Дэни просила его вести себя иначе.

Быть более чутким, более тихим, более покладистым — с ней и с другими. Но он был неизменно глух к ее слезным мольбам, а любые доводы рассудка, казалось, пресекал в самом начале, пока они ещё находились в зачаточном состоянии.

Она видела его израненным ребенком, рано отлученным от заботливых рук матери и мудрых наставлений отца. Визерис никогда по-настоящему не знал покоя, поскольку покой у него навсегда отобрало кровожадное войско Баратеонов. Их семья была жестоко истреблена в ходе сумасшедшей битвы в Королевской Гавани, и с тех пор они оба — брат и сестра — были обречены скитаться по земле сиротами, не имея за душой практически ни гроша, — наследники без трона. В мире были только они двое, последние из Таргариенов, в чьих жилах текла драконья кровь.

Дэни никогда не видела живых драконов. Все, что она знала о них, было почерпнуто из возвышенных прозаических од, посвящаемых ее братом великолепному Королевству Таргариенов, ныне похороненному под обломками трагического прошлого, да из скудных слов других людей, берущими на себя ответственность слыть знатоками истории. Визерис был помешан на вере в непогрешимость и величие их династии, на вере в чистоту их крови, а посему оставлял за собой исключительное право манипулировать другими в своих целях и требовать безоговорочного поклонения. Там, где было слишком рискованно добывать его силой, он предпочитал использовать хитрость, надевая на себя маску притворной обходительности и вежливости. И она, его единственная сестра, должна была играть по тем же правилам. Быть всегда улыбчивой, милой и обворожительной на людях, никогда не хмуриться и не злиться. Не дай Бог ей случайно загрустить, не вовремя опустить взгляд или уйти слишком далеко в свои мысли — в тот же вечер им предстоял долгий и мучительный разговор, в ходе которого он учил ее правильным манерам обращения с потенциально выгодными людьми.

 — Ты забыла, кто я? — злобно шипел он, заламывая ее руку в сумеречной полутьме. — Я — последний Дракон, и ты должна меня слушаться.

Она тихо скулила от изнывающей боли, растекающейся, словно яд, по ее предплечью.

 — Я должен быть Королем. Я рождён править. И никто не должен вставать на моем пути. А что ты делала сегодня днём? Как ты смотрела на того жирдяя с заплывшими глазами? Что читалось в твоём взгляде, сестрица?

Отвращение. Она не могла заставить себя чувствовать иначе.

 — Ты знала, чем все закончится. Ты прекрасно знала, на что шла, сука. Ты знала, что нельзя будить во мне Дракона. И ты его разбудила. Так ощути же его испепеляющую мощь!

Он ударил ее наотмашь по лицу, и она, чуть не потеряв сознание, упала на пол, истерически плача от невозможности сдержать свои чувства и застилающей глаза боли.

 — Ты разбудила Дракона. Ты разбудила Дракона, — его твердый и неотступный голос звучал как заезженная пластинка, и он был совершенно равнодушен к ее страданиям.

В какой-то момент одних ударов рукой стало мало: ее жалкие всхлипы взбесили его, и в ход пошли удары ногами — по рукам, по ногам, по животу.

Уходя от нее, оставляя ее лежать на полу в кровоподтеках, в луже собственных слез, он в последний раз плевал свое холодное и мерзкое:

 — Ты разбудила Дракона.

И потом Дэни ещё долго не чувствовала душевной боли — ее затмевала физическая.