— Мне как обычно.

Фраза достаточно короткая, как раз для случая «меньше сказать — меньше выдать». Эмма разглядывает столешницу стойки, водит пальцем по древесной ряби, ковыряет зазубринки. Подтягивает сползающую сумку. Журнал за стойкой шуршит перелистыванием. Долго. Будто у них тут курорт, а не затерянный в лесной глуши городок. На стене за ресепшеном поеденные временем картины. Столько раз она их тут разглядывала, но так и не поняла, что там за пейзажи.

Как обычно — это номер на сутки. Номер-то уж точно найдется.

— Кровать? — запрашивает Лукас, тоже не глядя на нее.

— Двуспальная, — тише выдает Эмма. И что непонятно в запросе «мне как обычно»?

Холодные ключи греются в сжатых пальцах. Так тихо, что страшно шагать. Будто пьяная пришла домой и стараешься проскользнуть в свою комнату, никого не разбудив. Иначе попадет. Но в гостинице пусто. Никто ее не ожидает.

Сумка тонко звякает стеклом, приземлившись на кровать, и Эмма ругает себя за неосторожность. Шторы наглухо, двери на ключ, там и оставить, чтобы даже в скважину не видно. Сотовый отключить, телевизор фоном. Чтобы никто, никогда, ни за что на свете, нет-нет, это в последний раз, честно, — заполняют клятвы голову. В последний, — зажигает она свечу не с первого раза: пальцы дрожат и леденеют. Обещания самой себе пропадают в серой дымке, поглощающей комнату, прячутся до следующего «как обычно».

У нее теплые ладони: можно даже глаза не открывать, голоса ее не слышать и все равно понимать — это она. Эмма чувствует ее руки только на своих коленях, а успокаивается сразу вся.

— Даже не посмотришь на меня? — слышится усмешка в голосе, и Эмма открывает глаза, всматривается в ее черты, вглядывается, моргает пару раз. Не улыбается.

Вот: я смотрю на тебя. Сначала мне хватало только этого, Реджина, а теперь не хватает ни взглядов, ни прикосновений, ни встреч тайком раз в две недели в номере, пропахшем старыми картинами и плохим линолеумом. Не хватает твоего дыхания на коже, пальцев твоих на мне и во мне, пока ты ладонью ловишь мой стон, что все равно громче телевизора. Твоих слов не хватает, моих обещаний себе.

— Раздевайся, — встает перед ней Реджина. — Больше сказать тебе все равно нечего. Времени мало, и ты сегодня не в норме. В следующий раз готовься лучше и больше отдыхай.

Эмма будет отсыпаться до вечера: потом доплатит за номер.

— Эмма, отдыхать надо до встречи, а не после. В следующий раз…

— Не будет следующего раза, — разворачивается к ней Эмма, зачем-то прикрывая руками грудь, но вместо ответного раздражения получает улыбку.

— Ну, не надо на себя злиться, — подступает к ней Реджина, подталкивает к кровати, усаживается сверху. — Тихо, — прикладывает ладонь к ее губам. — Тише, — шепчет она.

Звук телевизора прибавляется со временем, и за ним не слышно, как потрескивает пламя, танцуя, разрушая свечу.

Эмма проснется далеко после обеда: липкая, слабая, довольная. Довольная до отвращения, до стыда. Но проснется она, как обычно, одна.

Чем дальше остается гостиница за спиной, тем легче шагается, и если бы ноги ступали четче, а голова соображала быстрее, она бы побежала. Проще всего было бы снять уже наконец-то квартиру, но она обещает себе, что такого больше не повторится. Значит, незачем. Еще проще было бы уехать, плюнуть на все как-нибудь. Прямо по-настоящему уехать из Сторибрука, навсегда, без шуток. Семья, друзья — все они останутся здесь. Видеться можно и по праздникам, необязательно жить вместе. Работа? Да скука смертная эта ее работа, — морщится лицо. До очередного нападения какого-нибудь монстра или пьяных разборок вся ее работа — череда патрулей и офисных бумаг. Да, после всего, что случилось, лучше было бы ей исчезнуть, но каждый раз она врет себе, что остается здесь только ради Генри. Еще один учебный год, и можно будет рвануть.

***

Генри вполне себе взрослый и самостоятельный: может спокойно идти после школы ночевать к друзьям, даже не отпрашиваясь, но заранее предупреждая. «Заранее предупреждая» раньше имело другой смысл, но теперь Реджина воспринимает это иначе. Сейчас оно больше похоже на сюрприз: словно найти спрятанное от самой себя мороженое в углу морозильной камеры. Сладкое, которое запрещено есть. Но очень хочется. Хочется так сильно, что домой она торопится: паркуется возле дома, не в гараже, сумку бросает не глядя. Пальто остается криво висеть и даже не на плечиках.

Придерживая бокал, замешивает свой любимый рецепт. Голова не успевает опьянеть, но Реджина уже чувствует ее присутствие. Тянется за вторым бокалом: ладони потеют, стекло в них становится ненадежным.

— Я такое не пью, ты же знаешь, — останавливает ее голос, и Реджина оборачивается.

Пора бы уже к этому привыкнуть: к этим маленьким преступлениям, к Эмме, стоящей посреди ее кухни, лежащей в ее спальне, пора привыкнуть к этому тайному удовольствию. Но ощущение «сейчас все будет» будоражит ее всегда как заново.

— Только не на кухне, — упирается Реджина руками в стол.

— На кухне, конечно же, — забираются руки по ее бедрам, задирая юбку. Это «конечно же» отдается смешком по шее.

Здесь окна выходят на задний двор: никто ничего не увидит, Реджина. Все, как ты любишь: немного опасности, нарушение запрета, мою настойчивость.

Реджина все равно переносит их в спальню: там удобнее всего. Она тянет Эмму за собой в постель, но та возвышается над ней, сжимая колени.

— Раздвигай, — не спрашивает она. — Только не закрывай глаза, Реджина. Тебе же хочется смотреть.

Реджина смотрит столько, сколько они могут, а могут они долго. Даже когда усталость валит ее, она с ней борется: боится закрыть глаза. Смотрит на Эмму, не отпускает ее.

— Что-то хочешь мне сказать? — спрашивает Эмма не своим голосом.

— Что ты хочешь услышать? — медлит Реджина. Обычно они не разговаривают.

— Зачем ты это делаешь, Реджина?

Вопрос не рождается сейчас, он всегда присутствовал, просто Реджине не хотелось его слышать.

— Ты впервые задаешь мне такие вопросы, — хмурится она.

Ты впервые о таком спрашиваешь, я не понимаю, зачем и откуда такие вопросы. Почему ты вообще спрашиваешь? От таких вопросов неудобно, особенно в собственной постели. И время сейчас неподходящее. Мы только что трахались несколько часов, у меня вообще нет сил на такие размышления.

— Ты хочешь это обсудить. Разве нет? — улыбается ей Эмма, и Реджина тянется к ней. Проводит пальцем по губам, по ямочке на подбородке, по шее до груди. Ловит там ее дыхание и успокаивается вместе с ним.

Останься, Эмма. Просто полежи рядом. Без всяких вопросов останься, — закрываются глаза.

— Ты просишь невозможного. И сама это знаешь.

Реджина еще не уснет, а уже пожалеет, что все случилось. Уже пожалеет, что поддалась искушению, что утро неумолимо близится, и как только она откроет глаза, Эммы не станет.

***

Если правильно выбирать формулировки, то можно и не врать. Например, на вопрос «ты встречаешься с кем-то?» вполне можно ответить, что нет. И ладно еще такое можно услышать от Мэри Маргарет, но вот от Дэвида, — хмыкает Эмма. Как они вообще добрались с ним до этого вопроса?

— Помнишь, меня надо подменить в пятницу? Я беру отгул на весь день, так что вечером надо будет проехаться по проблемным местам.

Дэвид, конечно же, помнит, в календаре отмечено: красным — дни дежурства Эммы, синим — его, а если надо подменить друг друга, то они закрашивают весь квадратик, чтобы в глаза бросалось. Рядом с календарем — список «проблемных» мест для обязательного патрулирования в выходные.

— Помню-помню, — кивает Дэвид. — Не забудь только подписать. Чтобы не было как в прошлый раз.

— Да блин, — бормочет Эмма. Заявление-то она отдала, а вот обратно не получила. Самой придется, значит, вечером забирать.

— А что ты делаешь, предположим, в воскресенье? — старается Дэвид звучать непринужденно, но Эмма ловит осторожность в его интонации. Даже формулировка какая-то не его.

— А чего? — выглядывает она из-за монитора.

— Ну просто, — чрезмерно пожимает Дэвид плечами. — Тут наконец-то ресторан открыли. Тот, японский. Вот. И мы подумали сходить туда.

— Ладно. Хорошо. Идите, — кивает она, понимая, что это еще не конец.

— И тебя тоже зовем, — после паузы.

— Меня? Мы же и так все вместе дома ужинаем, — улыбается она.

— Ресторан же.

— В ресторан? — переспрашивает Эмма насмешливо.

— Ну да.

— Типа как на свидание?

— Ну, наверное.

— А я там что буду делать? — уже открыто посмеивается Эмма.

— Можешь пригласить кого-нибудь, — поспешно прячется Дэвид за монитор. — Если хочешь.

Все и так становится понятно, но лучше задать вопрос напрямую.

— Дэвид, — приподнимается Эмма с места, чтобы видеть его полностью. — Давай, колись. Что за тема?

— Ладно, — выдыхает он. — Мэри Маргарет считает, что ты с кем-то встречаешься, и что это длится уже достаточно долго, чтобы позвать этого кого-то на нормальное свидание. Но она думала, что с ее стороны это будет слишком навязчиво…

— Да не может быть!

— И поэтому она попросила меня. Ну, не прям попросила. Просто предложила.

— Ясно, — усаживается Эмма обратно, продолжая улыбаться. Закидывает ноги на стол. — Так я и думала.

— Ну так что? — выглядывает Дэвид из укрытия.

— Не пойду я никуда. У меня же ночное в субботу. Отоспаться надо.

— Я так и знал, что ты так ответишь, — смеется теперь и Дэвид. А после добавляет с чистым любопытством. — Так ты встречаешься с кем-то?

— Нет, — коротко отвечает Эмма.

Ну надо же, «нормальное свидание», — хмыкает она.

Врать гораздо легче, если сначала убедить во лжи себя. Заключаешь бессрочный договор с самой собой на вранье, потом уже не нужно ни задумываться, ни стыдиться.

— Вчера кто-то заходил? — Генри спрашивает как бы мимолетом, но хитрющие глаза его выдают.

— С чего ты взял? — контролирует Реджина каждый мускул на лице, мысленно перематывает все моменты, которые могли ее выдать.

— Ну, — улыбается Генри. — Просто в раковине было два бокала, я и подумал, что…

— Никого не было, — прерывает его Реджина, старается мягче улыбнуться. Два бокала — это мелочь.

— Ладно. Но если что, я как бы не против…

— «Если что»? — усмехается Реджина.

— …и даже если это Робин…

— «Даже»?! — восклицает Реджина.

— Мам. Ну! Я имею в виду…

— Генри, остановись. Тема закрыта. Обсуждать нечего.

Генри покачивает головой, грустно улыбаясь, и только в этот момент Реджине становится не по себе.

— Я просто хочу, чтобы у тебя все было хорошо, — проговаривает Генри быстро, чтобы Реджина не успела его перебить.

— Все и так хорошо. И кстати, ты составил список потенциальных образовательных учреждений для поступления?

— «Кстати»? Мам, — посмеивается он.

Впереди же еще целый год! Ну ладно, не год, восемь месяцев, но все равно, почти целый учебный год. И он уже подумал. Нет, список еще не составил, но уже много подумал, и Эмма еще пару вариантов подкинула.

— Эмма? — прерывает его Реджина.

— Ты же не против? — замирает Генри на секунду.

— Ты, главное, составь список.

***

Административный корпус неуклюже огромный, и Эмма чувствует себя в нем тоже неуклюжей. Неловко идти по длинным коридорам с высокими закрытыми дверями, особенно понимая, что тут уже почти никого не осталось. Кроме нее. Она точно здесь — свет в окне есть, машина на парковке. Эмма легко может ее себе представить, особенно сейчас: как она сидит за столом, огромным и таким деловым, что-нибудь читает или подписывает. Ее заявление на отгул.

— Реджина? — приоткрывает Эмма двери.

— Ты не записывалась на встречу, — безэмоционально констатирует Реджина очевидное, бросив быстрый взгляд на усаживающуюся напротив Эмму.

— Так твой рабочий день уже закончен, — улыбается Эмма. — Некуда записываться. И я быстро. Отгул. Ты подписала?

— Отгул, на подпись, — перебирает Реджина папки, но находит другую, с планами на ближайшее время. — С тебя требования на технику к зиме, помнишь?

— Да, я сделаю.

— Сроком до пятницы.

— Но у меня отгул в пятницу.

— Пока еще нет. Но если хочешь его, то значит срок к четвергу. Логично же, — приподнимается бровь.

Эмма откидывается, усмехаясь.

— Реджина, до зимы еще чертова туча времени…

— Если не пройдем по сумме и застрянем в торгах, то к зиме уже будет поздно, — только сейчас смотрит на нее Реджина. — Ты еще практикуешь магию?

— Иногда, — не сразу отвечает Эмма. — А что? — затихает она.

— А то, что если мы не успеем обеспечить город к зиме, тебе придется разгребать снег самостоятельно…

Эмма облегченно посмеивается.

— …И если к нам нагрянут твои подруги из Эренделла или объявится какая-нибудь твоя приемная мать и решит тут всех и вся заморозить, то работать тебе придется долго и тщательно.

— Скорее тут все замерзнет от твоего ледяного тона, — проговаривает Эмма в сторону.

— Вот тогда и отработаешь свой отгул, — захлопывает Реджина папку, тянется к другой.

— Так ты подпишешь?

Реджина молча выдергивает листочек из папки, ручка едва касается бумаги, так быстро двигается.

— И отдохни хорошо в свой отгул. Кажется, тебе это не помешает, — протягивает она заявление не глядя.

— Я сама как-нибудь решу, что мне делать со своим временем, — торопливо выскакивают из Эммы слова.

— Эмма, можешь делать со своей жизнью, что тебе захочется, — тихо, но четко произносит Реджина. — Кроме требований на технику. К четвергу.

— Еще что-нибудь? — готовится Эмма вылететь из кабинета, принимая стартовую позицию.

— Да, кое-что еще, — призывает Реджина взглядом остаться ее на подольше. — Генри сказал мне, что ты предложила еще варианты. Для его поступления. Если тебе не будет сложно, добавь в список колонку с коэффициентом безопасности по каждой позиции. Для меня. Пожалуйста.

Эмме хочется запомнить это «пожалуйста» вместе с интонацией, с выражением лица. Мягкость просьбы. Ей это пригодится. Реджина выжидательно молчит.

— Конечно, — выходит Эмма из оцепенения. — Я сделаю.

Какие-то вещи отпечатываются в памяти сразу и надолго из-за яркости образа или постоянных повторов. Какие-то моменты излюблены, сохранены в избранном. А что-то недоступно, и остается только фантазировать. Реджина смотрит на Эмму, пересекающую парк у главного входа в мэрию, и знает, что если закроет глаза, без труда представит ее походку. Сегодня Эмма какая-то вымотанная, уставшая. Может, этот отгул пойдет ей на пользу. Пусть отоспится. Но вот как спит Эмма Свон, Реджина не знает.