В новых покоях просторно: поистине королевские, с широкой кроватью с балдахином, отдельным столиком для каллиграфии и широким окном, выходящим на главную площадь Призрачного города. В новых покоях свободно: дышится полной грудью, стены не давят, и ничего не напоминает о скованных запястьях. В новых покоях хорошо… и одиноко.

Се Лянь не до конца понимает, зачем он здесь. К нему не отправляют гостей, посещают его только изящные демоницы, приносящие еду да выпивку, и неразговорчивый приближённый Хуа Чэна — Посланник убывающей луны. Он постоянно спрашивает, требуется ли что-то его высочеству, и игнорирует единственную просьбу принца обращаться по имени. Бурчит, что недостоин, и просит позвать, если что-то понадобится.

Се Ляню, кажется, ничего не нужно. Он так долго пребывал в лишениях, что разучился понимать собственные потребности.

Иногда за стеклом появляются бабочки. Принц впускает их — завидев издалека, бросается навстречу, распахивает окно и пропитывается гулом торговых улиц. Вместе со странным запахом комнату заполняет серебристый свет, и Се Лянь протягивает руку — наслаждаясь трепетом нежных крыльев.

В такие моменты горечь отступает.

В целом, его ничего не держит: Се Лянь чувствует, что может выйти, может и уйти, но ждёт, когда придут к нему. Иррациональное ожидание неизвестности привязало его к этому месту, как звёзды к бархатному небосводу в самые тихие ночи.

Кажется, он не до конца верит в то, что ему позволено свободно жить.

Ласковый перезвон приятно щекочет слух. Се Лянь, пропуская сквозь пальцы пурпурные лучи, наблюдает за бабочками, мерцающими по всей комнате. Сегодня они неспокойны — мечутся у дверей, будто зазывая наружу. Принц даже подумывает выйти — но застывает каждый раз на пороге и шагает назад. Его словно удерживают призрачные ладони за плечи и тянут в терпкую безмятежность.

В этой безмятежности чего-то не достаёт. Или кого-то. Сейчас, имея в распоряжении всё время мира, Се Лянь возвращается мыслями к моменту, как сюда попал. Как призрачный шлейф привёл к ступеням храма, как рассеялся и потерялся в ночной тиши Сань Лан, как внезапно закрылись за его спиной двери и как загнанной ласточкой заметалась его душа в одиноком безмолвии.

Се Лянь в очередной раз останавливается у порога. Он слепо нащупывает слегка выступающий рельеф и испуганно отскакивает, когда от лёгкого касания дверь открывается и впускает в комнату сладкий цветочный аромат.

— Ваше высочество! — раздаётся знакомый девичий голос.

У входа в покои стоит Лань Чан, сжимающая букет алых пионов в руках. На её губах играет улыбка — такая искренняя, что сердце сжимается от радости.

— Лань Чан! Я так счастлив тебя видеть!.. — Се Лянь почти подбегает к ней и порывисто обнимает, не дав склонить голову. Её хрупкое тело дрожит, и она потерянно застывает, несмело смыкая руки на спине принца. Не удостоенная и взглядом при жизни, оступившаяся единожды, но так и не замеченная, будучи призраком она получила большее, чем могла рассчитывать. Едва заметно вдохнув, девушка шепчет:

— Ваше высочество, вы...

— «Ты», — мягко поправляет её Се Лянь, как в день их первой встречи.

— …ты, — соглашается Лань Чан. — С тобой всё в порядке, ваше высочество, — произносит она почти неслышно, — всё в порядке.

— Как ты меня нашла? — спрашивает принц, медленно выпуская девушку из объятий. Ему в руки тут же ложится букет пионов — теперь уже немного истрёпанный. Се Лянь понимает, что его собирали среди клумб Призрачного города, в трепетном волнении присматриваясь к каждому цветку, останавливая свой выбор лишь на самых подходящих среди всего многообразия.

— Я видела тебя в окне, ваше высочество, но не могла прийти с пустыми руками в такое место, — подтверждает его догадки Лань Чан. — Пионы… здесь они расцветают только в час собаки, и эта недостойная не всегда успевала вовремя…

Се Лянь недовольно хмурится. «Эта недостойная»? С каких пор Лань Чан, присматривавшая за ним у госпожи Ю, принижает себя?

— Ты… что ты говоришь такое? — сердито бормочет Се Лянь. — Какая ещё «недостойная»?

Лань Чан падает на колени — и склонив голову, торопливо объясняется:

— Ваше высочество, здесь моя защита и помощь уже не понадобятся. Меня не отпускает вина перед вами и не отпустит: поскольку теперь я бесполезна, нет причин обращаться к вам как раньше.

— Лань Ча-ан, — стонет Се Лянь и опускается к ней. — Перестань.

Тонкие девичьи руки кажутся совсем крохотными в ладонях принца. Но он знает их мощь — мощь отвешенных бродягам пощёчин; знает их заботу — заботу мягко распутанных локонов; знает, в конце концов, их кротость — кротость сжатого шёлка ханьфу в ожидании. Меньше всего Се Лянь хочет, чтобы перед ним преклоняли колени те, кто не отвернулся даже в самые мрачные времена. Те, кто разбавлял густой мрак его безысходной тоски светом — как размывает ночную синеву луна.

— Лань Чан, — снова зовёт принц и ловит её загнанный взгляд. Впервые он чувствует вес собственных слов и, тщательно обдумав каждое, чеканит: — Я считаю тебя равной себе. Встань, пожалуйста.

Девушка поднимается молча. Се Лянь не торопит, приглашает жестом внутрь. Лань Чан качает головой и шагает спиной назад.

— Не могу, ваше высочество.

— Почему? — не понимает Се Лянь, но ответом ему служит тихий вздох. — Лань Чан!.. — понимая, что девушка уходит, принц хватает её за запястье. — Ты… ты хотя бы ещё раз придёшь? Или где мне найти тебя?

— Мы обязательно ещё увидимся, ваше высочество, — грустно улыбается она. — Боюсь, мне уже пора. Но я счастлива… так счастлива, что вы… ты в порядке.

«Я не в порядке!» — внезапно вопит внутренний голос, но Лань Чан скрывается за дубовой дверью. Се Лянь сползает по стенке, прижимая пальцы к вискам. Что это было?

— Ты это всерьёз?

Се Лянь замирает. Бархатный голос будоражит до мурашек на затылке — и принц вскидывает голову, не веря собственному слуху:

— Сань Лан?

— Ага, — спрыгнув с окна на пол, юноша быстро пересекает комнату. — Рад снова тебя видеть, гэгэ.

Се Лянь спешно поднимается, приняв протянутую ладонь. Холодные пальцы касаются его кожи, словно держат самое драгоценное и хрупкое. Эта прохлада принцу знакома — именно нежность её шлейфа помогла ему выбраться из непроглядной тьмы и встать на ноги так же, как и сейчас. На языке крутится вопрос о первой их встрече, но Се Ляню кажется, что сейчас не время, и он молчит об этом.

— Я тоже очень рад, Сань Лан, — шелестит принц в ответ. — Где ты пропадал?

— Я надеялся, что ты не заметишь моего отсутствия, — говорит Сань Лан, и Се Ляню становится не по себе от искренней горечи его слов. Не случилось ведь ничего ужасного. — Прости меня.

— За что?

Недоумение принца нарастает с каждым мгновением. Он не понимает, за что извиняется Сань Лан, но сильнее не понимает, почему вообще извиняются перед кем-то вроде него. И хоть серебряные бабочки дарят ему тихую эйфорию, из мыслей тьма не пропала. В одиночестве она отравляет душу, напоминая, что принц — инструмент в чужих руках.

Но с Сань Ланом она разбивается на кропкие осколки. Се Лянь почти верит в то, что важен. Настолько важен, что ему приносят извинения.

— За то, что ты остался совсем один, — остановившись, отвечает Сань Лан. — Я не хотел, чтобы тебе было одиноко здесь.

Се Лянь заглядывает в юное лицо и видит, как печаль плещется в глазах напротив. Сердце сжимается от чужой боли как от своей, и в душе разгорается тоска. Принц опускает ладонь на щёку Сань Лана и зовёт его резко севшим голосом:

— Сань Лан…

Атмосфера между ними накалена до предела. На пальцы Се Ляня садится бабочка — она рассыпается серебристой вуалью по коже, словно оставляя невесомый поцелуй на руке. Сань Лан молчит — печаль в его глазах сменилась благоговейным изумлением.

Се Лянь не понимает его реакцию. Се Лянь не понимает свою реакцию — подогретую интересом смелость коснуться кого-то другого. Не понимает, откуда взялось это желание дотронуться до Сань Лана, снова нарушить его личное пространство, чтобы сказать:

— ...ты ни в чём не виноват. Твоя печаль разбивает мне сердце. Не грусти.

Сань Лан делает резкий вздох, опускает ладонь на пальцы Се Ляня на своей щеке и закрывает глаза. Его приоткрытые губы смыкаются и вздрагивают от лёгкой улыбки, от которой разливается тепло в груди.

Се Лянь не знает почему, но он счастлив видеть эту улыбку как ничто другое.

— Гэгэ, — наконец звучит бархатное, — прогуляемся?

Се Лянь кивает. Кажется, что на любое предложение этого юноши он готов ответить согласием.

Сань Лан с неохотой опускает руку Се Ляня, случайно мазнув подушечками пальцев по своим губам. Затем открывает дверь и… кидает кости.

***

— Я думал, ты позвал меня прогуляться по Призрачному городу, — признаётся Се Лянь, разглядывая высокую пагоду. Спрятанная в тени деревьев, она возвышается над этим небольшим лесом. Сюда приходят люди, чья вера обращена не к небесам — их молитвы слышат по другую сторону этого мира.

— Чего ты там не видел?

Се Лянь щурится. Приглушённые цвета Призрачного города, к которым он привык, совершенно другие — комфортные для зрения, не разящие, как солнечные лучи, пробивающиеся сквозь ветви.

— В целом… ничего и не видел, — неловко делится принц.

Пропыленный воздух становится холоднее. Выражение лица Сань Лана не меняется, но Се Лянь чувствует возникшее напряжение и снова врывается в чужое личное пространство — укрывая ладонь юноши в своих.

Почему-то сейчас он уверен, что это необходимо им обоим.

— Сань Лан, — мягко окликает Се Лянь, большим пальцем поглаживая острые суставы. — Ты злишься?

В шёпот осыпавшегося леса тонкой нитью вплетается звон. Се Лянь опускает веки и пытается отогнать настигшее его головокружение, не отпуская руки Сань Лана. Это тревога — растопленная между рёбер, густая, как патока, струящаяся по венам горячими волнами. Это страх — сковавший душу проклятой кангой, заперший в тюрьме сомнений и опасений.

Только тревога и страх не за себя — за юношу, которого он видит второй раз в жизни. Рядом с которым так комфортно, будто они знакомы уже давно. Когда они наедине, у Се Ляня обостряются инстинкты — и принц действует быстрее, чем думает; и какое бы действие это ни было, он не встречает сопротивления.

Се Лянь не может поверить, что ему всё позволено, но… чувствует именно это. Такой диссонанс порождает сомнения в собственной адекватности, но пока его окружает алая прохлада… ему всё равно.

— Гэгэ… — хрипло отзывается Сань Лан. — Не беспокойся. Я неприятно удивлён, что ты всё это время сидел взаперти.

— Я ждал, — просто объясняется принц.

— Чего?

Сань Лану не понять чужих метаний. Се Лянь подозревает, что перед ним не служащий князя демонов, но довериться этой мысли невозможно. Чем он может быть интересен для кого-то столь могущественного? Он, бог мусора, дух поветрия, спрятавшийся среди шлюх позор небес.

— Тебя? — несмело предполагает Се Лянь.

Сань Лан молчит — опускает ладонь на плечо принца и всматривается в его лицо. Се Лянь не может прочитать его эмоций и лишь неловко улыбается в ответ. Какой же идиотизм… как можно было вообще такое сморозить?..

Между ними сквозит растерянность — выпустив руку юноши, Се Лянь опускает голову, готовый признать, что сказал глупость, но подбородка касается нежная прохлада, вынуждающая поднять глаза.

— Ждал… меня?..

Принцу мерещится, что перед ним маленький потерянный ребёнок, который не верит, что нужен кому-то так же, как не верит в собственную значимость сам Се Лянь. Сердце стягивает медной леской трепетной боли, и улыбка искажается до мучительной. Главное страдание — видеть, как терзается этот юноша.

— Я же не знаю, для чего я здесь, Сань Лан, — в тон дыханию ветра шепчет Се Лянь. — И не знаю, для чего меня забрали, что я должен делать, чтобы не быть бесполезным… Конечно, я ждал тебя, — в горле стоит ком, и принц, сглотнув его, с трудом продолжает, — как я мог не ждать?..

Призрачный город — прекрасное место, его комната — отдельный шедевр, но без юноши в красных одеждах всю роскошь топит одиночество.

— Ты ждал меня, потому что не знал, что делать?

— Я не это хотел сказать, — тушуется Се Лянь, с удивлением замечая проблеск надежды во внимательном взгляде. — Я же не знаю, от кого мне ждать поручений, я ждал… потому что скучал.

— Гэгэ, ты… Вот, — Сань Лан протягивает игральные кости и вкладывает их в ладонь Се Ляня. — Просто кинь их, если захочешь со мной увидеться. Будь уверен, здесь ты на равных с хозяином города.

Се Лянь рассеянно сжимает пальцы — по коже проходится ледяная рябь.

— Ты, должно быть, шутишь?.. — грустно усмехается принц. — Боюсь, в этот раз мне тяжело оценить твоё чувство юмора.

Неспокойный воздух мажет по щеке: Се Лянь утопает в прохладных объятиях, и возле уха рассыпается жаркой зыбью:

— Верь мне, ваше высочество.

И Се Лянь верит. Потому что иначе не может.

Холодные ладони ложатся на его спину, и Се Лянь прижимается к юношеской груди. Нос щекочет пряный смолистый аромат: Сань Лан пахнет костром около кипариса под ночным небом. Принц несмело обнимает его — осторожно смыкает руки в районе талии, блаженно прикрывая глаза.

Как же ему хорошо. Впервые за прошедшие восемьсот лет ему так хорошо.

— В конце концов, гэгэ, не ты ли то же самое сказал танцовщице с пионами?

— Танцовщице? — переспрашивает Се Лянь. Он полагал, что сестрицы переезжают из одного борделя в другой.

— Лань Чан прекрасно танцует, — подтверждает Сань Лан, бережно поглаживая спину принца, словно пытаясь смахнуть остатки его тревоги. — В Призрачном городе нет борделей в привычном их понимании, только если девушка хочет сама… она может себя предложить.

Се Лянь поражённо молчит, впитывая каждое слово.

— Такие инциденты случаются, не буду спорить, но принуждения в этом нет. Каждая девушка госпожи Ю исключительно талантлива, и губить этот талант… настоящее преступление.

Каждая девушка исключительно талантлива, а он… он нет. Он исключительно талантлив в навлечении бед на себя и окружающих. Может, его изолировали именно поэтому?

— Это не значит, что в тебе нет талантов, — словно считав его мысли, добавляет Сань Лан. — Просто тебе там не место.

— А где мне место? — неожиданно горько отзывается Се Лянь. Даже самым крепким объятиям и тёплым словам не разрушить стены неудач, что воздвиглись вокруг него. — Где мой дом?.. — гораздо тише невпопад дополняет он.

Дом — это там, где тебя ждут. Там, где твои близкие. У Се Ляня нет близких, и его никто не ждёт.

— Гэгэ, — голос Сань Лана предельно серьёзен, и от этого тона принцу не по себе, — потерпи ещё немного. Весь Призрачный город — твой дом, если пожелаешь. Здесь тебе всегда есть место, здесь тебя всегда… ждут.

На подкорке сознания Се Ляня укрепляется мысль о том, что юноша совсем не прост. Махнув рукой на собственные предрассудки, он негромко интересуется:

— Сань Лан… Скажи мне, для чего я понадобился Князю демонов?

Поглаживающая спину рука останавливается, и Се Лянь чувствует чужую дрожь.

— Не знаю, — с усмешкой отвечает юноша. — Тебе лучше спросить у него самого.

— Я и спрашиваю.

Безмолвным заклятием угасают все звуки, и Се Лянь слышит лишь, как бьётся его собственное сердце. Эта тишина может значить либо то, что он попал в точку, либо то, что он крупно ошибся. Зная свою удачу, принц наверняка уверен во втором.

Се Лянь ощущает, как ласковым движением холодные пальцы заправляют ему прядь за ухо. Он опускает веки — и в приглушённой полутьме рождается образ мужчины, неуловимо похожего на Сань Лана, но старше — с более резкими чертами лица, прикрытым повязкой глазом и непоколебимой уверенностью, от которой приходит осознание, что теперь принцу ничего не грозит.

— Быстро ты меня раскусил, гэгэ, — Се Лянь открывает глаза, как только его слуха касается чуткая мягкость. — Нам пора возвращаться.

— Хуа Чэн… — в задумчивости роняет принц, отстраняясь без особого желания. — Ты же так и не ответил.

— Даю слово, что отвечу в следующий раз, — обещает князь демонов. — И, гэгэ… мне больше нравится, когда ты называешь меня Сань Лан.

***

Следующий раз наступает нескоро. Се Лянь прогуливается по Призрачному городу сам — навещает Лань Чан, собирает для неё орхидеи и ожидает приглашения от градоначальника Хуа — так здесь величают Хуа Чэна. К нему по-прежнему каждый день приходит Инь Юй: Посланник убывающей луны теперь капельку разговорчивее, и принцу удаётся узнать его настоящее имя. Интересует его, конечно, другое — канга на запястье, но об этом спрашивать пока рано.

Задумавшись, Се Лянь меряет комнату шагами. Он не единственный проживающий в Призрачном городе изгнанный бог, но единственный, кто не обременён никакими делами. На просьбу найти ему какое-то поручение, Инь Юй приносит совсем уж абсурдные задания — напрямую от Хуа Чэна.

«Повелитель передал, чтобы ваше высочество сегодня хорошенько отдохнул. Таков его приказ».

«Повелитель поручил собрать букет лилий и поставить их в вазу на столик для каллиграфии».

«У повелителя на сегодня нет для вас поручений, ваше высочество, поэтому просил вас наслаждаться сегодняшним днём сполна».

«Повелитель сказал, чтобы вы прогулялись сегодня по главной улице. Просил передать, чтобы ваше высочество не боялось — вас никто не тронет».

«Повелитель предлагает вам навестить Лань Чан в Лотосовом павильоне».

Се Лянь чувствует досаду. Замедлившееся время изматывает: нетерпеливые мгновения ожидания перерастают в вечность, словно издёвкой брошенные под ноги принцу. Он жил восемьсот лет в лишениях, чтобы в довольстве изнывать как мальчишка. Ранее, брошенный и забытый всеми, Се Лянь упорно полировал свою личину безразличия, чтобы никому не было ведомо, насколько ему плохо в одиночестве.

Никому — значит, и себе тоже.

Точнее даже, себе — в первую очередь.

И теперь, познавший заботу и принятие, Се Лянь мечется оттого, что ему нужно ещё. И не только получать — но и отдавать.

Инь Юй неслышно заходит в покои принца — Се Лянь чувствует его присутствие. В ожидании очередной отмашки от Хуа Чэна, он даже не поднимает головы.

— Повелитель изъявил желание вас увидеть. Пройдёмте, ваше высочество.

— Се Лянь, Инь Юй, — устало поправляет принц. — Называй меня Се Лянь.

— Не могу, ваше высочество. Прошу.

Инь Юй держится позади, лишь подсказывая, куда свернуть и куда идти, пока они не останавливаются у порога игорного дома. Се Лянь и прежде видел это место, но всегда держался в стороне, полагая, что ему там делать нечего. Демоны, снующие на ступенях, истончали алчность, и от неё принц испытывал неприятную дрожь. Азарт не был ему чужд, но не в таком контексте.

— Ваше высочество, нам сюда, — говорит Инь Юй, поравнявшись с принцем. — Повелитель ждёт вас.

Се Лянь в задумчивости осматривает фасад здания. Оно утончённое — не вычурное, выдержанное в терпком алом цвете, увенчанное вывесками у колонн, в которых едва угадываются фразы «Богатство важнее жизни» и «Выгода превыше стыда». У Се Ляня чешутся руки от желания переписать это на совесть. Может, предложить Хуа Чэну?

Абсурдная идея. Но принцу всё равно нечем заняться.

— Почему ты зовёшь его повелителем? — оторвавшись от созерцания игорного дома, наконец спрашивает он, переведя взгляд на безысходную улыбку, застывшую на маске. Из-под неё раздаётся лаконичное:

— А почему нет?

В конце концов, он глава этого города, про себя соглашается Се Лянь и не допытывает посланника дальше.

Чувствуя неуловимое беспокойство, принц неторопливо поднимается по ступенькам. Он предвкушает встречу — с одной стороны; но с другой — почему-то ожидает подвоха. Толкнув массивные двери, Се Лянь оказывается внутри — и эстетичная выдержанная роскошь дома захватывает его внимание целиком.

— Ваше высочество, — тихо окликает принца Инь Юй, — пройдёмте.

Смущение накатывает лёгким бризом, не в силах смести восторг Се Ляня. Он механически кивает и идёт уже следом за слугой, ведущим его вглубь помещения. Внутри оно больше, чем кажется снаружи — с широким столом, вдоль которого расположились разномастные игроки. Вокруг порхают демоницы — при взгляде на их лица, спрятанные за серебряной маской, неуютный озноб касается кончиков пальцев, и принц невесомо пытается отмахнуться от навязчивых воспоминаний. Жое, ощутив тревогу хозяина, обвивается сильнее на предплечье, словно пытаясь обнять руку.

Се Лянь благодарно улыбается и ласково гладит своевольную ленту.

— Свобода! — с громким стуком опустив ладонь, вопит демон за столом, и принц вздрагивает. — Градоначальник Хуа предлагает свободу за победу! Прошу ставки, господа!

Взгляд Се Ляня невольно цепляется за алый полог в противоположном конце зала. Скрывается ли кто-то за ним, понять не получается, как бы принц ни напрягал зрение. Отбросив безуспешные попытки, он смотрит на картину впереди — за ослеплёнными алчностью демонами, ставящих на кон собственное бессмертие или волю.

— Я ставлю свой прах! — вскрикивает совсем юный демон, и зал заполняется хохотом.

— Хорошенько подумай, а потом придёшь снова! — гиеной отзывается другой — грузный, с щербатым лицом, устроившийся во главе стола. — Твоя ставка не принимается.

Се Ляню жутко. Помотав головой, он не успевает подумать о том, куда делся Инь Юй, как слуха касается искристый перезвон и тёплый шёпот:

— А что же ты, гэгэ?.. Не сыграешь на свободу?

Се Лянь хочет резко обернуться, но стоит на месте, от волнения не смея пошевелиться. Коротко вдохнув, он негромко отвечает:

— Разве я в неволе? Если так, то она слаще свободы, что принадлежала мне ранее.

Хуа Чэн мягко смеётся, опустив ладонь на плечо принца. С этим прикосновением отступают тревоги, оставляя место лишь трепетному предвосхищению.

— Хороший ответ, — признаёт демон. — Рад, что тебе здесь по душе.

Се Лянь и правда не чувствует себя несвободным. Его преследует ощущение, что он в гостях у занятого князя демонов, с которым приходится искать встречи. И даже если это всего лишь иллюзия, прежде он не пребывал в такой вольготности, как сейчас.

— И всё же, гэгэ, — интересуется Хуа Чэн, большим пальцем легко проводя по шее принца — аккурат рядом с проклятой кангой. — Если бы ты играл со мной, то на что?

«На то, чтобы ты не покидал меня», — молнией проносится в голове у Се Ляня, и он поджимает губы в страхе выпалить внезапное откровение. Демоны перед ним в остервенелом бою перебивают ставки друг друга, и принц не понимает: за какую такую свободу они столь рьяно сражаются на игровом поле?

— Думаю, на встречу с тобой я бы сыграл, Сань Лан… не будь моя удача запечатана.

— Вот как, — отвечают ему. — Чтобы встретиться со мной, не нужно играть. У тебя же есть кости.

— Есть, — подтверждает Се Лянь. — И с моей удачей они занесут меня подальше от тебя. А мне этого не хочется.

Се Лянь не сразу осознаёт, что его обнимают — лишь когда тяжесть на плече мажет расслабленным «извини, гэгэ», он понимает, что стоит посреди игорного дома в объятиях князя демонов и не чувствует ничего, кроме смятения и…

...наслаждения.

Рука сама тянется к щеке Хуа Чэна — скользя по бледной коже кончиками пальцев, Се Лянь ощущает прилив адреналина. Словно хмельной от захватившей его эйфории, он осмеливается спросить:

— А ты, Сань Лан? На что бы ты сыграл со мной?

— На право быть рядом, — слышит принц незамедлительное.

Дрожь пробирается к сердцу и рассыпается брызгами по грудной клетке. От ответа князя демонов захватывает дух и пересыхает горло. В мыслях пульсирует простая мысль, перерастающая в резкий звон.

Это всё шутка.

Это всё злая жестокая шутка.

Этого просто не может быть.

Се Лянь не верит в безжалостность Хуа Чэна и не верит в собственную значимость. Но в этих прохладных объятиях среди алчности и азарта, он доверяет князю демонов больше, чем себе.

Его словам невозможно не верить.

Ему невозможно не верить.

Но Се Лянь всё равно отзывается скорбным:

— Ты, право, шутишь, Сань Лан?..

Крепкие руки в районе талии смыкаются сильнее, и единственное, что слышит Се Лянь посреди игорного гула, это:

— Верь мне, ваше высочество.

***

Хуа Чэн переносит их в свою резиденцию — в Дворец невероятного наслаждения. Изящная роскошь жемчужного занавеса увлекает Се Ляня — он с интересом рассматривает великолепной красоты бусины, нанизанные на прочные нити.

— Нравится, гэгэ? — с улыбкой спрашивает Хуа Чэн, не отрывая взгляда от принца так же, как тот не отрывает взгляда от румяного перламутра. Се Лянь кивает и поворачивается к демону:

— Да, Сань Лан. Очень изысканно. Напоминает…

Принц тушуется от перехватившей дыхание горечи. Элегантное богатство, немного вычурное и яркое, напоминает ему о Сяньлэ — о юности, о семье, о триумфе и первом падении: самом болезненном, самом ломающем, самом жестоком. Урок, который Се Лянь усвоил тогда, он теперь проносит сквозь сотни лет вместе с печалью и растоптанным сердцем.

Се Лянь вспоминает о том, что в те времена был не один. Ему не нужно было искать чьего-то внимания — принц был одарён им сполна. Семья была рядом — снисходительный отец, нежная матушка, мудрый наставник и верные братья — Му Цин и Фэн Синь. Принц был уверен в себе, был уверен в завтрашнем дне, был уверен в любви близких людей и своего народа.

Увенчанный цветами бог войны… Как же далёк теперь его титул от этого имени.

Погрузившись в раздумья, Се Лянь не замечает, как перезвон жемчужных нитей плавно вплетается в затянувшееся молчание. На плечо садится серебристая бабочка, и перед глазами возникает ладонь — с повязанной красной нитью на пальце.

Принц отвлекается от омута воспоминаний. Всё это теперь не имеет никакого значения. Его величие позади, у него больше нет верующих и — Се Ляню с трудом даётся признание — нет никакого стимула быть богом или совершенствоваться.

— Гэгэ, — бережно зовёт Хуа Чэн, когда ладонь принца касается его руки, — не терзай себя мыслями об ушедшем. Верь мне: будет лучше.

В доказательство своих слов князь демонов склоняет голову и целует пальцы Се Ляня. Прохлада его губ напоминает взмах крыльев бабочки — едва зябкий и ласковый, мимолётным бризом струящийся по коже.

Сковывает не паника или страх — сковывает замешательство, вязью обернувшееся у застывшего предплечья. Оторопь не сходит, даже когда Хуа Чэн нарушает тишину мягким бархатом:

— Ваше высочество, ты спрашивал, для чего понадобился князю демонов, но в этом нет никакой тайны. Я — твой самый преданный верующий. И мне нужен мой бог, за которым я отправлюсь на край света, — голос, обычно глубокий и спокойный, дрожит в волнении, и демон добавляет уже намного тише, склонившись к уху Се Ляня: — И которого наконец-то смогу защитить.

Се Лянь не верит тому, что видит, не верит тому, что слышит, не верит тому, что чувствует. Он готов подвергнуть сомнению своё восприятие, но не готов и допустить мысли, что Хуа Чэн может лгать.

Ему просто мерещится, да?..

Не мерещится. Образ мужчины перед ним не теряет контуров, звуки не рассыпаются в рассветный шорох, а ощущения лишь обостряются, заполняя тело тягучим теплом. Се Лянь не успевает осознать, в какой момент в его объятиях оказывается князь демонов, в какой момент он благодарно прижимается к крепкому телу и в какой — стыдливо прячет лицо на широкой груди, чтобы не было видно выступивших слёз.

Он же мужчина. Бог войны, пусть и низвергнутый, пусть и в прошлом. Он должен быть сильным, чтобы в нём не разочаровался последний верующий. Он должен быть сильным, чтобы принять эту веру, чтобы быть достойным этой веры, но…

…сейчас Се Лянь не способен сдержать хлынувший поток эмоций. Слишком долго он держал их взаперти.

Он не рыдает: хоть на кончиках ресниц и блестят слёзы, Се Ляня переполняет голод по человечности. Его разрывает на части от признания, от значимости в чужих глазах, от робкой ласки, собравшей его раскрошенное сердце в ладонях, баюкающей в нежных руках так же заботливо, как заботливо отвечает Хуа Чэн на внезапный порыв — гладя вздрагивающую спину своего высочества.

— Всё обязательно будет хорошо, гэгэ, даю слово, — беспечно обещает Хуа Чэн, и Се Лянь ему верит.

Они разрывают объятия в неловком молчании. Князь демонов проводит принца вглубь зала, к невысоким лавочкам, вдоль которых порхают танцовщицы. Одним движением Хуа Чэн отсылает их из комнаты и присаживается рядом с Се Лянем. Последний едва дышит, словно боится спугнуть тишину, обволакивающую две фигуры в рубиновой полутьме.

— Гэгэ, — подперев рукой подбородок, Хуа Чэн внимательно вглядывается в лицо принца, — скажи мне, какое имя ты носил у мадам Ю?

Се Лянь замечает, с какой деликатностью демон упоминает его недавнее унизительное прошлое. Пожав плечами, он просто отвечает, стряхнув с плеч налипшую тоску:

— Мы с Лань Чан так и не определились. Я склонялся к персику.

— Хм-м, — задумчиво тянет князь. — Это потому, что душа пребывает у персикового источника*?

Се Лянь морщится — напоминание о собственной наивности и глупости всё ещё не вызывает в его душе восторга. Усмехнувшись, принц качает головой:

— Нет, там более личная история… Я расскажу, если интересно.

— Интересно.

Губы Се Ляня трогает скромная улыбка, стоит ему лишь коснуться ряби тех воспоминаний. Они разгораются в его душе сильнее и сильнее, будто сжигая весь неприятный, обуявший историю тёмный флёр.

— Это было ещё до первого низвержения, — начинает Се Лянь. — Тогда Сянлэ постепенно распадался, как и вера в меня. Среди миллиона проклятий я услышал молитву — в которой верующий ничего не просил и не требовал, просто обращался ко мне… потому что верил, — принц тихо вздыхает. — Его обуревало отчаянье, как и населявших Сяньлэ людей, но горечь, которую он вкладывал в каждое слово, была совсем иной, отличающаяся от бушевавшей ярости вокруг. Я решил посмотреть на него, и мы спустились — тогда меня ещё сопровождали Фэн Синь и Му Цин…

Обстановка вокруг меняется: князь демонов напряжённо выпрямляется, не отводя взгляда от увлёкшегося принца. Жемчужная занавесь слегка покачивается, словно подёрнутая ветром извне.

— Верующий оказался ребёнком десяти лет. Судьба к нему оказалась несправедлива — к своим годам он уже не знал, зачем ему жить, и тогда, вопреки всем небесным правилам, я решил ответить — ответил, конечно, несусветную глупость, что уж, теперь её и на четвёрке лошадей не догонишь**, — Се Лянь добро усмехается, — но эффект возымело. Знаешь, чем-то он напоминал тебя, Сань Лан. Так же называл себя самым преданным верующим, — в глазах принца янтарём переливается тепло. — Это был старый храм, почти заброшенный, и у статуи в ладони не хватало цветка. Мой маленький верующий приносил свежий цветок персика каждый день и вкладывал…

— Лилии, — прерывает его тихое.

Се Лянь поднимает голову и вопросительно смотрит на спутника.

— Лилии, ваше высочество. Это был цветок лилии.

Мозаика в голове Се Ляня сложилась ещё с первым словом Хуа Чэна, но принц отказывается её принимать. Он придумывает кучу причин, почему это не может быть правдой и почему нельзя спрашивать об этом напрямую, поэтому роняет неловкое:

— Откуда бы он их… взял?..

— Было место.

— А ты откуда знаешь?

Князь демонов снова тянется к своему богу, сжимает пальцами запястье и цепляет на себя невозмутимый вид:

— Наслышан.

Се Лянь почему-то боится мысли о том, что его маленький верующий вырос, но любопытство сильнее страха.

— Я не знаю о его судьбе, но… надеюсь, она сложилась хорошо.

— Будь уверен, ваше высочество. Так и произошло.

— И об этом ты наслышан? — с сомнением переспрашивает Се Лянь, на что получает лукавый смешок:

— Ага.

Хуа Чэн не опускает принца — водя кончиками пальцев по обожжённой проклятьем коже, он выносит вердикт:

— Значит, всё-таки лилия, ваше высочество?

— Гэгэ, — исправляет Се Лянь. Скользнув взором по собственному запястью, он поднимает глаза и повторяет: — Для тебя, Сань Лан, — гэгэ. Без цветов и высочеств.

— Гэгэ, — невесомо вторит Хуа Чэн. — Как скажешь.

Прохлада дарит наслаждение: словно отпугивая все неудачи и беды, она разгоняет липкий жар с тонкой кожи. Се Лянь смотрит на опущенные ресницы Хуа Чэна и непроизвольно касается их с предельной осторожностью… не встречая никакого сопротивления.

Ресницы Хуа Чэна жёсткие и густые. Кожа Хуа Чэна — нежная, как лепестки пиона. Волосы Хуа Чэна — смоляные и непослушные, упрямо ниспадающие на плечи, сколько ни пытайся заправить их за ухо. Губы Хуа Чэна — неразгаданная тайна, и Се Лянь почти дотрагивается до них и замирает, стоит холодному дыханию обжечь глухим:

— Гэгэ?.. Что ты делаешь?

Се Лянь одёргивает руку, словно ошпаренный. Он так увлёкся, что не заметил, как невинный тактильный контакт перерос в слишком откровенные касания. Это неприемлемо — и проблема не в постепенно разрушающихся догматах совершенствования, а в дискомфорте от его любопытства для других.

— Сань Лан, — Се Ляню безумно стыдно, — пр…

Принц обрывается на полуслове, когда его пальцы кладут на прохладные губы.

Губы Хуа Чэна — мягкие. Губы Хуа Чэна — обычно изогнутые в хитрой улыбке, сейчас расслаблены и едва приоткрыты. Губы Хуа Чэна — нежные, растворяются лаской на пальцах принца.

Губы Хуа Чэна целуют руку Се Ляня уже второй раз за вечер.

Се Лянь обнаруживает в своих ладонях лицо Хуа Чэна и слышит, как грохочет его собственное сердце. Захватившее тело волнение перебивает тепло, поднимающееся к груди от низа живота. Мягкие губы преступно близко, и принц готов отбросить сомнения — он подумает об этом потом. Сейчас, в этой молчаливой неге, все его мысли лишь о том, может ли он попробовать поцеловать князя демонов в ответ.

— Повелитель.

Се Лянь вскакивает, и Хуа Чэн едва успевает ухватить его за запястье. Он качает головой и усаживает принца обратно, приложив палец к губам.

— Повелитель, вы здесь?

— Подожди меня, гэгэ, — на грани слышимости шепчет Хуа Чэн и следом поднимается, добавляя уже громче: — Здесь. Подожди.

Се Лянь наблюдает за тем, как князь демонов удаляется в сумрачном тумане, и складывает руки в замок. Жар в теле ещё не утих — выпрямив спину, принц закрывает глаза и впервые за много лет пытается медитировать — в призрачном городе, среди клубов демонической энергии.

И у него это получается.

Се Лянь абстрагируется от тревог и забот, погружается в расшитую безмятежностью тишь. Его слуха касается лёгкая рябь от скользящего по улицам ветра, переливчатая, затерянная в жемчужной завесе. Темнота перед глазами блекнет, окутывает тенью облаков и впервые не затягивает в мрак, как в могилу, из которой не выбраться. Кожу нежит лёгкая прохлада, заставляющая жар утихнуть и раствориться в молчаливом покое.

Се Лянь не знает, сколько ему понадобилось времени, но когда он открывает глаза, то обнаруживает, что Хуа Чэн уже какое-то время наблюдает за ним. Се Лянь неловко улыбается, и князь демонов поясняет:

— Я не хотел тебя тревожить, гэгэ. Ты выглядел таким… умиротворённым.

«Я буквально был счастлив», — думает Се Лянь, поднимая взгляд, и чувствует, что сладкое упоение никуда не пропало. Он всё ещё счастлив.

— Ты, наверное, утомился, — продолжает Хуа Чэн. — Хочешь, я провожу тебя? Без них, — он подкидывает кости на ладони.

Се Лянь не хочет. Даже в состоянии крайней усталости принц хочет оставаться рядом со своим единственным верующим, в которого верит так сильно, словно не он в этой паре божество.

Но Се Лянь кивает, понимая, что чужое гостеприимство не безгранично.

Они выходят из Дворца невероятного наслаждения держась за руки, и Хуа Чэн не размыкает пальцев, стоит им показаться на публике. Демоны с уважением кланяются ему при встрече, называя градоначальником, и кланяются Се Ляню — как важному спутнику главы города. Принц теряется от пристального внимания и впервые думает о том, что ему не хватает его скромных монашеских одеяний.

— Гэгэ, ты голоден? — спрашивает Хуа Чэн, когда они проходят мимо какого-то заведения. Се Лянь мотает головой, стыдливо краснея от мысли, что голоден по ласке — о которой вспомнил после нескольких часов медитаций, стоило лишь ощутить холодное касание. — Я тебя чем-то обидел? Ты всю дорогу молчишь.

Се Ляню становится совсем неловко. Он молчит, потому что боится сказать что-то… слишком откровенное.

— Нет, Сань Лан, не бери в голову. Должно быть, я действительно устал.

Князь демонов коротко хмыкает.

— Только не доставай кости, — торопливо просит Се Лянь. — Давай спокойно пройдём этот путь вместе.

— Хорошо, гэгэ.

Они доходят до храма под гул торговых улочек и нескончаемых приветствий демонов. Се Лянь останавливается на одной из ступеней — это позволяет ему сравняться по росту с Хуа Чэном. Затянувшаяся призрачная ночь постепенно выцветает в предрассветную пыль над крышами пагод, обволакивая город в умбровую хмарь.

Впервые Се Лянь задаётся вопросом, чей это храм и почему он стоит посреди Призрачного города. Мельком обернувшись, он не находит никаких опознавательных знаков и переводит взгляд на Хуа Чэна:

— Сань Лан, чей это храм?

Князь демонов поглаживает руку Се Ляня, глядя поверх его плеча, словно не слыша вопроса. Принц терпеливо ждёт, наблюдая за колышущимися на ветру прядями и засыпающим за спиной Хуа Чэна городом. Здесь всё наоборот: утро — время для отдыха, вечер — время для работы. Се Ляню непривычно, но… не чуждо.

— Твой.

Принц уже успевает забыть, о чём спрашивал, но как только вспоминает, оцепенение сковывает хлёсткой лозой.

— Я же говорил: я — твой самый преданный верующий.

Хуа Чэн целует руку Се Ляня третий раз — и растворяется серебристым сиянием в стылом тумане.

***

Когда Инь Юй к середине дня навещает Се Ляня, последний озвучивает просьбу достать для него простые белые одежды. Их приносят очень быстро — и так же быстро принц сменяет вычурное ханьфу на светлое, с вышитыми серебристыми бабочками на рукавах — неброскими, заметными только наошупь.

Лань Чан стоит у столика для каллиграфии, добавляя пионы к букету лилий. Се Лянь наблюдает за девушкой молча, задумчиво поглаживая кольцо на шее. Её спина неестественно прямая, в длинных распущенных волосах нежатся пурпурные лучи, а руки едва заметно дрожат. Она пришла поговорить, но, переступив порог, не обронила ни слова.

Се Лянь знает, что не может её торопить. То, в чём девушка собирается признаться, гложет её и в посмертии, заставляет сжимать пальцы в напряжении и молчать, собираясь с силами.

Се Лянь её понимает. Поэтому терпеливо ждёт. Лань Чан отступает наконец от вазы, и принц приближается к ней.

— Красиво, — выдыхает он, и губы девушки трогает лёгкая улыбка.

— Спасибо, ваше высочество.

Они какое-то время впитывают тишину, порождённую сонным городом, и любуются на переплетение цветов в вазе. Се Лянь протягивает руку и касается пионов — их нежные лепестки напоминают ему кожу Хуа Чэна, вызывая трепетный жар в груди. От этих ассоциаций тепло и волнительно, и принц с удовольствием бы понежился в грёзах недавней ночи, но…

…не сейчас.

— Ваше высочество, — нарушает тишину Лань Чан. — Наверное, мне стоит объясниться.

— Если только сама этого хочешь, — отмечает Се Лянь. Ему важно, чтобы в их диалоге не было места принуждению.

— Не знаю, хочу ли, — признаётся она, опустив голову. — Но знаю, что должна, потому что иначе не могу. Иначе не будет правильно. А ты… ты должен знать, ваше высочество.

Се Лянь кивает.

— Моё имя при жизни — Цзянь Лань, — несмело начинает девушка. — Моя семья была богата, обладала огромным влиянием, а я — невероятным самомнением. Я была горделива, знала, что красива, и никогда бы не могла подумать, что однажды это приведёт к катастрофе.

Се Лянь бережно берёт Лань Чан под локоть и ведёт к невысокой лавочке. Ему не нравится склонившаяся перед ним макушка, он хочет быть на равных и суметь поддержать, когда это понадобится.

Он боится, что Лань Чан рухнет перед ним на колени. Он боится этого до глубины души.

— Моя гордость не знала границ, ваше высочество. Однажды отец меня даже отправил во дворец к вам в качестве невесты, но вы слишком были поглощены самосовершенствованием и не взглянули даже в мою сторону… — присаживаясь, она с робкой лаской добавляет: — Взглянул Фэн Синь, но история совсем не об этом.

Се Лянь с удовольствием послушал бы про их с Фэн Синем историю. Ему кажется, что всё начиналось красиво — и если бы не он, то, наверняка и продолжилось, а не рухнуло в одночасье, как дворцы из золотых пластин. Принца снова обуревает вина — затопляет слух ядовитым шипением.

— Когда в Юнъане началась засуха, случилось страшное. Меня выкрал один из… — Лань Чан берёт продолжительную паузу, — один из беженцев. Тогда их… народ… — каждое слово даётся ей с огромным трудом, словно она сдерживает шквал рвущихся из неё проклятий, — в Сяньлэ принимали всех, помогали, и вот один из этих… — девушка горько усмехается, — решил, что похитить дочь богатого чиновника, обесчестить её и тем самым вынудить выдать её замуж, будет отличным планом выживания.

По шее Се Ляня бегут мурашки от этого рассказа. Он берёт холодную ладонь Лань Чан в руки в знак поддержки. Это жутко. Никто не должен подвергаться насилию, ни в каких обстоятельствах.

— Отец, конечно, на это не пошёл… Этого ублюдка убили, — срывается наконец откровенное, и Се Лянь полностью солидарен с Лань Чан, — меня вернули, и тогда, ваше высочество, богатые семьи пришли к императору с прошением выдворить всех чужаков. Я стояла в первых рядах, кричала громче всех, но тогда я не понимала… не представляла, к каким последствиям приведут мои лозунги, мои хлёсткие слова, в какой-то степени даже жестокие. Я была глупой девчонкой, думавшей о собственной чести, думала, что борюсь за правое дело, а на самом деле… подкинула поленьев в разгорающийся конфликт. Может, согласись мой отец, может, согласись я на брак с этим… животным, не было бы ни войны, ни страданий… ни потерянных верующих.

Се Лянь долго собирается с мыслями, чтобы ответить. Его до глубины души тронула история Лань Чан: история сильной девушки, оказавшейся в ситуации, когда обстоятельства были сильнее.

— Лань Чан, — негромко говорит он. — Я так и не понял, в чём ты передо мной виновата. Если тебе кажется, что решение изгнать беженцев было неверным, то помни, что принято оно было не тобой, а моим отцом. Твоя история — одна из многих о том, к какой низости прибегал народ из Юнъани, чтобы закрепиться в столице, которая никуда их не гнала… Скорее, виноват перед тобой я — что не смог уберечь Сяньлэ от погибели. А ты… ты прекрасная сильная девушка, которой не повезло и которой я бесконечно сочувствую. Я хотел бы… хотел бы искупить перед тобой вину. Но не знаю как.

На глазах призрака блестят слёзы. Лань Чан смахивает их неловким движением и поднимает голову. Се Лянь смотрит на девушку с грустью и признательностью, не выпуская хрупкую ладонь из своих рук, словно пытаясь растопить корку льда, в которую обернулась её душа — тоже хрупкая и нежная.

— Ты обязана найти своё счастье, — шепчет он. — Но рядом со мной тебя ждут неудачи.

— Встретить вас и помочь вам в посмертии — уже великая удача, ваше высочество, — не соглашается девушка. — Я была так счастлива, когда могла помочь!.. А теперь…

Се Ляню не верится. Он невольно смотрит на свою лодыжку, чтобы убедиться, что канга, сковывающая его удачу, на месте.

— А теперь ты собираешь пионы и проводишь со мной время. Лань Чан, я это тоже ценю. Мне это не менее важно. В конце концов… ты не забыла меня и не бросила даже в призрачном городе, могу ли я желать большего?

— Ваше высочество, — Лань Чан коротко смеётся, — я только приношу цветы. Собирает их кое-кто другой.

Сердце пропускает удар. Се Лянь может себе представить, кто это может быть: тот, от кого покрывается трещинами кокон тоски, в который принц сам себя заматывал столетие за столетием. Разве такое возможно? Чтобы мусорному божеству собирал цветы князь демонов? В конце концов, они же не в сказке.

Совсем не в сказке.

Но тем не менее, великое бедствие, самый могущественный демон — Собиратель цветов под кровавым дождём — собирает цветы для Се Ляня.

***

Се Лянь рассматривает серебряный гребень в руках Лань Чан. Она аккуратно проходится по зубчикам пальцами и не отрывает взгляда от камней нефрита, переливающихся в полутьме комнаты.

— Может, ты его заберёшь? — предлагает Се Лянь, но демоница качает головой.

— Он был дорог мне при жизни, — отвечает она, — а в посмертии я хочу избавиться от него.

— Почему?

Лань Чан опускает гребень на столик. Вокруг увивается печаль, когда она погружается в мысли о том, что было ранее, но Се Ляню искренне важно понять, что её так гложет.

— Тебе правда интересна моя история?

— А ты правда хочешь ею поделиться?

Лань Чан грустно улыбается и пожимает плечами.

— Я никогда никому её не рассказывала. Могу попробовать.

— Попробуй, — соглашается принц. — Только помни, что ты всегда можешь остановиться, если передумаешь.

— Хорошо.

Говорить Лань Чан начинает не сразу. Сначала она молчит — снова берёт со столика гребень и с нежностью лелеет его в ладонях. Затем смотрит в окно, за которым на призрачный город наползают алые сумерки. После ловит взгляд Се Ляня, вкладывает гребень ему в руки — бережно, будто отдавая самое дорогое, и решается:

— Это… сложная история, ваше высочество. Тогда события неслись друг за другом, и я не успела и глазом моргнуть, как оказалась в борделе… Родственники того животного нашли меня — и воспользовавшись тем, что Сяньлэ пал, продали меня в бордель. Им казалось это справедливым, понимаешь? Продать человека, который никогда им не принадлежал… Как будто мало было мне страданий.

Се Ляню горько слышать о том, что она вынуждена была пережить.

— В борделе случалось всякое, и, честно говоря, не сравнить с тем, что было у мадам Ю. Было намного хуже — девушек не ставили ни во что, могли уйти не заплатив, издевались, когда узнавали, что мы из Сяньлэ… Постоянно твердили о тебе — как низко ты пал подобно собственному государству, но… Государство — это государство, а ты — это ты, ваше высочество, — добавляет она, видя нахмуренные брови принца. — Ни при жизни, ни в посмертии я с ними не была согласна. Тебе не повезло. Это не грех.

Се Ляню становится легче от её слов, и он благодарно кивает, не желая прерывать рассказ.

— Фэн Синь заметил меня во дворе публичного дома, когда выступал на улице. В те времена мы днём работали как служанки, вечером как… — Лань Чан теряется, пытаясь подобрать слово, и Се Лянь ей подсказывает ласковое:

— Сестрички.

Кристальный смех — совсем лёгкий, слегка осыпанный грустью, раздаётся в притихшей комнате. Се Лянь наблюдает за лицом Лань Чан и с удивлением обнаруживает еле заметные ямочки у уголков губ.

— Тогда нас тяжело было назвать сестричками, ваше высочество, мы друг с другом едва ли не враждовали, знаешь… И тут заявляется он — спустя несколько дней, как мы увиделись на улице, выкупает меня на всю ночь и, не поверишь, просто беседует со мной. До самого утра — даже пальцем не прикоснулся.

Се Лянь очень даже верит. Это весьма похоже на Фэн Синя — быть благородным, не искать выгоды, помогать слабым.

— Он приходил так много раз, ваше высочество… В какой-то момент времени я думала, что жизнь налаживается, но потом я устала. Устала надеяться. Как бы Фэн Синь ни убеждал меня в том, что накопит средства, чтобы выкупить меня, я понимала, что этого не произойдёт. Он тоже уставал, прятал раздражение и хандру, и я не выдержала. Я…

Рассказ Лань Чан обрывается, и горечь грозовыми тучами нависает над ними. Се Ляню мерещатся тёмные лапы, затягивающие девушку и в бездну, и он несмело вкладывает гребень в её ладонь. Тонкие пальцы проводят по зубчикам с глухим звуком, и демоница продолжает:

— Когда Фэн Синь принёс гребень, я его прогнала. Я не хотела видеть, что он страдает из-за меня, не хотела знать, что он убивается на неблагодарной работе, чтобы не накопить и четверти нужной суммы, не хотела, в конце концов, отравлять себя и его пустыми надеждами.

— Ох, Лань Чан… — говорит Се Лянь, но девушка поднимает руку, дав знак, что она не закончила.

— Не жалей меня, ваше высочество, это мой выбор, и о нём не жалею даже я сама. Кто бы мог представить, что дальше меня ждёт кромешный ад?

Несмотря на застывшую улыбку, в глазах Лань Чан столько невысказанной скорби, что Се Ляню становится не по себе. Он чувствует груз ответственности за произошедшее и не может подобрать слов, чтобы развеять замшелую печаль.

— Я слабо помню, что именно тогда произошло. Без Фэн Синя мир выгорел: потерял краски, стал глухим и безжизненным. Я постоянно находилась в толпе людей — сестричек ли, клиентов ли, случайных прохожих на улице — и испытывала одиночество. Быть в толпе людей одинокой… Уверена, тебе знакомо это чувство, ваше высочество.

Се Ляню оно действительно знакомо. Столетие за столетием он скитался по миру, гонимый людьми и небожителями, всеми забытый, никем не любимый. Бог неудач, дух поветрия, встретивший толику тепла в публичном доме.

Маленькая искра разгорелась до тихого пламени: растопила лёд, дала почувствовать жизнь — сложную, с препятствиями, но такую настоящую. Показала чужую заботу и бескорыстие, показала обращённые к принцу улыбки и научила снова улыбаться. Перечеркнула безразличие к самому себе красными чернилами, выплеснула волю к чувствам.

Этот узел распутан ещё не до конца. Ещё долго придётся выуживать тонкие красные нити, чтобы протянуть их как следует, но теперь Се Лянь сам этого хочет: дышать полной грудью и чувствовать что-то кроме бесконечной апатии и равнодушия к самому себе.

— А потом… Потом я узнала, что беременна. Клянусь, ваше высочество, я не хотела его терять, но не помню… не помню, что тогда случилось. Я думала, что пусть будет сложно, но я сохраню ему жизнь, всё-таки он был зачат… в любви, но… Мир не стал тогда резко радужным, я не предавалась пустым мечтам и точно знала, как будет тяжело — я видела это своими глазами, — но не готова была его терять. И… потеряла. На меня, кажется, напали… Не помню. Но очнулась я призраком без ребёнка.

Се Лянь понимает, что это весь рассказ, и порывисто обнимает девушку. Никаких слов не хватит, чтобы выразить своё сожаление и искупить вину, но он делает то, что может. Лань Чан впервые рыдает — уткнувшись прямо в плечо принца и сжимая гребень в руках.

— В нашей жизни нет неправильных решений — есть только те, которые мы приняли, и они являются единственно верными, Лань Чан, — успокаивает демоницу Се Лянь, внезапно вспоминая уроки наставника. — Кто знает, может быть при другом раскладе было бы ещё хуже.

— Тебе стоит говорить себе эти слова почаще, ваше высочество, — тихо отвечает Лань Чан. — Мне тоже больно смотреть, как ты убиваешься по минувшему. Это… заметно.

— Твоя правда, — соглашается Се Лянь.

Спустя время демоница успокаивается — отстраняется от принца с озорным блеском в глазах. Она не говорит «спасибо», не комментирует этот вечер откровений — лишь игриво крутит гребень в пальцах и опять возвращает Се Ляню.

— Береги его, — говорит она. — Когда-нибудь я за ним вернусь.

***

— Говоришь, вывеска ужасна?

Се Лянь вздыхает. Конечно, ничего такого он не говорил. Но абсолютно точно имел в виду.

— Нет. Я сказал, что её сложно прочесть.

Хуа Чэн усмехается, подперев щёку ладонью. Их окружает тихий уют, пока за стенами храма кипит жизнь.

— Её можно просто переписать, это не сложно, — предлагает принц. — Мои навыки уже не те, что были раньше, но я с удовольствием тебе помогу.

Се Лянь знает, что вывеску делал Хуа Чэн — понял, когда князь продемонстрировал свои способности в каллиграфии. Это была самая безумная скоропись из всех, что принцу доводилось встречать. Разобрать, что было написано, получилось по паре трудночитаемых слов — остальное напоминало спутанные жухлые травы.

Се Лянь терпеливо объясняет — подкрепляя слова примерами, завершая начатое Хуа Чэном стихотворение. Затем передаёт кисть демону и встаёт за спиной — чтобы наблюдать за успехами было удобнее.

И чтобы не скрывать упрямо наползающую улыбку. Ему бы не хотелось обижать Хуа Чэна своей реакцией.

— А говорил, что слабость у тебя только одна, — весело замечает Се Лянь, наклонившись и поправив руку новоявленного ученика. — А оказалось… есть ещё одна. Вот так, Сань Лан, не напрягай руку, держи прямо… и не торопись.

Се Лянь не замечает, как на коже проступает румянец, как касается щёк ласковый жар, как сводит судорогой низ живота от невольной близости. Он шепчет на ухо наставления, водя кистью самостоятельно, не понимая, что Хуа Чэн почти не держит её в руках.

— Вот, постарайся, Сань Лан. Видишь, уже гораздо аккуратнее.

— …не убирай, — шепчет он, когда принц собирается выпрямиться. — С тобой получается лучше.

Се Лянь мягко смеётся, снова опустив ладонь на напряжённые пальцы Хуа Чэна.

— Если я постоянно буду тебе помогать, то ты ничему не научишься. Ровнее, Сань Лан.

Принц наклоняется сильнее — касается грудью широкой спины и кладёт другую руку демону на плечо. Оторвавшись от пергамента, Хуа Чэн поворачивает голову и тихо зовёт:

— Гэгэ?..

Се Лянь улавливает терпкую нежность в его взгляде — опускает ресницы в трепетном смущении и понимает наконец, что снова проник в личное пространство Хуа Чэна без разрешения. Впервые рациональность, обеты, правила отходят на задний план, потому что желание этой близости сильнее любых догматов и доводов разума, потому что Се Лянь чувствует на губах упоительную прохладу и растворяется в шёлковом поцелуе.

Кисть выскальзывает из их рук, и пальцы переплетаются в замок. Сердце принца готово выпрыгнуть из груди — от томного влечения, светлого и чистого, как бабочки на его ханьфу. Се Ляню не хватает воздуха — и с трудом оторвавшись, он делает глубокий вздох.

Хуа Чэн выпускает его руку и встаёт; Се Ляню тоже приходится выпрямиться. Он смотрит на лицо демона и отпускает мысли о том, что делать правильно, а что нет: поэтому протягивает ладонь, касается холодной щеки, скользит ею дальше и зарывается пальцами в волосы у виска. Демон жмурится, и уголок его губ слабо дрожит.

— Сань Лан… — мягко роняет Се Лянь.

Хуа Чэн его выше — и он привстает на носочки, чтобы поцеловать самостоятельно. Принц рвано выдыхает и погружается в негу: стылую, густую, обволакивающую с головы до ног. Его талии касается ладонь, и когда Се Лянь, кажется, готов признаться себе в том, что впервые кого-то полюбил — так просто и быстро — раздаётся глухое:

— Повелитель. В Призрачный город ворвались небожители.