Ковка и плавка — основа жизни Татарасуны, по крайней мере, так было раньше, когда Странник носил одно из своих старых имен — Кабукимоно.

Вот он сейчас, спустя несколько столетий, стоит возле горна, глядя на пепелище. Горн, который должен был служить для прошлых жителей чем-то вроде главным хлебом, с помощью которого ковка процветала в Инадзуме, именно на этом острове, и, как же этот горн унес все эти жизни, оставив без следа, как и остров — почти такой же безжизненный.

Совсем недавно, пару лет назад, на этом острове снова начинала кипеть жизнь. Можно было услышать звонкий смех детей, что было непривычно. Совсем непривычно.

Но к горну все равно не смели приближаться.

Пока что.

Кабукимоно, ныне известный как Странник, наблюдает за островом с непроницаемым выражением лица, но под этим спокойствием бушуют воспоминания. Когда-то этот горн был для него символом новой жизни, которая так и не смогла укорениться. Место, которое он считал домом, стало его проклятием, а остров — надгробием надежд и чаяний.

Свет солнца падает на покрытую пеплом землю, и отголоски прошлого всплывают в его сознании, как будто с каждым дуновением ветра на острове оживают забытые голоса. Кабукимоно вспоминает старых мастеров, которые делились с ним знаниями о металле и ковке, радовались его искреннему интересу к их ремеслу. Он тогда думал, что их счастье — его счастье, что он наконец нашел свое место в мире.

Но время беспощадно разрушило все, что они строили. И сейчас на том месте, где когда-то собирались кузнецы и ковали будущее, царили тишина и одиночество. Остатки разрушенного горна смотрели на него пустыми глазами.

Он сделал несколько шагов вперед и присаживается на корточки, проведя рукой по холодной земле. Ему даже кажется, что он все еще чувствует под пальцами тепло и вибрацию от некогда живого, кипящего огнем горна. Этот обманчивый момент напоминает ему о том, что жизнь вокруг бывает иллюзорной.

Вдруг его размышления прерывает едва уловимый звук — легкие шаги за его спиной. Он оглядывается и видит девушку, которая стоит в нерешительности, словно собирается спросить его о чем-то, но не решается.

— Простите, — робко начинает она, но в ее голосе звучит интерес. — Вы давно здесь стоите? Это место кажется Вам… важным?

Она немного хмурится, как будто боится произнести это вслух, боясь оскорбить или причинить боль своим вопросом. Кабукимоно щурится, разглядывая ее, и впервые за долгое время ему захотелось не оттолкнуть чье-то любопытство, а поддержать его.

— Когда-то это место было для меня… домом, — сдержанно отвечает он, и впервые за долгое время его голос звучит мягче, чем обычно.

— Домом? — ее глаза засветились теплом и интересом, и, видимо, почувствовав его готовность говорить, она продолжила. — Значит, вы помните Татарасуну до… до всего этого? До того, как здесь стало так пусто?

Кабукимоно кивает. Он хочет ответить коротко, сказать что-то, что позволило бы ей просто уйти, но вместо этого он начинает говорить, сам не понимая, зачем рассказывает. Он рассказывает ей о тех днях, когда горн был еще горячим, когда каждый житель острова знал друг друга, когда Татарасуна была не просто местом, а маленьким миром, полным надежд.

Девушка слушает, затаив дыхание, и, кажется, понимает каждое его слово. А когда он замолчал, она тихо произносит:

— Знаете, иногда мне кажется, что этот остров ждет кого-то, кто сможет вернуть ему жизнь… Может быть, что-то не потеряно окончательно?

Кабукимоно только усмехается, покачав головой.

— Иногда пепел можно развеять, но он не вернет былого огня, — отвечает он, в его словах звучит горечь.

Девушка не стала спорить, но ее взгляд говорил о том, что она с ним не согласна. В этой молчаливой уверенности Странник вдруг улавливает отзвук той жизни, что он сам когда-то знал. Возможно, не все погибло безвозвратно.

Но он по-прежнему знал, что это место — лишь заброшенная тень того, что когда-то было важным для него и многих других.

— А где теперь Ваш дом? — снова спрашивает любопытная девушка, прижимая к груди плетеную корзину с цветами.

Странник только хмыкает и его взгляд заметно смягчается. Он поворачивает голову в сторону соседнего острова, там, где сердце Инадзумы. Там, где теперь у него снова есть дом в виде одного единственного человека, которому он доверил все, что у него на душе. Если, конечно, у кукол есть душа.

— Ох, так вы прямо из города! Ну, по вам видно, конечно…

— Знаете, — внезапно перебивает ее Странник, глядя на ее пышную корзину. — У меня есть одна просьба.

Девушка замирает, с интересом глядя на Странника. Его просьба показалась ей чем-то неожиданным, словно странная тайна всплыла из глубин его отстраненного облика. Она даже слегка приподняла брови, ожидая продолжения.

— Полагаю, это может показаться странным, — начал он, скользнув взглядом по цветам в ее корзине, будто те были чем-то древним и незнакомым. — Могла бы ты оставить здесь несколько цветов? Прямо у горна. Так, чтобы, — он запинается, подбирая слова, — как будто у тех, кто был здесь раньше, осталась память.

Девушка, услышав его слова, взглянула на старый горн. Она не знает, о ком он говорит и почему это место для него так важно, но вдруг ощущает, как его просьба что-то переворачивает в ее сердце. Словно в самом воздухе этого места витает что-то неведомое, прошедшее через столетия и связанное с тем, кто стоит перед ней.

Она кивает и аккуратно опускается на колени возле горна, вынимая несколько ярких цветов из своей корзины. Словно оберег, она укладывает их прямо на пепел у подножия горна, на то самое место, где когда-то, возможно, стояли те, кто ковал свою судьбу в этом месте.

— Так, как вы хотели? — мягко спрашивает она, бросив короткий взгляд на Странника.

Он кивает, наблюдая за ее движениями с невозмутимым, но каким-то теплым взглядом. Для него эти цветы были данью памяти тем дням, которые никогда не вернутся. А еще — напоминанием о том, что даже самое забытое место способно обрести свет, когда кто-то заботится о нем.

— Спасибо, — произносит он тихо, почти шепчет, хотя она, кажется, все равно слышит.

Она встает с колен, и в ее глазах читается понимание. Она знает, что не нужно спрашивать его о прошлом, о причинах его просьбы. Иногда молчание говорит больше слов, а ее присутствие в этот момент было ее собственным тихим ответом.

— Я часто бываю здесь, — произносит она наконец. — Если хотите, могу приносить цветы и дальше, как память, — ее слова звучат чуть неуверенно, как будто боится, что его безмолвный ответ оставит ее в одиночестве.

Странник смотрит на девушку, и на его лице появляется едва заметная улыбка, тень былой жизни, которую когда-то он, может, и не знал. Теперь же он понимает, что даже среди теней прошлого могут быть лучи света.

— Возможно, я и сам вернусь сюда когда-нибудь, — тихо отвечает он, а потом, переведя взгляд с цветочного ковра к горизонту, добавляет, как бы в воздух, будто не ей, а самому себе: — Теперь здесь есть, что помнить.

***

Когда солнце начало садиться за горизонт, Странник оставил Татарасуну позади, направляясь к дому, который теперь, возможно, можно было назвать его настоящим пристанищем. Дом, что, как бы странно это ни звучало, ждал его в сердце Инадзумы — там, где находился Кадзуха.

Он не спешит, наслаждаясь звуками природы, но, подходя ближе, слышит тихий, но отчетливый шум голосов, доносящийся со двора. Похоже, в честь дня рождения Кадзухи собрались гости. Этот гул веселого общения показался ему чуждым и ненужным. Ему не хочется привлекать к себе внимание, в особенности сейчас, когда в душе все еще перекатываются тихие волны воспоминаний о прошлом.

Скользнув вдоль стены, он на мгновение замирает у дверей, прислушиваясь к голосу Кадзухи, который звучал среди смеха и добрых слов гостей. Что-то в этом звуке заставило его сердце отозваться едва уловимой теплотой, и, не смея задерживаться более, он осторожно обогнул дом и вошел с черного хода, точно зная путь, ведущий в комнату Кадзухи.

Тут, в тишине, Странник останавливается у его постели, держа в руках свернутый в мягкую ткань меч. Это был подарок, выбранный не случайно — предмет, столь же древний, как и память о Татарасуне, один из мечей, выкованных из той же стали, что когда-то связывала его с этим островом и с прошлым, о котором он никогда не говорил с кем-либо, кроме Кадзухи.

Он аккуратно кладет меч на постель, задерживая взгляд на свертке. На короткий миг ему даже захотелось остаться, подождать, чтобы увидеть выражение лица товарища, когда тот обнаружит его подарок. Но потом мысль об этом кажется ему лишней. Пусть Кадзуха найдет его сам, в тишине, так же, как и он сам когда-то обрел эту силу — без лишних слов и объяснений.

Уходя из комнаты так же тихо, как и пришел, Странник бросает последний взгляд на подарок, оставленный для того, кого он считает близким. А потом…

— Ты что, хотел сбежать? — Каэдэхара почти призраком вошел в дом так же тихо, как, наверное, и сам Странник, от чего тот даже подпрыгивает на месте от неожиданности, и на его лице отражается редкое, почти комичное изумление, хотя уже через мгновение он снова обретает привычное спокойствие. Но Кадзуха продолжает улыбаться, с мягкой усмешкой, его взгляд был сосредоточен на свертке, что покоится на его постели.

— Это для меня? — спрашивает он, подходя ближе, и даже не дожидаясь ответа, осторожно разворачивает ткань, обнажая сверкающий в мягком свете фонарей с улицы меч.

Странник ничего не отвечает, но когда Кадзуха поднимает рукоять выше и проводит пальцем по лезвию, сдержанная гордость на его лице говорит больше, чем слова. Каэдэхара ощущает, что этот подарок — не просто оружие. Он был частью чего-то большего, символом памяти, что обжигала Странника, но также и напоминанием об их общей судьбе, о прошлом, что связало их пути.

— Спасибо, — шепчет Кадзуха, его голос звучит тихо и глубоко, словно он признателен не только за меч, но и за все то, что стояло за ним. Их взгляды встречаются, и в этом моменте тишины между ними возникает уже привычное тепло, не нуждающееся в объяснениях.

Внезапно раздается громкий звон и свист. С улицы послышались радостные крики, и окна дома озарило разноцветное мерцание. В небе зажглись фейерверки, рассыпая по ночному небу огненные узоры всех оттенков радуги.

Как и обещала Ёимия.

— Эй, Каэдэхара! Иди скорее, посмотри на эту красоту! — кто-то окликнул его снаружи.

Кадзуха с улыбкой посмотрел в окно, но не сразу двигается к выходу. Он снова поворачивается к Страннику, ожидая его реакции, не спешит разрывать этот тихий момент между ними. Но Странник, поднимая глаза, тоже смотрит на ночное небо за окном, где один за другим взлетали огненные цветы, раскрашивая город.

— С днем рождения, Каэдэхара, — говорит он тихо, почти шепотом, и, отвернувшись, двинулся к выходу, не дожидаясь ответных слов.

Но Кадзуха не позволил ему уйти слишком быстро. Его рука мягко касается плеча Странника, останавливая его на пороге.

— Пойдем вместе, — предлагает он, его голос был едва слышен, но наполнен уверенностью и теплом. — Мне бы хотелось, чтобы ты был рядом.

Они вышли вместе, и в этот момент Кадзуха, возможно, понял, что между ними установилась связь, прочнее стали, из которой был выкован подаренный меч.