Колокола телемской церкви звонили всё утро. Казалось, что нигде не скрыться от их всепроникающего гвалта, от резких ударов языков о стальные кольца, от которых в равной степени трепетали сердца и дребезжали виски. Звонили они набожнее и торжественнее, чем обычно, каким-то высоким, помпезным звуком, что не оставлял сомнений в том, что сегодня окончил жизнь исключительно богатый и знатный человек, один из самых великодушных благодетелей Серены и всего Торгового Содружества.
Адмирал Васко недовольно мотнул головой: мужчина, по упокой души которого звонили колокола, набожным никогда не был, зато такая вопиющая помпезность была вполне в его духе. Навт поплотнее надвинул на лицо смоляно-чёрную треуголку и, придерживая её тремя пальцами, смешался с толпой. Хмурое лицо его, покрытое узорами выигранных сражений и прожитых лет, скрылось среди сотен других.
С раннего часа на улицы высыпали взволнованные толпы. Следуя невидимому течению людских потоков, они стекались на центральную площадь перед княжеским дворцом, по-странному празднично украшенную чёрными лентами с вышитым на них серенским гербом. Глашатай на помосте, полностью облачённый в траурное платье, оповестил людей о невосполнимой потере, и по рядам неспокойными морскими волнами пронёсся взволнованный шёпот, то и дело обращаясь недоверчивыми криками и горькими слёзами.
Васко не стал дожидаться торжественной части прощания с почившим князем и решительными, широкими шагами стал протискиваться сквозь толпу, направляясь в то единственное место, в которое мог отправиться в такое время.
В портовом трактире “Муэтт Руж” собрались одни навты, и даже те будто бы притихли от горя, обсуждая новости торговли и мореходства скорее по привычке, чем из искреннего интереса. Уроженцы Серены же, что знать, что простой люд, сейчас были заняты более насущными проблемами, нежели желанием промочить горло крепким портовым пойлом.
С порога отказавшись от компании знакомых навтов, Васко опрокинул в себя всего одну кружку ядрёного бренди, однако сегодня она была ему так же необходима, как штурману — верный компа́с. Вопреки здравому смыслу, увиденное погрузило его немолодое сердце в какое-то мрачное состояние, которое следовало сбросить с плеч до того, как он покинет питейный зал и поднимется на верхние этажи.
Он молча придвинул трактирщику медяк Содружества, не глядя нащупал на стойке рядом скинутую треуголку и отправился по лестнице наверх.
Все гостевые спальни были заняты, предоплачены ещё за несколько дней, но в разное время и разными компаниями… или же одним человеком, но под разными именами или через подставных лиц. Васко они мало интересовали: он сразу двинулся в конец коридора, к последней комнате, что скрывалась за поворотом. Постучал особым образом: два длинных — короткий — два длинных. Дверь осторожно приоткрылась, и пара тёмных глаз скользнула по нему внимательным взглядом, прежде чем руки в грубых дорожных перчатках взялись отодвигать от двери какую-то мебель, чтобы пустить его внутрь.
Сидящий у занавешенного окна немолодой мужчина пыхтел трубкой так интенсивно, что в небольшой трактирной комнатке сгустился настоящий клуб дыма, едва вытекавший наружу сквозь приоткрытые ставни. Сложив ногу на ногу, он в нетерпеливом ожидании покачивал мыском высоких дорожных сапог, но стоило Васко зайти внутрь, как он тут же оторвался от своего занятия и принялся тушить догорающий табак, негромко выкашливая из лёгких остатки дыма.
— Оставьте нас, — коротко скомандовал он, и трое охранников, кивнув с резким рывком, поспешили выполнять поручение. Одного из них Васко знал: это был тот самый стражник, Тома, который много лет назад рисковал своей жизнью, чтобы пронести воды и пищи к брошенному в темницу будущему князю. Имена остальных он назвать бы не смог, даже если бы те были облачены в привычную глазу форму наёмников Содружества, а не в невзрачные тёмные куртки с кабацкими штанами, но точно припоминал, что много раз видел их в спаленном крыле дворца на страже княжеского сна.
— Ну, не молчите, — потребовал де Сарде и в нетерпении подался вперёд на стуле. — Как всё прошло? К сожалению, я не смог присутствовать на собственных проводах, потому буду целиком полагаться на ваш рассказ.
— Люди рыдали. Вам следовало это видеть. Скорбеть будут ещё лет десять.
У Антуана вырвался негромкий смешок.
— Не преувеличивайте. Уверен, большинство вздохнуло с облегчением. Народ никогда не бывает доволен. Это непреложный факт.
— Мне казалось, он был вполне доволен вами.
Де Сарде отмахнулся и выпрямился, давая понять, что не желает более развивать эту тему и обсуждать собственную политику последних лет. Васко подошёл ближе, с удовлетворением отмечая, как при виде де Сарде успокаивается его сердце. Годы спустили усталые морщины от ноздрей ко рту, очертили ими внешние уголки глаз; длинные локоны не тронула седина, но яркий цвет словно бы утёк из них, оставив поблекшую рыжину. Де Сарде из принципа не надел очки и постоянно щурился на подступающего адмирала, но в остальном, определённо, был вполне жив и здоров.
Почивший и оплаканный князь за руку усадил Васко на стул рядом с собой и молвил:
— Теперь нам остаётся только дождаться сумерек, когда всё утихнет.
— Главное, больше не просите меня посещать проводы вас в мир иной или куда там у вас, — мрачно проворчал себе под нос адмирал и сам достал из кармана портовую пахитоску, закинув ногу на ногу. Должность и жалованье давно позволяли ему перейти на куда более качественные южные сигары, однако доподлинно известно, что порою привычка не оставляет шансов желанию роскоши.
Де Сарде облокотился на стол, уперев указательный палец в щёку, и внимательно осматривал спутника, скользя взглядом по чернильным узорам татуировок, которыми теперь было украшено почти всё лицо Васко, от лба до подбородка. Последние недели подготовки выдались хаотичными, и теперь им впервые выдалась возможность спокойно присесть и без спешки поговорить с глазу на глаз.
— На корабле всё готово?
— Ваши вещи перенесены в трюм под видом товаров на продажу. У начальника порта поддельные бумаги о нашем курсе. Команда предупреждена. Как вы и предсказывали, с утра за кораблём следили, но к нашему приходу мои знакомые отвлекут их. Не беспокойтесь, ваш план безупречен. Как обычно.
Антуан не выглядел удивлённым.
— Следили. Ну разумеется. — Со вздохом он добавил: — Васко, послушайте. Мне нет пути назад, но вы ещё вольны переменить решение. Взяв меня на борт, вы рискуете накликать беду на себя и команду, за которую вы в ответе.
— Какую ещё беду? Вы же нынче мертвы для всех, кроме нескольких надёжных знакомых.
— Ох, поверьте, есть те, кого так просто не обмануть этим дешёвым спектаклем. Де Веспе, без сомнения, постараются докопаться до правды, и слежка за кораблём лишь доказывает это. Шантажировать Николя через пленённого отца звучит слишком соблазнительно, чтобы сразу отбросить эту возможность.
Глаза Васко опасно сверкнули чистым золотом, точно как у дикой кошки.
— Ну и пусть идут за нами. Только безумец решится атаковать адмиральский корабль в море. А на берегу мы сможем вас защитить, не беспокойтесь. В одиночестве нигде не останетесь. Сейчас главное — отойти подальше от Содружества.
Решительность адмирала, закалённого штормами и разборками с южными контрабандистами, была заметна во всём: твёрдой позе, выверенной осанке, том, как он перехватил татуированными пальцами пахитоску и, подобно огоньку на её конце, прожигал взглядом мужчину напротив. Де Сарде отчего-то подумалось, что вздумай кто сейчас напасть на него, то Васко не думая кинулся бы наперерез даже без помощи рапиры на поясе.
— Ваш серенский немного заржавел, — заметил Антуан и незаметно хихикнул в ладонь, словно совсем молодой человек, а Васко фыркнул в ответ на его реплику.
— Недоставало практики.
Несколько часов провели они друг напротив друга, негромко беседуя обо всех вариантах возможного будущего. Васко, окончательно забывшись, поддался течению беседы и принялся перечислять острова и порты, в которых бывал десятки раз и которые обязательно намеревался посетить в ближайшие годы, уже в компании де Сарде. Другим адмиралам о безымянном пассажире знать необязательно: от такого бремени на борту навтовского корабля они в восторг не придут.
С наступлением сумерек оба не сговариваясь торопливо засобирались; в комнату вошёл, испросив разрешения, личный слуга Антуана, Башомон, и принялся складывать немногие оставшиеся пожитки. Тёмно-серый дорожный костюм де Сарде выглядел столь невзрачно, что Васко усмехнулся при мысли, из какой ямы тот его вытащил, ибо такого мышиного тряпья в его пёстром, нашитом на заказ гардеробе отродясь не водилось, уж он-то знал точно. Башомон накинул на хозяина плащ с капюшоном, и тот надвинул его пониже на лицо, запрятав туго собранные на затылке волосы в глубинах плотной ткани.
Окольными улочками и задними дворами процессия спустилась в доки. Впереди шла часть верной охраны, прокладывая безопасный путь, Тома двигался прямо за спиной де Сарде, под плащом придерживая ладонью рукоять меча. Патрульные князя не узнали, случайные прохожие тем более; к тому же, к вечеру часть из них уже успела напиться с горя и не признала бы и мать родную, не то что человека, с которым никогда не виделась лицом к лицу.
Уже на трапе де Сарде вдруг замешкался. Васко же успел взойти на борт “Морского конька” и оглянулся, удивившись заминке. Антуан замер в нерешительности и то и дело оборачивался на Серену, явно направляя взгляд в сторону дворцовой громадины на холме.
— Что же вы? — шикнул Васко. — Ну же, идёмте!
Де Сарде вздрогнул и будто бы очнулся. Он обернулся к навту и сознался:
— Сердце болит за сына, Васко. Я как последний эгоист оставляю его одного и взваливаю на него почти непосильную ношу.
— Не одного, — возразил адмирал и огляделся по сторонам, осматривая доки внизу. Утренних соглядатаев не было видно, и всё же лучше было поспешить. — Мать и жена помогут ему, не говоря уже о толпе советников. Де Сарде, мы же всё решили. Вы попрощались с ним и остальными. Надавали наставлений на полсотни лет вперёд.
— Знаю. И всё же…
— Да отпустите его наконец от своей юбки, — уже строже наказал Васко, нахмурив густые брови. — Ваш сын — мужчина, так дайте ему шанс доказать это. Он в одиночку выполнил все дипмиссии, что вы на него возложили. — Навт выразительно прицокнул языком и выплюнул: — Слушайте, я знаю его лично. Он справится, и ещё получше вашего, стариковского, знаете ли!
С губ де Сарде сорвался невольный смешок. Он снизу вверх глянул на адмирала, и тот протянул ему руку ладонью вверх в настойчивом жесте — точно так же, как тридцать лет назад на Тир-Фради молодой эмиссар Торгового Содружества поманил его в свои объятия.
— Довольно. Вы сделали всё, что могли. Вы передали сыну Серену в наилучшем состоянии, с толпой талантливых управленцев в совете и верной тайной службой впридачу. Ваш долг перед матерью и братом уплачен, вы и сами знаете это. Идёмте… со мной.
На последней фразе хриплый голос адмирала вдруг заметно дрогнул — больше к его собственному изумлению, чем окружающих. Целая палитра чувств отобразилась на лице де Сарде, когда он наконец вложил ладонь в протянутую ему руку и Васко помог ему залезть на борт, потянув на себя. Тома поднялся следом, и команда торопливо убрала трап и принялась готовиться к отбытию. Только теперь Васко смог вздохнуть спокойно.
Сцепив ладони за спиной, он зашагал по палубе, наскоро отдавая приказы матросам. Те были до крайности сосредоточены и вопросов не задавали. Чтобы избежать утечки информации, адмирал сообщил им о новом пассажире только несколько часов назад и строго-настрого наказал не брать в рот ни капли и вернуться на борт до заката.
Паруса оглушительно захлопали над головами, подхватывая ветер, крепчавший к позднему часу. Солнце уже почти село, обратившись тонким рыжим стеблем на далёком горизонте за́ морем.
И “Морской конёк” двинулся в путь, оставляя за собой дорожку в тёмной толще воды, что наскакивала на деревянный борт тем яростнее, чем дальше они отходили от Серены.
Всё это время де Сарде тихо стоял у борта и глядел в сторону берега; Васко неслышно подошёл сзади и недвижимой фигурой встал подле его плеча. Окутанный подступающей темнотой, город уже почти скрылся из виду, растворился в тёмно-сизой дымке уходящего дня. Лишь княжеский дворец, возвышающийся над городом, сиял тысячей ярчайших огней, сравнимых разве что со светом звёзд в открытом море. Который им ещё предстояло увидеть сегодня.
Васко не смог бы даже вообразить, что его спутник чувствует в этот момент. Навтам неведомо было понятие родины: их остров, сокрытый туманами океанских просторов, служил им скорее ставкой командования, транспортным узлом, складом имущества, чем настоящим домом. Однако в сердце де Сарде Серена занимала особое место — Васко опасался, куда большее, чем семья, дети, да и он сам. И покинуть её земли спустя десятки лет беззаветного служения ей, без сомнения, было нелегко — тем больше вопросов порождала в нём неожиданная просьба де Сарде. Адмирал так до конца и не разгадал, на что тот рассчитывал.
Антуан откинул с головы капюшон и задумчиво проговорил, подняв на него тяжёлый взгляд уставших, испещрённых красными прожилками глаз:
— Я не продал наше поместье на случай, если решим вернуться. Отдал его Изабель, чтобы она могла спокойно проживать там с любимым мужчиной, когда не занята делами во дворце…
Де Сарде понимал не хуже Васко, что путь назад в Серену для них заказан — однако нарочно тешил себя мыслями о невозможном возвращении, во благо собственного душевного здравия не решался с ходу спалить последний мостик, что связывал его с прошлой жизнью. Васко решил немного подыграть, оттого скрестил руки на груди и хмыкнул:
— Не думаю, что она так просто согласится расстаться с вашими драгоценными альянсовыми коврами.
— Ну, парочку я захватил с собой, — сознался Антуан. — Прикажу вынести из трюма, постелю в каюте, чтобы напоминали о доме.
— По количеству сундуков в трюме могу предположить, что там содержится ещё по меньшей мере половина ваших баньянов?
— Не половина, разумеется, но десяток-другой! Можете выбрать какой-нибудь для себя, если захотите. Хоть все забирайте, но оставьте мне один… — Антуан помедлил и признался: — Кстати говоря, ваш портрет, написанный де Кортоне, тоже здесь.
Васко замер на месте, руки его сами упали вдоль туловища.
— Вы сохранили и его?
— Разумеется. Для этого путешествия его впервые сняли со стены спальни. — Антуан пристально вглядывался в лицо Васко, наблюдая за его реакцией, и осторожно продолжил ничего не значащей шуткой: — В конце концов, не оставлять же было его Изабель. Вы не столь славно ладили, чтобы ваше изображение рядом могло помочь её пищеварению или состоянию духа.
Васко помотал головой, сбрасывая наваждение, и с остервенением прищурился на размытые огни дворца вдалеке, неясно сияющие в дымке подступающего часа, отчего глаза его, по давней привычке подведённые сурьмой, сузились до двух узких чёрных штрихов. Де Сарде сомкнул пальцы на его плече и от души поблагодарил:
— Спасибо вам, Васко. Меня… по-настоящему тронуло то, что спустя столько лет вы всё равно согласились на эту авантюру.
"Авантюру"! Внутри Васко всё аж всколыхнулось от негодования: сам бы он назвал это иначе. И он сердито заметил:
— В прошлый раз, когда я прибыл с караваном в Серену, вы дали мне обещание, на которое я долгие годы не смел и надеяться. Оттого оно застало меня врасплох. И нынче я вернулся, всё так же ни на что не надеясь — в конце концов, вы тысячу раз могли передумать, списать всё на порыв души после долгой разлуки. Однако каково было моё удивление, когда выяснилось, что в кои-то веки вы были серьёзны в своём намерении!
— Обижаете. — Де Сарде чуть наклонил голову вбок, удивлённо приподняв брови. — Когда это я не держал данное вам слово?
Васко фыркнул, но ворошить прошлое не стал. Ладонь де Сарде по-прежнему покоилась на его плече, словно там ей было самое место — и стряхивать её суровому адмиралу не желалось вовсе. Губы Антуана растянулись в едва заметной полуулыбке:
— Так что, какова будет наша первая остановка, адмирал?
— А сами-то куда хотите отправиться?
— Нет-нет, — быстро перебил его де Сарде, едва дав договорить вопрос. — Командуете здесь вы. Я всего лишь безымянный пассажир, без титула и должности, и подчинюсь вам во всём.
Необычное ощущение, подумалось Васко. Интересно, на сколько хватит этого его послушания. Денька на три, никак не больше.
— Сделаем несколько коротких островных остановок, заберём товары и отправимся на юг. Помнится, когда-то вы пришли в восторг от Аль-Сада… Думаю, земли южнее тоже придутся вам по вкусу. Звёзды там сияют ещё ярче, чем в Мостовом Альянсе.
— Звучит чудесно. Командуйте, адмирал, — согласно покивал Антуан, и Васко подозрительно прищурился. Вот и где, морской дьявол побери, все эти годы пряталась эта сговорчивость?
— К концу года нам необходимо вернуться на наш остров… Не думаю, что это опасно: никто в жизни не признает вас, если вы тихо — тихо, слышите меня? — погостите несколько недель на моей вилле. Единственной из адмиралов, кто хорошо знал вас в лицо, уже нет с нами.
— Она бы гордилась тем, чего вы достигли.
Васко никак не среагировал на это, но задал иной вопрос:
— Так почему вы решились?
— Я так устал, Васко.
Более подробного объяснения и не требовалось: в тёплых, мягких глазах Антуана адмирал прочёл больше, чем заключалось в этих двух словах, вполне обыкновенных, если не знать, что стояло за ними. Не отводя взгляда, де Сарде провёл по его щеке ладонью в тонкой кожаной перчатке, словно проверяя, не отстранится ли тот, не сбросит ли его руку в совершенно праведном недовольстве.
Васко не отстранился. Напротив, он стиснул его пальцы, прижал к щеке, к виску, глубоко наплевав на возможных случайных свидетелей этой сцены. Качнулся навстречу, коснулся лбом его лба и замер так, прикрыв глаза. Дыхание его было ровным и спокойным, и точно так же успокоился ритм сердца де Сарде, наслаждаясь ощущением родного тепла.
Антуан сделал шаг назад и с тихой улыбкой попросил:
— Покажите мне всё, Васко. Покажите всё, что мечтали показать эти годы. Все дальние берега и яркие звёзды, которые я никогда не мог разделить с вами. Теперь я весь внимание.
Адмирал пробурчал себе под нос что-то неразборчивое на навтовском и отвернулся к морю, вцепившись в борт обеими руками. Де Сарде так и топтался рядом, переминаясь с ноги на ногу и плотнее кутаясь в плащ. Поневоле припомнился ему давно забытый факт, что ночью в море куда холоднее, чем на берегу. Ветер крепчал; когда очередной его порыв откинул волосы с лица Васко, Антуан заметил произошедшую с ним необыкновенную, если не сказать невозможную, перемену.
— Васко, вы… плачете? — поражённо прошептал он.
Антуан воистину не припоминал, чтобы за все годы знакомства Васко хоть раз давал волю слезам. Ни одно душевное потрясение, что переворачивало жизнь с ног на голову, ни одно ранение, даже безжалостный ожог на всю спину, заработанный во время покушения на князя, не выжали из него ни слезинки. И надо же: ему вдруг совершенно случайно удалось столь сильно разбередить душу адмирала всего парой фраз.
— Не мелите чушь! — сипло шикнул на него Васко и быстро отвернулся, чтобы незаметно провести перчаткой в уголках глаз.
Де Сарде заговорил. Тон его был мягче самого дорогого поднебесного шёлка и струился нежностью, отдавая её без остатка.
— Знаете, я ведь захватил с собой и несколько бочек вашего любимого Романе-Сен-Виван. Если пожелаете, загляните ко мне в каюту через пару часов, когда мы с Башомоном разберём вещи. Пропустим по бокальчику-другому. Мне о столь многом хотелось бы поговорить с вами. Хоть боюсь, что слов мне может не хватить.
— Вам-то? — с сомнением фыркнул Васко. На лице его уже не оставалось признаков недавней слабости, но голос, если прислушаться, всё равно выдавал его с головой. — Да у вас в самом маленьком кармане костюма припрятано слов больше, чем у всей команды — меченых карт в рукавах! И это только на серенском!
Они одновременно посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, тихо посмеялись. Васко пристальнее вгляделся в спутника: если лицо Антуана и переменилось с годами, осунулось от усталости, иными словами, несло на себе бремя прожитых лет и множества тяжёлых решений, то глаза его — нет. Глаза сияли прежним блеском: шутливым, даже озорным, с хитрецой и лукавством. От встречи с адмиралом они сделались совсем молодыми. Их он и поднял к небу, в котором уже загорались первые звёзды.
Звёзды, которые ему было с кем разделить.