Оказывается, «Расёмон» можно было использовать в качестве игрушки-отвлекашки.

      К таким выводам Рюноске пришёл неожиданно для себя, когда, решив использовать свою способность в качестве третьей руки и достать из шкафчика упаковку с овсянкой, вдруг обнаружил, что полуторагодовалая кроха на его руках перестала хныкать и пытаться уползти на пол. Девочка с широкой улыбкой и живым интересом в карих глазах смотрела на «Расёмон» и тянула ручки, явно желая пожмякать это кружащее над ней и выглядящее пушистым нечто. Рюноске откровенно растерялся. С одной стороны, велико было искушение убрать способность подальше от драгоценной дочурки наставника, с другой — «Расёмон» ведь был опасен только в боевом режиме, когда ткань заострялась; при использовании в житейских нуждах он был вполне себе приятным на ощупь.

      Фумико сделала выбор за него.

      Просто опёрлась ладошкой о его грудь и вытянулась, схватив цепкими пальчиками «хвост» способности. Наверное, если бы «Расёмон» был живым и самостоятельно мыслящим, он бы знатно офигел от такой беспардонности, но, к счастью, живым он не был, поэтому Рюноске, убедившись, что никаких случайных порезов у ребёнка не появилось, позволил себе выдохнуть в облегчении. Катастрофа миновала. Он осторожно переместил «Расёмон» ближе к Фумико, при этом постаравшись максимально расслабиться, чтобы ткань наверняка оставалась самой мягкой и безобидной — способность реагировала на настроение — и, пользуясь отвлечением ребёнка, быстро всыпал в кипящую в кастрюле воду чашку овсяных хлопьев. Помешал, разгоняя вмиг образовавшуюся пенку, убавил огонь до минимума и перевёл взгляд на девочку.

      — Эй, не надо это есть. — Максимально осторожно и максимально неуклюже вытащил пожёванный и обслюнявленный клочок «Расёмона» изо рта малышки, подумал и нехотя, едва не скорчив рожу, пояснил: — Бяка.

      Фумико уставилась на него не то с возмущением, не то с огорчённым пониманием, сделала бровки домиком и выпятила нижнюю губу. С нарастающим ужасом Рюноске понял, что вот-вот начнутся слёзы.

      — Эй, всё хорошо, не надо…

      Фумико прислушиваться к его робким попыткам её успокоить не собиралась, и поначалу негромкое хныканье быстро переросло в полноценный рёв. Рюноске сморщился от количества децибел, вторгшихся в его уши, попытался укачать девочку, а когда результата не достиг, решил надавить на авторитет родителя:

      — Я не могу позволить тебе есть «Расёмон», потому что твой папа строго-настрого запретил это, хорошо?

      Это не сработало.

      Скорее всего проблема крылась в том что Фумико была ещё слишком мала чтобы понимать такие сложные конструкции речи, а может просто Накахара-сан слишком баловал дочку, всё ещё находясь под впечатлением от внезапной смерти пусть и не горячо любимой и в некоторой степени даже фиктивной, но беременной вторым ребёнком супруги.

      Госпожа Накахара, о существовании которой Рюноске узнал полтора года назад через несколько дней после рождения Фумико (и то лишь потому, что Исполнитель Озаки Коё уехала в другой город, а наставник очень хотел хоть с кем-то разделить свою радость и «обмыть» ребёнка) скончалась на позапрошлой неделе, неудачно оступившись во время прогулки с малышкой и ударившись виском о бордюр. Прохожие вызвали скорую, та приехала быстро, но спасти женщину не удалось. Рюноске всё ещё содрогался, вспоминая тот спектр эмоций наставника, когда тому позвонили из больницы и сообщили о смерти супруги. Шок, недоверие, злость, а потом нескрываемая боль — всё это выглядело настолько посторонним на обычно сдержанном лице, что он совершенно пропустил момент, когда увязался за, казалось, обезумевшим наставником и очутился в больнице. Вернее, в подвальном её помещении, где располагался морг. Кушетка с телом на ней, заботливо укрытым белой простынёй — вот и всё, что тогда зарегистрировал его мозг. Ну и ещё небольшую выпуклость в районе живота погибшей и какие-то разговоры на заднем плане. А потом кто-то из персонала вывел их на улицу и в руки Накахары-сана сунули захлёбывающуюся криком дочку.

      Плач ребёнка заставил наставника встрепенуться и посмотреть на мир более осмысленным взглядом. Несколько долгих секунд он просто слушал её голос, не предпринимая попыток успокоить, а потом вдруг резко прижал к себе, закрывая от всего мира, зарылся носом в красный комбинезончик с рисунком какого-то мультяшного животного на животе. Несколько раз его плечи дёрнулись, но ни всхлипов, ни каких-либо слов самоутешения (или утешения дочки) Рюноске так и не услышал. Накахара-сан постоял так ещё немного, вскинул голову, бросив взгляд в небо, и снова опустил глаза. А потом деревянным шагом направился к брошенной посреди тротуара машине и скрылся на заднем сидении, вяло хлопнув дверью. Сперва Рюноске думал оставить его наедине с ребёнком и дать возможность погоревать — всё-таки это, наверное, был очень сильный удар, — но потом решил, что лучше отвезти домой, где не будет незнакомцев вокруг и не нужно будет беспокоиться о безопасности: врагов у Исполнителя было достаточно, а в этот момент тот был совершенно уязвим. Ехали они максимально аккуратно, без резких выкручиваний руля и подскакиваний на кочках и лежачих полицейских и, когда автомобиль припарковался у одного из небольших частных домиков, с виду ничем не отличавшегося от соседских, но на деле имеющего более крепкий забор и бронированные окна, наставник среагировал не сразу.

      — Накахара-сан? — Тихо привлёк его внимание Рюноске и, получив в ответ пустой взгляд разноцветных глаз, осторожно кивнул за окно. Случайно сказать или сделать что-то не то не хотелось. Исполнитель посмотрел на свой дом, потупил ещё несколько секунд, а потом зажмурился, резко мотнул головой, будто сбрасывая с себя наваждение, вылез из машины, прижимая к себе уснувшую от слёз и дороги дочку.

      — Спасибо, малыш.

      Обычно Рюноске праведно негодовал на это прозвище — мало того, что он был сантиментов на семь, а то и все десять выше своего наставника, так ещё и по возрасту не сильно отстал, — но в этот раз и правда ощущал себя беспомощным ребёнком. Растерянный, не знающий, как и чем помочь потрясённому учителю, он мог только ходить за ним хвостом и дёргаться от каждого постороннего шороха, готовый устранить любую угрозу. Накахара-сан отпер калитку, прошаркал до дома и вставил ключи в дверь. Оставшаяся нараспашку, та негласно пригласила гостя внутрь, и Рюноске несколько напряжённо переступил порог. Он уже бывал тут, когда госпожу Накахару выписали с малышкой из роддома и наставник пригласил всех сведущих о его маленькой тайне в отведки, но тот раз до этого момента оставался единственным. Он разулся, поставив обувь в отведённый для неё лот, подумал и аккуратно поставил рядом брошенные как попало туфли — Накахара-сан никогда не позволял себе неряшливости, но, наверное, в текущем его состоянии это было нормально — тихо прошёл дальше по коридору. Наставник обнаружился в просторной комнате с детскими обоями и разбросанными игрушками, облокотившимся одной рукой о перила кроватки и механическими движениями проводящим другой по сопящей внутри дочке, словно желал убедиться, что та реальна. Он настолько был непохож на себя привычного. Никогда ещё Рюноске не видел Накахару-сана таким… потерянным.

      — Знаешь, — внезапно заговорил тот, и голос отразился с хрипотцой и как будто сдерживаемым плачем, — я настолько привык к насильственной смерти: от пули, от способности, от пыток в конце концов, что вот такая — нелепая, из-за какой-то дурацкой потери равновесия — кажется чьей-то тупой шуткой. — он замолчал, прикусив губу, отстранённо покачал головой, рвано вздохнул и сглотнул, отчего кадык его дёрнулся, а мышцы горла напряглись. — Ты, наверное, обратил внимание, что она была беременна вторым.

      Рюноске почувствовал как по спине прошёлся холодок. Да, он заметил небольшую выпуклость под белой простынёй, скрывавшей труп, и даже интуитивно догадался, что та означала, но понимание в полной мере пришло только после озвучивания. Накахара-сан лишился не только супруги, но и ребёнка. Ребёнка, которого очень ждал. Рю сглотнул вязкий ком слюны, поджал губы, лихорадочно обдумывая, что ответить. Наверное, следовало сказать нечто вроде «соболезную» или «держитесь», а может даже «по крайней мере, Фумико-тян в порядке», но всё это казалось либо слишком банальным, либо неуместным. Да и действительно прочувствовать боль наставника он не мог хотя бы потому, что никогда не состоял в отношениях и уж тем более не был отцом. Он неловко обхватил себя руками, опустил голову, уставившись в рисунок пушистого цветастого ковра. Что он должен был сказать? Должен ли был вообще что-то говорить? Ответ на не озвученный вопрос пришёл сам собой, когда наставник, поправив одеяльце на дочке, вновь подал тихий голос:

      — Я никогда не думал, что у меня будут дети… — он замолчал, болезненно поморщился, искривив губы, — ребёнок, — исправил сам себя. — Из-за моего прошлого… Из-за ряда событий, случившихся со мной в раннем подростковом возрасте, шансы, что я смогу стать отцом, были менее пяти процентов. Сначала я отказывался верить в это, психовал, а потом смирился: всё-таки какая, блин, семья у главаря мафии? А потом как-то сама собой случилась эта интрижка с Йеной, а потом она заявила, что беременна от меня. Я сразу не поверил. Вот вообще. Она в ответ заявила, что, если я не собираюсь признавать ребёнка, просто избавится от него, и меня как будто по башке чем-то тяжёлым грохнули. А, если это и правда мой? — вот что я тогда подумал. В итоге тихо поженились. А когда малая родилась, когда я её увидел — тут его губы растянулись в невероятно нежной улыбке, и Рюноске почти вылупился на него: да, Накахара-сан не скупился на добрые слова или эмоции, но конкретно эта улыбка была на совершенно другом уровне. — сомнения полностью развеялись. Но я всё равно сделал ДНК-тест, и… да, девяносто девять и девять процентов. Девяносто девять и девять, Рю! У меня действительно родился ребёнок! Я был самым счастливым, не знаю, наверное на всей планете. Даже к Йене какие-то чувства помимо благодарности появляться начали. А потом она забеременела второй раз, и на УЗИ сказали, что скорее всего будет мальчик и… Мда. — Он замолчал, зарылся рукой в волосы, окончательно их растрёпывая, протяжно вздохнул. Пожевал губу, сглотнул и, проведя тыльной стороной ладони по лицу, наконец полностью повернулся. На автомате Рюноске отметил покрасневшие веки. — Ты прости, что вывалил на тебя подробности своей личной жизни, это было лишнее, думаю, но мне позарез нужно было кому-то выговориться, чтобы не поехать рассудком, а ты так кстати оказался рядом.

      Накахара-сан снова протяжно, прерывисто вздохнул, снова отвернулся к кроватке. Неловкая тишина разбивалась методичным тиканьем настенных часов. Рюноске постоял молча ещё несколько минут, прежде чем собрался с духом и сделал шаг вперёд, осторожно коснувшись пальцами плеча наставника.

      — Если я могу помочь вам, хоть чем-то, пожалуйста, просто скажите.

      Ответом ему послужил едва заметный кивок.

      Несмотря на обещание при необходимости обратиться за помощью, Накахара-сан почему-то не спешил с этим, предпочтя самостоятельно разгребать свалившиеся на него проблемы. Босс дал ему двухнедельный отпуск, чтобы прийти в себя после похорон, но уже спустя пять дней Исполнитель Озаки-сан, которая вернулась с Окинавы сразу после получения вестей и почти не отходила от бывшего ученика, настояла на его возвращении на рабочее место. Свою позицию она аргументировала тем, что «Чуя закрылся в себе и подсел на алкоголь», а такое поведение может пагубно сказаться не только на его здоровье и жизни, но и на малышке Фумико. Вначале воспринявший приказ возвращаться к работе в штыки Накахара-сан успокоился после упоминания дочери и вот тогда-то и позвал Рюноске к себе домой, где слегка неловко попросил «периодически сидеть с малой, когда он сам или сестрица Коё не смогут».

      Рюноске, хоть и до ужаса испугался остаться один на один с крохотным, беспомощным человечком, стоически удержал на лице невозмутимость и заверил, что никаких проблем не возникнет. Он сам предложил наставнику помощь, пусть и думал, что та будет связана с какой-либо домашней деятельностью вроде уборки или похода по магазинам, а не, непосредственно, с уходом за младенцем. В конце концов, он всегда мог позвонить и привлечь к помощи сестру, которая, чисто в силу женской интуиции или чего там ещё (материнского инстинкта?) наверняка смогла бы разрешить даже самую сложную проблему. Впрочем, он искренне надеялся, что никаких трудностей не возникнет.

      — Рю, ты ведь понимаешь? — разноцветные глаза наставника смотрели будто бы в душу. — Ты мой ученик и я доверяю тебе самое драгоценное что у меня есть.

      Ох, эти слова и, особенно, этот внимательный, пробирающий взгляд преследовали каждый раз, когда он переступал порог дома Накахары-сана и заходил в детскую. Он не должен был подвести доверие учителя!

      Фумико-тян оказалась истинной дочерью своего отца и ни секунды не сидела на месте как все остальные дети, предпочитая бесконечно исследовать всё, что находилось в её поле зрения. Крохотные ножки носились со скоростью самого страшного тайфуна, а цепкие пальчики ухитрялись тащить в рот всё, что плохо или, наоборот, слишком хорошо лежало. Ну или пакостить другими способами. В первый день своей работы няней Рюноске очень удивился завязанным лентой от торта нижним шкафчикам кухни, а к его концу, когда после готовки забыл связать их обратно, понял назначение этих морских узлов. Все вытащенные кастрюли Фумико разместила перед собой на полу и с невероятно счастливым лицом лупила по ним расписной деревянной ложкой, край которой уже был отколот. Наверное, если бы Накахара-сан жил в общежитии Организации, от стоящего грохота к его квартире сбежались бы все соседи. Рюноске и сам не помнил, как сумел отобрать у малышки её «барабаны» и справиться с вмиг последовавшей истерикой, но, когда Накахара-сан вернулся домой, обнаружил их обоих спящими в обнимку в детской кроватке. Компромат в виде позорного фото бережно хранился не только в телефоне наставника, но и был заботливо переслан Гин и «случайно» избавиться от него не было никакой возможности. Зато Накахара-сан перестал так волноваться и в следующий раз не названивал каждый час в желании убедиться, что его ребёнок дышит и с ним всё в порядке.

      Сегодняшний день был третим по счёту, когда Рюноске пришлось присматривать за малышкой, и всё было вполне приемлемо, пока для Фумико не подошло время послеобеденного сна. Сказка про любопытного бельчонка, отправившегося в далёкие дали соседнего леса в поисках сытных шишек полностью уничтожила всю скопившуюся в юном тельце усталость, и Фумико, стоило Рюноске закрыть книжку и покинуть комнату, принялась штурмовать решётчатую стенку кроватки, намереваясь вернуться на ковёр к своим игрушкам. Он застал её повисшей на ограждении словно обезьянка и едва успел подставить руки, прежде чем крохотное тельце ушиблось о пол.

      — Эй, нельзя так делать! А если бы я не успел?!

      Фумико от его крика съёжилась, втянула голову в плечи, но в карих глазках не появилось ни капли раскаяния. Кажется, девочку совершенно не беспокоило, что она могла упасть и покалечиться. Впрочем, в силу своего возраста вряд ли она вообще это понимала.

      — Давай, ты должна лечь в кроватку, закрыть глазки и поспать, хорошо? — пересилив смешанное со страхом раздражение попытался договориться Рюноске, но был категорично отвергнут.

      — Неть! — малышка качнула головой и для подтверждения своего несогласия шлёпнула его по рукам. — Иглать!

      — Нет, ты уже поиграла, — нахмурился Рюноске, — теперь пора спать.

      — Иглать!

      — Нет, спать.

      — Неть!

      — Да.

      — Иглать!

      — Спать.

      — Кусять хотю!

      Последнее заявление ввело Рюноске в продолжительный ступор, потому как он честно накормил Фумико в установленное Накахарой-саном время и проголодаться за эти сорок минут она никак не могла, потому что старательно съела каждую поднесённую ложку. Детский бунт? Он прищурился.

      — И что же ты хочешь кушать?

      Фумико ненадолго замолчала, задумалась, а потом радостно пискнула «гулт», что, как Рюноске успел выучить означало «йогурт», и заболтала ножками. Он тихо вздохнул. Накахара-сан велел давать ей не более одного стаканчика в день и эту норму девочка уже успешно выполнила, но… Неужели что-то действительно плохое могло случиться, если дать ей немного больше? Рюноске осторожно перехватил дочку наставника поудобнее и пошёл с ней в кухню, где усадил в детский стульчик и достал из холодильника баночку специального детского йогурта. Фумико хватило на две чайные ложки, и дальше она принялась вертеться и хныкать, недовольно дрыгая ножками и пытаясь выбраться. Пришлось взять её на руки.

      — Теперь пойдёшь спать? — снова попытался он, но был вновь встречен яростным сопротивлением.

      — Неть!

      Ну, попытаться стоило. Рюноске закатил глаза, снова вздохнул и залился краской смущения, когда его собственный желудок недовольно заворчал, напоминая, что как бы тоже не прочь получить свою долю питательных веществ. Фумико заёрзала в его руках, когда он попытался дотянуться до верхнего шкафчика с овсяными хлопьями, переключила внимание на «Расёмон», когда он призвал тот на помощь, и решительно расплакалась, когда максимально мягко, но настойчиво вытащил у неё изо рта пожёванный и обслюнявленный клочок способности. Попытки как-то успокоить, отвлечь девочку потерпели полный крах и даже упоминание родителя — хоть это и изначально было глупой идеей — толку не принесло. Пришлось побороть собственное чувство дискомфорта и вновь переместить «Расёмон» над головой малышки, но уставшая, так и не получившая дополнительной порции сна, та успешно вошла в режим капризули и ни в какую не желала успокаиваться. От громкого детского крика начала болеть голова.

      Рюноске кое-как плеснул в тарелку пару ложек овсянки — вышло немного жидковато — перехватил Фумико поудобнее и, подцепив «Расёмоном» тарелку с ложкой, принялся обедать.

      Ор прекратился.

      — М-м-м!

      Фумико потянулась ручками к лентам его способности, и Рюноске на всякий случай отодвинул те подальше и повыше: без дополнительной ложки пищи с ним ничего не станется, а вот нежная детская кожа легко может получить ожог, если на неё обернётся полная тарелка горячей каши.

      К сожалению, малышка не оценила его беспокойство о собственной безопасности.

      — Так, не плакать, — постарался прозвучать уверенно он, когда на детском личике вновь отразилась вся печаль мира. — Бо-бо.

      Использование детского языка каждый раз заставляло внутренности скручиваться от просто колоссального чувства неловкости, но по-другому разговаривать с младенцем было бесполезно — она бы просто не поняла, чего от неё хотят. Фумико с любопытством посмотрела на Рюноске, перевела взгляд на по-прежнему держащий тарелку с ложкой «Расёмон», нахмурилась, видимо, пытаясь понять, как приятная мягкая ткань, с которой играла ранее, может причинить ей «бо-бо», и явно не поверила в озвученную угрозу. Рюноске беспомощно поднял «Расёмон» ещё выше, сопротивляясь дёргающим ленты детским ручкам и отчаянно пытаясь найти нужные слова.

      Фантазия вместе со словарным запасом буксовали.

      А энтузиазм Фумико рос в обратной им пропорциональности.

      От дальнейших бесполезных объяснений с полуторагодовалым ребёнком его спас хлопок входной двери и приглушённое «Я дома!» голосом Накахары-сана. Напряжение ослабило свою хватку на плечах Рюноске. Он позволил себе тихий выдох облегчения, перехватил малышку поудобнее и, так и не убрав ни «Расёмон», ни подхваченные его лентами столовые приборы, направился в коридор. Наставник обнаружился опершимся одной рукой о дверь, другой снимающим ботинки, и впервые с момента трагедии выглядел вполне весёлым, если так можно было про него выразиться.

      — С возвращением, Накахара-сан, — поприветствовал его Рюноске.

      — Папа!

      Фумико радостно заёрзала на руках.

      — Привет, Рю, Фу-тян, — заулыбался тот, поставив обувь в лот и подойдя ближе. Протянув руки, забрал дочку, слегка искривил на Рюноске бровь: — я думал, у вас уже тихий час?

      Вопрос не то чтобы прозвучал с упрёком, но внутри Рюноске тотчас вскинуло голову чувство стыда.

      Он не справился с такой простой задачей.

      — Я пытался её уложить, но она ни в какую не хотела, а потом заявила, что хочет есть и в итоге я скормил ей ещё пару ложек йогурта.

      Вот. Он сказал это. Всю печальную правду.

      Накахара-сан в отличие от ожидания совсем не спешил раздражённо цокать языком и как-то пенять ему на некомпетентность, наоборот, посмотрел откровенно сочувствующе и принялся легонько покачиваться на пятках словно в каком-то замысловатом отточенном движении. Не сразу до Рюноске дошло, что так он укачивал малышку.

      — Так. А ты сам-то вообще ел? — наставник внимательно посмотрел куда-то вверх, за спину Рюноске, и он с запозданием вспомнил, что так и держал над головой ленты «Расёмона», обхватив ими как дополнительными руками тарелку с кашей и ложку. Щёки загорелись неловкостью.

      — Ну, я…

      — Ясно. — ёмко вздохнул и покачал головой Накахара-сан. — А ну, живо пошёл поел, а я пока уложу малу́ю. — он несколько иначе перехватил дочку, отчего та завертела головой и остановила на Рюноске пытливый взгляд, прежде чем вновь расслабиться в руках отца. — Давай, Фу-тян, скажи «пока-пока» братику Рю и пойдём баиньки.

      Эффект от произнесённых слов был подобен вылитому на голову ведру прохладной воды. Братику Рю? Братику?! Рюноске даже если бы старался вряд ли смог скрыть охвативший его шок, но наставник уже переключился на дочку, пытаясь привить ей основы вежливости, так что благополучно не заметил внутреннего коллапса подопечного.

      Рюноске сглотнул вязкий ком слюны.

      Ему следовало сделать как велели и пойти поесть, пока желудок не разразился очередной жалобной трелью, но ноги словно приросли к полу и всё, что он мог делать, это наблюдать. Накахара-сан развернул Фумико лицом к Рюноске, взял её за ручку и сделал несколько лёгких, имитирующих махание движений.

      — Ну же, Фу-тян? Будь хорошей девочкой и скажи братику «пока». Давай.

      — ...Пока, блатик, — наконец пискнула ему малышка и, непонятно чего смутившись, поспешила спрятать лицо в жилетке родителя.

      Накахара-сан тихо засмеялся, легонько похлопал дочку по спинке.

      — Молодец. — а потом повернул голову к Рюноске и посмотрел как-то выжидающе.

      — Эм… Пока-пока… Фу-тян. — скованно буркнул в ответ он, вновь чувствуя жар на щеках. Кажется, теперь он понял реакцию Фумико. Это действительно было странное взаимодействие. Хотя малышка вряд ли оное сознавала.

      Детское прозвище ребёнка наставника на губах оставило странное послевкусие, что, с то и дело барабанящим в мозгу «братик Рю» от него же, составило сильное комбо. Но это было приятно. Как-то тепло и спокойно. Он никогда не называл Фумико по имени, не говоря о ласкательной его форме, предпочитая нейтральное «ребёнок», «малыш» или даже банальное «эй». Имя — что-то слишком ценное, чтобы любой посторонний мог вот так им бросаться, а себя Рюноске никогда не относил к доверенным лицам. То есть, наставник ему доверял, конечно — он прямыми словами это сказал, — но Рюноске всё равно полагал, что присмотр за малышкой не подразумевал какой бы то ни было привязанности, а потому очень старался держать дистанцию.

      А теперь вот «братик Рю» из уст самого Накахары-сана, причём такое лёгкое и непринуждённое, словно само собой разумеющееся. И на неловкое ответное «Фу-тян» наставник лишь одобрительно кивнул, совершенно не возмутившись столь вопиющему панибратству.

      Удовлетворённый их прощанием, Накахара-сан унёс дочку в детскую, и Рюноске, наконец вернув контроль над собственным телом, деревянным шагом прошёл в кухню, по пути едва не задев «Расёмоном» и тарелкой косяк двери, но вовремя спохватившись.

      Обед растянулся на добрых полчаса, и Рюноске давно уже поел и вымыл за собой тарелку, но, не решаясь прерывать уединение отца и дочери, продолжал чинно сидеть за столом, буравя взглядом стену перед собой. Иногда мелькала навязчивая мысль покинуть дом — по логике, в его услугах сегодня больше не нуждались, — но Накахара-сан не сказал, что он может уйти, а ненароком ослушаться его не хотелось, пусть никаких штрафных санкций за своеволие бы и не последовало.

      Погрузившись в раздумья, Рюноске едва не пропустил мягкие шаги по ковру коридора.

      — Надеюсь, ты нормально поел, а не как обычно?

      Рюноске медленно закрыл глаза, усилием воли подавил вздох. Наставник почему-то с самого начала их знакомства и поныне постоянно стремился накормить его, категорически не принимая отрицательные ответы. Методом проб и ошибок Рюноске усвоил, что существовал эдакий минимальный стандарт пищи, который в понимании Накахары-сана пусть и не был совсем приемлем, но и не попадал в категорию «это не еда».

      — Я сварил всмятку ещё пару яиц.

      — Тебе мясо нужно. Но хотя бы и так, — вздохнул наставник, таки принимая его ответ. — Фу-тян сегодня прямо полна энтузиазма, думал, не уложу уже, несмотря на явно слипающиеся глаза. Что вы сегодня такое делали, м?

      — Да ничего… — растерялся Рюноске. — я прочитал ей сказку про любопытную белку и с того момента у неё словно второе дыхание открылось.

      Наставник хлопнул себя ладонью по лицу.

      — Точняк. Я совсем забыл сказать тебе не читать ей приключенческие истории перед сном, а заменить на рисование или что что-то в этом роде. Она вот вроде и мелкая ещё совсем, но такое её «затягивает» и тогда уложить её спать становится квестом повышенной сложности.

      — Она очень похожа на вас, — ляпнул Рюноске уже давно крутящееся в голове, совершенно не подумав, как оно получалось в конкретно этом контексте.

      — Приму как комплимент, хоть я и уверен, что я вовсе не такой капризуля, да и поспать лишний часок точно никогда не откажусь. — немного помолчав, ответил Накахара-сан, и Рюносе поспешно замахал руками:

      — Я вовсе не имел в виду…

      — Расслабься, малыш, — довольно оскалился наставник, явно наслаждаясь произведённым эффектом, — я просто с тобой дурачусь. — А потом его лицо вдруг стало серьёзным и каким-то очень усталым. — Спасибо тебе.

      Рюноске смущённо опустил глаза на стол. Он не считал, что сделал что-то из ряда вон, к тому же, помогал наставнику (а это священный долг для любого ученика!), но, раз Накахара-сан так говорил… Это было очень приятно. Губ коснулась едва заметная, но искренняя улыбка.

      — Пожалуйста.