— И на что ты годишься?

Се Лянь не знает и знать не хочет. Признаться честно, он не хочет даже задумываться о том, на что годен. Единственное его желание — исчезнуть, раствориться в утреннем тумане, растянувшемся вдоль глухой деревеньки, в которую ноги его привели спустя годы скитаний.

Но даже на это права у него нет.

Цзюнь У — мудрый и справедливый владыка — знал, как правильно наказать Се Ляня. Знал, что принца не пугало отсутствие силы или удачи. Знал, что пугало другое — невозможность распорядиться собственной жизнью, если подобное существование вообще можно было так назвать. Знал и лишил возможности умереть.

Страдай, Сяньлэ. Живи и страдай. Это твоя кара.

Се Лянь сомневается в том, что ему принадлежит хоть что-то, кроме титула духа поветрия. Даже его жизнь — в чужих руках. И оборвать её он не в силах.

Титул духа поветрия… Се Лянь грустно усмехается, подумав об этом.

Он не знает, с какой целью сюда зашёл. Где бы он ни остановился, его присутствие принесёт неудачи. Но это место выглядит настолько жалко, что кажется, будто никакие беды ему не страшны.

Потому что хуже некуда.

Се Лянь чувствует себя примерно так же — хуже некуда. Дно под его ногами столько раз раскалывалось и тянуло ещё ниже, что он давно сбился со счёта. Каждая новая грань несчастий уже не удивляла: измотанный невзгодами, принц устал реагировать на любые события.

Любые плохие события. Хороших не случается.

— Не знаю, — наконец нарушает тишину Се Лянь.

Женщина перед ним недовольно морщится. В её глазах — изможденность, а губы кривятся в немом презрении. Зачем пришёл, чего хочет?

Се Лянь и сам не знает.

— Найдите мне занятие, госпожа, — бесцветно добавляет он, обведя взглядом ветхий прилавок. — Уж на что-нибудь да сгожусь.

***

Занятие ему находят не сразу. Госпожа Ю, хозяйка борделя, долгое время поручает какие-то мелочи и постоянно ругается, когда результат далёк от ожидаемого. Она грозится выгнать его, пока Лань Чан — одна из, как любят здесь говорить, артисток — не предлагает:

— Да оставь его, госпожа. Пусть с сестричками развлекает гостей.

Госпожа Ю задумывается, окидывая взглядом принца. Впервые за многие годы он теряется: сжав тряпку в руках, Се Лянь смятенно смотрит в ответ. Его сердце в груди ошалело заходится, и пальцы впиваются сильнее в рыхлую ткань, роняя мутные капли на пол. Из плотного марева глухого безразличия тянется лапа — хватает за шею и заставляет давиться воздухом, нервно кусая губы.

Кажется, это страх?

— Ты посмотри на него, — Лань Чан склоняет голову, и в её чертах Се Лянь различает что-то неуловимо знакомое. — Симпатичная мордашка, стройное тело… И на него покупатель найдётся. Запретный плод сладок, — она растягивает губы в плотоядной улыбке, и от этого по спине бегут мурашки.

— …ты права, — спустя время признает госпожа Ю.

Се Ляню нечего на это возразить. Он собственноручно вверил свою волю в чужие руки, поэтому права голоса у него нет. Жое беспокойно трепещет на запястье, и принц шепчет ей на грани слышимости:

— Тише.

— Решено, — госпожа Ю кивает Лань Чан, указывая на Се Ляня. — Забирай его. Готовь к вечеру. Введи в курс дела, пусть посмотрит, а там… потом приступает.

Лань Чан провожает хозяйку взглядом — дожидается, пока та скроется в своих покоях. Затем разворачивается и протягивает руку Се Ляню, ядовито выплёвывая:

— Прошу вас, его королевское высочество наследный принц, за мной.

Паника подкатывает к горлу. Мысли мечутся в беспорядке, и Се Лянь судорожно пытается ухватиться хоть за одну из них. Он был убеждён, что его никто не помнит так же сильно, как был уверен в том, что ему плевать на всё — ниже-то уже некуда.

Оказывается, есть. И это по-настоящему страшно.

— Мы знакомы? — сипло спрашивает он, неуверенно вкладывая ладонь в девичью руку. Она, на удивление, мягко обхватывает его пальцы и тянет вперёд, в тон негромкому:

— Нет. Вы со мной не знакомы.

Се Лянь готов поклясться, что слышит печаль в этих словах.

— Вы из Сяньлэ? — спрашивает он, пытаясь выхватить взглядом хоть малейшую деталь, которая могла бы ему помочь понять, кто перед ним.

Бесполезно.

— Какое это уже имеет значение…

Горечь оседает на губах пыльным шлейфом. Понурившись, Се Лянь думает о том, имеет ли принадлежность к Сяньлэ хоть какое-то значение для кого-то, кроме него самого, и приходит к выводу, что нет.

Да и для него не должно иметь. Он же давно отрёкся: от титулов, от связей, даже от собственных чувств и эмоций. Что ему жители некогда процветающего государства, которого нет уже сотни лет? Ему должно быть всё равно. Но почему-то стягивает грудь, когда он думает, что перед ним очередная жертва его самоуверенности.

Се Лянь убеждён: не вмешайся он тогда, было бы лучше. Не было бы катастроф, войн и смертей в таком ужасающем количестве. Не было бы сломленного народа и его склонившего колени божества.

Было бы лучше. Но благодаря вмешательству стало хуже некуда.

— Наверное, вы правы, — неискренне соглашается Се Лянь. Куда более неискренне для себя самого, чем для невольной спутницы, но тем не менее…

— «Ты», — раздражённо поправляет она. От этих перепадов настроений становится не по себе.

— Ты, — покорно вторит Се Лянь, словно пробуя слово на вкус.

— Это не Сяньлэ, ваше высочество, — ведя принца сквозь коридоры, терпеливо поясняет Лань Чан. — Здесь никто возиться с вами не станет. Вам стоит уяснить это сразу.

— Тебе, — тихо замечает он, и Лань Чан замирает. — Называй меня просто Се Лянь. Я уже давно не «ваше высочество».

— Да, вы… — начинает она и тут же исправляется, — ты. Тебе стоит уяснить это сразу.

— Спасибо. Я запомню.

Какое-то время их сопровождает надрывное молчание. Се Лянь ощущает напряжение в девичьих пальцах, но не вырывает руки. Длинный коридор кажется нескончаемым: затопленный густым безмолвием, он давит на слух. В этой немой ловушке чувства, ранее запечатанные за стылой апатией, разворошили грудную клетку и хлынули наружу, растекаясь по венам. По коже дрожью перекатывается тревога, и принц на секунду останавливается, в попытке перевести дыхание от буйства ощущений.

Не таких эмоций он ожидал после многих лет унылых скитаний.

Лань Чан не понимает. Она дёргает Се Ляня и недовольно шипит:

— У нас нет на это времени, не копошите… не копошись!

Пятки послушно скользят по старой древесине. Обувь Се Ляня прохудилась ещё до того, как он пришёл сюда, а сейчас и вовсе не ощущалась на ногах. Лань Чан замечает потерянность принца и милостиво останавливается на пару мгновений.

— Ва… — ей тяжело отмахнуться от титулов, и это заметно. — Тебе не стоит беспокоиться. Сестрички выдадут тебе что-то менее траурное, а твоя обувь… там она не понадобится.

«Мне страшно», — признает про себя Се Лянь, натянуто улыбнувшись девушке.

— Как скажешь, — кивает он в ответ и изображает готовность идти дальше. Всё внутри противится решению следовать за Лань Чан, и нервы, натянутые до предела, гудят перетянутой струной. Одно неосторожное движение, и скрученный шёлк лопнет, рассыпаясь на сотни тоненьких нитей. Се Лянь словно расстроенный гуцинь под проливным дождём, заброшенный артистом на задний двор под прохудившуюся крышу беседки — так же одинок и поломан на обочине существования.

Жалкий, без воли и без выбора. Инструмент в чужих руках.

Се Ляню не страшно сражаться, не страшно быть марионеткой в руках бедствия, не страшно нести кару, распрощаться с силами и удачей. Не страшно ранить себя сотни раз, не страшно хоронить себя заживо, не страшно гнить в безразличии к самому себе. Но почему-то страшно продать себя. Позволить запятнать единственное, что у него есть — честь.

Се Лянь всё ещё способен уйти в любой момент, но… покорно следует за Лань Чан. Чтобы вырваться, одного страха мало. Он привык к одиночеству, привык к покорности и безразличию, к страху тоже можно привыкнуть. Чтобы отсюда убежать ему достаточно просто захотеть. Но несмотря на страх, он не хочет.

Ему нигде нет места. Так пусть будет здесь.

***

В зеркале улыбается Лань Чан. Нанеся на бледную кожу слой румян, она поворачивается к Се Ляню и протягивает серебряную маску на пол-лица.

— Не благодари. Выпросила у госпожи Ю для тебя. Подумала, что так тебе будет легче.

— Спасибо, — принц замолкает, вспоминая её наставления. Ему хочется назвать её по имени, но здесь нет имён ни у кого. В том числе у него самого. В конце концов, коснувшись холодной поверхности пальцами, он добавляет: — Сестрица.

Лань Чан смеётся, прикрыв ладонью ярко накрашенные губы, и одобрительно кивает.

— Ты быстро учишься, ваше высочество, — подтрунивает она и проводит рукой по собранным волосам Се Ляня. — Давай помогу.

С недовольным зовом госпожи Ю в павильон пробирается ветер — простирается вдоль пустых углов, обжигает знобом оголённые щиколотки. С резко ворвавшейся зябью замерзают и чувства Се Ляня — набоявшись, насмотревшись и наслушавшись, он словно покрылся ледяной паутиной, твёрдой, как холодная маска под его пальцами.

Куда ещё хуже?

— Сколько можно? — доносится до слуха сварливое. Лань Чан ловко усаживает маску на лице Се Ляня и завязывает ленты на затылке, пряча их под аккуратной причёской.

— Госпожа, мы уже скоро, подожди!

Лань Чан единственная, кто обращается к госпоже на «ты», и ей это позволяют — сквозь недовольные вздохи. Она здесь негласная старшая — среди артисток, певиц и танцовщиц. Но к принцу наедине она всё равно обращается «ваше высочество».

И от этого Се Ляню горько.

Когда госпожа уходит, Лань Чан достаёт гребень и проводит по мягким волосам Се Ляня, полностью пряча серебристую ленту под тёмными локонами. Затем достает пудру и густо наносит её поверх фарфоровой кожи:

— Я тяну время как могу, ваше высочество, — шепчет она, поглядывая на выход. — Да и изящность твоя… мужская, нам надо твои черты немного смягчить…

Се Лянь не понимает, почему с ним так возятся. Не понимает, почему к нему обращаются по титулу, который он потерял. Любые попытки поговорить серьёзно сводятся на нет, потому что «это теперь не имеет никакого значения».

— Когда зайдёшь в зал, не прячься в углы, это точно привлечёт внимание, — продолжает наставлять Лань Чан. — Тебе лучше затеряться среди сестриц — опустив и голову и отвернув, чтобы не обратили внимания, но не в самой середине и не самом конце. Чуть позади, например. Маска будет бросаться в глаза, если начнут спрашивать — молчи, в крайнем случае, говори, что не стоит внимания. А там уже из сестриц кто-нибудь обронит про уродливость, со временем мы придумаем вменяемую легенду…

— Какая же от меня тогда польза? — шелестит Се Лянь. Зачем ему помогают, ещё и таким образом?

Девичья рука замирает на затылке.

— Ваше высочество, — тихий вздох раздаётся прямо около уха, — ты сейчас об этом не думай. Вечно бегать не получится, рано или поздно придёт покупа… — Лань Чан осекается, — посетитель и за тобой. Но пусть это будет поздно. Пусть он не будет хотя бы грязной свиньёй, охочей до низменной похоти, — последние слова она проговаривает быстро и едва слышно.

Сердце Се Ляня сжимается от сквозящей горечи между строк. Платить за чужую доброту, которой он не достоин, нечем: в его распоряжении лишь неудачи, перекидывающиеся на всех рядом. Лучшее, что он может сделать — не допустить, чтобы стало хуже.

Хотя куда ещё…

— Почему ты?.. — голос Се Ляня обрывается половине фразы — горло пережимает немая печаль. Впрочем, Лань Чан его понимает: отложив гребень на низкий бамбуковый столик, она опускается рядом на колени и, склонив голову, шепчет.

— Потому что я очень виновата перед вами.

— Что?.. — Се Лянь теряется. Он может назвать поимённо всех тех, перед кем его долг ещё не уплачен, но назвать тех, кто виноват перед ним… Таких людей нет. Вся ответственность за произошедшее только на нём, и винить кого-то другого в своих бедах…

Низко.

— Лань Чан, не говори ерунды, — Се Лянь аккуратно приподнимает за локти девушку. — Ты ни в чём не виновата.

В её глазах принц замечает слабый отблеск — мотнув головой, она нервно выдыхает, не смея смотреть в ответ, и поджимает подведённые красным пигментом губы.

— Идём, ваше высочество. Нам пора.

***

Се Лянь постепенно расслабляется, понимая, что на него не обращают внимания. Он теряется среди ярких демониц и наблюдает сквозь полуопущенные ресницы за происходящим. Госпожа Ю сопровождает новых гостей, запускает их в павильон и не стирает с лица натянутой услужливой улыбки. Лань Чан сидит поодаль — замечая взгляд принца, они хитро подмигивает ему и едва заметно склоняет голову, шепча одними губами:

— Ваше высочество, смотри.

Перед ним кто-то из постоянных посетителей. Каждый его шаг точно выверен: он пришёл сюда за конкретной девушкой. Его взор скользит по комнате и останавливается рядом с Се Лянем. На мгновение сердце пропускает удар и к горлу подступает ком: страх сковывает тело, стягивая колючей проволокой нервы. В голове пульсирует и тут же отпускает, когда аромат кардамона от протянутой руки проносится мимо — и в стороне слышится:

— Моя прекрасная азалия, идём.

Тревога отступает, и на смену ей приходит тихое упоение. Се Лянь наблюдает, как доверчиво ложатся хрупкие пальцы в крепкую мужскую ладонь, как бережно губы касаются нежной кожи, как девушка плывёт за своим спутником в одну из комнат. Он находит их пару гармоничной и признаёт, что со стороны они выглядят как настоящие возлюбленные.

Лань Чан занимает место рядом с принцем, как только они скрываются за дверью. Се Лянь этому рад: от её присутствия становится ещё легче. Подняв голову, он задаёт вопрос, вертящийся на языке:

— Почему азалия?

— Ты не обращал внимания, как называется это место? — начинает девушка издалека.

Се Лянь качает головой. Привыкший смотреть под ноги, он изначально полагал, что попал на постоялый двор, исхудалый и доживающий последние деньки. В какой-то степени это было правдой — для несведущих это место служило временным ночлегом, куда шли от безысходности, когда иных вариантов уже не оставалось. Но для знающих это место являлось во всей красе — полное редких красавиц, таинственных и манящих, готовых исполнить любую прихоть. Были бы деньги.

— А с какими словами мадам Ю приглашает гостей? — спрашивает Лань Чан.

Се Лянь снова качает головой в отрицании. Безразличие делало его слепым, глухим и ничего не воспринимающим, поэтому ранее он вслушивался в слова хозяйки лишь тогда, когда она обращалась к нему напрямую. Сегодня же его заполонило смятение, хлынуло морской волной, пронеслось сизым туманом перед глазами. В первые часы всё, что слышал Се Лянь, — белый шум и пульсацию в висках.

— Понятно, — Лань Чан участливо улыбается. — Конкретно эту часть нашего постоялого двора мадам Ю называет райским садом, а клиентов приглашает в цветник. Обрати как-нибудь внимание. Тебе тоже дадут «цветочное» имя. Будешь, например, лилией.

— Почему?

Лань Чан прячет улыбку и отводит взгляд. Се Лянь не торопит — видит, что эта тема болезненна. Молчание затягивается на минуты, и принц гонит нарастающее напряжение прочь — рядом с Лань Чан испытывать подобное не хочется. Наконец, рвано выдохнув, девушка негромко роняет:

— Фэн С… — она осекается и тут же исправляется. — Один из клиентов, то есть, ещё при жизни, рассказывал… Когда на Сяньлэ обрушилась беда, и вера в вас, ваше высочество, угасла… — Се Лянь видит, как тяжело ей даются слова. — Был один маленький верующий, который носил к вашей статуе цветы каждый день, — Лань Чан переводит дыхание и зажмурившись, продолжает: — потому что державшая цветок рука пустовала. Он носил белый цветок и вкладывал вам в ладонь каждый день не переставая. Несмотря ни на что.

Се Лянь обомлевает от услышанного. Об этой истории знают лишь четверо: он сам, тот ребёнок, Му Цин и Фэн Синь. И в начале ему не послышалось: Лань Чан почти произнесла это имя. Имя когда-то верного друга и соратника, который покинул его ещё во времена первого низвержения.

— Откуда бы он нашёл там лилии… Это, наверное, был цветок персика, — в прострации бормочет Се Лянь.

Ответом ему служит молчание. Лань Чан не произносит ни слова, крепко сжимая нежную ткань ханьфу у ног. На кончиках её ресниц блестят слёзы, и Се Лянь осторожно проводит пальцами по ним.

— Добро пожаловать в наш цветник, господин, — раздаётся елейный голос госпожи Ю. Лань Чан вздрагивает, замирает на мгновение и с надеждой смотрит в сторону посетителя. Уголки её губ кривятся, и со скорбным выражением лица она поворачивается обратно, уже не опуская головы.

Она всё ещё ждёт Фэн Синя, внезапно понимает Се Лянь. И от этого осознания ему становится больно — потому что в глубине души он тоже ждет и его, и Му Цина.

Но они никогда за ним не придут.

— А ты? — нарушает тишину Се Лянь, наблюдая, как гость плотоядно обхаживает совсем юную девицу. — Какой ты цветок?

Лань Чан беззаботно пожимает плечами, за мгновение скинув флёр глубокой печали.

— Груша, — смеётся она, пока Се Лянь смотрит вслед уходящим. Ему не кажется это забавным ни на цуньнаименьшая единица в традиционной китайской системе измерения расстояний.

— Что же в этом весёлого?

— Не бери в голову, ваше высочество, — отмахивается Лань Чан, и Се Лянь замечает заметавшуюся горечь в её взгляде. Она просто прячет за смехом свою боль, отравляющую уже несколько десятков лет её мёртвое сердце.

Се Лянь тоже пытается скрывать свою боль. За безразличием к собственной судьбе, за заботой о постороннем и никогда о себе, за признанием вины и признанием того, что он не более, чем средство, которое должно приносить пользу другим: от владыки до хозяйки призрачного борделя, в котором затесался падший бог.

На павильон накатывают сумерки, и Се Лянь чувствует усталость. Не конкретно от сегодняшнего дня, а вообще — от существования в беспробудной ночи, окутавшей его жизнь с момента первого низвержения. Он думал, что приняв кару, смирится и сможет проскитаться столетиями, посвящая себя самосовершенствованию, но… Люди не становились добрее, небожители при встрече демонстративно отходили в сторону, а ветхая доули рассыпалась сильнее, когда сил на её починку оставалось всё меньше и меньше.

— На сегодня всё, — вырывает из раздумий Се Ляня ласковый голос. — Возвращаемся, ваше высочество.

***

— К нам необязательно приходят за любовными утехами, — поясняет Лань Чан, протянув Се Ляню бамбуковый свиток. — Здесь — минимальный порог. Не заплатив эту стоимость тебе отдельно, гость не может требовать действий.

Се Лянь внимательно изучает список услуг. Он довольно широкий и многообразный: от праздной беседы до постельной близости, включающей в себя интимность разного рода. Некоторые позиции и вовсе непонятны, но спросить о таком язык не поворачивается.

— Схема у мадам Ю очень простая. За вход в цветочный павильон она берёт оплату, и скажу тебе прямо — совсем не скромную, — хихикнув, продолжает Лань Чан. — Но оплата — это только пропуск. Если гость хочет остаться с сестричкой наедине, нужно платить отдельно.

— А если гость откажется платить?

— Такого не случалось, — задумчиво проговаривает Лань Чан. — Но мы ведь не безобидные, в конце концов, можем и отпор дать. Наверняка наши гости это понимают.

Се Лянь согласно кивает. Какой бы хрупкой ни казалась любая из находящихся здесь девушек, каждая могла постоять за себя. Поэтому и инцидентов история этого борделя не знала.

— Иногда девиц выкупают, — уже куда менее задорно рассказывает Лань Чан. — Для этого требуется много денег, в разы больше, чем здесь, — она кивает на свиток. — Нечастое явление, но… возможное.

— Вряд ли меня кто-то выкупит, — мягко улыбается Се Лянь.

— Это не нам с тобой решать, ваше высочество.

Небольшая комнатка погружается в тишину. В окно пробиваются последние закатные лучи, разгоняя сумеречный полумрак, и Се Лянь зажигает старую бронзовую лампу. Жухлый свет от неё растекается в уголке возле бамбукового столика, мерцая в такт качающемуся пламени.

Лань Чан берёт гребень и задумчиво расчёсывает волосы Се Ляню. Зубчики плавно скользят, не причиняя боли: совсем как когда матушка заплетала ему волосы. Жое скорбно дрожит на запястье, и тёплые пальцы касаются её поверх шёлкового рукава.

Всё хорошо, Жое. Не переживай.

— Сегодня особенный день, — отложив гребень в сторону, Лань Чан протягивает маску Се Ляню. Последний уже привычным движением прислоняет её к лицу и ждёт, когда девушка завяжет ленты. — Мадам Ю в восторге: впервые наш цветник арендовали на весь вечер, да не абы кто, а сами небожители.

В её голосе Се Лянь слышит трепетный восторг. Наверняка Лань Чан ожидает увидеть среди этих небожителей Фэн Синя — благородно рассекающего зал и протягивающего ей руку, чтобы забрать из павильона навсегда.

Се Ляню горько. Он знает, что Фэн Синь не из тех людей, что посещают бордель в компании. Он более чем уверен, что некогда его соратник не обзавёлся большим количеством друзей, что наверняка единственный, с кем общается Фэн Синь — это Му Цин, каждая беседа с которым перерастает в очередную перепалку.

Больше, чем горько, Се Ляню страшно. С одной стороны, он убеждён, что его давным-давно все забыли — кому нужен мусорный бог, дух поветрия? Едва ли он закрепился в памяти людей сквозь столетия, а небожители уж тем более не помнят, кто он такой есть. С другой стороны, небожители — не люди, их знания и память простираются на века вперёд, и если его кто-то узнает, это будет крах всего…

Се Лянь понимает, что ему не всё равно, не с момента, как с ним заговорила Лань Чан. Ему всегда было не всё равно — только признавать это было настолько унизительно и тошно, что он заперся в кропкую скорлупу мнимого безразличия.

— Думаешь, он придёт? — спрашивает Се Лянь.

Лань Чан вздрагивает и затягивает ленты сильнее, чем стоило бы. Трясущимися пальцами она распутывает тугой узел и еле-еле шепчет:

— Не думаю. Но очень надеюсь, ваше высочество. Как думаете, он придёт?

Се Лянь не хочет, чтобы её сердце было разбито пустыми надеждами. Но ранить её не осмеливается, поэтому говорит практически честно:

— Я не знаю.

Он снова сбегает от правды. Но на этот раз не для себя, а для кого-то другого — ставшего ему в этом старом павильоне подругой и соратницей. Пусть и не на поле боя.

— Это обязательно? — с недовольным цыканьем вплывает в комнату мадам Ю. — Зачем ему вообще маска? Разве мы скрываем, что он мужчина?

— Госпожа, то, что Се Лянь — мужчина, видно и с маской, и без, — заверяет Лань Чан. — Тот, кому для утехи нужен мужчина, поймёт это сразу. Но открыто заявлять об этом… не стоит.

Мадам Ю недоверчиво оглядывает принца.

— Поверь, госпожа, уж какой резон мне лгать?

Обольстительная улыбка делает своё. Махнув рукой, хозяйка покидает покои, напомнив, что стоит поторопиться. Как только она уходит, Се Лянь облегчённо вздыхает:

— Спасибо.

— В конце концов, я не сказала ни слова неправды, — всё ещё расплываясь в улыбке, отвечает Лань Чан. — Но она права, мы опять с тобой долго провозились. Сиди, — Се Лянь чувствует, как девичьи ладони давят на плечи, и опускается обратно. — Это не всё. Закрой глаза.

Спустя пару мгновений лица касается лёгкий холод. Он щекочет кожу на лице принца и невольно заставляет сжаться от невесомых ощущений.

— Ваше высочество боится щекотки? — со смешком интересуется Лань Чан где-то совсем близко.

Се Лянь не отвечает, пытаясь абстрагироваться от ощущений.

— Готово, — наконец звучит рядом с ухом. — Открывай глаза.

В зеркале на него смотрит… О небеса, его не узнать. Лицо скрыто не только маской, но и подцепленной к ней вуалью из тонких серебристых цепочек с мелким жемчугом.

— Где ты её достала? — спрашивает Се Лянь, растерянно перебирая новое украшение, но Лань Чан игнорирует вопрос.

— Теперь у нас нет ни одной причины задерживаться. А у вас — ни одной причины переживать, что вас узнают.

В груди плавится искренняя благодарность. О нём позаботились, несмотря на то, что он ничего не может дать в ответ. Сморгнув накатившие слёзы, Се Лянь думает, что завтра с утра нужно обязательно заняться починкой доули.

***

— Нам пообещали большой взнос, — мадам Ю рассекает из стороны в сторону, не отводя взгляд от своего цветника. — Я настоятельно требую, что каждая… — посмотрев на Се Ляня, она исправляется, — чтобы все из вас уяснили, что сегодняшние гости — не обычные демоны или люди, поэтому и условия на сегодняшний вечер меняются.

Се Лянь, пока гости ещё не прибыли, сидит рядом с Лань Чан. Сегодня она особенно красива — без вульгарной краски на лице, девушка выглядит свежо, как и в юности. С её слов, по крайней мере. Принц находит Лань Чан красивой, и на его замечание она вспыхивает, как алый цветок пиона.

— Обещанная сумма перекроет любые утехи с вами, — мадам Ю останавливается у входа в павильон, сжимая в руках бамбуковую дощечку. — Но это вовсе не значит, что вы не должны попытаться вытрясти с каждого небожителя как можно больше денег. Единственное, что меняется — это то, что вы не имеете права им отказать.

По павильону прокатывается недовольный гул. Мадам Ю поднимает руку, призывая девушек замолчать.

— Это не обсуждается. Какими бы сильными вы ни были, вы всё ещё в моей собственности.

— Иногда мне её хочется стукнуть, — толкнув принца в бок, шепчет Лань Чан.

Се Лянь улыбается ей глазами.

— А сколько их всего прибудет? — интересуются из толпы, и мадам Ю, уже собравшаяся уходить, оборачивается.

— Немногим больше вашего. Не переживайте, ни одна из вас без гостя не останется.

Се Лянь в панике сжимает руку Лань Чан. На лице последней тоже проскальзывает беспокойство: очевидно, таких подробностей ей не сообщали.

— Плохо дело, ваше высочество, — едва слышно говорит она. — Но мы что-нибудь придумаем. Вряд ли среди них есть обрезанные рукава. Если спросят, скажем, что ты евнух, который следит за нами.

Се Лянь не уверен в непогрешимости небожителей. Его неуверенность достигает пика, когда он слышит из коридора смех спустя некоторое время:

— Она говорила, тут и парень есть, красавчик, каких поискать, может, тебе приглянется?

Се Лянь ищет взглядом Лань Чан, но та его не замечает, в ожидании уставившись на вход. Она уже отошла — устроилась с сестрицами в первых рядах, выпрямив спину и невесомо касаясь собственных губ. Её ожидание, яркое и горькое, чувствуется даже на расстоянии трёх читрадиционная китайская мера длины, равная 33,3 см.

В павильон действительно заходят небожители, и Фэн Синя среди них однозначно нет — Се Лянь не ощущает его энергии. Лань Чан не владеет такими же навыками и вглядывается в каждое лицо, выступающее из темноты коридора.

Лучше бы он сказал, что Фэн Синь не придёт, чем наблюдал за потерянной девушкой со спины.

Се Лянь не замечает знакомых лиц, но паника, скопившаяся на кончиках пальцев, не развевается, лишь растекается вдоль напряженных суставов. Незнание его личности всё ещё не спасает от его сущности — которую небожители легко распознают среди клубов демонической энергии.

Скованный страхом, Се Лянь забывает наставления Лань Чан и почти прячется в угол павильона: в тень, рассыпающуюся по стенам. Его передёргивает от едкой вульгарности, что развернулась перед его взором: от грязных приставаний образцовых совершенствующихся к демоницам, но всё ещё нежным девушкам — со своими сокровенными желаниями, далёкими от засаленной пошлости. Ему становится плохо только от одного касания младшего небожителя к потерянной Лань Чан, губы которой дрожат от хриплой безысходности. Се Лянь боится, что перед ним разверзнется желчный разврат, в который рано или поздно затянет его самого против воли.

Жое вьётся испуганной дрожью по предплечью Се Ляня, когда к нему приближается небожитель. Он слегка пошатывается от местной выпивки и нетрезво улыбается, протягивая руку:

— А ты… что же ты тут прячешься?.. Ещё и в маске… интересно…

Се Лянь застывает от охватившего его ужаса. Каким богам ему сейчас молиться, чтобы этот небожитель был достаточно пьян, чтобы не распознал чужой духовной энергии — совсем не похожей на демоническую? Её совсем мало, но она есть, и именно в таком месте распознать это проще простого.

Небожитель недовольно хмурится:

— Ну же!.. Долго мне так стоять?

Хоть всю вечность, проскакивает в мыслях Се Ляня. Но сидеть так весь вечер не получится: поэтому принц покорно вкладывает руку в чужую ладонь, замечая промелькнувшее удивление. Не может быть, чтобы он понял, не может быть…

— Крупновата для девушки, — подмечает небожитель. — Пойдём со мной. Побеседуем.

Сглотнув скопившийся в горле ком, Се Лянь следует за своим спутником, в панике оглядывая павильон. К счастью, его не уводят его в сторону комнат — лишь указывают на небольшой столик и приглашают:

— Прошу.

Се Лянь послушно присаживается на низкий стул, не сводя затравленного взгляда с небожителя. Тот устраивается напротив — и, пренебрегая всеми возможными правилами этикета, устраивает локти на янтарной столешнице, наклоняется ближе и тянет пальцы к вуали:

— Что же ты там прячешь, принцесса?

Се Лянь шарахается назад. Такое обращение кажется ему издёвкой, словно небожитель уже давно понял, кто перед ним. Пьяное дыхание почти касается щёк, когда раздаётся звонкий голос Лань Чан:

— Господин, не пугай сестричку! Её лицо изуродовано, оттого и не снимает она маски!

Небожитель откидывается назад, задумчиво рассматривая свою спутницу. Страх разбавляется талой благодарностью, и вернув Лань Чан мимолётный взгляд, Се Лянь опускает ладонь на предплечье, успокаивая паникующую Жое.

— Что же сама молчишь? Немая, что ли? — интересуется небожитель, и Се Лянь не находит решения лучше, чем просто кивнуть в ответ. Невесомые цепочки вуали переливчато звенят, словно птицы у окна на рассвете. — Вот, значит, как, — голос гостя становится ниже — в нём слышится некоторая хищность. — Получается, и отказать ты мне не в силах?

Се Лянь не сразу понимает, что к глубочайшему страху примешиваются отвращение и гнев. И это — божество смертных? Небожитель, служащий примером своим подчинённым? Если он — образец для подражания, то нет ничего удивительного в том, что сейчас похоти в павильоне больше, чем за всё время существования этого борделя.

— Полагаю, дело не в том, что ты уродлива, принцесса, — ухмыляется небожитель, резко вытянув руку и грубо сжав пальцами подбородок Се Ляня, — а в том, что ты совсем не принцесса, ведь так?

Се Лянь испуганно молчит, не в состоянии пошевелиться.

— Так кто же ты? — продолжает мужчина, растягивая уголки губ всё шире и шире. — Как принято таких, как ты называть? Ну не принцами же…

Взгляд Се Ляня мечется: сильнее вцепившись в собственную руку, он судорожно глотает воздух. Кажется, его страх можно почувствовать кожей: зыбкий, дрожащий, как покачивающиеся цепочки вуали.

— Тебя-то я и искал, — наконец роняет небожитель, опаляя грязным дыханием веки Се Ляня. — Эта баба говорила, что ты красавец, каких поискать. Снимешь масочку?

Се Лянь не успевает среагировать и не слышит ругани, доносящейся из коридора: крепкие пальцы отпускают его подбородок и цепляют вуаль, срывая её с лица. С маской так не получается — плотно закреплённая Лань Чан, она не спадает от грубой силы.

— Надо же, прям строптивая принцесса, — алчно шепчет небожитель, и Се Лянь чувствует себя так, будто его облили грязью. — Сам снимешь или помочь?

От липких касаний Се Ляня тошнит. Мотнув головой и понадеявшись, что небожитель не вспомнит лица дважды низвергнутого бога, он тянется к шелковым лентам на затылке.

— ...почему меня не пускаете?.. Я тоже небожитель!

— ...сколько? Я перекрою сумму.

— Молодые люди…

До слуха Се Ляня сквозь белый шум доносятся лишь обрывки фраз, которым он не придаёт значения. Маска спадает с его лица, и он с облегчением понимает, что никто его не узнал — во взгляде напротив ни капли осознанности, лишь бесстыжее желание. Крепкие пальцы снова хватают подбородок и тянут к губам, от которых разит алкоголем. Раздаётся грохот, и в суматохе ничем не сдерживаемая Жое срывается с предплечья, откидывая небожителя подальше.

В панике, Се Лянь вскакивает из-за стола. Павильон скручен напряжённой тишиной, которую разрезает до боли закомое:

— Се Лянь?!

У входа в павильон стоит Му Цин — чтобы понять это, не нужно даже оборачиваться. Его голос Се Лянь узнает из тысячи.

Отброшенный Жое небожитель медленно поднимается, потирая ушибленное темя. Осоловело посмотрев по сторонам, он фокусируется на Се Ляне и лающе смеётся:

— Надо же! И как же среди дьявольских шлюх оказался наследный принц?

Пожалуйста, Жое. Не сейчас.

— Я не понимаю, — намного тише добавляет Му Цин.

Белый шум перерастает в звон. Зажмурившись, Се Лянь нащупывает стену и опирается на нее. Случилось не самое худшее — случилось настолько худшее, чего он и представить бы не смог. Что здесь забыл Му Цин? Разве его путь совершенствования не предполагает аскетизм и отречение от мирских удовольствий?

Отчаянье заполняет душу Се Ляня. Переступая порог цветника, он думал, что ниже пасть уже некуда. Кто бы только мог подумать…

— Уйди!.. — слышит он незнакомый голос, похожий на рычание, ощущая рядом с собой вязкую прохладу. Истощённое выплеском энергии тело расслабляется, оседает в чужих руках, и сознание растворяется в тумане.

***

— Мадам Ю рвёт и мечет, — сообщает Лань Чан, касаясь краешком платка горячего лба. — Винит во всех грехах, конечно, не только тебя, но преимущественно. Ты как сознание потерял, началась какая-то вакханалия — крики да ругань, понятное дело, тут уже не до сестричек было… В итоге они почти разнесли павильон, не заплатили ни гроша и оставили нас ни с чем.

Се Лянь молчит. Когда рука Лань Чан не закрывает обзор, он наблюдает за свинцовыми облаками на потолке. Они сползают по стенам и тянутся к нему, затягивая в бездну всё глубже и глубже.

— Павильон быстро отстроили обратно, помог незнакомец, что пришёл вместе с Му Цином, но не просто так, конечно… Изначально он был крайне зол: мадам Ю его не впускала, и ему пришлось силой вломиться к нам… Он тебя и подхватил: клянусь, мне казалось, он разорвёт на куски того урода, что сидел рядом с тобой… Ваше высочество, ты слушаешь?

Се Ляню всё равно. Остатки его гордости и самоуважения рассыпались в прах, развеянные по ветру новым титулом. Как же он был наивен, полагая, что хуже духа поветрия ему не стать…

Затесавшийся среди шлюх падший бог… Открытая насмешка всему тому, что было для Се Ляня важно.

— Се Лянь? — взволнованно переспрашивает Лань Чан.

Она не заслужила его печали и горечи. Попытавшись улыбнуться, Се Лянь закрывает глаза и сипло отзывается:

— ...да.

— Напугал, — успокаиваясь, отвечает Лань Чан. — Как твоё самочувствие?

Никак.

— Не знаю.

Се Лянь хватается за угасающее сознание. Ему не хочется впадать в забытье, и он отмахивается от серых теней из последних сил.

— Отдыхай, ваше высочество, — мягко произносит Лань Чан. — Тебе нужно восстанавливаться. Лекарь сказал, что ты потратил духовной энергии больше, чем было возможно. Поэтому тело так реагирует.

Се Лянь не понимает: так — это как? Едва ли опустошённость и абъекция — результат выброса духовной энергии. Если должно быть физически плохо, то это не заметно: погруженный в густую хмарь безразличия, принц не ощущает ни жара, ни разрывающейся от боли грудной клетки, ни раскалывающейся на части головы.

Только скупую безнадёгу и безразличие к самому себе.

Се Лянь не отличает реальности от страхов. Ни пошевелив и пальцем, он внутренне содрогается от липких теней, сползающих со старых стен. Сплетаясь друг с другом, они обволакивают мраком — сталкивая в пропасть полного отчаяния.

— ...никакой пользы!..

На его шее синеют следы от теней, вцепившихся в глотку, в алчном желании лишить голоса, разбить слова о скалы осуждающего молчания.

— ...Госпожа… недоразумение… дай оправиться хотя бы…

Его запястья стянуты острой леской полумрака, словно проклятой кангой: лишая движения, тени пляшут ожогами на светлой коже.

— ...отойди.

Морок обнимает Се Ляня, укутывает в тьму, тянет последние соки — пока слуха не касается нежное:

— Ваше высочество?..

Тени рассеиваются в воздухе, напуганные чужой лаской. Жар отступает, и Се Ляню охота потянуться выше, к мягкой прохладе, но он не в состоянии даже открыть глаза. Страх уступает упоению, вызванному чуткой заботой.

Он этого не заслуживает.

Прохлада скользит по рукам, оставляет лёгкий поцелуй в районе лба — так целовала матушка, когда он болел. Прохлада вкладывает в пальцы хрупкий камень и крепко сжимает ладонь:

— ...не потеряй.

Прохлада убаюкивает собой: гонит прочь тревоги, накрывает сладким умиротворением. Се Лянь забывает рядом с ней, что такое волнение и мгла. Ему светло и спокойно.

***

Се Лянь работает до вечера: вымывает полы, метёт двор и держится подальше от сестричек, пока не наступают сумерки. Единственное исключение — Лань Чан: она не покидает своё высочество, сколько бы он ни просил.

Цветник увядает, и Се Лянь не знает, как до мадам Ю донести мысль о том, что несчастья обойдут это место стороной, стоит ему лишь уйти. Она и слышать ничего не хочет: заставляет отрабатывать ущерб, и это не в тягость. Только становится всё хуже и хуже.

Наслышанные в округе демоны озверели — разозлённые тем, что небожителям было позволено насладиться сестрицами без оплаты, они затребовали такого же. Бамбуковая табличка — большая, не менявшаяся годами, — резко поблекла. Переписывающий её Се Лянь ужасается: низкая цена за вход теперь перекрывает любые индивидуальные услуги.

И всё это из-за него. Из-за него это место переживает упадок, из-за него сестрички сбегают, из-за него гаснет аромат персика в павильоне.

«Тело пребывает в страдании, но душа пребудет в блаженстве», так? Рядом с ним в страдании пребывает всё.

Лань Чан говорит, что его навещали. Юноша, по описанию которого Се Лянь не вспомнил никого похожего. Она не рассказывает, что произошло: только бранится на Му Цина, стоит лишь намекнуть на тот вечер.

— Как можно? Ваше высочество, хоть ты объясни!

Се Лянь пожимает плечами, окуная кисть в чернильницу. Из курильницы вьётся аромат сандала, разливающийся в рассветном тумане павильона. Утро: из всех обитателей постоялого двора не спят только трое: он сам, Лань Чан и мадам Ю, ожидающая гостей.

— Не ожидал, что он вообще придёт, — отстранённо отзывается Се Лянь, выводя маленький крюк. — Интересно, что он… — первые солнечные лучи лёгкой вуалью ложатся на табличку, — ...вообще тут… забыл… Закончил!..

Лань Чан заглядывает принцу за плечо и негромко ахает.

— Красиво…

Се Лянь скромно улыбается, потирая щёку кончиком пальца. Он давно не держал в руках кисть, и собственная каллиграфия кажется ему несуразной.

— Будет тебе.

Павильон постепенно затапливает светом. Из коридора слабо доносятся голоса: в тон им шумят кроны деревьев, тревожа подёрнутый сонной поволокой двор. Се Лянь раскладывает дощечку на столе, морщась от неприятных воспоминаний.

Прочь, все прочь!

Ему по-прежнему больно: мысли о случившемся раздирают изнутри, но куда больше горечи оттого, что месту, которому никакие беды были не страшны, стало хуже. А ведь казалось, что ниже падать некуда. Ни ему, ни заброшенному борделю на окраине чахлой деревеньки.

Теперь Се Лянь знает: всегда может быть хуже. Поэтому цепляется изо всех сил за то, что есть, и пытается не навредить сильнее.

— Я хотела спросить у него про Фэн Синя, — возвращается к изначальной теме Лань Чан, подходя ближе. — Но не осмелилась.

— Правильно сделала, — одобряет Се Лянь.

Му Цин наверняка бы демонстративно изобразил пренебрежение — отмахнулся бы от демоницы, закатил глаза и обронил едкий комментарий. Ничем бы ей не помог — лишь укрепил гнетущую печаль и, быть может, разозлил своим презрением.

— Почему?

Они ступают вдоль коридора к комнатам: работа в павильоне закончена. Нужно унести чернила и приступать к уборке двора: осень выдалась бурной, застилающей дороги пёстрым полотном.

— Он бы тебе не ответил, — скупо поясняет Се Лянь. Лань Чан такой ответ более чем устраивает.

Комната встречает их тишиной. Опустив на столик письменные принадлежности, Се Лянь задерживает взгляд на висящей на стене доули. Её нужно починить, обязательно, как один из знаков доброты, ради которой за жизнь ещё хочется цепляться.

Второй — гребень от Лань Чан. Она оставила его ещё в первый вечер и никогда не забирала назад. Се Лянь уверен, что это подарок Фэн Синя, пронесённый сквозь года: инкрустированный зелёным нефритом, серебряный и изящный.

Третий… под пальцами вспыхивает хрустальное кольцо, переливающееся на свету. Се Лянь бережно поглаживает его — неожиданный подарок неожиданного посетителя. Лань Чан не говорила об этом, но принц уверен — после визита этого гостя тоска отступила на десятки ли назад. Иногда даже кажется, будто кольцо приносит удачу — по крайней мере, в это очень хочется верить.

Слишком мало осталось вещей, в которые Се Лянь всё ещё может верить.

Затихший в бархатной полудрёме двор усыпан листьями. Лань Чан устраивается на щербатых ступенях, пока Се Лянь неторопливо метёт. Молчание сплетается с тихим гулом улиц, и каждый из них погружен в свои мысли, пока на пороге заднего двора не появляется мадам Ю. Она не нарушает тишину сразу: наблюдает за принцем, грузно опираясь на перила. После переводит взор на задумчивую Лань Чан и роняет:

— А вы сдружились.

Се Ляню непривычно слышать столько мягкой грусти в её обычно строгом голосе. Лань Чан вскидывает понурившуюся голову и поясняет:

— Мы были знакомы при жизни.

Мадам Ю беззвучно кивает. Не отрываясь от метения, Се Лянь спрашивает:

— Что-то случилось, госпожа?

«Что-то ещё случилось?» — поправляет ехидно сознание. Се Лянь мысленно отмахивается от навязчивой едкости.

— К тебе посетитель, — замявшись, отвечает она. — Не в цветник… просто поговорить.

— Пусть проходит. Метла пока никому беседовать не мешала.

Подав знак, мадам Ю выпрямляется. Се Лянь снова чувствует знакомую энергию, и пальцы сильнее стискивают древко. Ему-то что здесь нужно?

— Ты так и будешь мести, пока мы будем разговаривать?

Не успевшая скрыться в глубине коридора Лань Чан оборачивается и бросает колкое:

— А что? Помочь хочешь?

Гнев моментально искажает благородные черты небожителя. Прикрывшись рукавом, Се Лянь пропускает мелкий смешок, пока глаза Му Цина мечут молнии.

— Ты!.. — начинает было он, но Лань Чан, игриво помахав ладошкой, скоро скрывается вдалеке, подгоняемая ворчанием мадам Ю. Се Лянь мягко вздыхает и уточняет:

— Тебе это как-то мешает?

— Да… то есть нет… — Му Цин окончательно путается в словах и в попытке успокоиться присаживается на низкую лавочку.

Прежде чем дождаться от него очередной реплики, Се Лянь успевает убрать часть двора.

— Как ты вообще здесь оказался? — спрашивает Му Цин, подперев подбородок ладонью. Се Лянь останавливается и внимательно рассматривает небожителя. Когда-то родной и близкий, сейчас он кажется совершенно чужим. — Это место не для тебя! Чем ты думал? Это противоречит всем возможным обетам! Почему из всех мест именно это? Неужели...

— Какое это теперь имеет значение? — тихо обрывает тираду Се Лянь.

— Раз спрашиваю, то имеет!

Му Цин ожидаемо заводится с пол-оборота. Он вскакивает: аккуратная причёска растрёпана, губы плотно поджаты, а пальцы сложены в кулак. Его духовная энергия пышет яростью и горечью, обвиваясь вихрем у предплечий.

— Это не твоё дело, — терпеливо объясняется Се Лянь. Он мог бы подумать, что такая формулировка ранит Му Цина… Но не хочет. У него есть обоснованное право злиться.

— Я хотел тебе помочь! — зло цедят в ответ.

— Ты уже помог, — едва сохраняя спокойствие, парирует Се Лянь. Эта беседа — болезненное напоминание об очередном провале, возвращаться к которому желания нет. — Больше не нужно.

Му Цин делает шаг вперёд, но заметно утомившийся от мучительного диалога Се Лянь гонит своего гостя прочь:

— Уходи. Мне не нужна твоя помощь. Позаботься лучше о себе.

Впервые за сотни лет Се Лянь не хочет видеть ни Му Цина, ни Фэн Синя.

***

— Неужели нет другого варианта? А как же Се Лянь?

Лань Чан в беспокойстве заламывает руки. В комнате их всего трое: совершенно непонятно, почему мадам Ю решила сначала рассказать именно им.

— Его… его тоже заберут.

— Но ему же там совершенно не место!..

Тревога Лань Чан касается кончиков пальцев. Оторвавшись от доули, Се Лянь склоняет голову:

— Думаю, покупателю виднее.

— И ты туда же, ваше высочество! — захваченная эмоциями, Лань Чан совершенно не контролирует речь и не замечает поднятых бровей мадам Ю. Принц неловко улыбается в попытке развеять недоумение и мягко сжимает сухие прутья бамбука в пальцах. Ему тоже неспокойно: но куда важнее убедить других, что всё складывается наилучшим образом.

Уж он как-нибудь справится.

— Выбора всё равно нет, — вносит ясность Се Лянь. — Так зачем переживать о том, на что мы не в силах повлиять?

Мадам Ю одобрительно кивает.

— Какие вы!.. — Лань Чан крутится на месте, не зная, за что схватиться, и случайно задевает ножку стола. — Чёрт!..

— Я не понимаю, почему ты так беспокоишься, — Се Лянь откладывает шляпу и подходит к девушке. Её руки дрожат — мягко сжав их, принц продолжает: — Никто не знает наверняка, что нас там ждёт. Ты же слышала госпожу, это щедрый покупатель, забирающий всех под крыло в Призрачный город… Мадам Ю сможет отстроить это место заново, и оно зацветёт новыми красками.

— Вот именно! Призрачный город! Нас забирают неизвестно куда, где тебе путь заказан!

Пышущему гневу вторит ветер: порывистый, как резкие реплики Лань Чан, он нагоняет пуховые тучи на небо, подхватывает иссушенные жёлтые листья и кружит их рядом с окнами. Вечер лениво простирается вдоль заброшенных дорог, выстилая сумрачным пологом кроны деревьев у павильона. Се Лянь отвлекается — и, заворожённый игрой сумерек, не сразу понимает, о чём ему говорят.

— Это город призраков, ваше высочество. Они тебя… они…

Ничего они ему не сделают, размышляет Се Лянь, отрешённо поглаживая кольцо.

— И этот! Явился — не сам, с невиданной щедростью ниоткуда! Для какой великой цели князю демонов понадобился заброшенный постоялый двор?!

Се Лянь ненадолго замолкает, опустив веки, и… пожимает плечами.

— Год задаётся весной, а день — утром**, Лань Чан. Не бери в голову. Подумаем об этом завтра.

***

Подумать завтра вместе не получается. За ними приходят молчаливые гости: без слов дожидаются каждую сестричку и провожают в повозки. Лань Чан уехала одной из первой — Се Лянь же в очередной раз проверяет, с собой ли гребень, держится ли цепочка и надёжно ли скреплена доули.

Мадам Ю не отходит от прилавка. Хмуро и спешно объявив сестричкам о переезде ещё с утра, она хоть и не принимает гостей, но не забывает о своих обязанностях. Хотя, смысла сейчас в них нет. В привычном укладе женщина пытается найти спокойствие, не погружаясь в мысли о том, что происходит сейчас и что произойдёт после. Потому что ей страшно, и Се Лянь это понимает как никто другой.

Он испытывает глубокую вину, но знает, что так будет лучше. Не может стать хуже в месте, которое покинул дух поветрия. Стоило принцу лишь переступить порог постоялого двора, как над ним нависла смурная туча — тяжёлая, с накрапывающей изморосью неудач в начале и грозовым ливнем невзгод под конец. Сейчас, когда Се Лянь уйдет, снова взойдёт солнце и согреет ласковым теплом прохудившиеся крыши.

Время близится к закату. Се Лянь скучающе смотрит в окно, наблюдая за сизой вуалью неба. Подёрнутые рябью облака залиты охрой, в тон золотому полотну, расстелившемуся вдоль старых дорог. Холод проносится по полу — все двери настежь, и осень заглядывает в комнаты трепетным ознобом.

Се Лянь не замечает, как внимательный взгляд чутко улавливает каждое его движение. Как поджимаются губы, в невозможности выразить чувства, как подрагивают кончики пальцев, словно крылья бабочки. Как тянется к нему беспокойная забота: немая, подобная молчаливым гостям.

Как ледяное ожидание наконец-таки начинает оттаивать.

— Его высочество наследный принц?

Мягкий голос осторожно касается слуха. Обернувшись, Се Лянь видит у двери юношу в красных одеждах. Рыхлое солнце путается в прядях смоляных волос, собранных в небрежную причёску. Рука невольно тянется к кольцу, пока неожиданный гость хитро щурится и подкидывает кости, ожидая ответа с тёплой усмешкой.

— Бросьте, — любезно отзывается принц. Его полное тревоги сердце успокаивается, и страх постепенно отступает. — Ко мне можно обращаться Се Лянь. А как можно к тебе, уважаемый друг?

— Ко мне? В семье я третий сын, так что все зовут меня Сань Лан.

— Сань Лан, — словно пробуя имя на вкус, повторяет Се Лянь. — Хорошо.

Юноша подходит ближе — примерно на расстоянии чи от Се Ляня он останавливается и тоже заглядывает в окно, вопрошая:

— Что ты там так увлечённо рассматривал?

Закатные лучи льнут к изящному лицу, оттеняют острые черты, разливаются мёдом в задумчивом взгляде. Теперь Сань Лань щурится недовольно — прикрыв глаза рукой, он немного склоняет голову на бок и смотрит на Се Ляня. Последний, неловко улыбнувшись, замечает:

— Если так стоять, то не поймешь.

— И как же мне нужно встать, гэгэ?

Се Лянь поднимается из-за стола и приглашает гостя на своё место:

— Лучше присядь. Я покажу.

Сань Лан послушно опускается на стул. Теперь лучи мажут по виску, путаясь в торчащих прядях волос. Се Лянь неосознанно приглаживает их в попытке придать растрепавшейся причёске более опрятный вид, и не сразу замечает возникшего напряжения.

— Ох, Сань Лан, извини… Я просто хотел поправить, но… Я не должен был…

— Ничего страшного, гэгэ, — вернув принцу улыбку, проговаривает гость. — Спасибо. Ты же покажешь мне?

— Конечно, — скрывая дрожь от волнения, подтверждает Се Лянь. Как можно было с такой беспечностью ворваться в чужое личное пространство и даже не спросить?

Чувство неловкости и стыда разгорается глубоко в груди вместе с интересом. Впервые за столько времени с плеч спадает фоновая тревога, и Се Лянь, не обращая внимания на смущение, склоняется к Сань Лану и протягивает к его лицу ладонь:

— Позволишь?..

В комнате долю мгновения слышен лишь шелест листвы с улицы. Тяжело выдохнув, Сань Лан молча кивает в напряжении. Се Лянь переживает: боясь причинить дискомфорт, он нежно прикасается к подбородку юноши, направляет его голову и шепчет, поспешно отведя руку:

— Вот, Сань Лан.

Под таким углом небо наплывает на лес, переливается медной рекой к алым кронам. Закат размывает краски по пухлым облакам: серовато-персиковые, они прячутся среди ветвей деревьев, похожие на причудливых животных. На это скучающе смотрел Се Лянь — и с детским восторгом разглядывает Сань Лан сейчас.

Се Лянь отстраняется и выпрямляется. Вечер накатывает на деревню, и уже совсем скоро будет слишком темно передвигаться. Это могло бы напугать в любой день, но сейчас — рядом с Сань Ланом — аномальное умиротворение обволакивает шёлковой прохладой.

Словно никакие беды не страшны. Они просто не произойдут.

— Сань Лан, — несмело коснувшись плеча юноши, зовёт Се Лянь. Солнце почти скрылось за горизонтом, и вечер затопляет полумраком осиротевшие тропы. — Ты же не просто так пришёл?

— Верно, — откликается юноша. — Я пришёл за тобой, гэгэ.

Сердце Се Ляня замирает от того, как это звучит. Застыв, он наблюдает за неторопливо поднимающимся Сань Ланом — осторожно шагающим ближе и протягивающим руку со словами:

— Пойдёшь со мной, гэгэ?

Се Лянь даже не думает спрашивать, а есть ли у него выбор. Почему-то ему кажется, что если он ответит отказом, его отпустят — не кидая проклятия и оскорбления в спину. В каждом звуке, в каждой фразе Сань Лана чувствуется глубокое уважение, без снисходительных насмешек над его текущим положением.

Для себя Се Лянь определяет, что пошёл бы за Сань Ланом в любом случае, потому что хочет этого сам, и поэтому доверительно вкладывает пальцы в прохладную ладонь.

— Очень рад, — в тон кленовому шелесту шепчет Сань Лан.

Они идут рука об руку сквозь павильон, и Се Лянь не замечает косых взглядов мадам Ю. Он цепляется глазами за бамбуковую табличку, так и лежащую на столе, за опустевшие коридоры, за вывеску постоялого двора с искусной резьбой. Сань Лан ненавязчиво переплетает их пальцы и на немой вопрос ведёт плечом, шутя:

— Чтобы не потерять тебя в темноте, гэгэ.

Это должно насторожить Се Ляня, но он чувствует лишь лёгкую гармонию и принимает нелепое объяснение как реальное.

Вечер кутает их в зябкие объятия. Обнятый тихой хмарью, Се Лянь оборачивается и, в последний раз окинув взором потрёпанный постоялый двор, поднимает ладонь и прощается:

— Прощайте, госпожа. Спасибо за кров и заботу.

Мадам Ю смахивает слезы с ресниц, а возможно, ему лишь мерещится. Как бы то ни было, Се Лянь отпускает это место с уверенностью, что всё наладится.

Иначе просто не может.

Сань Лан неохотно выпускает руку Се Ляня и жестом приглашает в повозку. Старенькая, ожидающая своего часа уже давно, она трогается с места, стоит им лишь устроиться поудобнее.

Какое-то время они едут молча. Се Лянь рассматривает потускневший в сумеречной неге лес, размышляя о грядущем без сумбурного страха и со странной смиренностью. В душе теплится ощущение, словно всё идёт своим чередом; хоть и не ясно, откуда эта уверенность взялась.

Впрочем, не так это и важно.

Оторвавшись от созерцания леса, Се Лянь поворачивается к Сань Лану и натыкается на его внимательный взгляд. Сидящий на расстоянии меньше чи, юноша не отрывает глаз от своего спутника, но ничего при этом не говорит. Наполнившая поездку тишина невесомая — как мирное стрекотание светлячков перед сном.

— Сань Лан, — нарушает молчание принц. — Тебя отправил за мной Хуа Чэн?

Юноша растягивает губы в улыбке, но отвечает не сразу:

— ...что ж. Можно выразиться и так.

Се Лянь мало интересовался тем, что происходило в мире последние сотни лет. Что-то слышал о небожителях, что-то — о демонах, но никогда не вдавался в детали. Было не до этого — погрязший в безразличии и к себе, и к миру, принц обходил стороной любые вести.

Кое-что он, конечно, слышал. О трёх великих бедствиях, например, среди которых был и Хуа Чэн — Собиратель цветов под кровавым дождем. Другой вопрос, что этим знания Се Ляня и ограничивались.

— Хочешь что-то узнать о нём? — спрашивает Сань Лан, наблюдая за реакцией принца. Последний согласно кивает. — Вы, вроде как, не встречались прежде?

— Не приходилось, — подтверждает Се Лянь.

— Тогда спрашивай. Что знаю — расскажу.

Придумать с ходу вопрос о незнакомце — задача не из простых. Се Лянь долго думает над тем, как правильно сформулировать свой вопрос, перед тем как его озвучить:

— Почему его так называют?

— Собирателем цветов под кровавым дождём? — уточняет Сань Лан, и дождавшись кивка, небрежно отмахивается: — Ничего интересного. Даже скучно. Однажды он наведался к одному из демонов: разворотил его гнездо, устроив кровавый дождь. Уже покидая это место, у обочины дороги он заметил белую лилию — и чтобы нежные лепестки не перебило каплями крови, укрыл цветок зонтом.

— Как… необычно, — задумчиво бормочет Се Лянь. — Не соглашусь с тобой, Сань Лан. Это очень интересно и совсем не скучно.

— Как скажешь, гэгэ, — пожимают плечами в ответ, пряча скромную радость в вечернем полумраке. — Может, что-то ещё?

— Может, — Се Лянь всматривается в рассеянную перед ним хмарь. — Какой он? Я слышал, у него только один глаз, что же произошло со вторым?

Сань Лан лениво тянется, отпуская пренебрежительное:

— Вырвал.

Сердце Се Ляня словно прошивает игла.

— Сам?

— Сам.

Между ними продолжается немой диалог. В янтарных глазах принца плещется тусклая горечь, во внимательном взгляде Сань Лана — зыбкое безразличие. Се Ляню кажется, что эта боль — его собственная, и в попытке разгадать собственные чувства, он наклоняется ниже и всматривается в лицо юноши:

— И тебе совсем не страшно?

— Что было, то прошло, — глухо отвечают ему.

В этом есть зерно правды. Вздохнув, Се Лянь поправляет рукав ханьфу и смелее опирается на невысокую спинку повозки. Неловким мазком его пальцы касаются ладони Сань Лана — последний, громко сглотнув, продолжает:

— Что ещё?

Се Лянь долго размышляет. Он вслушивается в стрекот наплывающей ночи, в шелест опадающих листьев и вдыхает пропитанный пыльной осенью воздух. С его губ далеко не сразу срывается:

— В чём его слабость?

— В прахе, — с небрежной лёгкостью отзывается Сань Лан.

Се Лянь задал вопрос, полагая, что ответа не услышит. Бессознательно дотронувшись кольца, укрывшимся под слоями ткани, он добродушно улыбается:

— Какая же это слабость? Едва ли его прах попадёт хоть когда-нибудь в чьи-либо руки.

— Ты так думаешь? — усмехается Сань Лан.

Повозка подскакивает на ухабе: не успев осознать, что делает, Се Лянь хватается за спутника — чтобы тот не вывалился на дорогу. Пальцы стискивают плечи, тянут Сань Лана к груди — так, что его бархатный смех ласково стелется по нежной коже на шее:

— ...спасибо, гэгэ.

Краска наползает на лицо Се Ляня пятнами, и, смущённо закашлявшись, он отпускает Сань Лана. Последний всё ещё смеётся, коротко осматривается и говорит:

— Последний вопрос, и мы на месте, гэгэ. Хочешь что-то ещё спросить?

Се Лянь счастлив, что в темноте не видно, какой он красный.

— Как выглядит Хуа Чэн? Какой он?

Сань Лан коротко хмыкает, проведя пальцами по подбородку.

— А как он, по-твоему, должен выглядеть?

— Это не похоже на ответ, — замечает принц.

Он что-то упускает — только что именно?

— А твои вопросы не похожи на один, — парирует спутник. — Попробуй сам ответить. А я скажу, прав ты или нет.

Вдоль затылка бегут мурашки, и Се Лянь ёжится от этого ощущения. Помолчав, он роняет:

— Быть может, как ты?

Принц больше не чувствует флёра усмешки — голос Сань Лана становится ниже, словно перед ним не чудной юноша, а взрослый мужчина:

— С чего ты взял?

— Ни с чего, — честно признаётся Се Лянь, и тугое напряжение крошится с каждым его словом. — Просто предположил, что демоны Призрачного города выглядят примерно одинаково.

— Надо же, — слышно тихое.

Се Лянь лукавит. Он понимает, что всё не так просто — и перед ним не рядовой демон. Это кто-то непростой, может, приближенный к Хуа Чэну, отправленный за принцем как за кем-то особенным.

Словно он важен.

Признай Се Лянь себя ценным и нужным, живым и кем-то любимым, увидел бы сразу, кто перед ним. Осознал бы, что за кольцо на шее за одеждами и кто его принёс. Но Се Лянь не осознаёт и не видит, поглощённый мыслью о собственной незначительности.

— Гэгэ, мы на месте, — спрыгивает с повозки Сань Лан. Они остановились в дремучем лесу — рядом ни малейшего источника света.

— Где мы? — осматривается Се Лянь, доверчиво опуская пальцы в протянутую руку. — Здесь ни души.

— Тем лучше, — одобрительно кивают в ответ и… кидают кости. — Идём, — шепчут призрачные бабочки, открывая портал у роскошного храма — рядом с дубовыми ступенями.