Раздражение Хуа Чэна можно почувствовать кожей. Его губы застывают на расстоянии ли от губ Се Ляня и сжимаются в тонкую линию, словно сдерживающие поток брани. Демон привлекает принца ближе — и разворачивается спиной к выходу, пряча своё высочество от чужих глаз. Стылое волнение поволокой касается кожи, словно пытаясь согреться о мягкое тепло. Се Лянь знает, что не вторжение — причина этой тревоги. Хуа Чэн не боится небожителей. Хуа Чэн не боится никого и ничего.

Он боится за Се Ляня.

Боится его грусти, боится его страданий, боится не смочь ничего сделать. Боится оказаться беспомощным, боится не успеть, боится не защитить. Боится потерять снова — но не на восемьсот лет, а навсегда.

Об этом стонет мгла в его взгляде.

Се Лянь ласково гладит демона по щеке и опускает руку.

— Что значит «ворвались»? — низким голосом спрашивает Хуа Чэн, и на мгновение кажется, что он рычит, как дикий зверь. — Как можно ворваться в место, двери которого открыты всем? В том числе и этим…

Принц слышит пренебрежение в словах князя. Он приподнимается на носочки и едва слышно шепчет на ухо:

— Сань Лан, не сердись. Хочешь, я пойду с тобой?

Се Ляня раздирает досада — ему тоже не нравится, что их прервали. Чужие слова смели в одночасье мозаику, которую так скрупулёзно собирали, плитка за плиткой — чувство за чувством, касание за касанием, признание за…

Напряжение Хуа Чэна ослабевает от скромной ласки, и он кивает:

— Хочу.

Ладони мягко овевает прохлада — переплетя их пальцы, демон ведёт своё божество к выходу из храма. У порога застыл Инь Юй — тактично изучающий пол под ногами. Хуа Чэн останавливается перед слугой и, выдержав паузу, спрашивает намного спокойнее:

— Рассказывай.

— Повелитель, будь то обычное посещение Призрачного города небожителями, я бы вас не посмел тревожить, — Инь Юй вскидывает голову, и Се Лянь видит в его глазах сожаление. Досада рассыпается — песчинка за песчинкой — когда принц понимает, что их идиллия оборвалась не по нелепой глупости. — Но они ведут себя крайне вызывающе и, кажется, ищут, его высочество наследного…

— Ваше высочество!..

Дверь в храм распахивается, впуская в комнату леденящий ветер. Лань Чан встрёпана — её глаза горят в гневе, а хрупкие пальцы сжаты в кулак. Она смущается, но лишь на мгновение — никакие князья не могут смутить девушку, когда по её меркам происходит катастрофа.

— Ваше высочество! — повторяет она так же громко, как и до этого. — Там Фэн Синь и Му Цин кошмарят торговцев, выискивая тебя!

— Кошмарят?.. — потерянно переспрашивает Се Лянь.

Фэн Синь? Му Цин? Эти двое спустились в Призрачный город, чтобы найти его… для чего? Принца охватывает паника — ему становится страшно. Фэн Синь и Му Цин — это болезненные осколки его прошлого, раны от которых затянулись давным-давно.

Но почему душа кровоточит снова от простого упоминания бывших друзей, соратников, братьев?..

Поглощённый страхом Се Лянь смотрит перед собой и ничего не видит. Его взор застлала пелена — простирающимся грозовым небом: хмурым и плотным. Принц невольно стискивает пальцы Хуа Чэна сильнее и слышит, как сквозь густой шум пробивается надёжное:

— Ваше высочество, не бойся. Верь мне. Со мной тебе никакие беды не страшны.

Этого мало, чтобы успокоиться, но достаточно, чтобы ненадолго разогнать туман тревог. Се Лянь концентрируется на дыхании, неслышно шепча одними губами слова Хуа Чэна.

Никакие беды не страшны… Никакие беды не страшны…

— Повелитель, к ним стоит выйти. С его высочеством или нет — решать вам, — говорит Инь Юй. В его глухих фразах сквозит беспокойство, и он продолжает: — В целом вряд ли они навредят, но запугивания мирных демонов допускать нельзя. Тем более небожителями и на территории Призрачного города. Стоит обратить на них внимание.

— Много чести! — шипит Лань Чан. — Чего они вообще притащились сюда? Столетиями занимались своими делами, а тут вспомнили и пришли: в кои-веки, когда у его высочества всё хорошо!

Испуг так сильно сковывает Се Ляня, что он не выдерживает и… смеётся. Лань Чан — такая громкая и такая отважная, так переживающая, что принцу не место в Призрачном городе, — бранится на небожителей и признаёт, что здесь его высочеству самое место. Се Лянь чувствует, как его виска касаются холодные губы — и как лёгкая дымка энергии вьётся у его рук.

— Спасибо, Сань Лан, — улыбается принц. Становится лучше: и хоть зудящий испуг не рассеялся полностью, уверенность несмело ложится на плечи. Се Лянь поднимает голову и встречается взглядом с Хуа Чэном. Ему тоже хочется защищать своего демона, но всё, что он может предложить сейчас — не навлечь ещё больших неудач.

Се Лянь задумывается: а когда ему вообще в последний раз не везло? Палочки в его руках не ломались, кляксы на письме не оставались, рядом с ним никто не страдал, да и сам он как будто позабыл про собственное проклятие. Принц смотрит вниз, на лодыжку — канга на месте. Но сейчас она напоминает странный рисунок, а не оковы.

Хуа Чэн подбрасывает кости на ладони. Он сосредоточен — брови едва нахмурены, на лице застыло нечитаемое выражение. В конце концов, князь демонов сгребает Се Ляня в объятия и открывает портал со словами:

— Вы, двое. Приведите их ко мне в резиденцию.

***

— За этой завесью тебя не увидят. Она полупрозрачная для тех, кто за ней, а снаружи не разберёшь, есть за ней кто или нет.

— В игорном доме, — вспоминает Се Лянь, — такая же?

— Да.

— А я пытался тебя высмотреть, Сань Лан. Наверное, так глупо выглядел.

Се Ляню в ожидании рядом с Хуа Чэном свободно и хорошо. Принц касается прохладной ладони, легко проводит по линии судьбы и наблюдает за реакцией демона. Тот мельком смотрит на выход, сжимает пальцы своего божества и, склонившись, целует их.

В душе разгорается пламя, и Се Лянь подаётся вперёд, но тут же застывает на месте, слыша громогласное:

— Собиратель цветов под кровавым дождём!

Хуа Чэн выпрямляется, продолжая держать Се Ляня за руку. Ласковая улыбка на его губах сменяется ухмылкой, а во взгляде видна насмешка. В дворец врываются двое — оба небожители и оба знакомы принцу до выцветшей боли: устоявшейся, рассекающей раны по старой привычке.

— Ты!.. — в этом голосе Се Лянь узнаёт Фэн Синя. — Где Се Лянь?

— Мы знаем, что ты его похитил, — добавляет Му Цин, и принца захватывает гнев. «Похитил»? Да он единственный, кто его спас, кто не забыл и кто в него верил. Се Лянь готов рвануть наружу, но в нежном холоде словно слышит, как Хуа Чэн просит его не спешить.

Поэтому остаётся за занавесью.

— Я его не похищал, — не соглашается демон. — Я его пригласил в гости, забрав оттуда, где ему было не место. Или хочешь сказать, генерал Подметала, что здесь ему хуже, чем в борделе, в котором ты его бросил, как бросил одного восемьсот лет назад?

— Му Цин?.. — Се Лянь узнаёт эту растерянность Фэн Синя. Когда-то однажды они уже были в такой ситуации.

— Так почему, генерал, скажи мне, — Хуа Чэн упирается локтем в колени, — вы оба ничего не сделали, чтобы его спасти? Почему вы оба… никогда ничего не делаете, но при этом на что-то претендуете?!

— Ты!!!

Се Лянь не успевает сообразить — он ощущает, как в сторону Хуа Чэна летит вспышка, и инстинктивно выбрасывает руку вперёд. Жое должна с этим справиться.

— Гэгэ… — слышит он совсем рядом. — Не стоило.

— Ваше высочество…

— Ты был тут всё это время?!

Се Лянь не находит ничего лучше, кроме как сесть рядом с Хуа Чэном и неловко пожать плечами:

— Рад вас видеть в добром здравии, Фэн Синь, Му Цин.

Вязкая тишина заполняет зал. Ухмылка сошла с губ Хуа Чэна — теперь его лицо искажает гнев, вызванный чужой заносчивостью. Фэн Синь потерян и стоит позади Му Цина, тяжело дышащего от обуреваемых эмоций.

— Давайте все успокоимся, — мягко предлагает Се Лянь. — Меня никто не похищал. Я здесь, — он мельком оглядывается на Хуа Чэна и слабо улыбается, — как дома. Вам совершенно не о чем беспокоиться.

— Ваше высочество… — по привычке обращается к нему Фэн Синь, но тут же исправляется, — Се Лянь, ты не в себе? Как ты можешь быть здесь как дома?

— Весь этот город — сплошной притон! — вклинивается Му Цин. — Ты же небожитель, Се Лянь, божество, а сам якшаешься с демонами!

Принц невесомо гладит ладонь Хуа Чэна мизинцем. Мощь его гнева зябью трепещет на шее, и духовная энергия беспокойно мечется у запястий Се Ляня.

— Разница не так уж велика. Все равны в одинаковой мере.

Му Цин захлёбывается от злости, вскинув руку в немом возмущении. Се Лянь мягко улыбается, поднимаясь и приближаясь к небожителям.

— Му Цин, — вкрадчиво говорит он, тронув бывшего подчинённого за плечо. — Я ведь не просто божество, я — изгнанный бог. О чём ты толкуешь?

Фэн Синь делает шаг к ним навстречу, и сердце Се Ляня прошивает добрая грусть. Какое-то время принцу чудится, что его низвержение, Безликий Бай и восемьсот лет скитаний в одиночестве — просто плохой сон.

— Се Лянь, что ты такое… Это всё он?

— Му Цин. — Се Лянь словно родитель, объясняющий прописные истины ребенку. — Мне это всё, — он обводит рукой воображаемые небеса, — неинтересно. Мне интересно быть здесь, интересно узнавать тех, кто не отскакивает меня как от прокажённого, мне в диковинку, я не понимаю всех нюансов, но мне здесь нравится. Меня не гонят, не проклинают, да в конце концов, Му Цин, Фэн Синь, — принц неосознанно повышает голос, — мне впервые за восемьсот лет хорошо! Я же ничего плохого не делаю!..

К горлу Се Ляня подкатывает ком. Выплеснувшиеся эмоцмм обрели форму, и в голове крутится мысль о том, что он счастлив. Вот так неправильно, пренебрегая законами, которым следуют небожители во главе с Цзюнь У. Только кому нужны эти правила, если от них становится хуже?

Се Лянь впервые ощущает, как его естество заполняет воля. Его воля — жить так, как он посчитает нужным; по тем догматам, которые он определит сам для себя. Он не небожитель сейчас и не уверен, хочет ли стать им снова в дальнейшем.

Кажется, Се Лянь хочет научиться любить и уважать самого себя ради своего единственного верующего.

— Как же твой облик в глазах твоих последователей, ваше высочество? — спрашивает Фэн Синь, и принц взрывается:

— Много ли ты моих последователей знаешь? О каких последователях речь, если обо мне забыли даже собственные друзья?!

Спины касается нежный холод, а на плечо ложится ладонь. По каналам струится энергия — успокаивающая, рассеивающая яростный жар. Му Цин молчит, отвернув голову, Фэн Синь смотрит в пол, и Се Лянь отшагивает назад.

— Зачем вы пришли? — сипло спрашивает он.

— Мы хотим поговорить, Се Лянь, — не поднимая головы, отвечает Фэн Синь. — Но не здесь. Не в Призрачном городе.

— А я не хочу.

Принцу немного стыдно за упрямство, но пока позади него Хуа Чэн, он точно знает, что может себе позволить говорить правду вслух. Твёрдость в намерениях не видеть своих бывших подчинённых слабеет, когда небожители переглядываются, и Фэн Синь виновато признает:

— Ваше высочество, мы были неправы. Извини нас.

Се Лянь морщится от такого обращения. Фэн Синь точно не вкладывал в эти слова издёвку, но из его уст старый титул звучит неприятно.

— Сань Лан, — поворачивается принц к Хуа Чэну, — мне нужно будет покинуть Призрачный город. Ненадолго.

Демон кивает, бережно сжимая ладонь Се Ляня.

— Дай мне немного времени, гэгэ.

По руке скользит шёлковая прохлада. Се Лянь смотрит за тем, как Хуа Чэн бережно обвязывает красную нить вокруг пальца, а затем медленно — не стесняясь Му Цина и Фэн Синя — целует ладонь своего высочества. Энергия Хуа Чэна словно полупрозрачная завеса, и за ней Се Ляню не видно ни изумлённых взглядов, ни неловкого кашля.

— Береги себя, гэгэ. И возвращайся.

— Обязательно, Сань Лан.

***

Привыкший к сумеречной хмари Призрачного города принц щурится, прикрывая глаза рукой. Красная нить почти растворяется на свету — и лёгкое беспокойство щекочет нервы. Талая знобь на пальце напоминает, что Хуа Чэн рядом — как бы далеко они ни были друг от друга.

В конце концов, ни время, ни место, ни обстоятельства их не разлучат. Се Лянь в этом уверен.

— О чём вы хотели поговорить? — спрашивает принц. Они вышли в поле: слишком широкое и открытое. Се Лянь как на ладони у небожителей — и ему это не нравится. В призрачном городе он был важным, но незаметным для остального мира. А теперь наоборот — на виду у всего мира, неважный и ненужный.

— Мы хотели тебя спасти, Се Лянь, — шагая рядом, поясняет Фэн Синь. Му Цин молчит, волочась сзади — он не проронил и звука, стоило им покинуть Дворец невероятного наслаждения. — Но не думали, что нас опередили.

Се Лянь невесело усмехается.

— А вы не торопились.

— Извини, — вздыхает небожитель. — Я долгое время не знал. Изначально мы тебя искали, но потом владыка приказал оставить поиски. Сказал, что ты сможешь исцелиться в одиночестве. А потом и вознестись.

Се Ляня пугает собственное недоверие к Цзюнь У. На подкорке сознания он не удивляется жестоким словам владыки и не признаёт их мудрыми. Безжалостность небес вызывает отвращение; как будто принц заразился пренебрежением от Хуа Чэна.

Хотя, наверное, рядом с ним взгляд просто прояснился.

— Исцелиться от чего, Фэн Синь? Я не болен.

Фэн Синь выдерживает паузу и тихо отвечает:

— Не знаю. Я не считал, что ты болен, но думал, что владыке виднее.

Се Лянь не может его винить. Он долгое время и сам верил в авторитет Цзюнь У. Пока не понял, что лишён воли распоряжаться собой.

— Как вы меня нашли?

— Хозяйка борделя рассказала, что тебя увёл демон в красных одеждах, — голос Фэн Синя звучит бодрее. — А там уже стало очевидно. К тому же Му Цин рассказывал про юношу, который ворвался в бордель вместе с ним и демоническая энергия которого затопила весь павильон. Было несложно догадаться.

Се Лянь долго обдумывает объяснение Фэн Синя. Если они оба хотели его спасти, почему изначально Му Цин пришёл один? Зачем выкрикнул его имя при небожителях и вообще…

— Зачем ты приходил в бордель? — задаёт вопрос принц. Му Цин молчит, и Фэн Синь говорит за него.

— Это я попросил. Глупая история… да и долгая.

— Я не тороплюсь, — пожимает плечами Се Лянь.

Фэн Синь кивает. Он заводит руки за спину и выпрямляется, устремив взор на кромку леса впереди — словно пытаясь абстрагироваться от окружающей его тиши.

— Бордель находится в юго-восточных землях, — начинает небожитель издалека. — Находился всегда в принципе… Молитвы людей — они чаще всего об одном; настолько похожи друг на друга, что в какой-то момент привыкаешь к этому гулу. Временами он становится тише, иногда — громче, но гул этот равномерный, никем не прерываемый. И вот однажды, — Фэн Синь переводит взгляд на Се Ляня, — его перекричала другая молитва. Я на самом деле не уверен, молитва ли это была… скорее просто отчаянный зов. Помимо того, что зов был громче молитв, было ещё кое-что.

Се Ляню невыносима эта пауза. Ему тревожно осознавать, что дальше скажет Фэн Синь, — до звона в ушах от приливающей крови. Если он её слышал, то почему не пришёл?

— Это был призыв о помощи от демона. И помощи просили не для себя. Понимаешь? — грудь Фэн Синя тяжело вздымается — ему непросто говорить об этом. — Помощи просили для тебя.

Это была Лань Чан. Лань Чан, озлобленная демоница, просила у бога защитить падшего небожителя.

Сердце Се Ляня наливается болью. Жое испуганно льнёт к предплечью, и принц сжимает пальцами переносицу. Каждый новый слой этой истории Фэн Синя и Лань Чан для него — сплошная мука. Он готов упасть на колени — и начать молиться за неё. Потому что его разрывает от желания, чтобы демоница была счастлива.

Только боги предпочитают не слышать таких молитв.

— Мне нужно было на задание… Я думал, что после него отыщу тебя, но попросил Му Цина помочь найти демоницу, которая молилась, потому что…

Потому что услышал Цзянь Лань, продолжает Се Лянь про себя, но вслух ничего не говорит.

— Потому что голос её был очень знаком, и напомнил очень важного мне человека. Му Цин быстро обнаружил скопление демонической энергии в борделе, решил начать с этого места, а потом… ты знаешь. Демоницы там не было, зато он нашёл тебя.

Се Лянь теряется. Картина, уже сложившаяся в его голове, распадается на хаотичные обрывки.

— Ты искал Цзянь Лан? Она была там.

Фэн Синь резко останавливается и разворачивается.

— Му Цин?..

— Слушай, я…

— Му Цин?!

Се Лянь узнаёт этот взгляд. Полный страха, полный растерянности, полный немых страданий и молчаливой… ревности? Любовь всегда толкала Му Цина на глупости, а он так и не научился быть честным ни с собой, ни с людьми подле.

— Я увидел Се Ляня и отвлёкся! Отвлёкся! — Му Цин поднимает ладони и отходит назад. — А потом было поздно, я не заметил! Не каждый день ожидаешь увидеть Се Ляня в роли шл… Твою мать!.. То есть, в такой роли!

Оправдания Му Цина не делают ему чести, и принц бездумно добавляет:

— Но вы же виделись после. Когда ты приходил ко мне.

В словах Се Ляня нет ни капли злорадства. Он не желает разоблачать Му Цина, но хочет таким образом защитить Лань Чан. Она верила и ждала всем сердцем Фэн Синя не зря: он её искал, на самом деле искал, стоило лишь позвать.

Се Ляню стыдно за собственное высокомерие. Стыдно за то, что считал надежды девушки пустыми.

Потому что они таковыми не были.

Фэн Синь хватает Му Цина за грудки, а тот… не сопротивляется. Он обречённо смотрит в ответ, не ища доводов в свою пользу. На его лице ни тени злости — лишь хмурое смирение, от которого Фэн Синь, кажется, заводится ещё сильнее:

— Я же тебе доверял! Я же сказал, что это важно! Как ты… Почему?..

Се Лянь наблюдает за ними с лёгкой грустью. Пристыдившие его за связь с Хуа Чэном, такие праведные, но только с одной из сторон. Небожители не святые — и порой имеют грехов за плечами больше, чем самый свирепый демон.

— Я боялся тебя потерять, — прикрыв глаза, шепчет Му Цин.

А причина проста. И бессмертие, и практики, и самая прочная скорлупа циничности бессильны перед обычным человеческим чувством — любовью. Она проникает под кожу и течёт по сосудам души и тела. Заполняет мысли, вытесняет здравый смысл и разжигает безумие. Кто-то ищет восемьсот лет. Кто-то подпускает ненавистного врага ближе, а кто-то — отталкивает любимого друга как можно дальше.

Любовь — крепкое и хрупкое чувство. Любящий человек силён: ему неподвластны законы и правила, он способен совершить невозможное и перевернуть мир с ног на голову. Любящий человек слаб: он уязвим перед невзаимностью и обстоятельствами, он способен наделать ошибок и раскрошить собственные чувства в пыль.

Му Цин сломлен — его стены разрушились, их снесло ураганом гнева Фэн Синя, и небожитель сдался, одной фразой перечеркнув хлипкий мост, что с таким трудом выстраивался столетиями между ними.

Се Лянь думает о том, что скоро Лань Чан вернётся за гребнем.

— Ты… что?.. — смятение Фэн Синя заставляет разжать пальцы. Му Цин хмуро разглаживает складки на одежде и в привычной манере язвит:

— Ты глухой?

Фэн Синь молчит. Он хмурится в непонимании и осторожно тянется к лицу Му Цина. Тот вздрагивает — но позволяет себя коснуться.

— Если захочешь увидеть Лань Чан — так зовут сейчас Цзянь Лань — ты знаешь, где меня искать, — ощущая себя третьим лишним, говорит Се Лянь. Фэн Синь одёргивает руку, словно вспомнив, что принц всё ещё здесь. — Думаю, она бы хотела с тобой увидеться.

Му Цин закатывает глаза, пряча за надменностью страх быть брошенным. Губы Се Ляня трогает слабая улыбка, и он добавляет:

— Просто увидеться, Му Цин.

Не дождавшись ответа от небожителей, принц достаёт кости — и с чёткой уверенностью, что попадёт куда нужно, подбрасывает их на ладони.

***

Шаг — и принца встречают крепкие объятия. За спиной смыкаются сильные руки, и нос щекочет аромат пряного дыма: Се Лянь погружается в марево терпкой ласки и обнимает Хуа Чэна. Их охватывает лёгкая эйфория и кружит между ними, серебряной нитью связывая две души.

Пожалуйста, пусть хотя бы сейчас ничего не помешает.

Се Лянь чувствует, как бережно пальцы Хуа Чэна зарываются в волосы, как надежно свободной рукой демон прижимает принца к себе и как чуткий шёпот щекочет слух:

— Я соскучился, гэгэ.

Сейчас, в этой растопленной нежности, Се Ляню кажется, что его не было целую вечность. Внешний мир без Хуа Чэна враждебен, и каждый миг, проведённый за пределами Призрачного города, сдавливает шею до синяков. Вдалеке от алых вуалей принцу хочется запахнуть ханьфу плотнее — чтобы за увечьями тела никто не заметил искалеченной души.

Его душа открыта рядом с единственным верующим — и светится, как восходящее на горизонте солнце. Хуа Чэн не исцелит его ран — но сгладит шрамы и не допустит появления новых. Разлитую воду трудно собрать*, но можно не дать ей высохнуть.

— Сань Лан, я вернулся. Теперь я дома.

Се Лянь едва отстраняется и взглядом скользит по лицу Хуа Чэна. Его губы вздрагивают, когда принц опускает на них большой палец, и изо рта вырывается судорожный вздох — что совсем нехарактерно для демона. Если закрыть глаза, то можно подумать, что в руке распустился бархатный пион.

— Сань Лан, — шепчет Се Лянь, опустив веки и наслаждаясь мягким холодом, — ты словно цветок в моей ладони.

Тот самый — когда-то утраченный, который маленький Хуа Чэн носил каждый день к статуе наследного принца. Только рядом с ним Се Ляня окружает забота и любовь, которые казались упущенными и недосягаемыми. Только рядом с ним Се Лянь чувствует себя не разбитым: осколки его души связывает красная нить, собирая личность низвергнутого бога в полноценную личность, не потерянную в тягучей меланхолии.

Хуа Чэн наклоняется — и Се Лянь, сдвинув палец в сторону, тянется к поцелую. Его губы накрывает пряная прохлада, и сердце заходится от нетерпения и волнения. Принц растворяется в шёлковой неге, обнимая демона за шею. Кольцо, спрятанное от посторонних глаз, накаляется, и простая, такая ясная мысль, только сейчас приобретает осознанные очертания.

Небеса, это же всё время было так очевидно!..

Се Лянь отстраняется от Хуа Чэна. Пропустив сквозь пальцы смоляную прядь, принц накрывает ладонью грудь — там, где кольцо, — и тихо спрашивает:

— Сань Лан, ты…

Некоторые вещи тяжело поддаются пониманию, даже если они прозрачны, как родниковая вода. Язык Се Ляня не поворачивается — мысль о том, что ему, мусорному божеству, утопающему в трясине тоски, самый могущественный демон вверил на хранение свой прах, причиняет сладкую боль под рёбрами. Ему больно от понимания, что с удачей наследного принца прах мог быть повреждён или навеки развеян. Ему сладко от от понимания, что доверие Хуа Чэна так велико, что он буквально вручил собственную жизнь в руки Се Ляня.

Принц всё ещё думает, что этот поступок безрассудный, но больше не считает, что не достоин этой хрупкой близости. Этот верующий… его вера сметает нелестные титулы Се Ляня, оставляя лишь один — истинный.

Увенчанный цветами бог войны.

В надёжных руках, в крепкой вере, в призрачной ласке Се Лянь себя чувствует настоящим божеством — держащим цветок и меч.

— Зачем?.. — спрашивает принц, всматриваясь в агатовую тьму. Он знает, что нет необходимости объяснения — его поймут без слов. Хуа Чэн опускает взгляд, привлекая принца к груди, и, стискивая ткань белоснежного ханьфу, негромко говорит:

— Ты — мой свет, ваше высочество, моя воля к жизни. Без тебя меня бы не существовало ни в одном из трёх миров, так что мой прах по праву твой. Всё, что принадлежит мне — твоё, потому что без тебя бы не было ничего. Гэгэ, — демон отпускает принца лишь для того, чтобы обхватить его лицо ладонями, — мне ничего не нужно, лишь чтобы ты был счастлив. Всё остальное — пустое. Решишь выбросить — я приму, будешь играть с ним, подбрасывая в воздух, — приму, захочешь раскрошить и развеять по ветру — приму.

Печаль от равнодушия к собственной судьбе узловым швом перекрывает воздух, сдавливая связки.

— Я никогда так не поступлю, — шелестит Се Лянь. — Твоя жизнь — это самое дорогое, что у меня может быть.

Принцу горько, что ему нечего предложить. Се Лянь жалеет, что сам не демон; потому будь наоборот, он бы отдал свой прах Хуа Чэну — даже если бы грудь не жёг хрусталь.

— Так нечестно, — добавляет он. — Мне нечего дать тебе в ответ.

— Это и не нужно, гэгэ. К тому же… кое-что я забрал у тебя сам.

Се Лянь удивляется. Он бы заметил, к тому же… брать у него нечего. Что у него есть? Ветхая доули, гребень Лань Чан и хрустальное кольцо?..

— Когда? Что ты мог у меня взять?

Хуа Чэн улыбается. Он оглаживает пальцами скулы наследного принца и щурится, как лис.

— Это было давно, гэгэ, — опустив руки, демон перекидывает косу через плечо. Се Лянь замечает среди собранных локонов коралловую бусину — серёжку, потерянную им на церемонии поклонения небесам.

— Это же… где ты её взял?

— Стащил с твоего уха. Прости, — в лукавом извинении демона нет раскаяния, и Се Лянь мягко смеётся.

— Значит…

— Ты много раз меня спасал, гэгэ. Теперь моя очередь.

Хуа Чэн отпускает принца и протягивает руку. Се Лянь вкладывает в неё ладонь, задумавшись. По телу распространяется тепло от близости — и физической, и душевной. Слова князя распаляют чувство собственного достоинства, и Се Лянь не может не ощущать, как трясина самоуничижения иссыхает, как болото во время засухи.

— Гэгэ, ты голоден?

Хуа Чэн ведёт принца вдоль киноварных стен, и Се Лянь не отрываясь разглядывает замысловатый антураж. Мысли волнует уже знакомый голод прикосновений, которых принц был так долго лишён.

Теперь собственный путь совершенствования кажется ему глупым. И дело не в познанной ласке, а в простом осознании, что дорога добровольных лишений не всегда ведёт к небесам. Иногда она сталкивает в пропасть.

Праведность — слишком категоричная характеристика для мира, который не делится на чёрное и белое. Для мира, где помыслы небожителей не всегда отличаются чистотой, а демон хранит память о каждом добром слове на протяжении восьмисот лет. Для мира, где один неверно понятый поступок перечёркивает любые достижения, а сокрытые дурные деяния не омрачают безупречный облик. Для мира, в котором близкий друг порой хуже заклятого врага. Для мира, в котором светлое чувство может заполнить душу мраком.

Для мира, в котором демон поклоняется забытому всеми богу, а бог — самому могущественному демону. Для мира, в котором эти бог и демон безвозвратно друг в друга влюблены.

— Нет, Сань Лан, я совсем не голоден, — отзывается Се Лянь, переводя взгляд на Хуа Чэна. Принцу чудится, что не они идут вдоль возведённых стен, а сам коридор обретает очертания с каждым шагом Хуа Чэна.

— Что ж, тогда… Быть может, ты устал?

— Я бы отдохнул, Сань Лан, — соглашается принц и с опаской наблюдает за свободной рукой Хуа Чэна. Только не кости! Меньше всего Се Ляню хочется сейчас возвращаться в храм в одиночестве. — Если ты не сильно утомился, мы могли бы поговорить… о чём-нибудь. О чём угодно. — Чуть помолчав, принц добавляет: — Беседы с тобой придают мне сил.

Хуа Чэн отворачивается, и сердце Се Ляня встревоженно пропускает удар. Он сказал что-то не то? Напугал? Оттолкнул своей откровенностью? Пожелал слишком многого?

Сердце Се Ляня боится, но не верит в это, поэтому принц терпеливо ждёт.

Хуа Чэн останавливается. Его голова чуть опущена, и волосы закрывают лицо. Се Лянь несмело касается тёмной завесы локонов — и чуть убрав в сторону видит, как смущённо демон… улыбается. Заметив жест принца, он поворачивается:

— Гэгэ… я не ожидал и растерялся. Ты… хочешь провести со мной эту ночь?

В искренних словах Хуа Чэна нет ни намёка на пошлость, и двусмысленность этой фразы не мешает принцу уверенно кивнуть. Даже если бы под совместной ночью демон имел в виду разделить ложе, Се Лянь бы не отказался.

Любое времяпрепровождение с Хуа Чэном для Се Ляня желанно. От прогулок вдоль изъеденных осенью кипарисов до жарких объятий посреди центрального зала.

— Пройдём за мной, гэгэ. Я покажу тебе оружейную.

***

Оружейная поистине восхитительна. Се Ляня захватывают эмоции — он слишком торопливо подбегает к экспонатам, сжимая пальцы от нетерпения. Восторг накрывает принца — и, получив молчаливое согласие Хуа Чэна, он подходит к стенду и выуживает оттуда длинный изогнутый клинок. Взмахнув им, он возвращает его обратно и переходит к следующему.

Конечно, его руки истосковались по мечам. Теперь его единственным оружием была Жое — пропитанная горечью и слезами наследного принца, испившая королевской крови и обретшая собственную волю. Се Лянь периодически ловил себя на том, что любит её как ребёнка — и порой даже волнуется, как бы она не повредилась.

— Гэгэ, тебе нравится?

Се Лянь, укладывая меч в ножны, разворачивается к демону.

— Да, Сань Лан, это поистине великолепное место. Сколько же здесь сокровищ! Наверняка, ты собирал их очень долго. Столько клинков… вот этот хорош в одиночном бою, а тот, что подальше поможет одолеть врага на дальней дистанции, если правильно им пользоваться… А вот этот… чем-то напоминает Фансинь.

Се Ляня касается тёмная грусть, когда он вспоминает брошенный ему в ноги чёрный клинок. Принц не забывает о тех временах лишь по одной причине — потому что они подтолкнули его к единственно верному решению.

Блеск холодного лезвия быстро разгоняет сгустившиеся тучи. Се Лянь увлечённо переходит от оружия к оружию, восхищённо пробуя один клинок за другим.

— Мне кажется, гэгэ, я не видел тебя прежде таким воодушевлённым. Неужели настолько нравится?

— Ну конечно!

Князь демонов негромко посмеивается, но внимание Се Ляня обращено на потрясающую коллекцию клинков. Небеса, как же давно его пальцы не держали оружия!

— Понравилось что-то определённое?

— О-о, нет, Сань Лан. Среди этого великолепия… так тяжело что-то выбрать. Каждый из этих мечей по-своему прекрасен.

— Хм, — отзывается Хуа Чэн. — Что ж… я думал подарить тебе один из них — тот, что больше приглянется, но раз так… Дарю тебе их все.

Се Лянь теряется. Механически вернув меч на место, он возражает:

— Сань Лан, это ни к чему. Мне не нужно оружие.

— Но тебе же нравится.

Се Лянь подтверждает слова Хуа Чэна кивком.

— Это действительно так. Но если что-то нравится, то необязательно этим владеть. Я счастлив от возможности просто полюбоваться, может, опробовать, но… Оружие мне не нужно. Я принимал много разных решений, и не всегда они были удачными, но одно из самых мудрых — это сложить клинок в ножны и больше никогда не доставать. Да и к тому же — не в храме же мне их все хранить?

— Приходи сюда в любое время. Это будет твоё здание на твоей земле.

Принц качает головой.

— Подари мне просто возможность иногда приходить сюда. Этого будет достаточно.

— Гэгэ возмутительно скромен. Но, если таково твоё желание… пусть так. Приходи сюда, когда захочешь.

Се Лянь ещё некоторое время танцует между стендов с мечами, иногда ловя заинтересованный взгляд Хуа Чэна. Принцу в эти мгновения кажется, что он молод — и за ним, за четвёртым сокровищем государства Сяньлэ, наблюдают с городских стен внимательные глаза. Наконец он возвращает последний меч на место и берёт демона за руки — словно ловя его снова.

Только теперь по-другому.

— Сань Лан, — говорит Се Лянь, и с губ его не сходит улыбка от охватившей эйфории, — а твой меч? Какой он?

— Вот, гэгэ. Это Эмин, — Хуа Чэн опускает ладонь на рукоять на поясе. — Ты его, возможно, уже видел.

— Здравствуй, — ласково здоровается принц, наклоняясь к сабле.

Се Лянь слышал про легендарное оружие непревзойдённого демона, одно упоминание о котором вызывало у бессмертных неистовую дрожь. Известный своей смертоносностью ятаган, несущий горе и беды, не вызывает у принца ничего, кроме…

…умиления.

— Обычно он так не щурится, — комментирует Хуа Чэн, наблюдая, как рубиновое око рассматривает Се Ляня. — Ты ему нравишься, гэгэ.

— Это взаимно, — ласково отвечает принц, пальцем проводя по резной ручке Эмина. Последний словно смущается — отводит взгляд и урчит. Хуа Чэн хочет что-то сказать, но сдерживается, когда тепло принца касается его ладони.

— О нём ходит много нелестных слухов, — поглаживая изогнутые ножны, вспоминает Се Лянь. — Как и о тебе. И ни одному из них я так и не нашёл подтверждения. Пугаться завывания ветра и криков птиц** — это так… по-человечески.

Хуа Чэн усмехается.

— А ты искал?

Се Лянь мягко качает головой.

— Нет, Сань Лан, намеренно не искал.

— Я думаю, твои слова относятся и к тебе самому, — замечает демон, и принц пропускает смешок.

— Будет тебе. Что говорить обо мне? Ко мне мои прозвища прицепились не от собственной мощи и чужого страха. Это результат моих ошибок.

— Ошибаешься, — хмуро бросает Хуа Чэн.

Се Лянь не понимает, что демон пытается ему сказать. Он выпрямляется, внимательно всматриваясь в лицо Хуа Чэна, пытаясь найти хоть малейший намёк на шутку в пропитанной смолой мгле, и не находит.

Хуа Чэн совершенно точно говорит серьёзно.

— Пуганая ворона и куста боится***, ты верно сказал, гэгэ. Одарить сомнительной славой, подмечать каждую осечку, лишить возможности постоять за себя, но при всём этом держаться на расстоянии… Ваше высочество, ну неужели ты действительно думаешь, что тебя сторонятся из-за мнимого шлейфа неудач? Ладно люди, но небожители?.. Гэгэ, — опустив ладони на плечи Се Ляня, демон чётко проговаривает каждое слово, — они боятся тебя даже тогда, когда твои силы запечатаны. Подумай об этом.

— Скажешь тоже, — бормочет принц, но семя сомнений уже посеяно.

— Скажу, — продолжает демон. — Тебя боялись даже тогда, когда ты был в беспомощном положении. Я видел это своими глазами. Генерал Подметала испугался твоего тихого гнева, а тот жалкий небесный чиновник хватался рукой за стену, громко выплёвывая оскорбления — словно это способно заглушить его собственный позор. Ведь в той ситуации недостойно повёл себя не ты.

Се Лянь отшатывается, глотая воздух. Паника подбирается к груди, разгоняемая по венам бурным сердцебиением. В висках пульсирует страх, и принц касается их пальцами. Он думал, что избавился от тревожных воспоминаний, но сильно ошибался.

Любой травматичный эпизод из его жизни всё ещё бередит старые раны.

— Ваше высочество, — сквозь плотный туман доносится беспокойное, но такое родное, — позволь мне…

Се Лянь кивает лишь потому, что этому голосу он может позволить что угодно. Принц закрывает глаза, и хтоническая мгла поглощает его с головой.

***

Се Лянь обнаруживает себя в покоях. Не своих — здесь непривычно темно, но, несмотря на это, очень уютно. Руку сжимает тихая зябь, а кожу обволакивает аромат пыльной лаванды. Повернув голову, принц едва различает макушку Хуа Чэна в стылом полумраке, и, дёрнув пальцами, касается бледной щеки. Кажется, что демон спит, — и Се Лянь безнаказанно обводит острые скулы.

— Спасибо, — шепчет он, осторожно заправляя выбившиеся пряди за ухо, — что не отвернулся от меня.

Ответом ему служит протяжный стон и последующее за ним:

— Гэгэ, да разве бы я смог?

Его взгляд уязвлён болью, и Се Лянь хочет приподняться, чтобы обнять и успокоить своего демона. Последний предупреждающе вскидывает ладонь и качает головой:

— Не надо, гэгэ. Отдыхай.

Принц понимает, что ему — им обоим — способна помочь только кристальная искренность, и, снова опустившись на мягкую подушку, шепчет:

— Но я так хочу тебя обнять, Сань Лан…

Хуа Чэн колеблется. Се Лянь знает, что сердце демона одолевают сожаления, но никакими словами сейчас не разбить оцепенелое чувство вины. Принц тянет к нему руку — к кроткому ночному ветру, свежей росой омывающему нежные лепестки пионов.

Хуа Чэн не выдерживает. Даже самое простое движение будит в нём прочное желание быть рядом и оберегать. Он не способен противиться желанию принца, потому что желание его высочества — всё равно, что его собственное желание. Се Лянь ощущает приятную тяжесть в районе груди и обнимает Хуа Чэна, зарываясь пальцами в смоляные волосы и втягивая пряный дымный аромат, который они истончают.

— Гэгэ, — хрипит демон. — Мне очень жаль. Я не должен был давить. Не должен был тебе напоминать.

Се Лянь долго думает, как правильно ответить ему. Как не ранить и дать понять, что не произошло ничего страшного. Что было, то прошло, и эти воспоминания будут преследовать принца всегда. Ему нужно учиться не бояться их и жить бок о бок с ними.

— Сань Лан, — подушечками пальцев Се Лянь плавно массирует кожу головы Хуа Чэна, словно пытаясь согнать все ненужные сомнения и страхи, — не надо. Не извиняйся. Ты сказал много правильных вещей. Я бы хотел… чтобы ты был честным и не боялся говорить то, что думаешь… Я…

Принц и сам не понимает, почему черепная коробка раскалывается на части. Ему так важно сказать… Хуа Чэну… но боль прерывает буквально на полуслове.

— Я не хочу, чтобы от моих слов тебе становилось хуже.

— Мне надо учиться с этим жить, Сань Лан. Нет лучше исхода, чем до принятия своего прошлого падать в твои объятия, — слабо шутит Се Лянь.

Хуа Чэн встревоженно поднимается, упираясь рукой в шёлковые простыни.

— Ваше высочество, тебе плохо?

— Голова, — кратко отзывается принц. — Вернись, с тобой рядом мне легче.

Се Лянь не сразу понимает, что за прохлада ласкает его губы, и лишь раскрыв глаза, видит, как трепещут ресницы Хуа Чэна. Принц ныряет в этот чувственный поцелуй и обнимает демона за шею, то ли в стремлении прильнуть к нему, то ли в стремлении привлечь к себе ещё ближе. Руки демона скользят по спине Се Ляня, и боль постепенно растворяется в полупрозрачной ласке.

— Сань Лан, — выдыхает в губы Се Лянь, — мне так с тобой хорошо…

Глотнув воздуха, он нетерпеливо втягивает Хуа Чэна в поцелуй — и снова, и снова, и снова. Ему не насытиться этой лаской, не насытиться этим тактильным контактом, не насытиться собственной любовью к своему самому преданному верующему.

Его сердце плачет от счастья — душа мечется в сладостной неге, мучительной и нежной. Се Ляню хочется большего — но он отстраняется, утомлённо упав на подушки.

Хуа Чэн нависает сверху — проведя пальцами по подбородку принца, он опускается к нему на грудь. Се Лянь тут же заключает его в объятия и вздрагивает, когда бархатный голос разрезает тишину доброй насмешкой:

— Гэгэ… твоё сердце так колотится, словно ты очень сильно разволновался.

Блаженная улыбка трогает губы Се Ляня, и он парирует:

— Просто оно бьётся за тебя и за меня.

Деликатный смех щекочет шею принца. Поглаживая Хуа Чэна по волосам, он испытывает счастье даже от того, что ему удалось развеселить своего возлюбленного.

Ещё большее счастье для Се Ляня — позволить себе жить. Отбросить всё, что тревожило, растопить солнцем плотный туман и протянуть руки к небу. Позволить себе радоваться и улыбаться, позволить принимать решения и признавать ошибки. Позволить себе испытывать что-то, кроме горечи и сожалений, позволить себе любить Хуа Чэна — всей душой.

И позволить себе любить себя.

***

— Я за гребнем, ваше высочество! — светится Лань Чан. Она ждёт Се Ляня у ступеней Дворца невероятного наслаждения, чуть ли не пританцовывая на месте. Хуа Чэн ушёл ещё с начала сумерек — оставил на щеке принца целомудренный поцелуй и пообещал скоро вернуться. Время густой патокой тянется без демона рядом, и Се Ляню кажется, что чем они дальше друг от друга, тем медленнее солнце опускается за горизонт. Принц замечает, что даже дышит тише и реже.

— Рад слышать.

Лань Чан игриво протягивает руку спускающемуся со ступеней Се Ляню. Тот мягко смеётся, принимая ладонь, и ёрничает в тон настроению девушки:

— Ты так любезна, прекрасная госпожа. Спасибо.

На щеках демоницы расцветает румянец — настоящий, как у живого человека. Се Лянь счастлив видеть её весёлой, он заражается её простым восторгом, согревающим душу, как полуденное солнце.

Се Лянь ловит себя на мысли, что жизни и человечности в этой демонице больше, чем в некоторых небожителях. Шагая вдоль красочных прилавков, вслушиваясь в не всегда благородные, но всегда честные выкрики торговцев, он отмечает, какой же Призрачный город настоящий. Во всём своём великолепии — от пышной резиденции Хуа Чэна до непримечательной таверны с экзотическим меню.

Улицы Призрачного города дышат гулом демонов, их бранью друг на друга и приветствиями градоначальника. Алый туман на макушках павильонов растекается вдоль крыш, и Се Лянь вдыхает землистый запах, уже ставший ему родным. Ему хочется укрыть алым полотном это место и не пускать сюда нежеланных гостей — небесных невеж, к которым принц пропитался ответным пренебрежением.

Се Лянь позволяет себе быть искренним и неидеальным. Выверенная картинка с небесных чертогов кажется ему хрупкой иллюзией праведности.

Потому что на небесах почти все — грешники.

На ступенях его храма лежат пионы. Се Лянь бережно поднимает их, зная, что букет принёс Хуа Чэн. Этот тихий жест любви и заботы заставляет сердце биться чаще, и в исступлении принц касается холодных лепестков губами.

Возле кружит бабочка. Лань Чан деликатно помалкивает, наблюдая за принцем — изнеженный терпкими чувствами, окруженный надёжной заботой, он больше не напоминает выцветшую копию самого себя.

Бабочка порхает у щеки принца, и последний выныривает из затянувшей его неги. Он оборачивается — подзывает Лань Чан жестом и заходит в свой храм, расчерченный ароматом цветов и бамбука.

— Гребень у меня с собой, — признаётся Се Лянь, устраивая букет в вазе на столике для каллиграфии. Лань Чан кивает ему в спину, ничуть не удивляясь:

— Я знаю. Но я пришла не только за этим, ваше высочество.

Её реплика тоже не удивляет Се Ляня. Он приглашает девушку присесть и устраивается рядом. Кольцо под одеждами словно вздрагивает от холода, и Се Лянь целует его, не отдавая себе отчёта. Лишь красноречивый взгляд Лань Чан дарит понимание, что происходит нечто… совсем интимное.

— Ты же знаешь, что это за кольцо? — спрашивает она.

Се Лянь утвердительно склоняет голову. Противоречивые чувства до сих пор терзают его душу, и ему хочется быть сильнее, чтобы не позволить этому кольцу пострадать. Какой же глупый и чуткий поступок…

— Он всё чувствует, — тише добавляет девушка. — Тепло твоего тела… или твоих губ.

Принц воздушной лаской гладит кромку кольца. Волнение разгоняет кровь по венам, но ему всё равно. Больше, чем смятение, его охватывает скромный азарт.

— Надеюсь, тебе приятно, — в пустоту говорит Се Лянь, не замечая призрачных бабочек на алых бутонах.

Лань Чан улыбается. Проходит ещё какое-то время, прежде чем она спрашивает:

— Ваше высочество… Фэн Синь меня помнит?

Се Ляня подкупает прямота Лань Чан. Он рад, что девушка не юлит и не делает вид, что больше потерянной любви её беспокоит принц. Её здравый эгоизм даёт вздохнуть полной грудью и перестать переживать о том, что она себя принижает.

Ласточка, затерянная среди орхидей. Вей своё гнездо, милая.

— Фэн Синь тебя искал, — рассказывает Се Лянь, видя, как распахиваются глаза девушки от нетерпения. — Я ему сказал приходить, как только он будет готов с тобой увидеться.

— Как чувствовала, ваше высочество! — в запале Лань Чан хватает ладонь принца и несильно сжимает. — Наконец-то верну ему гребень и… — её улыбка меркнет в моменте, — ...и поговорю.

— Ты готова его отпустить?

— Он любил Цзянь Лань, ваше высочество. Лань Чан для него незнакомка. Мне хочется верить, что он обрёл своё счастье.

Се Лянь возвращается мыслями к встрече с Фэн Синем и Му Цином. Он вспоминает их, две разные стихии — пропитывающий сухую землю дождь раздувающий пламя ветер. Принц помнит их касания друг к другу — хлёсткими словами и пронзительными взглядами — полные ярости и страсти.

Фэн Синь ещё обретёт своё счастье — когда сможет простить самого себя. Когда научится видеть за грубостью Му Цина уязвлённое сердце. Когда разгадает, что обида Му Цина на поверхности — потому что Фэн Синь не замечал его так, как было нужно.

— У него всё впереди, — заверяет девушку Се Лянь. — Он уже сделал первый шаг.

Лань Чан устраивает такой ответ. Любовно погладив протянутый гребень, она прячет его в руках и поспешно прощается. На пороге она останавливается и добавляет:

— Ваше высочество, не обижайся, что не спрашиваю у тебя, как дела. Я вижу, как ты лучишься среди алого тумана. Это красноречивее любых слов.

Се Лянь ничего не отвечает, лишь мягко смеётся демонице вслед, зная, что стоит ей открыть дверь…

…как за ней она встретит Фэн Синя.

***

— Ты балуешься, — хмурится Се Лянь, наблюдая за хаотичными росчерками демона на своём предплечье.

— Ничуть, — возражает Хуа Чэн. — Кожа гэгэ нежней фарфора, и по ней кисть скользит охотнее, чем по пергаменту.

Князь закатывает широкий рукав ханьфу Се Ляня и тянется к плечу.

— Сань Лан! — недовольно окликает его принц, отпрянув. — Хочешь писать на коже — пиши, только пиши! Это даже скорописью назвать сложно!

— Мне нужно больше пространства для манёвра, — невозмутимо сообщают в ответ. — Гэгэ, — Хуа Чэн опускает ладонь на грудь Се Ляня — там, где хранится кольцо, — я обещаю стараться, если ты позволишь.

Се Лянь не торопится стирать с лица напускное недовольство. Это занятие каллиграфией уже давно перестало быть таковым, но роль строгого учителя приносит необъяснимое воодушевление.

Жар рассыпается вдоль тела, и принц не понимает — это его собственная реакция или кольца на шее. Он осторожно кивает, стоит демону лишь коснуться выступающих ключиц, и наблюдает затаив дыхание за тем, как ловкие руки развязывают белый пояс.

Хуа Чэн неторопливо спускает ханьфу с плеч Се Ляня, в немом восхищении рассматривая принца, как на самое драгоценное сокровище в мире. Взгляд цепляется за старые шрамы — и демон, ведомый благоговейным трепетом, почти целует белые рубцы у рёбер.

— Каллиграфия, Сань Лан, — одёргивает принц.

Хуа Чэн досадливо цыкает и отстраняется.

Кисть в его руках гуляет ещё более хаотично, чем раньше. Се Лянь жмурится, чуть запрокинув голову — постепенно привыкая к прохладным росчеркам на горячей коже. Они теряют свою чёткость — размываются и скользят вдоль его тела. За неумелыми движениями принц распознаёт открытое признание — приоткрыв глаза, он шепчет ответное:

— Сань Лан, я… — и не заканчивает.

Кисть небрежно отброшена в сторону — брызги рассыпались по столешнице рядом с опрокинутой чернильницей. Холодные руки ложатся Се Ляню на талию, и демон спрашивает, почти касаясь губами живота:

— Что, гэгэ? Или… мне стоит это «написать»?

Принцу не хватает воздуха, когда язык Хуа Чэна снова скользит по его коже. Судорожно сглотнув, он ахает, чувствуя в области паха напряжение.

Первое возбуждение за восемьсот лет. От этой мысли Се Ляню становится неловко, и он пытается от неё спрятаться.

Хуа Чэн целует низ живота и старательно кончиком языка выводит вопрос. Принц упирается руками в пол, оставляя себя полностью открытым — тому, кому безмерно доверяет, тому, кого не боится, тому, с кем может быть сильным и слабым, тому…

…кого глубоко любит.

— С-сань… Лан… — срывается с губ горячий полустон. — Я хотел… тебя… тебе… — мысли Се Ляня в беспорядке: спутанные возбуждением и томным предвкушением. Он забывает про стыд — отметает его в сторону, стоит Хуа Чэну коснуться его снова терпкой прохладой. — Я тоже… тоже…

Се Лянь поднимает за подбородок голову Хуа Чэна и, склонившись, вовлекает его в вязкий поцелуй. Этот поцелуй не похож на прежние — приправленный пылкостью и жаром, ласковый, но страстный, до нехватки воздуха.

Се Лянь готов потерять сознание от недостатка кислорода, лишь бы не отрываться от возлюбленного.

Лёгкая зябь разливается по горячей коже. Хуа Чэн разрывает поцелуй сам — чтобы встать и подхватить своё драгоценное высочество на руки. Продолжать на полу ему не хочется, и он несёт принца на кровать — отодвинув плотный балдахин.

Поверхность кровати холодная — но не сравнимая с трепетной прохладой Хуа Чэна. Се Лянь тянется к возлюбленному и стонет, когда его губы рьяно сминают. Руки чешутся от желания касаться своего демона — и, утопая в сладкой истоме, принц медленно снимает алые одежды.

Жар обволакивает тело Хуа Чэна, и Се Лянь почти дрожит от собственных прикосновений. Кожа демона мягкая и нежная везде, что невозможно остановиться; ладони принца движутся всё ниже и ниже, оглаживая крепкие бёдра.

Хуа Чэн нависает над богом — улыбается и целует, деликатно покусывая губы Се Ляня. Последний с придыханием запускает пальцы в волосы Хуа Чэна и давится собственным стоном, когда рыхлая прохлада окутывает его член.

— Как тебе, гэгэ?.. — почти не разрывая поцелуй, спрашивает Хуа Чэн: вкрадчиво и тихо.

Се Лянь способен лишь промычать что-то невнятное.

Никакие слова не передадут его ощущений: загнанного сердца в груди, призрачной хмари перед глазами, млеющего тепла и зной внизу живота от родной прохлады. Никакие слова не передадут его чувств: страстной, богатой любви — стремительной и благодарной, свободной и в то же время невероятно жадной.

Се Лянь ни за что в жизни не станет удерживать Хуа Чэна силой, но… Ни за что в жизни не сможет делить Хуа Чэна хоть с кем-то.

Демону нравится такой ответ — прижавшись теснее к горячему телу, он трётся своим членом о член Се Ляня, продолжая удерживать их рукой. Кончиком пальца Хуа Чэн растирает по чувствительной коже выступивший предэякулят и утыкается принцу в шею — целуя маленькую ямочку за ухом.

Се Лянь в какой-то момент теряет связь с реальностью: растопленный неизвестным вихрем ощущений, он прогибается в спине, когда пламя разгорается внизу живота и резко затухает. Принц чувствует давление и понимает, что это Хуа Чэн — лежащий прямо сверху своего высочества. Коснувшись губами его виска, Се Лянь блаженно улыбается — обнимает ещё дрожащими руками и, утомлённый, проваливается в глубокий сон.

***

Поутру Хуа Чэн ещё рядом — лежит на спине, с разметавшимися по подушке локонами. Се Лянь наблюдает за ним с улыбкой, накрывая тёплым одеялом и ныряя к нему потеснее. Это первое ранее пробуждение, когда он не встаёт с первыми лучами солнца, а нежится рядом с возлюбленным, позволяя себе отдохнуть ещё немного.

Хуа Чэн обнимает принца сквозь сон, и Се Лянь закрывает глаза. Его тревоги на месте, но размыты; его страхи почти затёрты чужой уверенностью; его разодранная душа аккуратно сшита красной нитью, а беды отгоняет хрустальное кольцо.

Се Лянь увидит позже, как выцветают проклятые канги и возвращается прежняя сила; пройдёт много времени и событий, чтобы поверить в себя полностью и отбросить сомнения на свой счёт. Хуа Чэну придётся приложить немало усилий, чтобы показать своему высочеству его истинную ценность, чтобы заставить засверкать золотом — рядом с собой и поодаль.

На небесах ещё нескоро поймут, что их мнимая добродетель давно перечёркнута интригами и манипуляциями Цзюнь У, что их дом нужно отстраивать заново, что все они — демоны, люди и небожители — по сути своей мало чем отличаются. Ещё нескоро небесную столицу сотрясёт третье вознесение Се Ляня — громкое, прямо из улиц Призрачного города.

Пройдёт много времени, прежде чем Лань Чан найдёт Цоцо — и будет рыдать от счастья и горя одновременно. Её материнское сердце будет терпеть сорванца, несмотря ни на что, и уберегать от любых опасностей демонёнка, от которого стоило уберегать добрую половину Призрачного города. И не только.

Фэн Синь и Му Цин… когда-нибудь они обретут друг друга. Когда-нибудь Му Цин откроет свою душу, а Фэн Синь прислушается к его хриплой неумелой мелодии. Когда-нибудь Фэн Синь снова протянет руку к Му Цину и будет смелее — и позволит невысказанной страсти зазвучать неистовым горном. Когда-нибудь, наверное, они простят друг друга, а главное — самих себя. Потому что принц… словно никогда и не обижался.

Всё это будет после — и об этом Се Лянь пока что не подозревает. Он задёргивает балдахин, прячась от предрассветных лучей и опускается на широкую грудь. Сейчас, изнеженный лаской утра, принц уверен только в одном: пока он рядом с Хуа Чэном…

Никакие беды не страшны.