Пэ Ён. Он так редко использовал данное при рождении имя, что почти позабыл, как оно слышится. Звуки искажались, растворялись, словно мед в теплой воде.

Тесто под ладонями медленно набирало плотность и вес. Надо, чтобы оно осталось живым, лишняя жесткость ни к чему, как и разваливающаяся, липкая мягкость. Грань воистину тонка.

На душе было тяжело. После долгого времени относительного покоя мир решил, что ему пора меняться. И их вмешает в эти перемены, как муку — в тесто. Вне зависимости от их желаний и усилий. Вряд ли получится остаться в стороне на этот раз. В тени. Там, где их место было всегда.

Заказы приходили теперь и от степняков, а один — даже из Темных Земель. Пэ Ён, как Первая Тень, принял решение и заломил поистине страшную цену, однако заказчицу это не остановило. Заключенная сделка скорее пугала, чем радовала. Как их нашли? Пути шепотов долги и запутаны.

Тесто тоже шепнуло под сжатым кулаком, отдало кисловатый выдох. Теперь хватит. Пэ Ён прихлопнул кругляш будущего хлеба крупной мукой, достал широкий нож и начал быстро резать перекрестные полосы, которые позже, в печи, разойдутся в аккуратный узор.

Печь почти бесшумно тикала отстреливающими комочками пепла, вторила водяным часам на полке.

Постулаты, утвержденные сотни лет назад, трещат: пока тихо, слышно только ему и, быть может, еще трем Теням. Но вскоре всем семерым предстоит принимать какие-то решения, чтобы не позволить себе исчезнуть. Каждая тень важна: большая и малая. А теперь уж — тем более.

— Он здесь, — раздался шепот прислужника.

Пэ Ён кивнул, закрывая заслонку печи, и снял фартук. 

Призванный ждал в нижнем зале, сидя на коленях и опустив голову. Малая тень, но очень важная — в перспективе.

— Кто ты? Назовись.

— Никто. Тьма во тьме.

— Почему я вижу тебя?

— Потому что я позволяю.

— Что может вывести тебя на свет?

— Только смерть.

— Правда?..

Призванный промолчал, видимо, обескураженный отступлением от стандартного протокола.

— Ты на грани нарушения кодекса. 

Призванный не двинулся с места и не поднял головы, лишь в тусклом свете занавешенного окна было видно движение желваков на челюсти.

— Кодекс я впитал с молоком матери. Он течет в моей крови.

— Тени еще не собирались. Если до этой ночи придет заказ на него, что ты будешь делать?

Призванный медленно поднял голову и посмотрел прямо Первой Тени в лицо. 

— Кодекс не мешает мне защитить его. В том числе от самого себя.

Пэ Ён усмехнулся одними губами.

— Берегись. — после паузы добавил: — Да пребудет с нами благословение Изгнанного. 

Раздался одновременный шорох ткани: в запястье малой тени осталось крохотное отверстие от иглы, на шее первой Тени — легчайший росчерк от кончика меча. Выступила ровно одна капля крови — как и должно. Жжение от крохотного укола соком ио пройдет так же быстро, как загустеет эта капля.

Малая тень скрылась во мраке, где ей и место. Пэ Ён задумчиво смотрел вслед.

***

На самом берегу океана высился бывший храм Безглазого бога. Строение давно уже не использовалось для поклонения: примитивные верования остались в прошлом, и встречались теперь разве что на самых окраинах Каррана. Здание отличалось от других — сложными, гротескно-мрачными линиями, грубыми барельефами, повествующими о похождениях безликих. Снаружи храм поддерживали в первозданном виде, хотя всюду в стенах светились прямоугольники: стоит приложить ладонь, пошевелить нить заклятия — и перед глазами развернутся длинные ленты текстов объяснений, картины былого. Боги — порождение страха и неведения. Карран же всегда стремился к знаниям. Теперь в храме располагалось хранилище книг.

Дворец не поражал эффектными линиями — там даже не было высоких шпилей и витиеватых балюстрад, какие любили строить жадные до зрелищ люди. Дворец Верховного брал другим — чудесами ума и плодов его: технологий. С яруса на ярус плавно двигались подъемные площадки, комнаты и залы даже в сильную жару или холод, порой прилетающий с моря, оставались комфортны для обитания. Из стен выступало изящное в своей практичности кружево металлических труб для быстрой передачи бумаг и мелких посылок в любой уголок дворца. А вот невысокие купола крыш кое-где были прозрачными — единственная поистине яркая деталь. Излишки солнечного света отражала магия: в яростный, жалящий зной жаро купола становились зеркальными и сияли так, что больно смотреть. 

Верховный был чем-то похож на отца: худощав, внимателен к деталям. Одеяние носил простое, лишь узор золотых линий украшал темную кожу. Однако Верховный совсем не старался внушить благоговейный страх, словно бы не считал соблюдение иерархии важным. В этом они с отцом кардинально различались. 

Отца Энгни встретила в одном из коридоров, уже почти на выходе из-под прохладной тени замка на полные холодного ветра улицы. 

— Дочь моя! — казалось, в его глазах сверкнула влага. Было ли то сожаление или пламень гнева — Энгни не смогла бы сказать наверняка. 

— Здравствуй, отец, — она церемонно склонила голову. — Как ваше здоровье?

— Я прошу тебя, — показалось, или голос все же едва заметно дрогнул? — Прошу, вернись, Энгни. Перестань скитаться по народным домам, словно у тебя нет собственного.

Отец просил — не требовал. Наверное, все-таки сожалел, что не оценил свою дочь как должно, предал ее доверие. И теперь она — связующее звено между Верховным и стратегически важным магом-полукровкой. Девчонка, совершившая непростительный промах.

— Мне продуктивно думается в Домах размышлений и хорошо спится в тишине их спален.

Отец передернул плечами, потом вздохнул.

— Я… скучаю по тебе, дочка.

Энгни широко раскрыла глаза, даже отступила на полшага. Но тут же вновь взяла себя в руки: это уловка! Да, уловка, чтобы вернуть привычную помощницу любой ценой, вновь задавить собой и своим гением. Однако сердце… как оно забилось, потянулось к родному! Но стоит быть осторожной. Не поддаваться вот так, сразу.

— Я тоже скучаю по нашим… редким беседам, папа, — ровно ответила она.

— Я хотел бы помочь, — он подступил ближе, понизил голос. — Ты не справишься одна. Я всегда к твоим услугам, все мои знания, все, что я нашел за мою длинную жизнь! Позволь мне стать… тебе советником.

Энгни с трудом сдержала усмешку. Ритм сердца вернулся к размеренности. Всего-то нужно было вновь услышать то, что Аделгейр Лакрун думает о ней: "Ты не справишься".

Молчание затягивалось, становилось неловким. Отец переступил с ноги на ногу. Неужто он и правда ощущает неудобство? Может, стоило выждать, пока не попытается заткнуть дыру гневной тирадой, либо еще хуже — потоком унизительно-плоских фраз о погоде. 

Но сотрудничество — это хорошо. Отказываться от такой помощи просто глупо. Тем более, даже просить не пришлось — отец пришел к Энгни сам. Главное теперь — выстроить позицию так, чтобы не возникало сомнений, кто кому здесь на самом деле помогает.

— С радостью приму твою поддержку, папа. Твой опыт бесценен, я знаю. Я приду сегодня к ужину, и можем все обсудить. Прикажи приготовить для меня яттово колено, но пусть не усердствуют с зеленью.

Каррану нужно разбудить Дитя, получить бесценные знания в полном объеме. Как выгодно, что Дитя находится далеко! Что именно случится в момент его пробуждения, не может предугадать никто, даже отец. Но даже если какие-то территории пострадают, то это будут Ралбоннд и, быть может, горцы. То, что на земле Каррана не захоронено ни одного Древнего — не случайность. Народ и его Верховные всегда были мудры.

Энгни пока не могла назвать себя мудрой. Она допускала ошибки, и немалые, но на них она учится. Теперь она будет осторожна, хорошо подготовлена — и к разговору с отцом, и с полукровкой. И к тому, что последует потом. Одни переговоры — репетиция других. В стенах родного дома выстоять перед волей отца и остаться твердой будет непросто. Там каждый камешек в стенах, каждый узор драпировок напоминает о том, кем Энгни была раньше. Той, кто следит, сколько соли кладется в вечерний напиток хозяина дома и заливает тушь в писала. Никем.

Но отступать больше нельзя, Энгни должна быть храброй. И если не мудрой, то коварной. И она такой обязательно станет.