Хрусткий снег раскидывается широким полотном по всему двору, тут же сминаемый десятком ботинок школьников. Рита не отстает: выпархивает на улицу, на ходу застегивая куртку и обматываясь шарфом, оставляя за собой темнеющую полосу шагов. Она трогает мягкий зеленый кашемир и старается сдержать шквал эмоций. Стоит ей подумать о руках подруги, заботливо вяжущих подарок, как живот сладко стягивает в предвкушении. Приятнее только вспоминать лицо Маши, когда она, полыхающая от смущения, протянула аккуратную крафтовую коробочку. Рита улыбается, глядя на небо, затянутое серой поволокой, и даже не морщится, когда снежинки сталкиваются с разнеженной от тепла кожей.
Наконец-то после выхода из школы у нее не возникает желания удавиться.
- Привет, - раздается откуда-то сбоку, и это неожиданное приветствие заставляет Риту почти подпрыгнуть.
Голубые глаза распахиваются в удивлении, когда замечают фигуру в серой курточке. Рита тратит лишь секунду на промедление, прежде чем кинуться на шею подруге. Уже через мгновение школьный двор тонет в девичьем смехе.
- Ты что тут делаешь? Ты как вообще? - тараторит Рита, цепляясь голыми пальцами за дешевый полиэстер.
- Ты меня задушишь сейчас! - смеется в ответ Маша, утыкаясь холодным носом в чужую щеку, вынуждая табун мурашек пробежать по чужой коже, - Я просто закончила сегодня раньше, вот решила тебя встретить - все равно договаривались у меня выходные провести.
Рита не успевает ответить - ее беспардонно перебивает появившийся словно из-ниоткуда Локон:
- О, Маш, - вместо приветствия говорит парень, закидывая лямку рюкзака на плечо, обтянутое дорогой, модной курткой, - И ты тут!
Рита почти готова зарычать от возникшего ревностного чувства, хотя обычно она к такому не склонна. Но, если говорить честно, до последнего времени она многое в себе не замечала. Например, она не подозревала о том, что может так нестерпимо желать взять другую девушку за руку. Или о том, что она хочет схватить одну определенную девушку, затащить в переулок и долго-долго, - до саднящих губ, - целовать.
- Привет, - Маша складывает перед собой ладони, в розовых, под стать шапке и шарфу, варежках, и сдержанно улыбается Локону - Рита знает, что она всегда так делает, когда испытывает смущение.
- Ну че, девчонки, оформим, может, на троих? - хихикает Локон, и Рита находится на грани того, чтобы без жалости и сожаления ударить его по больной коленке.
- Локон, иди куда шел, - девушка скидывает его руку со своего плеча и торопливо берет Машу под локоть, - Че ты там оформлять собрался, скажи мне?
- Ну как, вечеринка, алкоголь, хлопушки… - он догоняет их и осекается на последнем слове, - Ладно, лучше без последнего.
Холодок пробегает между тремя подростками, возрождая воспоминания полугодовалой давности.
- А еще лучше, без всего сразу, - отмахивается Рита и от воспоминаний, и от самого Локона.
- Да ладно тебе, Ритуль, я ж пошутил. Все ж знают, что Машенькой ты делиться не намерена.
- В жопу иди.
- Ребят, ну хватит, - смешливо просит Маша, пытаясь перевести нарастающее напряжение в шутку.
- Да сама иди! Совсем уже…
- Ах, то есть проблема во мне? - Рита останавливается и разворачивается к Локону, отпуская локоть подруги и сжимая кулаки.
- Ну это ты теперь королева клуба “Мы с Машулей ходим парой”, тебе ж теперь другие друзья не нужны!
- То есть тебя бесит, что я общаюсь с кем-то кроме тебя?
- Да, блин, именно это меня и бесит!
Едва Локон договаривает, как в него прилетает снег. Точнее, самый настоящий снежок, какие в детстве маленькая Рита пускала на пару с сестрой, когда та еще не была обременена заботами бизнеса. Девушка только хочет посмеяться над другом, как сам же и получает удар в бок. Правда, снежки едва ли касаются своих целей - в полете большая часть снега осыпается. Но нужного эффекта он достигает - заставляет Локона замолчать и уставиться на свою обидчицу. Маша с легкой улыбкой отряхивает покрасневшие от холода ладони и говорит:
- Все, успокоились?
- Ну ты…
Вместо слов Рита кидается к ближайшей куче снега и пытается слепить снежок, который следом отправляет в сторону Маши. Девушка смеется, но не просит прекратить, вместо этого сама готовится отбиваться. Локон в стороне смеется над ними и называется малолетними школьницами, но девочки едва ли его слушают.
В какой-то момент Маша налетает на Риту и валит ее в сугроб - последняя успевает порадоваться, что на улице морозно, иначе вещи были бы безнадежно испорчены. Визг сменяется смехом, а затем и вовсе затяжным молчанием. Рита разглядывает очаровательное, по-настоящему красивое лицо напротив и чувствует, что тает быстрее снега, лежащего под ними. Она разглядывает покрасневшие круглые щеки, озорно сверкающие карие глаза, шальную улыбку и понимает, что вот-вот готова совершить ошибку. Если бы не Локон, если бы не десятки потенциальных свидетелей Рита прямо сейчас поцеловала бы Машу. Да так, что она бы запомнила этот поцелуй на всю жизнь. Но вместо этого Рита переворачивает их и начинает щекотать подругу - скорее пытаться, поскольку даже пробраться под куртку оказывается тяжелейшей задачей. Маша заливисто хохочет, пытается вырваться и все повторяет весело: “Все, все, все! Хватит”
А со стороны на них поглядывает Локон и качает головой, то и дело глядя в экран собственного телефона. Может в его голове что-нибудь щелкнуло бы, но он слишком сильно занят собственными чувствами в этот момент. Да и ко всему прочему начинает ныть больное колено, оттого парень не выдерживает и кричит:
- Девчонки, вы либо продолжайте свои игрища, и я пошел один, либо давайте заканчиваете!
~~~
Редкие снежинки медленно кружатся в воздухе, выписывая пируэты, перед тем как упасть на мерзлую землю. Снежный покров постепенно окутывает весь город, забирая остатки власти себе - как бы местные дворники доблестно ни пытались зачищать улицы. Влад выдыхает, прислоняясь к парапету, и поднимает голову, разглядывая светлое, не по-зимнему голубое небо. Для полного счастья не хватает только солнца.
Влад растирает оледеневшие ладони и в очередной раз проклинает себя за забывчивость. Проклятый червяк сомнения не оставляет его даже в такой хороший день: привычной гадостью вертится в голове, нарезая круги, воспаляя сознание одним своим присутствием.
Даже тут облажался, не смог сделать ничего нормально, по-человечески.
- Прости, что задержался, там очередь была.
Все сомнения разлетаются вслед за холодом, когда ему вручают почти обжигающе горячий стаканчик кофе. Влад видит искреннюю улыбку на губах напротив и думает, что в целом и не важно, что он там что-то забыл.
- Вот держи, как ты любишь, без сахара, молока и вообще без всего.
Влад неловко улыбается от того, как нелепо и комично это звучит из уст Стаса.
- Спасибо, - тихо благодарит он, удерживая бумажный стаканчик в обеих ладонях, чтобы лишний раз погреть замерзшие конечности.
Они в очередной раз гуляют по городу - Стаса словно не волнует, что о них подумают. И это не к тому, что неслучившийся мэр вот так разгуливает без дела в середине рабочей недели. Ключевое здесь то, что он разгуливает с каким-то мужчиной. Не с Бабичем или Хэнкиным, к которым бы не возникло никаких вопросов. А с Владом. В этом-то и вся проблема: каждая их встреча, хоть и отдается трепетной, томительной нежностью, заставляющий загнанно дышать, с легкостью может их скомпрометировать. И если за себя Влад не переживает - ему терять нечего, - то вот за Стаса нутро боязливо сжимается каждый раз. К счастью, стоит Стасу заговорить, как все эти страхи отодвигаются на второй план.
В очередной раз победу одерживает сладостное чувство, разливающееся по телу с каждым новым глотком кофе.
Они говорят обо всем и ни о чем: это похоже на их прежние вечерние прогулки и при этом на нечто совершенно иное. Они все также обсуждают сыновей. Правда, теперь это чувство из снедающего душу ужаса превратилось в обычное отцовское переживание - легче беспокоиться о том, как твой сын справится с жизнью в другом городе, нежели о том, сможет ли он в целом выжить. Во время таких разговоров Влад наконец-то может отвести душу и по-настоящему обсудить то, что его волнует. Теперь ему совсем не с кем обсуждать проблемы сына - не Свете же звонить. И Стас действительно слушает. Что еще более ценно: он делится и своими переживаниями.
Гораздо более робко они говорят о планах, касающихся их самих. Для обоих это неизведанная, новая территория, при исследовании которой они то и дело набивают новые шишки. Спотыкаются о темы, неуклюже краснея вовсе не от мороза, и все продолжают вышагивать по недавно отремонтированной набережной.
- Ты не замерз? - в какой-то момент Стас прерывает их беседу и осторожно смотрит на Влада.
А тот не понимает, откуда в нем столько прозорливости (и откуда в чужом взгляде столько теплоты, которую едва ли Меленин заслуживает).
- Немного совсем, - Влад все пытается безнадежно согреться об уже опустевший стаканчик.
Стас смотрит на его покрасневшие пальцы и без раздумий спрашивает:
- Не хочешь поехать ко мне?
Влад вскидывает брови в удивлении. Он совсем не ожидал такого предложения. Он вообще ничего не ожидал. Честно говоря, он думал, что после того поцелуя все и кончится. Но вот минул месяц, второй, и Стас все еще рядом с ним.
- Я не в этом смысле… - сконфуженно бормочет стремительно краснеющий Стас, по-своему считавший чужое молчание.
Влад смотрит на его замешательство и внезапно улыбается. Эта совершенно неожиданная, порывистая улыбка удивляет его самого. Но именно она лучше всего выражает те чувства, что он испытывает к Стасу - безмерный клубок из очарования, нежности и любви.
- Хорошо, поехали.
Влад, торопливо окинув взглядом набережную, подступает ближе, чтобы едва ощутимо коснуться своими пальцами чужих и наконец-то избавиться от этого покалывания. Покалывания, рожденного вовсе не холодом.
~~~
Остатки липкого сна не отпускают, цепляются лапками и стремятся затянуть назад. Гена сонно по подушке носом ведет, негромко причмокивая, и высвобождает руку из-под собственной туши. Он тянется вперед, надеясь ухватиться за чужую талию и оставить смазанный поцелуй между лопатками. Но сталкивается только с остывшей подушкой и смятыми простынями. Он тут же распахивает глаза и подрывается на кровати, испуганно озираясь. Гена чувствует подступающую панику и вот-вот готов проронить молящее:
“Оксана?”
Он замирает, щурится в сторону балкона и расслабленно выдыхает, когда замечает силуэт девушки за стеклом и складками тюля. Тревога схлынывает так же легко и быстро, как и возникла. Гена громко зевает, с ощутимым щелчком закрывая рот, и потягивается, чувствуя, как пущенный сквозняк пробегает по оголенной коже. Он ежится и плотнее заворачивается в одеяло, жалея, что ночью поленился надеть на себя хоть что-то из небрежно разбросанных вещей. Гена падает обратно на подушки, позволяя себе понежиться в кровати какое-то время, и смотрит в сторону Оксаны. С этого ракурса можно подумать, что девушка вышла покурить. Вот только спортсменки не курят. Гена хмурится, вглядываясь в спину девушки, и начинает подозревать что-то неладное. Он умудряется разглядеть, что за окном падает снег, да еще какой - вот-вот он превратится в настоящую бурю.
Гена думает позвать девушку, но знает, что может не докричаться. Оттого с тяжелым вздохом поднимается, предварительно заворачиваясь в одеяло, и бредет на балкон. Стоит ему ступить на крашеный бетон, как парень тут же начинает жалеть о том, что не додумался надеть тапки. Гена глядит на ровную спину, почти не прикрытую белой майкой, спускается взглядом к домашним легким штанам и теряется. В голове возникает обеспокоенное:
Как она только на таком холоде стоит?
Он все еще переживает за Оксану. Иногда ему кажется, что она так и не смогла справиться со всем… пережитым. В такие моменты его охватывает либо беспокойство, либо непомерная злость, а периодически все и сразу. Сейчас же Гена не чувствует ничего, кроме желания защитить, уберечь и помочь. Хочется завернуть Оксану в кокон нежности, ласки и любви, чтобы никогда больше она не замирала вот так на холоде, глядя на стремительно белеющий пейзаж Приморска.
Он смотрит на Оксанины стопы, скрытые под пушистыми носками и выдыхает - хотя бы не босиком стоит, в отличие от него. Тело тут же покрывается гусиной кожей, парень топчется на холодном полу, переминаясь с ноги на ногу. Он подступает ближе, аккуратно обхватывая Оксану со спины, заворачивая в теплый кокон.
- Тепло ли тебе девица?- мурчит Гена, оставляя теплый поцелуй на открытом девичьем плече, и старается не показывать собственного беспокойства так неприкрыто, - Окс, ты же щас здесь околеешь.
- Мне не холодно, - отвечает Оксана, а сама ближе жмется прохладной спиной, заставляя толпы мурашек пробежаться по голой коже Гендоса.
- Да ты ж почти синющая.
- А ты сам не боишься хозяйство отморозить? - она поворачивает голову, сверкая белозубой улыбкой, - в такие моменты девушка напоминает ему хитрющую лисицу.
- Ну так… в тепле, с тобой, - бормочет Гена, спрятав собственный взгляд.
Он аккуратно касается чужой спины, робко ведя пальцами поверх одежды. Смелеет и ладонями широко скользит по талии, путается между тканью майки и кожей девушки. Гена утыкается носом в золотистые кудри и проходится россыпью поцелуев по тонкой шее. Оксана на это тихо хихикает, и ее смех теплом в груди Гены отдается. Он на все готов ради этого смеха.
- Ну ты что снег никогда не видела что ли? - бормочет он, согревая дыханием местечко на стыке шеи и плеча, - Выперлась прямо на мороз.
- А даже если и видела, то что? - упирается Оксана в ответ, - Красиво же.
Гена и не пытается спорить, бормочет смазанное “Красиво, да”, устраивая подбородок на чужом плече. Оксана выпутывает руку из вороха одеяла, чтобы запустить пятерню в кудрявые волосы парня. Гена глаза блаженно прикрывает, наслаждаясь прикосновениями.
Из неги его вырывает порыв ветра, насквозь продувающего их маленькое убежище. Гена крепче чужую талию перехватывает, проскальзывая ладоням на живот и сцепляя руки в замок.
- Так, пошли завтракать, а то иначе не хозяйство отморозим, так пятки точно, - говорит он, приподнимая Оксану и разворачивая ее в сторону балконной двери под заливистый смех.
~~~
Питер заливает светом огней - как бы ни старался мэр Приморска со стремительной урбанизацией, никакая пара подсветок не сравнится с такими масштабами. Особенно красиво смотрится снегопад, обрушившийся на город - падающие снежинки блестят и переливаются, создавая изумительный фейерверк из разноцветных бликов. За все то время, что они живут в городе, Наташа никогда не видела подобного. А сегодня, ко всему прочему, происходит настоящий предновогодний коллапс, заставляющий ругаться сквозь плотно сжатые зубы на коммунальные службы, пока приходится перебираться через очередной сугроб. У Наташи вообще день неудачный: ужасная погода, утро с пригоревшим завтраком, стремящееся скорее не к нулю, а к минусу настроение. Она в голос ругается, когда очередной ком снега попадает в ботинок, пропитывая влагой носки с веселым узором овечек. Девушка останавливается, выдыхает измученно и поднимает глаза к небу.
Может и правда не следовало во все это влезать?
Не следовало уезжать из Приморска: ни в первый, ни во второй, ни во все последующие разы. Не следовало спать с Раулем. Не следовало оставаться с Ильей. От последнего внутри болезненно пережимает, не давая сделать и вдоха, и Наташа вынужденно прикрывает глаза. Понимает, что все эти глупости лезут в голову от приближающегося нервного срыва. Она очень устала, до слез, криков и истерик устала.
- Наташ, ты чего? - Илья спустя пару секунд замечает ее отсутствие и тут же рвется обратно к ней.
В другой день Наташа бы улыбнулась, наблюдая за забавной, прихрамывающей походкой парня по таким сугробам - укутанный в шарф чуть ли не с головой, он напоминает ей пингвина. Но сегодня у нее нет никаких сил на это, да и настроения тоже. Илья стремится коснуться ее - он постоянно так делает, поскольку гораздо тактильнее самой Наташи. Всегда обнимает, когда плохо, всегда целует, когда она проявляет слабость, всегда держит за руку, когда ей страшно. Наташа к такому не привыкла. Наташа сама не такая.
- Я не знаю, - бормочет она, вытирая стремительно краснеющий нос.
- Тогда пойдем быстрее, нас там Женя уже ждет.
Одно упоминание дяди заставляет Илью улыбаться - их дружеские, удивительно крепкие отношения существуют едва ли пару лет, а парень уже готов от одного присутствия Жени скакать до потолка. Эта поразительная верность всегда поражает Наташу, хотя случай с Женей исключительный. Но ее не может не удивлять то, как сильно Илья любит семью, что бы она с ним ни сотворила.
- Может зря это все? - она говорит тихо, едва различимо, выпуская с каждым движением губ новое облако пара, - Может не надо было?
- Чего ты говоришь? - искренне недоумевает Илья.
- Да не знаю я, - Наташа начинает злиться, клубок раздражения заставляет все внутри неприятно задребезжать. Хочется прокашляться, выплюнуть эту злобу и снова прийти в норму. Но у нее не получается.
- Так, тогда давай… давай поговорим, - у Ильи запотевают очки, но даже так она видит его бегающий в панике взгляд, - Хочешь пойдем домой?
Наташа стремительно качает головой. Она боится, что если окажется дома, то совсем взвоет от тоски. Парень глубоко вздыхает на ее жест, чуть соскальзывает ладонями, спрятанными под перчатками, по плечам и берет девушку за руки. Илья переплетает их пальцы, а она не пытается сопротивляться.
- Ты же знаешь: я тебя люблю.
- Знаю.
Она опускает взгляд, прямо на вытоптанные дорожки на брусчатке - если приглядеться можно различить темно-серый камень под слоем примятого снега. Лучше смотреть на эту коричневатую грязь, нежели в честные глаза Ильи.
- Я запуталась, - наконец пристыженно выдыхает Наташа, окончательно выпадая из ощущения нормальности, - Не понимаю, туда ли вообще иду. Мне кажется, что я вообще ничего не понимаю.
Вот и все.
Но вместо криков, слов, мольб и просьб, Илья молча подступает к ней, обнимая так, что девушка неуклюже ему в куртку носом тычется. Он ее по спине гладит - Наташа даже через пальто чувствует прикосновение его ладоней. От этой нежности только сильнее хочется разрыдаться, хотя она ненавидит плакать. Так же как и ненавидит подобное состояние слабости.
- Все хорошо, - бормочет Илья ей на ухо, обдавая ментоловым дыханием - он пристрастился к мятным леденцам еще во время их первого визита в Питер (заедал стресс всеми силами), - Мы вместе что-нибудь придумаем, да?
- Угу, - бормочет Наташа, зарываясь глубже в мягкий воротник чужой куртки.
- Что бы ты ни решила: я буду рядом. Ну если ты конечно не против.
И до того ей кажется все это глупым: они с Ильей пережили столько всего, что странно на ее месте бояться быть слабой с ним, бояться осуждения с его стороны. Илья отстраняется, смотрит Наташе в глаза и улыбается так светло и искренне (по-илюшевски прямо). Девушка не может сдержать дрожащего всхлипа, после которого сразу же губы растягиваются в благодарной улыбке.
- Не против, - Наташа кивает, носом шмыгает и смеется неловко.
- Тогда идем, а то опоздаем, - Илья осторожно сжимает ее ладонь в своей, - А то кое-кто нам голову оторвет.
От упоминания друзей Наташе уже по-настоящему становится легче - она только и ждет, чтобы поскорее скрыться за безопасными стенами стендап клуба, скинуть тяжелое пальто и оказаться в крепких объятиях подруги.
~~~
За окном лениво кружатся белые хлопья, размазываясь мутными кляксами в лобовое стекло. Серое, тяжелое небо вдавливает в автомобильное кресло - по крайней мере так себе женщина объясняет свое подавленное состояние. Она все еще не хочет признавать, что такие поездки даются ей крайне тяжело. Не помогают ни позитивные мысли, ни расслабляющая музыка, ни присутствие дорогого человека рядом. Катя прислоняется виском к стеклу и все не может перестать теребить маленькую сумочку в руках. То и дело перекладывает из руки в руку черную ручку, вертит сверкающие бусины, крутит “собачку” на молнии.
- Так, - Сережа рядом тяжело выдыхает, прежде чем, не отрывая взгляда от дороги, мягко вытащить из чужих рук сумку, - Давай оставим ее в покое.
Катя смотрит на него, молча моргает, не зная какие слова подобрать. В конечном итоге, она отворачивается к окну, следя за вырисовывающимся абстрактным рисунком налипших на стекло снежинок. Сама не замечает, как начинает дергать себя за ткань перчаток: зажимает кончики, стягивая их на фалангу и резко натягивает обратно. При этом не отрывает взгляда от проплывающего мимо грязновато-серого пейзажа.
- Ну, хватит, - не требует, даже не просит, скорее умоляет Сережа, бросая обеспокоенные взгляды в сторону Кати.
- Что? - искренне не понимает женщина, и только когда поворачивается, когда видит чужой кивок, она замирает.
Катя сидит без движения некоторое время, тупо упершись взглядом в приборную панель, а потом прячет лицо в ладонях, абсолютно наплевав на макияж.
Какой кошмар. Какой ужас.
- Кать… - Сережа тяжело вздыхает, - ему тоже не просто (видеть Катерину в таком состоянии, ездить в это гнетущее место), - Хочешь, развернемся?
Катя агрессивно качает головой, но лица так и не показывает - она пытается собраться с силами. Это всего лишь поездка, это всего лишь встреча… Она старается не думать о разбивающем сердце продолжении: “это всего лишь встреча с ее сломленным мальчиком, которому она больше ничем помочь не может”.
Сережа съезжает к обочине, останавливает машину, и поворачивается к женщине. Он кладет теплую ладонь поверх ее рук, мягко отводя их от лица женщины и стягивая с них перчатки, чтобы переплести свои пальцы с чужими.
- Если тебе так тяжело, мы можем съездить в другой раз, - Сережа говорит тихо, чересчур осторожничая - он всегда опасается, что Катерина разобьется от любого его резкого слова.
- Все нормально, - она высвобождает ладони, чтобы забрать сумку и вытащить оттуда пачку сигарет - привычка, от которой ей избавиться не удалось.
- Да я вижу.
Катя в ответ стреляет в него жестким взглядом. На это парень вздыхает, стучит по рулю и быстро говорит:
- Слушай, я рад с тобой ездить куда угодно, даже в такое… непозитивное место, ясно? Но мне тяжело видеть, как ты сама начинаешь сходить с ума. Как будто… как будто ты сама над собой издеваешься этими поездками.
- Может так и есть, - Катя прикуривает, выдыхает дым, вынуждая тем самым Сережу открыть окно, - Но я не могу его бросить. Не могу и все.
Тот качает головой, как будто пытаясь сказать “он там не один, он под присмотром”. Катя знает, что Сережа не поймет. Он другой, совершенно на нее не похож: он легко отпускает даже самых близких, ставит себя и свои чувства на первое место. Катя так не может этому научиться и не научится уже никогда.
- Поехали, - говорит она, выбрасывая сигарету в окно, тут же сталкиваясь с многозначительным взглядом, - Что? Мне нужно было потушить ее о приборную панель?
- Ничего, - с легкой примирительной улыбкой говорит Сережа и трогается с места.
Он всегда так улыбается, когда Катя делает что-то что выбивает его из рамок привычного мироустройства. Удивительно, как они все еще не разошлись. Иногда Катя всерьез обдумывает это, а потом вспоминает нежное чувство в груди то и дело возникающее с приходом этого человека. После этого все встает на свои места.
- Ты справишься, - одаривает ее Сережа, заставляя вновь то самое чувство внутри всколыхнуться.
Катя кивает и прикрывает глаза, стараясь справиться с тревогой.
Она справится.
~~~
За окном вальсируют снежинки, выписывая пируэты в этом иллюзорном представлении. Рауль не знает первые они в этом сезоне или последние. Он вообще не совсем понимает, какой сейчас сезон, и уж тем более год. И не особо помнит хоть что-то: все дни в больнице слились в одно светло-серое, бликующее пятно. Оно всегда застилает собой все остальное, лишь изредка позволяет выхватить ощущение реальности.
Последнее четкое, даже чрезмерно четкое, на грани болезненной резкости, воспоминание - серьезное лицо Мела с поджатыми губами, тяжесть дуэльного пистолета в собственной ладони и яркий, пестрый платок. Дальше все смазывается в какофонию из выстрелов фейерверков, подросткового крика и воя приближающихся сирен. Рауль не уверен что является причиной такого состояния: то ли собственное сознание настолько размазалось, то ли виноваты разноцветные препараты. Папочка постарался все устроить так, чтобы назойливый неудачливый сынишка больше не мешал. Честно, он не злится. Он вообще ничего не чувствует: ни привычной грызущей боли, ни разъедающей нутро злобы. Хорошего он тоже не испытывает, но он и в свободной жизни не то чтобы часто с этим сталкивался.
Привычное ничего окутывает его с ног до головы.
Рауль опускает взгляд, оглядывает двор, где прогуливаются редкие пациенты - обычно их выпускают во внутреннем дворе, откуда меньше шансов на побег. “Индивидуальный подход,” - проскальзывает ехидная мысль в голове. Следом за этим он в очередной раз думает о стоимости “лечения” и содержания его здесь. Мысли крутятся в бессмысленном хороводе внутри костной черепушки. Вслед за ними начинает кружиться и голова. Рауль измученно выдыхает, неуклюже прикладываясь затылком о торец стены, и принимается ерзать на подоконнике.
Все здесь такое аморфное, погруженное в летаргический сон, что и сам Рауль постепенно превращается в овоща. Парень постоянно находится в полудреме, где-то между сном и явью - не отличая бредозные сны от настоящих событий. Он прислоняется виском к холодному стеклу, окидывая очередном взглядом гуляющих внизу людей. Скользит по скучным серым тряпкам, тонущих в такого же цвета пейзаже, и по бледным, потерянным лицам. Ему кажется, что еще совсем немного и он сам станет таким.
Или уже стал.
Его взгляд внезапно цепляет фигура в белом - идеально чистом, чуть ли не излучающем свет. Рауль устраивается поудобнее и приглядывается к незнакомке. Не то чтобы он помнил хоть кого-то из пациентов. Он тут вообще старается ни с кем не разговаривать, за что постоянно выслушивает нравоучения от лечащего врача. Рауль смотрит на девушку, по-турецки устроившуюся на лавке, и не может понять, что с ней не так. Она в свою очередь с равнодушием разглядывает бродящих вдали старушек и активно теребит локон коротких, черных волос. Раулю мерещится черный лак на коротких ногтях, и кроваво-алая помада на губах, но все это просто не может быть настоящим. Как и то, что девушка поворачивается к его окну, смотрит парню прямо в глаза и широко улыбается. Он чуть ли не доподлинно видит яркие огоньки вспыхнувшие в темных глазах. Это заставляет заворачиваться странные чувства внутри - впервые с момента прибытия в клинику, - и Рауль торопливо прячется от чужого взгляда. Раньше он так бы не сделал, но сейчас ему неуютно.
Он сжимает кулаки, впиваясь аккуратно подстриженными ногтями в мякоть ладоней, и прикрывает глаза. Картинки пляшут под сомкнутыми веками, бьют по глазным яблокам, словно пытаются что-то донести до парня. Начинает кружится голова, и Раулю чудится, что он вот-вот упадет с подоконника. Только спустя время его отпускает от этой карусели безумия.
Когда он вновь выглядывает во двор, то там никакой девушки уже нет - парень не может поверить, что провел в этом состоянии так много времени. Но его это почти не удивляет - пространство и время рассыпаются яркими конфетти, выпущенными из праздничной хлопушки. Из такой обычно пускали залпы на праздновании дня рождения Ильи. Во время дней рождения Рауля ничего подобного никогда не было.
Он отвлекается от тоскливых воспоминаний, неожиданно ярко вспыхнувшими в голове, когда видит другую знакомую фигуру в белоснежном пальто, быстро шагающую ко входу в больницу. Если бы Раулю захотелось присмотреться, то он мог бы разглядеть штаны любимого маминого оттенка - насыщенного цвета индиго. Женщина останавливается перед крыльцом, прямо под окнами палаты (камеры) Рауля. Катерина поднимает взгляд к серому небу, переводит дыхание и готовится войти. А потом замечает сына и теряется, словно она приехала вовсе не к нему. Она сбивается, неловко машет сыну и нервно улыбается. Рука Рауля против его воли к стеклу тянется, мягко встречаясь с леденящей кожу поверхностью. Он вяло шевелит пальцами и дрожаще улыбается, хотя, скорее всего, выражение его лица более походит на гримасу. Но свет, мелькнувший в чужих глазах, внезапно дергает за что-то глубоко внутри.