему-то, всегда хороши) и солнце за деревьями (у него правда получился хороший кадр! С солнцем всегда проблемы, на самом деле) и на этом интересное заканчивается. Подходит он к дому Алфедова уже изрядно уставший и мечтающий о тепле и комфорте.

Двор уже немного украшен к Хэллоуину: Секби провожает взглядом кучку тыкв у лестницы, как будто его мозг все ещё считает, что это что-то лишнее, и стучит в дверь. Через несколько секунд звучит щелчок замка, и она отворяется — Алфедов по ту сторону выглядит до ужаса нелепо (исключая тот факт, что он даже с растрепанными волосами красивый). На нем растянутый свитер (рождественский, лол) и носки с дыркой, над чем Секби обязан будет потом пошутить.

Но не сейчас. Иначе внутрь его не пустят.

Едва переступив порог дома, он чувствует тепло и стремится стянуть с себя все уличное, Алфедов забирает его куртку и ловко закидывает на крючок. Даже такое небрежное действие у него выходит элегантным. Сука.

— А че Джаст? — спрашивает Секби, скидывая с себя сапоги. Алфедов жмёт плечами.

— Придет ещё.

Ну, придет так придет. 

За ответ Секби вручает ему в руки рюкзак, целиком набитый чем попало съедобным. Глаза у Алла тут же загораются, словно ему вручили сокровище, и он уходит на кухню, чтобы все это раскидать по тарелкам ради удобства.

Сладкоежка. Они все тут сладкоежки. Секби не может не улыбнуться от мысли об этом.

У Алфедова дома каждый угол обжит, принадлежит ему: фотографии семьи, старые детские рисунки, глупые поделки. Тут одежды в шкафах дофига и больше, у порога обувь сложена аккуратным рядком, полки с книгами регулярно избавляют от пыли; тут — дом, который Алфедов не покидал никогда, и если бы Секби попросили дать пример родового гнезда или семейного очага, он бы без сомнения назвал это место. 

У Алфедова семья была полной и счастливой. Наверное, именно этим он от Джаста и Секби отличался.

Что-то трется о его ногу — Секби опускает глаза и видит рыжего кота, что абсолютно никак не изменился с момента их последней встречи. Он поднимает его на руки, тут же слыша его мурлыканье, больше похожее на тарахтение мотора. Секби жмуриться, улыбаясь ещё шире.

— Не прошло и минуты, а Сэмми на тебя уже залез.

У Алфедова в руках тарелки с чипсами и печеньем. Он все ещё выглядит нелепо — Секби заметил, что он ещё и в старых заляпанных краской трениках и в очках — но шутить внезапно перехотелось. 

Секби усмехается.

— Он просто любит меня!

Алфедов закатывает глаза и кивает на кухню, показывая, что Секби нужно взять кружки. Сэмми приходится вернуть на землю, чтобы тоже заняться транспортировкой посуды в зал. Диван уже разложен, гига-плед лежит на своем месте, на журнальном столике скоро не останется места.

— Нам нужно выбрать, что смотреть до того, как придет Джаст, — внезапно вспоминает Секби, расставляя кружки на столике и заливая в них кипяток. Алфедов на него смотрит с вопросом.

— Зачем?

— Он нас Интерстеллара смотреть заставит! Три часа бесконечной скуки!

Алл давится смехом. Секби, вообще-то, максимально серьезен. Он ведь заснет на половине! Космическая тягомотина никогда его не увлекала, будь там хоть трижды красиво или драматично.

— Чувак, я не хочу его смотреть, а ты его уже смотрел! В этом нет смысла!

Собеседник пожимает плечами.

— Давай тогда «По ту сторону изгороди». Как раз подходит под время, да и Джаст ничего не скажет.

Секби немного резким движением поднимает в воздух кулак как символ победы, и Алфедов смеётся во весь голос, невероятно заразительно, похоже на шелест листвы. Именно на этот звук, наверное, приходит Альцест, на ходу натягивающий красную куртку.

(Секби ни за что не скажет ему, что в тот момент он спас его от очередного мозгового ступора.)

— О, Секби, привет, — говорит, улыбаясь и взъерошивая ему волосы, от чего в груди теплеет, — Как там дела с правом?

— Да, как дела с правом, нёрд? — беззлобно передразнивает Алфедов, ухмыляясь и складывая руки на груди. Секби закатывает глаза.

— Как ты смеешь звать нёрдом меня будучи знакомым с Джастом? — Альцест смеётся с этого, пока перебирает какие-то бумажки по работе на тумбочке, и Секби чувствует себя гордым, — Все у меня хорошо с правом! Мне нравится.

— Это хорошо, — Альцест кивает одобрительно, — Там где-то в ящиках есть заначка киндер буэно. Вы, вроде, такие любите? 

Да, они такие любят. Вообще-то, чертовски любят. Потому Алфедов тут же срывается на кухню, пока Секби сияет от одной только мысли — как он мог забыть их купить? Кошмар какой.

После приходит другая мысль: Альцест запомнил, что они любят это. И это по странному отзывается где-то внутри.

Альцест был отцом Алфедова, но иногда казалось, что он — неотъемлемая часть их компании: он помнит, что они любят есть, какие фильмы предпочитают, что они не хотят обсуждать и даже слышать. Альцест играет с ними в настолки и обсуждает мультики, помогает с домашкой и объясняет то, чего они не понимают.

У Секби никогда такого не было. Виверна всегда была на работе, всегда делала что-то важное и нужное, чтобы они жили в достатке, всегда отсутствовала по утрам и появлялась дома днём только по четвергам. Виверна смотрела с ним сериалы редкими вечерами, но ни о каких других занятиях речи и не шло.

Секби не осуждал ее. Он прекрасно понимал, почему так: он обманет, если скажет, что он не ценит даже эти редкие моменты за подпевание заставкам и обсуждение смерти очередного персонажа.

Просто Секби иногда завидует, что Алфедов прожил с Альцестом всю жизнь. И это чувство — мерзкое «я мог бы иметь это, если бы не» — бурило в его лёгких сквозные дыры. 

Альцест уходит, хлопая его по плечу. Стук входной двери, и они в доме остаются одни.

Секби включает телек и открывает Нетфликс. Сэмми запрыгивает к нему на колени, и он чешет его за ухом, слушая громкое мурчание. Его мозг медленно входит в автономный режим: отвлеченные мысли прекращаются, оставляя только тишину и спокойствие. Дом как будто поглощает его — принимает, как собственную часть, как орган в организме. Хорошо. В целом. . . Очень хорошо.

Никаких вчерашних перебоев, ничего особо необычного. Погода остаётся снаружи теплых стен.

Снова стучит входная дверь, но Секби остаётся на месте, просто улавливая доносящиеся звуки. Он узнает голос Джаста: он перебирает все известные ему маты, и, в целом, это не такая уж незнакомая картина.

— У тебя есть пистолет? — спрашивает Джаст, наверное, у Алфедова.

— Нет, прости, не водится.

— Жаль. Я прострелил бы бате колено.

Теперь понятно, почему он опоздал.

Через минуту копошения его величие Демон вваливается в зал, и тут же падает поперек дивана. От него пахнет дымом и дешёвым пивом — Господи, сегодня, видимо, было все плохо. Секби сует себе в рот чипсы и оборачивается только ради того, чтобы накрыть его пледом.

— Ты как?

Ответа не поступает. Секби принимает это за "да". Он пожимает плечами.

— Мы смотрим "По ту сторону изгороди". У тебя нет права выбора.

Джаст поднимает большой палец вверх. Видимо, он слишком устал чтобы понимать реальность.

Алфедов ставит пачку буэно на стол, отдает Секби забытый им в рюкзаке фотоаппарат и ложится рядом с Джастом, сочувственно обводя его силуэт взглядом. Секби включает первую серию и, неловко перебравшись через лежащее бревном тело, опустился около Алфедова. Сэмми сворачивается комочком между ними.

Этот момент — под стеклышком, обернутый в пленку, залитый в янтарь — отпечатывается в голове, как яркое, счастливое воспоминание. Он быстро фотографирует их, как может, чтобы было видно и Алфедова, и Джаста, и экран, и камера выплёвывает ему горячий полароид, немного смазаный по краям. Друзья на звук даже не оборачиваются.

Секби думает, что если бы он мог выбирать, он бы сказал, что именно этот момент — его семья и его дом. Что это — все, чего он мог бы просить.

Но потом он думает ещё немного. И ему кажется, что нет.

. . .

Одним из немногих уроков, что они посещали вместе, являлся английский. Что, ну, не очень удивительно.

Сегодня они обсуждают “Повелителя Мух”, и это неожиданно увлекательно. В смысле, сама книга шла у Секби тяжело, и в итоге дочитать его заставил Джаст, но ее обсуждение в классе шло очень активно. Редкое явление. Видимо, мясорубка из детей никого равнодушным не оставила.

Где-то посреди обсуждения в класс заглядывает учитель Модди, и все немного притихают. 

Учитель Модди, он же МоддиЧат с лёгкой руки детей, он же один из заместителей директора. Из тех людей в школе, что практикуют говорение — или же, если излагать точку зрения учеников, лезут не в свое дело.

Таких либо терпеть не могут, либо им безгранично доверяют. В их маленькой компании отношение к нему также колебалось.

Алфедов относился к нему по-доброму — что неудивительно, ведь Модди был другом его семьи. Секби просто рядом с ним нервничал, потому что никогда не питал доверия к любым людям на подобных должностях. Неприятный опыт все ещё жил в его затылке, как мешок с гвоздями. Джаст же открыто показывал учителю клыки.

Модди проходит к учителю, и вид у него ну очень серьезный — напряжение прокатывается по классу. “У кого-то проблемы” — дело херово. Пару раз к ним проходили с проверкой на наркотики — ни у кого не нашли, но осадок остался. Никто не любит, когда какие-то люди шарятся по твоим вещам.

— Могу я забрать у вас Саймона? — спрашивает Модди, и учительница кивает. Секби и Алфедов синхронно переводят взгляд на единственного Саймона в классе. Модди выпрямляется и направляет взгляд на детей, — Хорошо. Джаст, за мной.

Джаст не выглядит удивлённым, но лицо у него скверное, будто съел что-то кислое. Он распрямляется медленно и нехотя, как ржавый механизм, и даже на них не смотрит. Сует все свои вещи в рюкзак и встаёт, выходя из класса. Модди проводит его взглядом, но не следует.

— Алфедов, — Секби видит, как Алфедов вздрагивает, — Ты тоже не помешаешь. 

После секундной задержки, Алл суетливо собирает свои вещи и встаёт. На прощание он дарит Секби виноватый взгляд, и обещает, что потом все расскажет. Он выбегает из класса второпях, и Модди устремляется за ним. 

Когда за ними закрывается дверь, Секби остаётся один, и класс заканчивает урок в напряжённом, тягучем молчании.

. . .

— Они хотят забрать у его бати права.

Алфедов поправляет очки, выглядя не хуже каменного изваяния в какой-нибудь готической церкви. У Секби в затылке холодеет, и он едва заставляет сделать себя шаг вперёд в очереди.

— Серьезно?

Алфедов кивает.

— Там соц работник пришел, они с Модди пытались разговорить его. Меня тоже заставили, типо председатель совета, обязанность. Ну, я попытался. Выпроводил их из кабинета даже.

Секби берет свой поднос с едой и выдерживает паузу для вопроса. Торопить друга не хотелось — понятно было, что для него это тоже жуткий стресс. Он может подождать две минуты. Алфедов тоже забирает поднос и тут же ведёт их к свободному столику.

— И как? — Секби чувствует мурашки по коже. Вроде нихуя не происходит, а вроде и как-то. . . Неприятно. Волнение — определенно не его, Секби мало что ненавидит так же, как неожиданности.

— Да никак, — вздыхает Алл, садясь, — Я спросил, что он думает об этом, а он сидит и молчит. Спрашивать про батю странно было, ну, я ведь и так все знаю. Пошутил про то, что, если что, Модди его все равно тут же заберёт под опеку — мне кажется, он страстно желал меня ударить.

Секби кивает, садясь напротив. Несмотря на шутку, обе стороны оставались такими же понурыми. 

Если бы Джаст хотел кого-то ударить, он бы, скорее всего, ударил. Но Секби знает, что поднять руку ну друга у того не хватит сил.

Алфедов тычет вилкой еду, явно не имея аппетита. 

— Я спросил, хочет ли он, чтобы права таки забрали. Он сказал, нет. Я не понимаю, почему он настолько против — по-моему, так было бы проще.

— Ага. И чё он делать после этого будет? — Секби хмыкает, — Останется без единственного законного представителя, станет сиротой, попадет в систему — и прощай кукуха. Даже если и всего года на три, все равно херня.

— Все настолько плохо?

— Агап. Ты когда-нибудь слышал о том, что происходит с детьми в такой ситуации? Дай бог ему найти нормального родителя, или выжить с новым. Наша система усыновления — последний отстой. Хотя, она везде отстой.

Алфедов ежится. Он не поднимает глаз, и Секби даже немного жалко, что он решил так (не нарочно, но все таки) надавить.

— Ты удивительно много знаешь об этом.

Секби чуть не давится капустой. 

Становится практически традицией — только сейчас вот вообще не до этого.

. . . Что это, блять, должно значить?

Он медленно кладет вилку на поднос и выпрямляется. Неожиданно посетившее его голову озарение сейчас заставляет его мозг разогнаться до миллиона миль в час. Он смотрит на Алфедова — ничего не подозревающего, все ещё терзающего еду, но не кладя себе в рот ни кусочка. Немного напряжённого, но определенно не способного выдать подобный комментарий с подобным подтекстом. Алфедова, с которым он дружит уже добрые два года, и который всю свою жизнь прожил в полной семье, слишком доброго для своего же блага.

Он поднимает голову, встречаясь с взглядом Секби, и напрягается.

О, Господи.

— Что? — недоуменно спрашивает Алл, пока мысли Секби кричат: О, Господи.

Он ничего не делает. Сначала. Просто смотрит на Алфедова, словно в этом лице что-то ещё может ему ответить на глупейший вопрос, а после вдыхает побольше воздуха.

— Алфедов.

Алфедов кусает губу.

— Да?

И ещё немного воздуха. Он старается сказать это так спокойно, как может. Кажется, что выходит все равно немного грубовато. 

— Алл, я приемный.

Целое мгновение, ничего не происходит. Алфедов просто смотрит на него, словно слова проплыли мимо, и Секби лишь шевелил губами, не произнося ни звука. А потом его лицо наполняется такой искренней, молчаливой паникой, что Секби, казалось, мог захлебнуться в ней сам.

— Что? — Алфедов путается в словах, — Чт- нет, погоди, погоди, ты. . . Ладно? Я просто. . . Ладно?!

Его глаза забегали, и ему пришлось отложить вилку и отодвинуться от стола. Так же, как и пришла, паника постепенно отходит — наверное, предположительно. Секби понимает, что ему нужно время и пространство. 

— Ты правда не знал этого? — решает уточнить, и Алфедов выглядит оскорбленным.

— Откуда мне, черт возьми, нужно было это узнать?!

Секби жмёт плечами сконфуженно.

— Я ведь рассказывал, что меня буллили в прошлой школе. Да и неужели ты никогда не задумывался над тем, почему я не зову Ви мамой? Ну или почему она, ну, не знаю, не похожа на меня? Точнее, я на нее.

Зрачки Алфедова механически тикают, пока он вглядывается в черты чужого лица.

— Чувак, буллинг — это буквально что угодно. Меня когда-то буллили за то, что я жрал снег. Ники буллили за то, что она увлекалась оккультизмом. Нео буллили за отличие по географии. Я думал, тебя буллили, не знаю, за значки неправильные, за сленг, за повадки — да за что угодно! 

Секби вынужден согласится.

— А про Виверну, — продолжает Алфедов, — Ну, я не. . . Я не знаю? — он отводит взгляд, — Я просто видел, что вы любите друг друга, и как-то было. . . Достаточно, что ли. Ну не похожи — бывает всякое, ну не зовёшь матерью — вам вроде обоим нормально. . . Но черт возьми, а я ведь мог догадаться раньше!

Мог, но не догадался. И даже не подумал об этом. И никогда не спрашивал.

В груди немного теплеет от странного, но приятного осознания. Хотя, скорее, подтверждения.

Секби выдыхает тихонько через нос, заставляя себя немного расслабиться.

— Ты и правда хороший ребенок.

— Что ещё это должно значить? — спрашивает Алфедов обречённо, немного скатываясь на сиденьи, — Я понял, что я слепой, спасибо!

— Нет, я имею ввиду, — Секби усаживается поудобнее, — Ты просто. . . Хороший. Выводов поспешных не делаешь, там, заботишься о нас. Тебя просто не волнует вся эта грязная часть вопроса, потому что ты о ней не знаешь. И это хорошо. Тебе и не нужно знать эти ужасы, пока у тебя есть хотя бы унция уважения. Это комплимент.

Алл не понимает. Он хлопает глазами, смотря устало на Секби, а потом вздыхает.

— Хорошо.

Неловкая пауза. Они оба теперь не хотят есть.

Секби давит из себя смешок.

— Ну, слушай, если вдруг что — Альцест Джаста усыновит.

Алфедов выдает что-то между кашлем и смехом:

— О, да.

— А меня он усыновит?

— У тебя есть мама, Секби, — Алфедов качает головой и отпивает из стакана.

— И что? Ты не знаешь, как семьи работают? — Секби поднимает одну бровь наигранно.

— О, просвяти меня.

Секби садится поудобнее и отпивает из стакана.

— Один человек, конечно, может вывозить семью, однако это определенно легче делать вдвоем. Ребенку нужно два разных воздействия, два разных опыта, так сказать — понимаешь? Разные виды деятельности, что ли. Короче, нужно распылять свою любовь. В целом, не только на родителей. И поэтому я- — «люблю вас обоих». 

Секби никогда так быстро не прикусывал себе язык.

Неловкая пауза длится всего пару секунд.

За эти пару секунд Секби успел перебрать у себя в голове все возможные проклятия.

— Допустим, я понял, — говорит спокойно Алфедов.

Пронесло.

Он улыбается, поправляя очки.

— Может, в какой-то вселенной, мы все семья. А может, и нет!

. . .

Джаст находится за школой. Алфедов и Секби и так уже знали, что он пойдет сюда, но это небольшое облегчение — найти его именно здесь. Они подходят к нему спокойно, чтобы вдруг что не спугнуть. Джаст лишь прозрачно на них смотрит, едва повернув голову.

У него сигарета в руке, дым обволакивает его белым туманом и неприятным запахом. Он выглядит уставшим, взъерошенным, откровенно заебаным донельзя. 

Это не романтично, это просто. . . Грустно.

Секби опускается рядом с ним, Алфедов садится на корточки напротив, кладя ему руку на плечо. Джаст сначала дергается, потом едва заметно расслабляется. Это что-то, что эти двое делают друг для друга. 

— Как все прошло? — решает прервать тишину Секби, чувствуя, что этот момент практически невыносим.

Джаст медленно поворачивает к нему голову и делает затяжку:

— Как день благодарения.

Джаст терпеть не может день благодарения.

Секби вздыхает. Потом вдыхает, закрыв глаза. Желание наконец-то окончить этот странный день отбирает в нем все силы. 

Он просто хочет, чтобы его друзья были счастливы.

— Пойдемте домой. Давайте посмотрим что-нибудь, отвлечемся — давай посмотрим Интерстеллара, почему нет? Давайте просто. . . Представим, что ничего не произошло?

За секунду, в которую ничего не происходит, Секби почти подумал, что все испортил. Но потом Алфедов легко улыбается и смотрит Джасту в глаза, растирая пальцем на его плече круги, и в конце концов сначала встает он, а потом поднимается Джаст. Секби тоже выпрямляется, чувствуя небольшое головокружение от смены положения и дыма.

Снова пауза — они просто стоят, ожидая, пока Джаст куда-нибудь двинется. Он тушит окурок о подошву и сует его в металлическую коробку от леденцов с корицей. Пока он лазит по карманам видно, что он понятия не имеет, куда себя деть. За коркой спокойствия пробивается его нервозность.

Он смотрит на них поочередно — его взгляд смягчается, становясь практически виноватым. Он немного качается на ногах, и кажется, словно он хочет что-то сказать, но не находит слов.

В конце концов, он делает шаг вперёд, и это происходит слишком быстро.

Он обнимает их.

Секби слышит, как Алфедов тихо пищит от неожиданности, но тут же отвечает на объятия. Сам он позволяет друзьям на себе повиснуть, аккуратно кладя руки на спины. Джаст утыкается ему носом в плечо.

— Спасибо, ребят, — совсем тихо и хрипло, по секрету, — Правда, спасибо. За все спасибо.

Тепло. Запах все ещё неприятный, но Секби уже привык. Он чувствует горячее дыхание Джаста и холодные пальцы Алфедова.

— Не за что, — отвечает, закрывая глаза, — Даже не думай об этом.