В помещении пахнет стерильной чистотой свежих бинтов и металлических инструментов. Яркий свет лампы бьёт по уставшим глазам, вызывая слабую пульсацию неприятной легкой боли в висках, и Ремус стягивает с ладоней одноразовые перчатки, решив, что осмотр окончен. Выбрасывает использованную пару в мусорку и возвращается к своему пациенту, с легкой улыбкой принимаясь почесывать густую светлую шерсть. Крупный пёс песочной масти тут же довольно вываливает язык, начиная бешено вилять хвостом. Шрам от ампутированной передней лапы всё ещё слегка воспален, но заживает хорошо. Снятые вчера мерки для протеза уже переданы, а, значит, скоро улыбчивой вопреки всему произошедшему дворняге придется учиться ходить с этим приспособлением. Стоит подержать собаку в изоляторе еще с пару дней, а затем можно переводить в общий холл на обозрение потенциальным хозяевам.

В приюте, спонсируемом одной из самых крупных косметических компаний страны, довольно часто встречаются животные с увечьями. Лишенные конечностей, ушей или глаз по вине несчастного случая или же умышленного действия человека. Искалеченные светлые души, до которых больше никому нет дела. Быть может, именно поэтому Ремус так хорошо здесь прижился. В окружении изувеченных созданий, расцветающих от крохотных порций тепла и любви, что он может им подарить, ему самому становится легче дышать. Наблюдая, как ослепленная кошка довольно ластится к человеку, что приходил в приют неделями, завоевывая её доверие, Ремусу хочется верить, что еще не все в этом мире потеряно.

– Давай, малыш, – бормочет Люпин, обхватывая пса, чтобы спустить его со стола осмотра, – вот так, молодец. Умница.

Тихо воркуя с довольной от такого внимания собакой, Ремус устраивает ее поудобнее на мягком лежаке, проверяет наличие воды и, погладив пушистые уши напоследок, закрывает клетку. Под конец смены сонливость накатывает все сильнее, заставляя зевать и постоянно потягиваться. Усталость, накопившаяся за неделю, тяжелыми гирями повисает на плечах. Люпин чешет рассеянно щеку, убирая кабинет, и чувствует, как пальцы привычно натыкаются на неровные края стянутой кожи, грубые и неприятные на ощупь. Рука дергается прочь. Ремус морщится. За все эти годы стоило бы привыкнуть, но нет. Если не выходит у него, то рассчитывать на какую-то другую реакцию у окружающих людей не следует тем более.

Он выдыхает, выбрасывая ненужные мысли из головы. Не хочется тратить сейчас на них энергию. Вместо этого Люпин сосредотачивается на привычных действиях. Протереть стол спиртовой салфеткой, выключить свет, оставив только тусклый ночник, снять халат. Шум общего холла оглушает звуками, стоит только выйти из кабинета. Наверное, Фрэнк опять задерживается с кормежкой, из-за чего собаки взбудоражено вышагивают по своим клеткам, нетерпеливо поскуливая.

Ремус проходит вдоль длинного коридора, рассеянно скользя взглядом по стенам, сплошь увешанным постерами и плакатами. На них: множество данных и фактов о том, как раньше в косметической индустрии использовались животные. Он наизусть уже помнит эти слова, как и клятву компании не использовать больше таких варварских методов. Насколько Люпин знает, Поттеры, владеющие контрольным пакетом акций, стали инициаторами открытия приюта еще лет двадцать назад. Удивительно приятно видеть, что хоть где-то такую причину не используют как способ для отмывания денег. Приют большой и светлый, оснащенный всем необходимым, но постоянных волонтёров, не уходящих после пары месяцев, все равно остается не так уж и много. Ремус был рад, когда узнал, что это место подойдет для итоговой практики в колледже – здесь он уже выучил каждый угол, да и сотрудники к нему привыкли. После выпуска в этом году его будут готовы взять сюда на полный рабочий день в помощь главному ветеринару. Мадам Помфри не успевает порой во все три филиала, что разбросаны по разным районам города.

Фрэнк едва не ударяет его дверью, когда спиной проходит в неё, держа в обеих руках большие ведра с кормом. Уклонившись, Люпин придерживает тяжелую створку ладонью, помогая.

– Ремус! – пыхтящий Фрэнк в старом и заляпанном комбинезоне, в котором они обычно выгуливают собак в непогоду, благодарно улыбается, опустив ведра на пол, – уже уходишь?

– Я с дежурства.

Ремус не сдерживает улыбки, когда Фрэнк сочувственно морщится в ответ. Собаки, воодушевленные появлением еды, принимаются шуметь в два раза сильнее, и головная боль вторит им противным сверлением в висках. С тяжелым вздохом Фрэнк снова подхватывает ведра, кивком головы указывая на длинный коридор с рядами клеток позади себя.

– Время на исходе. Еще немного – и они начнут грызть решетки.

– Главное, чтобы не съели тебя.

Явно представив такую картину, Фрэнк ежится неуютно, что с дополнительным весом в его руках выглядит немного комично.

– Умеешь ты поддержать, приятель, спасибо.

Ремус отвешивает польщенный поклон, подталкивая дверь спиной, и машет на прощание рукой прежде, чем выйти из холла. Гомон лая с грохотом пустых мисок заглушается тяжелой преградой мощных створок – чтобы впервые пришедшие посетители на пугались такого шума, владельцы попытались сделать максимальную звукоизоляцию между помещениями.

Небольшая приемная со стойкой и темным коротким диванчиком у стены освещается оранжевыми полосами заходящего солнца. На низком столике стоит милая вазочка с разноцветными гипсофилами и плюшевый щенок таксы с табличкой “возьми домой друга”. Ремус рассеянно бросает взгляд в окно – там огненное небо с персиковыми завитушками облаков. Чистая, ничем не разбавленная красота. Можно пройтись пешком до дома, чтобы полюбоваться на неё подольше. Созерцание чего-то прекрасного всегда помогает ему ненадолго почувствовать себя лучше.

– А вот и он, – раздается откуда-то сбоку знакомый голос, и Люпин отворачивается от окна, – я вас, наконец, познакомлю.

Джеймс, стоявший у стойки, резво приближается с довольной улыбкой, и Ремус чуть сильнее сжимает руку на лямке висящего рюкзака на плече. Он давно уже привык к присутствию Поттера – тот довольно часто бывает в приюте, и при первом же знакомстве с ним Люпин смог почувствовать внутреннее тепло, идущее от этого человека. За эти месяцы Джеймс прочно вошел в весьма малочисленную группу людей, которых Люпин мог бы назвать друзьями. Поттер милый, веселый и тактичный, не задавший ни единого вопроса про шрамы. Он и Лили – единственные люди, способные вытащить Ремуса из дома хоть куда-то, но все эти качества подразумевают также и то, что у Джеймса много знакомых и приятелей. Очень много.

Помимо обычных связей, которые можно обрести на учебе или по долгу присутствия на благотворительных вечерах родителей, есть еще и те люди, с кем Поттер знакомится сам просто потому, что ему нравится общаться. Порой у Люпина создается впечатление, что, если собрать всех знакомых Джеймса в одном месте, придется арендовать пятиэтажный дом.

В присутствии Джеймса Ремус перестал чувствовать себя неуютно уже давно, но сейчас тот не один. Увидев еще одну фигуру, Люпин неосознанно напрягается, тут же испытывая сильное желание натянуть на голову капюшон объемной толстовки, в которой он обычно ходит по улицам. Рефлекс, выработанный в нем как отточенный механизм, но Ремус сдерживается. Он не хочет выглядеть испуганным или слишком странным.

Парень медленно начинает подходить, следуя за Джеймсом. Огненный луч, бьющий из окна, на мгновение освещает его лицо, и Люпин чувствует, как плечи смерзаются, застывая в одном положении. Незнакомец выглядит как чертова модель, забежавшая в приют для животных на окраине города сразу после фотосессии. Волны темных густых волос до плеч, яркие светлые глаза, в таком освещении похожие на разлитую по столешнице вязкую ртуть, твердые и острые линии скул, плавно очерченные губы.

Ремус заставляет себя не пялиться, но ничего не может с собой поделать. Красивые люди всегда завораживали и немного пугали его. Рядом с их сиянием желание где-нибудь спрятаться набирает обороты сильнее, чем обычно.

– Ремус, это Сириус Блэк, мой новый самый лучший друг, половина души моей…

Парень, облокотившись изящно о стойку, издаёт позабавленный смешок, и, о, ну конечно, его улыбка делает с внутренностями Ремуса что-то странное, чего он испытывать не должен. Голос его приятно глубокий, когда он вставляет коротко:

– Ещё немного, и он подумает, что мы встречаемся, Джейми.

– Наши отношения выше этого, – машет рукой Поттер, и продолжает уверенным тоном, – Сириус, это Ремус Люпин, мой-....

– Просто Ремус, – быстро проговаривает Люпин со слабой улыбкой, не уверенный, что хочет услышать, кем именно Джеймс хочет его представить, потому что он стопроцентно бы неловко покраснел от способности Поттера выбирать описания, – привет.

Тягучий взгляд чужих глаз, путешествовавший по его телу, наконец, доходит до лица. Ремус ждёт испуга, неловкости, неприязни или шока, но единственная реакция – это чуть слетевшая с губ улыбка. Сириус, однако, быстро берет себя в руки. Моргает раз, другой, протягивает вперед ладонь с широким запястьем и длинными бледными пальцами. На среднем – простое темное кольцо с гладкими боками.

– Приятно познакомиться, Ремус.

Чужая кожа теплая и гладкая, рукопожатие крепкое, и Люпин просто кивает в ответ еще раз, опуская взгляд. Он уже слышал о Сириусе. Джеймс в начале учебного года все уши ему прожужжал о том, как в неожиданном месте встретил приятного человека – на каком-то очередном собрании богатеев. Обычно Поттер приходит с таких мероприятий не в духе, а в тот раз прилетел как на крыльях. Очередной шуткой вселенной стало то, что парни в итоге поступили на один факультет. Что-то связанное с управлением, вроде бы. Что ж, это логично – наследников готовят перенять компании семей.

Ремус может себе представить общие интересы двух парней, выросших в кругу не скромного достатка, но, честно говоря, он не особо уверен, что места, подобные приюту, входят в этот список. Джеймс скорее исключение, чем правило, все-таки он приходит сюда с детства.

– Он очень скромный, – поясняет Поттер Сириусу и улыбается как довольный кот, умудрившийся незаметно стянуть со стола куриную ножку, – мы как раз хотели посмотреть на собак. Хочешь с нами, Рем? Ну, знаешь, чтобы оказать первую помощь, если кому-то откусят руку.

Сириус переводит на друга недоверчиво развеселенный взгляд, приподняв брови, и Люпин не сдерживает короткого смешка. Он не против, даже любит бывать с Джеймсом. Наблюдать, как тот сюсюкается со щенками или получает полное игнорирование от котов – одно удовольствие. Вот только его не было дома довольно долго. Ему нужно идти.

– Прости, – неловко коснувшись шеи, проговаривает Ремус, чувствуя на себе взгляд двух пар глаз, – но Лиам, наверное, меня уже заждался. Фрэнк вам поможет.

Выражение лица Джеймса неуловимо меняется. Он отводит взгляд, явно чтобы Люпин не увидел мелькнувшее в темных глазах раздражение и неприязнь, но Ремус и так знает, что они там появились. Появляются каждый раз, как бы Поттер не пытался это скрыть в нежелании расстраивать его. Сириус, уловивший повисшее между ними напряжение, спрашивает тихо:

– А Лиам это?..

– Его парень, – бурчит Джеймс, пожимая плечами так, будто пытается стряхнуть с себя какое-то противное насекомое, но спустя секунду его карие глаза снова смотрят на Ремуса со спрятанной на глубине теплотой и беспокойством, – тебя подбросить? Уже поздно, я на машине.

– Не нужно, я доберусь сам.

– Уверен? – Поттер хмурится, всматриваясь в него пристальнее, и обычно приятная его забота сковывает Ремуса неловкостью сейчас, когда рядом стоит Сириус в этой своей кожаной куртке с уложенными прядями волос и гладкой бледной кожей, – мне не сложно.

Люпин издает не поддающийся расшифровке звук, отрицательно качая головой, и начинает отступать в сторону входной двери. Взгляд Сириуса провожает его, не отрываясь, и желание отвернуться, скрыть лицо нарастает с каждой проходящей секундой этого пристального разглядывания. Махнув на прощание, Ремус проговаривает негромко:

– Зайдите к Колоску, он будет рад увидеть людей после операции. Только не давайте ему еды, до завтра нельзя.

Он успевает увидеть ответный кивок Джеймса и услышать тихое “что за колосок” от Сириуса прежде, чем выходит из здания.

Улица встречает прохладными порывами ветра и далеким шумом автострады, что соединяет город с близлежащими деревнями и фермами. Нестройный ряд фонарей освещает желтыми пятнами потемневшую дорогу. Солнце почти зашло, и на небе остались лишь розоватые полосочки, неотвратимо темнеющие по бокам. Закат всегда проходит так быстро.

Выдохнув шумно, Люпин набрасывает на плечо вторую лямку рюкзака и натягивает на голову капюшон, чувствуя себя лучше, когда ткань едва прикрывает щеки. Несколько фонарей то ли перегорели, то ли выбиты, но к темноте он всегда относился ровно. Она Ремусу даже нравится, как и ночь привлекает больше дня, а луна – сильнее солнца. В темноте можно скрыться, можно не переживать ни о чем. Негреющий свет луны освещает дорогу, но не слепит, не лезет в глаза. Ему нравится гулять ночью, но возможность делать это выдается нечасто.

Пешком до квартирки, что они снимают здесь с самого первого приезда в город, идти совсем недолго. Старое здание с небольшими комнатами в не самом благополучном районе стоило дешевле всего. Ремус заходит в не закрытый подъезд, поднимается на третий этаж и осторожно открывает входную дверь своим ключом. Проходит медленно, вслушиваясь в звуки комнат, и различает едва слышное бормотание телевизора. Лиам ещё не спит. Люпин нервно покусывает нижнюю губу, разуваясь и устраивая рюкзак на полке в прихожей. Он обещал прийти пораньше сегодня, но все равно задержался, а отсутствие сообщений и звонков за весь день навевает слегка тревожное настроение. Стянув капюшон, Ремус проходит в единственную комнату, откуда идёт нестройный свет телевизора.

Лиам сидит на диване, уложив подбородок на колено согнутой ноги. Он выглядит сонным, вяло моргая на мелькающую картинку в экране. Холодное освещение скачущих бликов подчеркивает его глаза, делая их неестественно голубыми, широкие плечи слегка ссутуленны.

– Привет.

Тихо проговаривает Ремус, подходя ближе, и тянется было коснуться, но Лиам заметно морщится в ответ, чуть поводя плечом.

– Не хочешь сначала в душ? Знаешь же, я не люблю этот запах.

Люпин кивает, делая шаг назад. И правда, он же всегда сначала ходит в душ. От усталости мозг отказывается воспроизводить привычный ход действий. У Лиама аллергия на кошек, но запах собачьей шерсти ему тоже не нравится. На эту причину он ссылается каждый раз, когда Ремус заводит разговор о том, чтобы взять одну из собак приюта к ним домой. Неприятный запах и небольшое пространство – два самых важных довода даже после того, как Люпин уверил, что животное можно взять небольшое и купать он его будет сам. Лиам просто устает на учебе и не хочет брать дополнительные нагрузки в форме прогулок и заботы о ком-то, кто будет от него зависеть. Ремус постоянно говорит себе, что проводит с подопечными достаточно времени в приюте, пусть от желания подарить хотя бы одному из них дом постоянно свербит под ребрами.

– Ты сегодня поздно, – бормочет Лиам, поднимаясь навстречу, когда Ремус выходит из ванной, и, подойдя, обхватывает его руками, чуть приподняв голову вверх, чтобы заглянуть в глаза, – тебя всё не было и я поел один.

Обняв его в ответ, Люпин слабо улыбается и касается ладонью взъерошенных светлых волос, поглаживает по голове ласково. Знакомое тепло дыхания щекотно касается шеи. Напряженно сведенные плечи постепенно расслабляются от домашней сонной обстановки.

– Все нормально. Там что-то осталось?

Взгляд голубых глаз тут же становится виноватым. Лиам часто так смотрел ещё в старшей школе, когда просил помочь с домашкой, что означало практически написать её с нуля, но Ремусу никогда не было сложно помочь единственному другу – литература Лиаму не давалась.

– Нет, прости.

– Почему не написал? Я бы зашел за чем-нибудь по пути.

Лиам пожимает плечами, опуская взгляд. Утыкается лицом в чужую шею, грея её дыханием, и бормочет:

– Ты всегда занят, когда торчишь там, я не хотел тебе мешать, – Ремус чувствует, как чужие руки со спины плавно перемещаются ниже, – зато, может, ты станешь стройнее и привлекательнее, мм?..

– А сейчас я недостаточно привлекателен?

Вопрос выходит скорее шутливым, чем серьезным, но Лиам тяжело вздыхает, поднимая голову. Задирает подбородок, скользя взглядом по лицу Ремуса, протягивает ладонь, чтобы коснуться кончиками пальцев грубого светлого рубца на чужой щеке. Голос его становится ниже, когда он отвечает тихо:

– Не стоит задавать вопрос, честный ответ на который тебе не понравится.

Весь лениво ласковый настрой моментально рушится от этих слов. Явственно читающийся в ответе намек привычно колет где-то под ребрами, и Люпин хмурится, чувствуя тянущую потребность отвернуться. Руки, обнимавшие чужие широкие плечи, напрягаются и отстраняются прочь. Он хочет отойти, но тут лицо обхватывают знакомые ладони, не позволяя.

– Эй, я просто не хочу тебе врать, ладно? Я же все равно люблю тебя, даже таким. Кто ещё мог бы полюбить тебя?

Во взгляде голубых глаз читается прямота уверенного в своих словах человека и Люпин, всматриваясь в них, пытается закрыть кран нахлынувших эмоций логикой, кивая в ответ. На голые факты нет смысла обижаться или расстраиваться. Они выяснили это между собой уже давным давно. Ремус сглатывает сухой глоткой, выдавливает из себя слабую улыбку.

– Да, только ты, Лиам. И я тебя люблю.

– Хорошо. Нам друг с другом повезло, да? – наконец, опустив руки, с улыбкой проговаривает Лиам, и Люпин явственно слышит “тебе со мной повезло, так ведь, Ремус?”. Суть в том, что это правда, – я буду ждать тебя в постели.

– Я скоро приду.

Ремус отвечает тихо, провожая его взглядом, и исчезает на кухне. Он наводит себе чай, стоя у окна и наблюдая за тихим ночным двором. На лавочке устроился подвыпивший мужик, которого время от времени выгоняет из дома жена, на одной из веток растущего у клумбы вяза дремлет кошка. Люпин поднимает взгляд на луну, пытаясь вытеснить неприятное чувство, поселившееся внутри.

Это справедливо. Как может быть привлекательным человек с лицом Франкенштейна? Ему действительно стоит думать прежде, чем задавать подобные вопросы. Не вина Лиама в том, что он честен. Он всегда был таким, еще в школе, когда стал единственным человеком, севшим с Ремусом за одну парту. Первым, решившимся общаться с местным изгоем небольшого городка на побережье. Единственным, кто ответил на его чувства. Кто бы что ни говорил, Ремусу и правда повезло с ним. Без Лиама он вряд ли бы набрался смелости уехать в большой город. Сидел бы сейчас в каком-нибудь фермерском хозяйстве подальше от людских глаз и обрабатывал картофель от вредителей в полном одиночестве. Вопреки романтическим комедиям и бульварным романам, в реальной жизни никто не захочет любить такого, как он. Ему нужно быть благодарным.

Быть может, Люпину действительно стоит заняться своим телом, чтобы в нем было хоть что-то привлекательно, раз уж с лицом теперь не поработаешь. В конце концов, ради любимых людей делают и гораздо больше.

Он размышляет об этом лениво, помешивая остывающий в кружке чай. Чаинки завораживающе кружатся в водовороте танца, мысли медленно текут им в такт беспорядочно и сумбурно. В голове неожиданно возникает образ Сириуса. Темные волосы, ровная линия бровей, едва заметная улыбка с чуть приподнятыми уголками губ, когда он смотрел на него. В чужом взгляде Люпин не заметил отвращения, но, скорее всего, тут дело в Джеймсе, который мог предупредить друга и попросить не пялиться. Светлая душа, постоянно оберегающая его от слишком пристального внимания и грубых слов. Ещё один случай везения в жизни. Удивительно.

Небо зажигает всё больше звезд, пока Люпин медленно варится в своих мыслях. Взгляд выхватывает созвездия Большой Медведицы, Ориона и Большого Пса. В школе ему очень нравилась астрономия. Сириус… Странное имя, похожее на название звезды. Нужно поискать, есть ли такая на небе.

Моргнув, Ремус хмурится. Какого черта он стоит и думает о каком-то Сириусе, которого узнал сегодня, пока его парень ждет в соседней комнате? Остатки чая отправляются в раковину. Лиам теплый, когда Ремус придвигается к нему ближе. Его сонное дыхание убаюкивает, и уставшее сознание соскальзывает в сон.

***

Вопреки предположениям Ремуса, Сириус начинает заявляться в приют с Джеймсом постоянно. Они играют с котятами, вычесывают собак и пропадают в кабинете управляющего явно для того, чтобы понемногу набирать опыта для учебы. Спокойно занимающийся своими делами Люпин обычно наблюдает за ними издалека. Пишет отчеты для практики, ассистирует мадам Помфри на операциях, выгуливает животных и помогает остальным волонтерам в ежедневной рутине приюта.

Он не стремится вторгаться в удивительно гармоничное общение Сириуса с Джеймсом, которые едва ли не предложения друг за другом заканчивают, но Поттер часто сам приходит в кабинет, чтобы запрыгнуть на смотровой стол и начать рассказывать одну из своих безумных историй. Блэк, всегда следующий за ним, конечно же, принимается дополнять рассказ красочными ремарками, и Ремусу остаётся только слушать их со слабой улыбкой, не отвлекаясь от работы.

Эти двое как близнецы, пусть и совершенно не похожи внешне. Энергия, сквозящая в голосах, во взглядах и в движениях делает их настолько притягательными людьми, что, Ремус уверен, в университете отбоя от внимания нет. И в это же время ему нравится, что здесь, в просторном ветеринарном кабинете в окружении инструментов на прохладных неудобных табуретках, взятых из приемной, Люпин – единственный их слушатель. Что они хотят здесь быть, что хотят рассказать ему о своей жизни и услышать короткие замечания с ноткой иронии в ответ.

Истории про скучные пары, о занудных или же, наоборот, любимых преподавателях, снобах на благотворительных приемах или о премьерах новых фильмов. Однажды Сириус начинает разглагольствовать на тему первой описанной мужской любви между Патроклом и Ахиллесом в “Илиаде”, и Ремус не может не вступить в эту дискуссию. На памяти Люпина этот разговор – единственный, в течение которого Поттер так долго молчал, только стреляя довольным взглядом за стеклами очков то в одного друга, то в другого.

Мягкая солнечная осень постепенно сменяется на более холодную и промозглую. На этой неделе зарядили затяжные дожди. Вслушиваясь в стучащие по стеклам окон капли, Ремус переодевается в предназначенную для уборки одежду. В такое время в приюте никого нет – входная дверь заперта, началось дежурство, которые Лиам терпеть не может. Насупился в очередной раз, со скрипом позволив себя поцеловать перед уходом, и чувство вины теперь тяжелым грузом сидит внутри Ремуса, ворочаясь там время от времени трущимися друг о друга булыжниками. Их последний разговор прошел отвратительно, но не пойти Люпин не мог – он обещал, а заменить в такие короткие сроки не смог бы никто.

“Быть с бездомными псинами тебе приятнее, чем со мной?”

“Это важно для меня.”

“А я, значит, не важен, отлично.”

Выдохнув длинно, Ремус запускает ладонь в волосы, отводя упавшие на лоб отросшие пряди. Он написал уже несколько сообщений, но, прочитанные, они остались висеть неотвеченными. Схватив необходимый инвентарь, Люпин выходит из подсобки в общий холл и останавливается у первой клетки.

– Ладно, – тихий голос в сонной тишине мирно виляющих хвостом собак разносится до самого конца коридора, – мы помиримся завтра. Все ссорятся время от времени, верно? Ничего такого.

Крупный пёс полностью черного цвета, с которым Ремус начал разговаривать, заинтересованно поднимается на лапы. Склоняет голову вбок, забавно сгибая этим движением правое ухо, и издаёт в ответ зычный звук недоумения.

– Не бери в голову, Бродяга.

Люпин бормочет, открывая клетку. Со стороны может показаться странным то, как он разговаривает то ли сам с собой, то ли с животным, но Ремусу плевать. Он выводит пса из клетки в специальный угол, где собаки обычно ждут уборки своего места, и принимается за работу.

Люпин помнит, как Бродягу привезли в приют люди, нашедшие его слонявшимся днями на каком-то пустыре. Он сам тогда, едва поступивший в колледж, работал только пару недель и впервые увидел настолько сильную степень истощения. Прошло больше трех лет, а пёс все так же остается в клетке. Должно быть, всех пугают его размеры, хотя по характеру Бродяга одна из самых дружелюбных собак на памяти Ремуса. Очень жаль. Все заслуживают дом.

Стук капель по крыше и окнам убаюкивает, и Люпин как никогда жалеет, что в порыве ссоры забыл дома наушники. Повторяющиеся движения успокаивают мозг. Вымыть пол, сменить воду в миске, вытряхнуть лежанку – и по новой. Он даже не задумывается, выполняя действия, доведенные до автоматизма.

Где-то вдалеке в тяжелой серости ночных облаков сверкает молния. Через секунды ей вторит гром, и несколько собак испуганно поскуливают из своих углов. Ремус принимается бормотать всякую чушь успокаивающим тоном, чтобы они могли сконцентрироваться на его голосе, и поглаживает по пушистой морде небольшую собачку помеси спаниеля и пуделя. Заводчики выбросили её щенком, когда обнаружилось, что она абсолютно глухая.

– Вот, у кого сегодня все в порядке, да, малышка? Хоть какой-то плюс в твоем положении.

Наблюдая, как она уютно сворачивается в клубок на лежанке, Ремус закрывает клетку, готовясь перейти к следующей. Продолжает проговаривать всё, что придёт на ум, и собаки потихоньку укладываются обратно, только тревожно шевеля ушами. Большая часть работы уже выполнена.

Из тягучего монолога о циклах паразитов, встречающихся у разных видов домашних животных, и способах борьбы с ними, которые ему нужно выучить к экзамену, вырывает странный звук удара. Ремус останавливается посреди коридора с протянутой к швабре рукой, вслушиваясь. Думает было, что ему показалось, но стук раздаётся снова, более настойчивый и сильный. Бродяга слабо гавкает из своего угла и Люпин, как истинный любитель животных, отвечает ему, словно собака задала вопрос:

– Не знаю, сейчас проверим.

Звуки шагов гулко раздаются в тишине, когда он проходит из дальнего конца коридора к широким тяжелым дверям. В приемной темно и тихо, по подоконнику звучно капает собирающаяся с козырька вода. Ремус подходит к запертой входной двери и пытается рассмотреть через мутное стекло небольших вставок, есть ли кто рядом. Предположение о балующихся детях отметается сразу, не в такой дождь, а вот нарваться на каких-нибудь отбитых наркоманов совсем не хочется. Несколько мгновений ничего не удается разглядеть и, когда Люпин готовится уже пойти обратно, слабый стук раздается снова, будто человек с той стороны бьет без надежды получить ответ, но не знает, что еще сейчас может сделать.

Ремус думает ровно две секунды прежде, чем открыть замок и распахнуть дверь. В лицо сразу же бьет порыв холодного ветра с пригоршней мелких брызг дождя. На пороге стоит до нитки промокший человек в одних штанах и тонкой кофте.

– Сириус?.. Какого ч-... – в первые мгновения Ремус может только пораженно пялиться, но затем буксующий мозг принимается работать, и он быстро хватает Блэка за запястье, втягивая внутрь, – иди сюда, проходи, боже, что случилось?

Кожа под пальцами ужасно холодная и мокрая. С Сириуса чуть ли не ручьи текут, его крупно трясет, и Люпин просто продолжает тянуть его дальше через приемную к широким дверям, чтобы провести сквозь холл в подсобку, где можно найти запасную одежду. На ярком свету длинного коридора можно разглядеть посиневшие губы со свежой алой ранкой в уголке, покрывшуюся мурашками холода бледную кожу и потяжелевшие мокрые волосы, темными прядями прилипшие к шее. Только сейчас Ремус замечает на бледной щеке стремительно алеющий след, грозящий превратиться в большой синяк, и нехорошее чувство тут же поселяется в груди, становясь беспокойством. Он отпускает чужое запястье, принимаясь копаться в шкафу в поисках чего-то чистого и сухого, и Блэк просто продолжает стоять там же, глядя в пустоту.

На одной из полок находится объемная толстовка и чуть потертые сзади спортивные штаны. Скорее всего, вещи Фрэнка, но Ремус потом с ним как-нибудь договорится и принесет взамен свое. Полотенца нет и приходится просто взять одну из одноразовых пеленок в смотровой, чтобы хоть немного отжать волосы.

Сириус выглядит абсолютно потерянным, но больше всего Люпина волнует его молчание. Поэтому, осторожно положив все вещи рядом, он подходит вплотную и пытается заглянуть в чужие глаза.

– Сириус? Эй, можешь ответить мне? Это Ремус, все хорошо, – Блэк моргает, переводя на него взгляд, и Люпин считывает это как хороший знак, продолжая, – ты ранен? Болит что-нибудь?

Тяжело сглотнув, Сириус отрицательно качает головой. Принимается осматриваться, хмурясь с каждым мгновением все сильнее. От этого движения взгляду открывается вторая половина его лица и Ремус с тяжелым сердцем видит, что на другой щеке тоже след, практически идентичный первому. Как будто…будто били единым движением руки с двух замахов. Голос Блэка хриплый и едва слышный, скачущий от того, что его все еще трясет, когда он спрашивает коротко:

– Гд-де Джеймс?

Ремус недоуменно моргает от неожиданности.

– Наверное, дома. Тебе нужен Джеймс? Я могу позвонить ему.

– Я… не могу сам… мой телефон, – Сириус принимается судорожно касаться ладонями своего пояса, будто в штанах чудесным образом материализуется мобильный, и Люпин мягко приостанавливает его, снова взяв за руку, – мой телефон, он, он остался там, я не… не могу…

– Все хорошо, все нормально, я позвоню. Я позвоню и ты поговоришь с ним. С Джеймсом, – видимо, звук знакомого имени успокаивает Блэка достаточно для того, чтобы перестать паниковать, и Ремус, сам не понимая, что происходит, решает перейти к самому главному, – только давай сначала переоденемся. Можно помочь тебе? Или я могу уйти и ты сам-...

– Не уходи.

Сириус впервые отвечает на касание, вцепляясь в чужое запястье в ответ, и Люпин уверяет его, что никуда не уйдет. Ситуация, наверное, одна из самых странных из всего, что происходило в жизни Ремуса, но человеку нужна помощь, и он просто…старается абстрагироваться от того, что сейчас промакивает мокрые волосы красивого парня и помогает ему стянуть облепившую подтянутый торс кофту, чтобы натянуть взамен большую сухую толстовку. К моменту, когда надо переходить к штанам, Блэк, слава богам, приходит в себя достаточно, чтобы снять и переодеть их самостоятельно, и Ремус тактично смотрит куда угодно, но не на него в этот момент.

У тебя, блять, есть парень, Люпин. Соберись.

Уличающий голос в голове отчего-то принадлежит Лили, и Ремусу тут же становится неловко от самого себя. Он наводит Сириусу чай на импровизированной кухне, состоящей из подоконника подсобки, тумбочки с печеньками и электрического чайника с заварочными пакетиками в мешочке на ручке шкафа. Руки Блэка все еще ужасно холодные, когда их ладони соприкасаются на горячей чашке, но на бледных щеках с этими ужасными темнеющими следами потихоньку начинает появляться здоровый румянец.

Отойдя на пару шагов, Ремус набирает номер Джеймса, надеясь, что тот ещё не спит. Взволнованный его звонком голос Поттера становится только напряженнее после объяснения произошедшего. Отключив вызов, Люпин подходит к сидящему на табуретке Сириусу и присаживается на корточки напротив, осторожно коснувшись ладонью чужого колена. Серые глаза находят его лицо.

– Джеймс скоро будет. Он едет за тобой.

– Спасибо.

Чуть покрасневшие от пережитого холода ладони Блэка сжимаются в кулаки. Он прячет их в длинные рукава толстовки и скрещивает руки на груди, принимая защитную позу. Ремусу эта позиция знакома не понаслышке. Сириус отводит взгляд впервые за все те недели, прошедшие со дня их знакомства. До этого момента всегда при встрече он стремился выхватить взгляд Люпина глазами, словно зрительный контакт давал ему больше информации, чем слова.

– Ты не обязан ничего мне рассказывать, – тихим, мягким голосом без единого намека на подтекст, – я могу просто посидеть с тобой, пока Джеймс не появится. Могу уйти, если захочешь.

– Нет, я не… – Сириус замолкает на мгновение и вдруг фыркает, взглянув на тело Ремуса, – что на тебе надето?

Люпин осторожно улыбается, тоже осматривая себя. Рабочая одежда для уборки и прогулок – те вещи, которые не жаль затем выбросить в топку. В случае Ремуса это старые штаны с подтяжками из грубого материала, которые он приволок с фермы отца, и свитер с несколькими заплатками и узором из редисок по центру груди.

– Моя рабочая форма. Тебе нравится?

– Тебе идут вишенки.

– Это редис, ботаническое ты недоразумение.

Сириус слабо улыбается, заправляя подсохшую прядь смоляных волос за ухо, и шмыгает наверняка простуженным под таким дождем носом. Застывшее его лицо понемногу оживает, возвращая себе отголоски былой эмоциональной подвижности. Во взгляде мелькает что-то помимо шока и страха.

– Вишня звучит круче, чем редис.

– От имени любителя редиса я протестую.

Блэк забавно морщит нос, выражая своё отношение то ли к протесту Ремуса, то ли к редису, и Люпин пытается запихнуть желание коснуться кончика этого носа пальцем туда, откуда оно вылезло. Это ненормально. Он не должен такого хотеть. Хотя, если они друзья, то почему нет? Он же любит обнимать Лили, это то же самое, верно? Сириус, будучи не в курсе неожиданных душевных терзаний собеседника, все-таки выдает в ответ:

– Фу. Вишня вкуснее.

Следующие несколько минут они ведут совершенно бессмысленный спор, приводя аргументы в пользу выбранных растений. Ремусу все равно, о чем говорить, самое главное – это видеть, как постепенно сведенные плечи Сириуса расслабляются, как он все-таки отпивает немного остывшего чая, согревая себя изнутри. Шок неотвратимо сходит на нет и усталость явственно пробивается на его лице, заостряя обычно плавные черты. Морщинка меж сведенных бровей, подсыхающие взлохмаченные волосы, скованные движения. Произошло что-то, способное погасить тот огонь, что всегда пылал в сером взгляде.

Блэк подрывается с табуретки, едва увидев вбежавшего Джеймса. Запыхавшийся и дезориентированный Поттер с готовностью обнимает Сириуса, подошедшего к нему вплотную, и вопросительно приподнимает брови в сторону Люпина. Ремус пожимает плечами. Блэк изначально искал Джеймса, значит, и расскажет всё тоже ему. Это хорошо. Люпин не знает человека, более подходящего на роль надежного утешающего друга, чем Джеймс Поттер.

Гроза потихоньку стихает, оставляя после себя только дождь, идущий ровной стеной. Время переваливает за полночь, когда Джеймс, посадивший Сириуса в свою машину, благодарит его и выходит из приюта. Ремус наблюдает за удаляющимися фарами с несколько секунд, а затем закрывает входную дверь. Выдыхает шумно, стукнувшись слабо головой о твердую поверхность, и направляется в общий холл.

Забытые швабра с ведром встречают его на том же месте, где он их оставил. Многие собаки уже дремлют, улегшись на своих лежанках. Осознав, что домывать придется уже завтра, Люпин подхватывает инвентарь и направляется в сторону подсобки, чтобы все вымыть и переодеться. Он развешивает сушиться оставленные вещи Сириуса, выпивает чая с солеными крекерами и никак не может выбросить из головы образ дезориентированного Блэка со следами сильных пощечин на щеках.