Императорская мастерская занимала небольшую комнату на верхнем этаже в дальней части дворца. Сюда редко заходила знать, слуги лишь поддерживали помещения в порядке, чтобы они не приходили в заброшенное состояние. Раньше все крыло полностью принадлежало юной Кендре, однако после смерти Императора Викона его повзрослевшая дочь перебралась в основную часть дворца, тогда как ее детские залы оказались в запустении. Единственной комнатой оттуда, которую правительница все еще использовала в личных целях, оставалась мастерская. Маленькое помещение с нетипично низким для дворца потолком на планах при постройке задумывалось как дополнительное хранилище, но когда юная Кендра ультимативно изъявила желание занять именно эту комнату своими поделками, Император тут же приказал переоборудовать подсобку в мастерскую. 

За жизнь Кендра увлекалась самыми разнообразными занятиями, поэтому мастерская с годами заполнилась станками, мольбертами и недоделанными проектами. Императрица вообще не любила доводить рукоделие до конца. Она наслаждалась процессом, актом творения, но редко когда результат ее действительно удовлетворял. И, как в детстве она сбегала в мастерскую от утомительных уроков, так и с возрастом стала сбегать туда же от монарших обязанностей. 

Императрица сидела за гончарным кругом, плавно нажимая ногой на педаль. Руки окружали влажную глину, придавая ей форму конуса, затем большие пальцы медленно погрузились в центр, создавая углубление. Одно неловкое движение — и глина потеряла симметрию, конус наклонился.

— Ну вот, опять не получилось, — Кендра грустно убрала руки и остановила круг.

Напротив Императрицы сидела Шелла — круглолицая женщина с пышными рыжими волосами и такой же пышной фигурой. Ее мягкие руки, тоже в глине, нежно обняли кисти Кендры.

— Не останавливайся, все еще можно поправить, — Шелла кивнула, чтобы Кендра продолжила вращать круг, и, управляя движениями Императрицы, вернула будущей вазе симметричный вид. Монархиня быстро подхватила суть и взялась за работу уже самостоятельно. — Вот так, правильно, продолжай…

Кендра медленно и осторожно формировала глину, пока Шелла наблюдала за ней. Какое-то время работа проходила беззвучно: Императрица сосредоточено творила, а наставница молча поправляла ее. Но, когда последняя убедилась в том, что Кендра поймала правильный темп, первой решила нарушить творческую тишину:

— Ты не отправляла отряды на поиски Серафины?

— Отправляла, но все без толку. Ее слуги делу не помогают. Если бы я не знала герцогский дом так хорошо, предположила бы, что это они повинны в ее исчезновении, — Императрица не отрывала взгляда от своих рук. Голос звучал размеренно и спокойно, даже безучастно. Такими же интонациями простые люди обычно обсуждают погоду.

— Она не могла сама сбежать?

— Не думаю. Серафина слишком глупа и приземлена, чтобы куда-то бежать. В Империи у нее есть все, о чем она может мечтать, а большего ей и не надо, — в этот момент глина снова скривилась, Кендра не рассчитала давление пальцами. Шелла, не прерывая правильницу лишними репликами, снова взялась исправлять ошибку, пока та продолжила речь. — Полагаю, кто-то украл Алькир из ее хранилища, а она решила незаметно от меня самостоятельно его вернуть. Это могло бы объяснить, почему слуги держат язык за зубами – не хотят порочить честь хозяйки.

— Ты не очень высокого мнения о своем Первом Мече.

— Отнюдь. Я высоко ценю ее боевой талант, но уметь махать мечом можно и без заметных интеллектуальных способностей.

— Твой отец такой подход не одобрил бы.

— Мой отец многое в моей политике не одобрил бы. Но я уже не ребенок, чтобы искать его одобрения.

Шелла покачала головой и плеснула немного воды на гончарную работу Кендры. Она хотела что-то ответить, но тут в помещении раздался шум. В мастерскую с грохотом ввалилось двое воинов. Один в имперской форме — дворцовый страж — второй в крестьянской одежде и бинтах, опирающийся на две деревянные трости.

— Руфус Штайн, капитан стражи герцогского дома Рашинд, — имперский страж представил воина в бинтах, который почтительно поклонился и неловко попытался отдать честь, но быстро понял, что лишится равновесия, если перестанет опираться на костыль.

— Вольно, молодой человек. Надеюсь, у вас достаточно веская причина, чтобы отвлекать Императрицу от ее досуга, — Кендра остановила гончарный круг и, вытерев руки о лежащее рядом полотенце, обернулась к посетителям. 

Руфус закашлялся. Держался он неуверенно, но Императрица связывала это в равной степени как с его травмами, так и с трепетом перед высшей властью. Выдохнув, воин заговорил. Вернее, как подумала Кендра, замямлил.

— Ваше Величество, мне кажется, я не уверен, э-э-э, только предполагаю, но, возможно, я знаю, куда исчезла госпожа Рашинд. Мне сообщили, что я был без сознания несколько недель, а тут, понимаете, мне доложили, что Ее Светлость все еще не вернулась…

Руфус бубнил себе под нос, торопливо и не очень складно, прыгал с мысли на мысль, разбавлял речь бессчетным количеством несущественных конструкций. Однако Императрица, перебарывая внутреннее раздражение, смогла вычленить из этого потока сознания главную мысль. Руфус подтвердил ее предположение об исчезновении священного меча, а также рассказал о вечерней встрече в лесу, в ходе которой Серафину, по его словам, похитили.

— …Там были маги, понимаете! Настоящие маги, которые не жрецы, они использовали какие-то… э-э-э, я, честно говоря, вообще ничего о магии не знаю, мне и не положено, я не знаю, что они использовали, но это точно были маги. Они убили весь наш отряд и похитили госпожу… — Императрица внимала словам воина внимательно, заставляя себя обращать внимание на любые существенные детали. — …Ваше Величество, простите мне мою дерзость, но, я думаю, что Вам следует отправить поисковые отряды в район…

— Спасибо, Руфус, — Кендра прервала его на полуслове. — Спасибо за честность, я приму твои слова во внимание. А теперь прошу оставить меня. Ступайте прочь. Да хранит вас свет Империи!

Руфус приоткрыл рот, чтобы возразить, но вспомнив, с кем разговаривает, лишь поклонился. Едва удерживаясь на ногах, не без помощи императорского стража, он вышел из мастерской. Деревянная дверь с шумом закрылась за мужчинами и Императрица снова осталась наедине с Шеллой, которая продолжила разговор.

— Теперь ты отправишь поисковый отряд? 

— Если там действительно были маги, то Серафина, вероятно, уже покинула мир живых. Впрочем Алькир, конечно, все равно придется искать, — Кендра нахмурилась и взялась за переносицу.

— Не рано ли ты ее хоронишь?

— Серафина великолепная воительница, но даже ее сила не сравнится с магической. 

— В таком случае, не хочешь сообщить ее матери?

— Вестре?

Шелла кивнула.

— Нет нужды. Она не справляется о дочери уже много лет, не думаю, что ей есть дело до ее смерти, — Кендра задумчиво смотрелась в кусок глины под руками. — Когда мы закончим с вазой, подготовь список лучших фехтовальщиков Империи. Свежие турнирные сводки. Полагаю, через еще пару недель безуспешных “поисков” придется назначать нового Первого Меча.

Шелла спокойно улыбнулась, слушая Императрицу и послушно кивнула на ее просьбу. Гончарный круг продолжал равномерное вращение, а императорские руки, не дрогнув, создавали замысловатую глиняную форму.

* * *

Герцогиня Рашинд очнулась от кошмара резко, словно и вовсе не спала до этого. Отчаянный крик застрял в горле. Сновидение казалось таким реальным и осязаемым, что несколько мгновений Серафина все еще ощущала себя крысой. Открыв глаза, пленница увидела перед собой очередной балахон. 

— Хорошо, что ты проснулась, — из-под капюшона раздался женский, лишенный интонаций голос. — Жертве не должно умирать раньше воли Богини.

Серафина медленно возвращалась в сознание. В этом посещении она ощутила что-то необычное. Балахон впервые пришел без еды. Иногда они приходили, чтобы забирать подносы, но не задерживались с ней долго и уж тем более не подходили близко. В этот раз нечто было по-другому.

— Если вы хотите, чтобы я умерла позже, то стоило принести мне еды, — слова царапали сухое горло герцогини и она болезненно закашлялась после произнесенной реплики.

— В этом нет необходимости. Богиня уже изъявила свою волю.

Балахонша шагнула к Серафине и, сняв с пояса связку ключей, начала открывать тяжелые замки на кандалах. Герцогиня молча наблюдала за ее действиями, пытаясь оценить свои шансы на побег. Женщина под балахоном казалась хрупкой, но внешность бывает обманчива, не хотелось рассчитывать только на слабость противницы. Но другого шанса на спасение могло не представиться. Пока замки открывались, Серафина выжидала.

К ее удивлению, вскоре руки и ноги освободились. Оковы с грохотом упали на каменный пол, а за ними на колени рухнула и Серафина. Земля тянула к себе, манила, как манят мягкие перины уставшего путника, но герцогиня, не спешила поддаваться влечению истощения, сопротивлялась соблазну. Из кандалов на ней остался только железный ошейник, цепь от которого балахонша не выпускала из рук. Сейчас!

Серафина резко поднялась на ноги и, схватившись за цепь, потянула ту на себя, чтобы сбить сектантку с ног. Женщина действительно пошатнулась, больше от неожиданности. Тут же герцогиня свободной рукой нанесла удар кулаком в живот. Сектантка согнулась пополам, выпустив цепь из рук.

“Извини, крошка, ничего личного,” — подумала герцогиня. Решив, что соперница временно обезврежена, Серафина потянулась за связкой ключей у нее на поясе, но женщина быстро оклемалась и так же занесла кулак для удара. Вместо торса он остановился в ладони пленницы.

— А ты не такая хрупкая, да? — Серафина крепко сжала кулак балахонши, не давая ей вырваться. — А я ведь хотела по-хорошему.

Серафина ударила противницу коленом под дых. Женщина размякла от остановки дыхания. Герцогиня выпрямила ладонь. Точный удар ребром по сонной артерии. Балахонша не успела восстановить дыхание, как тут же рухнула на землю без сознания.

На секунду Серафина замерла. Она посмотрела на лежащее тело со смятением. Еле заметный бугорок груди приподнимался и опускался — женщина еще была жива. Это успокоило Серафину, и она присела перед поверженной на колени, в надежде найти под балахоном что-то полезное. Адреналин отступил, поэтому, как только изменилось положение тела, невыносимое головокружение и тошнота обрушились на герцогиню. Сдерживая порыв рвоты, она сосредоточилась на обыске.

Кроме связки ключей, под одеждой не нашлось решительно ничего полезного. Если быть совсем точной, то не нашлось вообще ничего, кроме нижних рубашек. “Неужели эти сектантки ходят безоружными?” — пронеслось в голове Серафины, прежде, чем она услышала шаги.

— Вы уверены, что еще не слишком рано? — из коридора послышался хрипловатый женский голос.

— Ты сомневаешься в знаках Богини? — ответил мужчина. Голоса стремительно приближались к камере Серафины.

Отвлекшись от разговора неизвестных, герцогиня быстро сняла балахон и связку ключей с поверженной женщины и накинула на себя одеяние. Оглянув камеру, Серафина подняла тяжелую цепь с кандалами, приготовившись в случае чего использовать ее как оружие. Герцогиня почувствовала, как силы покидают тело, но она верила, что еще не время сдаваться.

Несколько мгновений показались Серафине вечностью. Но вот, перед камерой остановилось трое. Двое мужчин и одна женщина, все одетые как служители официальной имперской церкви Богини Эклиатры, за исключением цвета одеяния — настоящие жрецы носили белые рясы, тисненные золотом, эти же облачились в красные, но с теми же золотыми орнаментами. Головы мужчины и женщины покрывала седина — выдавался почтенный возраст. Длинная борода старика волочилась по полу. Третий из них выглядел значительно моложе, однако это не прибавляло ему красоты. Горбатый и лысый, он шел в развалку, опережая своих старших товарищей, и непрерывно улыбался. Жрецы сперва переглянулись между собой, затем посмотрели на освободившуюся пленницу. Герцогиня крепче сжала цепи, не спеша с резкими движениями. Тело сектантки в одних нижних рубахах все еще без сознания лежало на полу камеры. Дверь в клетку осталась приоткрыта.

— Так-так-так, — жрица оценивающе огляделась и улыбнулась. — А я говорила, что прошло еще слишком мало времени. У нашей герцогини еще остались силы к сопротивлению…

— Раз уж вы знаете, кто я, вам лучше отпустить меня по-хорошему, — Серафина бросила полный злобы взгляд на жрицу, которая, судя по виду, обращала мало внимания на пленницу.

— Хьюго, разберись с ней, она много болтает, — жрица махнула рукой и отошла к противоположной от камеры стене, рядом с ней встал второй старик.

Ничего не сказав, горбатый распахнул дверь клетки и двинулся к Серафине. Кривая улыбка не спадала с его перекошенного лица. Герцогиня услышала, как он начал бормотать что-то неразборчивое себе под нос и тут же раскрутила цепь, чтобы ударить его, но руки перестали слушаться. Она ощутила как что-то незримое схватило ее и не давало пошевелиться. Серафина яростно уставилась на жреца и тут они встретились взглядами. Герцогиня увидела перед собой бесконечно черные, полные безумия глаза.

Из этих троих Хьюго был, пожалуй, самым пугающим. Весь непропорциональный и уродливый, он пугал одним своим странноватым видом. На несимметричном лице красовались большие фурункулы и бородавки, а сквозь широкую улыбку виднелись торчащие в разные стороны загноившиеся зубы.

В момент, когда их с Серафиной взгляды встретились, герцогиню словно поразила молния. Она погружалась вглубь этих сумасшедших глаз. Тонула в бездне его черных зрачков, будто пройдя через дверь в иной мир, в чужое сознание, чужую душу. И тут вспыхнул свет, ослепивший ее. Секунду назад она стояла в подземной камере, а теперь видела вокруг совершенно иное пространство. Она стояла в центре так знакомого ей бального зала императорского дворца. Все выглядело так же, как она помнила. Душу вдруг охватила светлая ностальгия. Эти стены, несмотря на осознание образа как видения, навевали воспоминания, и она не могла не погрузиться в чувство теплой тоски. Но вдруг перед ней зародилось пламя. За секунду зал оказался объят пожаром. Деревянные балки падали с потолка, изящные витражи со звоном разбивались один за другим, а вместо родного тепла герцогиню обдавал испепеляющий жар. Из-за стен слышались крики людей, но, оборачиваясь, она никого не могла увидеть. Все вокруг разрушалось.

Наваждение закончилось так же внезапно, как и началось. Серафина отвела взгляд и снова увидела прежнюю камеру. Хьюго все еще стоял напротив и смотрел прямо на нее.

— Что-то случилось, Хьюго? — жрица нетерпеливо посматривала из коридора на происходящее в камере.

— Все в порядке, Мадлен, — Хьюго многозначительно повел бровью, глядя на Серафину. На его лице промелькнуло замешательство, но скоро оно скрылось за жуткой улыбкой. Он коснулся средним пальцем ее лба. Как только это произошло, герцогиня безвольно рухнула на землю. Она оставалась в сознании, но не могла пошевелиться, слушались только зрачки и Серафина не могла сделать ничего, кроме как озираться. — Вы позвали кого-нибудь из паствы? Я не собираюсь снова тащить ее!

“Снова?” — озадаченно подумала Серафина, но от раздумий ее оторвала оживленная перепалка между жрецами, в результате которой Хьюго с ворчанием и недовольством взвалил парализованное тело Серафины себе на горб и вышел из клетки, следуя за коллегами. 

Герцогине не слишком нравилось висеть на чьем-то плече как мешок картошки, но за неимением выбора она радовалась хотя бы тому, что сознание оставалось при ней. В таком положении она могла спокойно размышлять. Странное видение в глазах Хьюго не давало ей покоя. На душе скребло — она точно упускает что-то важное.

Пока парализованную герцогиню несли через подземный коридор, она со всем вниманием рассматривала окружение и своих пленителей. Жрица шла впереди, и Серафина не могла ее разглядеть, но хорошо слышала цокот ее каблуков. Мадлен ступала уверенно, и, по поведению ранее, герцогине показалось, что та здесь главная. Несмотря на это, она выглядела несколько младше второго жреца. Старик перекинул свою белую от седины бороду через плечо, и Серафина видела, как раскачивается ее белый кончик. Он явно не любитель ходить к цирюльнику. Рассмотреть Хьюго по очевидным причинам оказалось невозможно, впрочем, делать этого герцогине не слишком хотелось.

Разглядывать сопровождающих Серафине вскоре надоело, да и положение тому не способствовало. Поэтому она стала всматриваться в стены подземелья. И чем дальше ее несли, тем явственнее она испытывала дежавю. Слишком стены и пол были похожи на те, которые она видела, будучи крысой во сне. Те же щели и трещины, те же капли, стекающие со стен... Все это такие мелочи, что Серафина не могла представить, чтобы ее мозг смог так точно воссоздать пространство, в котором она никогда осознанно не находилась. Возможно, сюда ее несли в таком же парализованном состоянии, просто после пробуждения все забылось? Это объяснение казалось Серафине логичным, но ее не покидало беспокойство. А может, вообще все происходящее с ней всего лишь сон и вот-вот она проснется в герцогской постели, сытая и здоровая, с красивой дамой на перинах рядом? Но она не просыпалась, а коридор продолжался. Все больше и больше он напоминал ей картинку из сна, и все больше ее пробирала дрожь.

Вскоре жрецы добрались до лестницы наверх. Чем выше они шли, тем сильнее Серафина сомневалась в том, что крыса была только сном. Но это же невозможно. И вот герцогиню проносят через дубовую дверь, ту самую дверь, через которую юркнула крыса в кошмаре. И помещение за ней оказалось тем же самым. Тот же паркет, тот же свет из окон… Серафине хотелось радоваться чистому небу и солнечному свету, но вместо этого ее затрясло и начало подташнивать. Не могло быть, чтобы крыса ей не приснилась. Если же то, о чем Серафина пыталась не думать, было правдой, это означало, что она как-то смогла использовать магию. Ее ведь не смогут судить за то, что магические силы были применены случайно? И может ли видение из камеры быть с этим связано?

В течение следующих нескольких мгновений Серафина обнаружила ответы на некоторые свои вопросы. Процессия, пройдя по коридору особняка, повернула в одно из помещений. И тут перед взглядом Серафины возник трупик раздавленной крысы. Тельце лежало ровно на том месте, где оборвался страшный сон герцогини.  Тошнота снова подступила к горлу. Голодовка сложилась с душевными переживаниями и напряжением и, будучи неспособной контролировать свое тело, герцогиня ощутила, что ее вот-вот вырвет.

Содержимое желудка покинуло тело Серафины вместе с сознанием. 

* * *

Герцогиня очнулась. На этот раз ее подвесили на кресте посреди большого темного помещения. Когда взгляд прояснился, Серафина смогла рассмотреть комнату получше. Ее окружало десятки маленьких свечей, дававших тусклый свет, а под ними раскинулся начертанный мелом рунический круг. Напротив Серафины стояло подобие алтаря, вырезанного из камня. По размерам помещения герцогиня предположила, что это бывший бальный зал для больших приемов, который имелся в поместье каждого первого зажиточного аристократа. Бывший, потому что очевидно давно не использовался по назначению. Широкие окна были занавешены плотными красными шторами, через которые едва пробивался дневной свет.

“Здесь явно будет меньше крыс, чем внизу…” — пришло в голову Серафине, когда она вспомнила об обстоятельствах, при которых потеряла сознание. Возможно, это лишь совпадение. Но герцогине не верилось в эту гипотезу. Она уверилась в том, что смогла использовать магию переселения. Магия, магия… она под запретом в Империи для всех, кто не имеет церковного сана, если Императрица об этом прознает, то Серафина лишиться и титула, и звания. Но Ее Величеству ведь не обязательно рассказывать правду? Герцогиня с тяжестью на сердце опустила голову и задумалась. Нарушить закон Империи, а впридачу еще и соврать Императрице — что за постыдные мысли лезут к ней в голову?

В одном Серафина оставалась уверена: нужно срочно придумывать план побега. Ее бы не перевели в другую камеру просто так, а нынешнее положение не предполагало, что ее оставят в живых. Думать было не слишком приятно, голова кружилась и гудела, но Серафина пыталась осмыслить происходящее. В ее распоряжении магия — надо всего лишь понять, как она работает и дело в шляпе! Только вот есть одна проблема — Серафина не знала о магии решительно ничего.

Не успела герцогиня отчаяться, как дверь в помещение, где ее держали широко отворилась и внутрь вошла уже знакомая троица жрецов. Как только они ступили в помещение, его тут же озарил солнечный свет, все шторы в раз распахнулись и Серафина сощурилась от яркого солнца. Сейчас первым с ней заговорил длиннобородый:

— Не ожидали, что могучего Первого Меча Империи стошнит при виде дохлой крысы.

— А я не ожидала, что кто-то, осведомленный о моих званиях, решится обращаться со мной как с мешком зерна, — Серафина все еще не могла говорить в полный голос и звучала разбито, но мысль о магии и новых возможностях придавала ей сил.

— Лучшего отношения ты не заслуживаешь, — к разговору подключилась Мадлен. — Хьюго, разведи камин.

Хьюго успел сменить испачканную одежду. Вместо красного облачения жреца он надел черный балахон, такой же, как у прочих прислужников. Без золотых украшений в такой простой одежде он стал выглядеть еще уродливее. На слова жрицы Хьюго кивнул и развалистым шагом поковылял к камину, недалеко от места, где подвесили Серафину. Краем глаза она следила за его действиями.

— Сколько вы тут уже меня держите? Неделю? Две? — Серафина в очередной раз стала кашлять. — Надеюсь, вы понимаете, что имперские поисковые отряды уже прочесывают каждый закуток Империи для моего спасения. Вы совершили большую ошибку, выбрав жертвой своих странных ритуалов меня.

— Не стоит так волноваться за нашу безопасность, — жрица широко улыбнулась и кивнула Хьюго, который закончил разводить огонь. — Твой прах будет развеян, а следы пребывания здесь уничтожены раньше, чем имперские служащие сюда доберутся. Если доберутся. С чего ты так уверена, что твоей Императрице есть до тебя дело?

Серафину возмущало такое неуважение, но сил отвечать оставалось все меньше. Надежда на спасение от Императрицы, на магию, да хоть на великую случайность, заставляла герцогиню не сдаваться, но когда надежды слишком долго не оправдываются, им тоже приходит конец.

Пока Мадлен разговаривала, старший жрец подошел к разведенному камину и начал перебирать, как изначально предположила Серафина, кочерги, стоявшие в железной подставке возле огня. Очень скоро герцогиня поняла, что из подставки жрец достает не кочергу, а длинное тавро с неизвестным руническим символом на рабочей части. По коже Серафины пробежали мурашки.

— Жертву должно принести в ближайшее полнолуние, — жрица продолжила речь, — Луна и Солнце есть глаза нашей всемогущей Богини. Когда она смотрит на нас через Солнце, она благословляет праведников, а через Луну — карает грешников. Когда же ее судный взор распахнут, мы обязаны пролить грешную кровь, чтобы избежать кары для всего света. Твоя жертва не будет напрасной, она искупит чужие грехи и умилостивит Богиню.

— Империя должна быть благодарна за то, что мы делаем. Если бы мы не проливали кровь во имя Луны, весь мир давно погряз во мраке, — скрипучий голос подал Хьюго. Его интонация звучала так же зловеще, как он сам выглядел.

— Императрица не одобрит того, что у вас здесь творится… — Серафина старалась не подавать вида, но внутри у нее все заледенело, происходящее испугало ее еще больше, чем когда она сидела в сырой темнице.

— Императрица сама рано или поздно окажется на нашем одре, — отвечала жрица. — Она – главная грешница Империи. И, если нам так легко удалось заполучить ее Первый Меч, то до нее мы доберемся уже совсем скоро. Ее кровь очистит грехи всего человечества!

Серафину укола совесть. Культисты творили и говорили безумства, но в чем-то проклятая жрица была права. Самоуверенность погубила герцогиню, в этом не было сомнений. Но сейчас не время для самобичевания. Пока женщины вели разговор, седой жрец держал тавро над пламенем камина.

Воцарилась тишина. Серафина не нашлась что ответить, она лишь продолжала мысленные попытки использовать ту силу, которую, как она думала, обрела, но попытки оказывались тщетными. Сердце герцогини бешено колотилось, глаза то и дело косились на старика у камина, пот копился в порах.

— Во имя Эклиатры, — Мадлен подняла руки перед собой. Хьюго сделал похожий жест, но начал хромать к Серафине. Один его вид вызывал у нее омерзение. — Хьюго!

Жрец отозвался кивком и, протянув руку, принял тавро из рук старшего товарища. Серафина понимала, что должно произойти и от этого напряжение внутри только росло. Сердцебиение отдавалась в голове как колокольный звон, заглушая все остальные звуки. Она не могла сосредоточиться на происходящем. Ей хотелось что-то съязвить на слова жрицы, но язык не слушался.

Внезапно горящая боль разлилась по венам. Кровь будто вскипела в жилах, собираясь вокруг конкретного места. Раскаленный металл соприкоснулся с телом в районе левой лопатки. Серафина чувствовала, как кожа отмирает. Инстинктивно хотелось отстраниться, но цепи сковывали слишком крепко. Хьюго держал тавро без надобности долго, что от кожи начал идти дым, а рана покрылась черной гарью. 

Серафина закричала. Во рту появился солоноватый вкус крови — от боли она прикусила язык. Рана горела, но как только тавро отстранилось от кожи, пораженное место тут же заледенело. Хотя тонкие полоски дыма еще какое-то время змеями поднимались в воздух от свежего клейма. Серафине показалось, что раскаленный металл добрался до самой кости.

— Жертва обозначена, — женщина довольно улыбнулась, когда Хьюго отставил все еще раскаленное клеймо в сторону. — На сегодня нам пора.

— Уходите без меня! — Хьюго стукнул тавром по каменной кладке камина. — Я хочу еще развлечься! — раздался раскатистый смех, от которого Серафине стало еще холоднее.

— Не убей ее раньше срока, — жрица недовольно фыркнула, но не стала больше ничего говорить. Прихватив второго жреца под руку, они вышли из помещения, оставив Серафину наедине с горбатым безумцем.

Дождавшись, когда двое выйдут, Хьюго недовольно закряхтел. Боль мешала Серафине размышлять о том, что может произойти, поэтому, прикрыв глаза и опустив голову, она сквозь зубы процедила:

— Будешь и дальше меня пытать?

К ее удивлению, вместо ответа она услышала звон металлической кочерги, грубо вернувшейся на свое место в подставке. Хьюго сделал пару шагов от Серафины и, обернувшись к ней, снял капюшон.

Герцогиня не поверила глазам. Снимая капюшон, Хьюго вдруг внезапно выпрямился, словно кусок ткани уравновесил его. Всего один шаг и на глазах герцогини горбатый уродец встал в полный рост. Фурункулы и бородавки куда-то исчезли, а неспадающая широкая улыбка засияла белизной. Он не стал красив, и определенно не стал другим человеком, но враз лишился того, что принято называть уродствами.

— Если собираешься бежать, то сегодня – самое время, — голос его изменился, Хьюго больше не скрипел, говорил ровно и спокойно, низким, обволакивающим тембром. — Твоя жертва будет принесена сегодня в полночь. Сейчас середина дня, так что если хочешь жить, то поспеши что-нибудь придумать.

— Что ты… — Серафина едва смогла выдавить из себя слова. Мало ей было физической боли, так еще и на глазах происходит что-то мало объяснимое.

— Я не собираюсь помогать тебе, лишь предостерегаю, — Хьюго скрестил руки на груди. — Если не сбежишь в течение ближайших часов, то можешь уже выбирать место, где мы развеем твой прах.

— Зачем ты говоришь мне все это? — Серафина исподлобья глянула на жреца.

— Я лишь исполняю волю Богини, — Хьюго сделал безупречный глубокий реверанс. — И не тычь в меня своими зыркалами! — жрец грубо махнул подолом балахона, избегая взгляда пленницы. — Мадлен и Робертус. — Хьюго кивнул в сторону двери, из которой вышли два других жреца. — Запомни эти имена, когда будешь рассказывать Императрице о подлостях, совершенных здесь. Если, конечно, выберешься.

— Почему ты избегаешь моего взгляда? — Серафина с трудом подняла голову и внимательно посмотрела на Хьюго, который упорно отводил взгляд.

Хьюго вдруг замолчал и замер. Он пару секунд ничего не говорил, пока неожиданно не залился тихим смехом.

— Ох, раз ты не понимаешь, то плохи дела твои, девочка, — Хьюго широко улыбнулся. — Но у меня есть для тебя предложение.

— С чего мне тебе верить?

— Ну, там всякие рыцарские чести и добродетели, слышала о таких? “Да прости врага твоего…” — Хьюго сделал голос нарочито пафосным, как бы пародируя интонации карикатурных рыцарей.

Серафина молча нахмурилась.

— Ладно, ладно, — Хьюго выдохнул. — Деловое предложение: глаза в обмен на свободу, как тебе?

— Глаза?

— Я вырежу твои глазные яблоки, но в ответ освобожу тебя от кандалов, — Хьюго развел руками, словно говорил о чем-то совершенно будничном.

Серафина задумалась на несколько секунд. Он мог бы и без разрешения лишить ее зрения, к чему этот театр? Да и какой толк от свободы, если слепой она вряд ли выберется из этого поместья. Маловероятно, что Хьюго решит проводить ее за ручку до выхода. Серафине хотелось что-то съязвить, но вместо ответа она накопила во рту побольше слюны и наградила Хьюго смачным плевком. Жрец немного отступил, от чего слюна вместо лица приземлилась в район воротника.

 — Видимо, это означает “нет”, — Хьюго брезгливо отряхнул балахон и скривился в гримасе. — Нравится же тебе пачкать мою одежду. Твой выбор. Счастливо оставаться!

Не дожидаясь ответа Серафины, он махнул рукой и развернулся к выходу. Накинув капюшон, Хьюго снова обрел горб и все прежние особенности. Герцогиня обескуражено глянула ему вслед, не понимая, это ей почудилось или случилось взаправду. Что это, медведь его подери, было?

Серафина осталась в одиночестве. Озадаченная, смущенная и полная сомнений. Она обреченно осматривала свою новую тюрьму. С пробуждения у нее не было на это времени. А сейчас пришло осознание, что возможно, эти стены будут последним, что она увидит в своей жизни. Сердце Серафины укорительно сжалось. Можно ли придумать более недостойный конец для Первого Меча великой Империи? Она напрягла все мышцы и попыталась разорвать сковывающие ее цепи, но те лишь равнодушно звякнули, не думая об ослаблении хватки. Герцогиня застонала. Усталость и отчаяние охватили ее разум. 

Внезапные перемены и предложение Хьюго заставили Серафину погрузиться вглубь своего сознания. Возможно, она лишила себя последнего шанса на побег, а возможно, наконец-то нашла ключ к разгадке новой магической силы. Хьюго хотел лишить ее глаз. Кроме того, именно, когда она встретилась с ним взглядом, Серафина увидела то странное видение горящего дворца. Значит ли это, что она может использовать магию глазами? Переселение в крысу не очень попадало в эту теорию, но герцогиня допускала, что могла спросонья не заметить, как пересеклась взглядом с подвальной крысой. Что ж, теория есть, оставалось надеяться, что еще представится случай ее подтвердить. Впрочем, даже эти надежды не успокаивали Серафину.

Свободная магия все еще оставалась под запретом в Империи. Кедра много рассуждала об опасности использования магической силы, о нерациональности и бесполезности магии для простых людей. Постигать магические тайны дозволялось лишь жрецам Богини. Использование ими магии обосновывалось крайней необходимостью — лишь с помощью нее они могли общаться с Эклиатрой и передавать ее волю людям. Никакого голоса Богини Серафина пока не слышала, но зато слышала собственные мысли, недостойные представительницы имперской знати.

Использовать магию ради спасения собственной жизни — лишить себя чести, и как рыцарицы, и как герцогини. Конечно, если об этом никто не узнает, мучать это будет исключительно герцогскую совесть, но кто знает какие еще последствия могут быть у использования чародейства. Мать Серафины ведь тоже наверняка думала, что магия безопасна.

Герцогиня мало что помнила о своей матери — Вестре Рашинд. Беззаботное детство в родном герцогстве осталось глубоко на задворках памяти, даже лицо Вестры испарилось из воспоминаний, герцогиня знала только ее имя. Когда Серафине исполнилось семь, ее мать вдруг исчезла. Спустя несколько недель Императрица забрала юную наследницу герцогства Рашинд во дворец, пожаловала ей титул, городское поместье и занялась обучением и воспитанием. Несколько лет учителя и сама Императрица вопросы про Вестру игнорировали, пока на двенадцатилетие Серафины ей не рассказали о произошедшем. Мать ее дескать имела пристрастие к магии, но, поскольку магия увлечение не просто так запрещенное — страшное и очень опасное, — бывшая герцогиня просто не справилась с очередным заклинанием и покинула мир живых. Серафину эта история безусловно напугала, и она зареклась никогда магией не промышлять. Да и зачем — думала она, — в конце концов, от магии никакой пользы – только вред.

Только подобные убеждения порой оказываются ошибочными. И вот, спустя больше десятка лет, Серафина оказалась перед выбором, который, как она считала, никогда перед ней не встанет. Магия могла ее убить — как именно, герцогиня не понимала, но точно знала, что могла. Но магия убьет ее с каким-то шансом, тогда как сектанты действуют наверняка.

Но кроме вопроса о магии, был еще один, о котором Сераифне стоило беспокоиться. Где сейчас Алькир? Если использование магии можно скрыть, то вот потеря священного меча — грех чуть ли не более страшный.

* * *

Метания Серафины прервались скрипом двери. С ухода Хьюго прошло по меньшей мере несколько часов. Боль от клейма медленно утихала, голод и усталость давали о себе знать жжением в животе и усиливающейся головной болью. В помещении стоял полумрак, невольно заставляющий герцогиню дремать. Из-за окна сквозь не до конца задернутые шторы просачивалась тонкая солнечная полоса, падающая прямо на каменный алтарь. Скрип двери отозвался звоном в ушах и Серафина не сразу обратила внимание на вошедшую фигуру. А между тем, в залу вошла очередная балахонша, в руках та несла обернутый в несколько слоев серой тканью вытянутый предмет.

Сфокусировав взгляд на посетительнице, Серафина вдруг взбодрилась.

— Что это такое? — хрипло, полусонно и тихо герцогиня обратила на себя внимание.

Вместо ответа балахонша развернула ткань и в узкой полоске света блеснули драгоценные камни. Глаза Серафины широко раскрылись. Она завороженно смотрела на Алькир. Вот он, так близко, ее честь, ее шанс на спасение.

— Почему ты его принесла? — Серафина тяжело выдохнула. Слова приходилось выталкивать из груди.

— Жертва будет принесена этим мечом, — Голос показался Серафине удивительно знакомым. Балахонша завороженно погладила длинные ножны и положила меч за каменный алтарь. — Меч, что не должен проливать крови, прольет кровь своей хозяйки.

Серафина на секунду замолчала, пытаясь вспомнить, от чего этот голос кажется таким знакомым.

— Аделаира? — герцогиня уже знала ответ, но интонация прозвучала вопросительно.

Опять жесты, вместо ответов. Капюшон спал с головы и Серафина увидела те самые черные волосы. Аделаира не подняла головы, она смотрела куда-то в сторону, в пол, и тихо заговорила:

— Давно не виделись.

— Знаешь, ты ведь мне правда понравилась, — Серафина отвечала громким шепотом, чтобы не раздражать и без того сухое горло.

— Ты грешница, а грешницы должны быть…

— Да-да, я это уже слышала, — герцогиня откашлялась, — но я ведь помню, как ты говорила со мной тогда. Раньше.

— Я не хочу продолжать этот разговор… — Аделаира резко накинула капюшон, развернулась и уверенным шагом пошла к выходу.

Несколько секунд тянулись для Серафины вечностью.

Казалось, в тот момент она принимает самое важное решение в своей жизни, не в полной мере понимая его последствия. Глаза, Серафина думала про глаза. Она смотрела на Аделаиру весь разговор, но ничего не происходило. Значит, только ее глаз недостаточно?

Аделаира удалялась быстро, словно последняя надежда. Рука ее уже коснулась дверной ручки, когда герцогиня громко окликнула сектантку:

— Постой! — герцогиня закашлялась, — Аделаира… — имя сорвалось с губ Серафины непроизвольно, она произнесла его тихо, с придыханием, как обычно шептала имя любовницы в момент наслаждения.

Аделаира остановилась возле двери. Она не обернулась, только выжидала, что еще скажет пленница. Всего одна секунда, одно мгновение могло все изменить. Серафина сомневалась в том, что правильно поняла свою силу и это сомнение парадоксальным образом придало ей решимости. Какая-то часть все же не хотела, чтобы это сработало. Это просто эксперимент, проверка теории…

— Позволь мне… — Серафина говорила неуверенно, голос ее дрожал, — позволь в последний раз взглянуть в твои прекрасные глаза…

Голос Серафины с каждым словом становился все тише, а последнее слово прозвучало шепотом. Сектантка медленно обернулась. Тогда еще Серафина не понимала, что происходило в душе Аделаиры. Несмотря на то, что она провела ночь с этой женщиной, герцогиня совершенно ее не знала и не могла понять.

Аделаира не спешила подходить. 

— Мастер Хьюго велел не смотреть тебе в глаза, — она не двинулась с места.

— Но он же ничего не узнает? Мы любили друг друга всего одну ночь, но та ночь была настоящей, и ты была настоящей. Неужели ты не исполнишь предсмертную просьбу женщины, которую, пусть и недолго, но позволила себе любить?

Аделаира молчала. Каждая секунда тянулась бесконечностью в сознании Серафины, время замедлилось. Аделаира стояла молча с полминуты.

И вдруг сектантка снова развернулась. Она медленно подошла обратно к распятию. Скрытое тенью капюшона лицо бесстрастно уставилось на пленницу. Все эмоции смешались воедино, образуя ранее неизвестную чувственную субстанцию. Желудок переворачивался от волнения и голода, из под грудной клетки пытались выбраться мыши, а волосы на голове пустились в пляс. Страх, что все получится соединялся с неопределенностью дальнейших действий. И тут глаза Аделаиры оказались прямо перед взглядом Серафины.

Серафина посмотрела ей в глаза. Голубые как небо и чистые как алмаз они переливались всеми оттенками сапфирового блеска. Эти морские глаза тянули герцогиню своей глубиной. Вспышка света.

Когда слепота от яркости прошла, Аделаира ощутила нечто странное. Как будто в голове поселился кто-то чужой. Сильная боль, как при обморожении, пронзала все тело. Аделаира ощутила вдруг себя заточенной в огромном куске льда — руки и ноги немели, кожа испытывала неприятное покалывание. Но тело двигалось. Само собой, без участия Аделаиры.

Серафина оклемалась в то же время. Голова кружилась и раскалывалась от дихотомии. Опять это странное чувство. Как только она открыла глаза, она снова лицезрела свое тело со стороны. Распятое на кресте, оно казалось еще более жалким, чем когда она увидела его глазами крысы в подземелье. Подняв перед собой руки она увидела руки Аделаиры. Тонкие запястья, легкие и хрупкие. Все тело, в котором она оказалась, ощущалось легким и хрупким, но в этом же теле ее начали обуревать сомнения. Душа и сознание Аделаиры проникали внутрь нее и было сложно отделять свои мысли от чужих.

Память Аделаиры эпизодами вспыхивала перед глазами Серафины, заставляя герцогиню терять контроль. Как только Аделаира поняла, что конечности ее слушаются, она хотела было закричать и убежать прочь из зала, но ноги подкосились у самой двери и она упала на колени. Серафина, продираясь через чужое сознание пыталась забрать контроль, от чего физическое тело забилось в конвульсиях. Руки тряслись, едва хоть кто-то из женщин пыталась ими пошевелить, суставы выворачивались в неестественных положениях, а колени то и дело отбивали нестройный ритм по полу.

“Хватит сопротивляться!” — яростно подумала Серафина. Мысли принадлежали ей в той же мере, что принадлежали Аделаире.

“Прочь из моей головы, Дьявол!” — в ужасе сокрушалась Аделаира, и мысли ее так же четко слышны Серафине.

Два разума в одном теле разрывали его на части. Боль, пронзающая каждое движение, становилось все резче и опаснее. Костяшки пальцев до крови ударяли по паркету, на коленях зардели ссадины.

“Расслабься, прошу тебя,” — Серафина быстро исчерпала запас ярости. Нахождение в чужом теле и немые крики Аделаиры, отдающиеся в голове как ее собственные стремительно тратили силы. Но она не была готова растворяться в подсознании и не прекращала попыток успокоить Аделаиру, хоть и не знала, как добиться успеха.

Минуты тянулись, пока усталость не накатила и на Аделаиру. Серафина чувствовала, как слезы текут по щекам, и как ужас сменяется отчаянием и бессилием. Чувства принадлежали Аделаире, но она не могла не ощущать их. Находится в чужом теле и чувствовать чужой разум  — это безумие, но это был ее единственный путь к спасению.

Тело Аделаиры распласталось на полу и, когда Серафина в очередной раз попыталась подняться, оно послушно повиновалось. Мысли и память Аделаиры все еще одолевали ее, но, стараясь не обращать внимания на них, она вернулась к своему распятому телу. Нужно было как можно скорее снять себя оттуда. Сунула руку сначала в один в карман балахона, потом во второй. Ощупала пояс. Никакого ключа нигде не было.

“Сама понимаешь, Ада, — в голове всплыло чужое воспоминание, — Ты спала с этой грешницей. Мы верим тебе, но ключи тебе ни к чему.”

Аделаира схватилась за голову. “Я не смогу спасти ее!” — подумала она и тут же в ужасе распахнула глаза, поняв, что мысли ей не принадлежат.

Холодная дрожь пробежала по спине. Серафина боялась, что вот-вот Аделиара может вернуть контроль, поэтому нужно действовать быстро, придумать что-то как можно скорее, пока…

Аделаира все еще не могла контролировать движения, но неожиданно из ее уст раздался нечленораздельный крик. Серафине потребовалось несколько секунд, чтобы заставить себя замолчать. “Зачем я так кричу…” — подумала герцогиня и побежала к алтарю. Алькир должен быть там…

Аделаира думала, что ей нужно спасти Серафину. Герцогиня тем временем постепенно забывала зачем искала свой меч. Аделаира достала из-за алтаря потрясающей красоты ножны. Она едва могла поднять тяжелое стальное оружие. Алькир ковался для могучего Императора Викона, и хрупкие руки Аделиры не могли держать его как подобает. 

Один взгляд на инкрустированные бриллиантами ножны заставили Серафину вспомнить, что и зачем она делает. Ей нужно спасти себя, освободить свое тело от оков и вернуться в него. Вернуться… об этом она не подумала. Она не была уверена, что магия вообще сработает, так что даже не думала о том, как ей возвращаться обратно в свое тело.

И пока сомнения снова останавливали Серафину, слабое тело неловко достало клинок из ножен. Металл тянул вниз, но Аелаира пересиливала желание ослабить хватку. Ощущения напомнили ей далекие времена, когда она впервые взялась за меч. Или это была Серафина? Меч неловко волочился за ней по полу, пока она не остановилась напротив тела пленницы. Она чувствовала, что душа Серафины внутри нее. Она ощущала ее мысли и желания. Минуту назад она хотела спасти Серафину, но вид ее никчемного тела пробудили в ней ненависть. Эта подлая тварь смеет управлять ею, ее телом и помыслами. Она не должна жить.

Серафина замахнулась мечом. Руки хрупкого тела Аделаиры едва могли его поднять, о точности удара судить не приходилось. “Я должна убить себя!” — вдруг пронеслось в голове Серафины и мысль эта испугала ее так же, как и занесенный над собственным телом клинок. Она не контролировала руки. 

Аделаира взмахнула мечом.

По залу разнесся громкий звон. Алькир рассек одну из цепей, которые сковывали тело Серафины. Острейший клинок во всей Империи резал ржавый металл подобно маслу. Еще один взмах и еще одна цепь со звоном упала на пол. Рядом загремел меч, выроненный из слабых рук. Тело Серафины, упавшее с распятия лицом вниз, довершило какофонию звуков глухим стуком. 

Серафина успела вернуть контроль над руками в самый последний момент. Мысли путались. Сознание герцогини перемежалось с сознанием Аделаиры, не давая возможности сосредоточиться и обдумать что-либо.

Тут стало слишком шумно. Кто-то точно услышал и поднял тревогу. Времени становилось все меньше. Серафина перевернула свое тело на бок и попыталась открыть свои же глаза, в надежде, что зрительный контакт вернет все на место, но глазные яблоки бездыханного тела закатились так, что посмотреть в них представлялось невозможным. Почему оно бездыханное?

“Все пропало…” — Серафина отчаянно вздохнула. Из-за дверей послышался шум шагов, кто-то приближался. Сердце защемило, а к горлу подступал крик. Серафина бросила взгляд на Алькир. Его белая сталь завораживала, а золотой эфес восхищал красотой. Бриллианты в рукояти словно гипнотизировали герцогиню и вдруг в голове раздался незнакомый голос.

“Убей Аделаиру,” — голос звучал почти угрожающе. Серафина слышала и свои мысли, и мысли Аделаиры, но эти слова не принадлежали ни одной из них. “Убей тело, в котором заперта твоя душа,” — голос был мужской, властный. Повелительный тон не терпел возражений.

“Убей,” — мысль засела в голове и превратилась в собственную мысль Серафины. Она могла попытаться просто расслабиться, отпустить Аделаиру, позволить ей вернуть свое тело… но она боялась, что может раствориться в ней. Стать лишь частью ее подсознания, вместо возвращения в родное тело.

“Убей.”

Голова гудела. Звон в ушах не прекращался. Аделаира почти вернула себе контроль, но Серафина потянулась за эфесом.

“Убей.” 

Нет времени думать, она уже слышала, как дверь в залу отворяется.

“Убей.”

Серафина схватилась за рукоять меча и резким движением перерезала себе горло.

Снова звон меча. Кровь брызнула из шеи Аделаиры, она схватилась за горло, стремясь остановить кровь, жадно пыталась схватить воздух, но смерть наступила раньше, чем она успела понять, что произошло.

Серафина видела, как белое лезвие заливается кровью.

“Клянусь, что кровь не запятнает этой стали…” — в голове всплыли собственные слова. Теперь они казались такими лживыми. Укоряли совесть герцогини.

Моргнув, Серафина очнулась в собственном теле. Резкая боль пронзила ее, а из носа хлынула кровь. Кажется, она его сломала при падении. Герцогиня разорвала сковывающие ноги цепи и поднялась.

В помещении раздался шум. В залу один за другим забегали люди в балахонах, среди них оказались и трое жрецов. Вперед толпы вышел Хьюго. По обе руки от него стояли Мадлен и Робертус. Десятки остальных сектантов окружили выход из зала. Серафина стояла освобожденная. Перед ней распластавшись на полу, в алой луже, лежало тело мертвой Аделаиры. Кровь все еще вытекала из свежей раны и растекалась дальше от тела. От вида трупа все внутри герцогини похолодело. Но сейчас нужно было действовать. Не обращая внимания на незваных гостей, Серафина опустилась и подняла из кровавой лужи меч. В руке герцогини Алькир казался настолько легким, что с трудом можно было поверить в то, что и двумя руками Аделаира едва могла его поднять. Даже в ослабевшем теле Серафины оставалось достаточно силы.

“…кровь не запятнает этой стали…” — взгляд на окрасившийся багровым меч снова вызвал воспоминания.

— Не дайте ей уйти! — Мадлен яростно крикнула пастве, указывая на Серафину. Лицо ее исказилось в гневе. Но паства стояла на месте и не шевелилась. — Что вы застыли как истуканы?! Взять ее!

Пока Мадлен кричала, Серафина заметила, что Хьюго, стоящий впереди что-то бормочет и странно шевелит пальцами. Коротко она встретилась с ним взглядом.

“Беги, пока можешь,” — голос Хьюго прозвучал у нее в голове и тут же она отвела взгляд.

Не задумываясь, герцогиня схватила с пола драгоценные ножны, задвинула в них меч и побежала в сторону окна. Одним ударом она разбила хрупкие стекла и выпрыгнула на улицу. Зал находился на первом этаже, поэтому долго падать не пришлось. Уже наступил вечер. Солнце медленно закатывалось за горизонт, но еще не слишком стемнело, чтобы Серафина не могла разобрать дорогу. Не оглядываясь, она побежала прочь. Прочь, куда глаза глядят, не задумываясь ни о чем, кроме необходимости унести ноги как можно дальше. Если она только остановится, если упадет, они настигнут ее. Она бессильна против магии и будет обречена, если остановится. И она не останавливалась. Бежала, забывая об усталости и голоде, о совершенных преступлениях и холодном ужасе. Серафина освободилась, остальное пока казалось вторичным.