В автобусе было душно, несмотря на ночь, зиму и распахнутые окна. Не помогало ничего. Поначалу ещё работал кондиционер, но облегчения не приносил и водитель отключил и его, решив сэкономить бензин.

Гилберт возился на своем месте в бесполезных попытках уснуть. В голове у него творился редкостный бардак – воспоминания переплетались с несбывшимися возможностями и кусками снов, вырванными из полудремы. Память скакала как бешеная белка, бросая его из века в век, а в висках билась боль. 

Наконец, муторный сон все-таки явился к Гилберту. Ему снилось начало двадцать первого столетия. В тот год лето было жарким и душным*. Над Калининградом – нет, Кёнигсбергом – стояло высокое полуденное солнце, распугав почти всех туристов. Но рыжеволосую девицу в потертой футболке солнце вовсе не пугало, она стояла на Центральной площади, находившейся вовсе не в центре, и с любопытством разглядывала произведение советской архитектуры, которое по ошибке назвали домом. Девушка была немкой, уж это Гилберт чувствовал. И потому он уверенно подошел к ней и поздоровался. Она ответила без удивления или испуга, так словно на немецком говорили абсолютно все и не было ничего странного, что в центре – ну, почти центре – чужого города кто-то так просто заговорил на её родном языке. Гилберту это понравилось.

Её звали Грета и ей было шестнадцать. Её волосы цвета ржавчины топорщились во все стороны, а лицо, почти детское, покрывал толстый слой веснушек.

— Вы турист? Если Вы турист и хотите спросить о том, где здесь что находится, то я вам помочь не смогу. Это мой первый день здесь. 

Гилберт рассмеялся.

— Нет, вовсе нет. Видите ли, я экскурсовод. Это мой родной город, я знаю его как свои пять пальцев. Могу провести экскурсию для вас: бары, рестораны, подпольные казино — всё, что нужно молодой девушке в незнакомом городе. 

Грета чуть склонила голову, словно решая, шутит ли собеседник. 

— Нет, спасибо, подпольные казино меня не интересуют. Вы, кстати, превосходно говорите, совсем без акцента, как настоящий немец, — Грета подарила ему очаровательную улыбку, одну из тех, которыми пользуются девушки, чтобы сходить на экскурсию в ресторан за счет экскурсовода. Гилберта это более чем устраивало.

— Я и есть немец, — Пояснил он и добавил, предупреждая следующий вопрос — просто очень старый. Живу здесь с тех времен, когда город был наш.

Судя по всему, Грета попыталась рассчитать возраст Гилберта и состыковать с тем, что видит перед собой, и у нее очень плохо получалось. Она по-девичьи закусывая губу и долго хмурила брови, и, наконец, словно прозрела. У нее было очень живое лицо, и каждая эмоция отражалась на нем словно солнечные блики на воде. 

— Это было слишком давно. — Она изобразила недовольство, но именно изобразила.  

— Я хорошо сохранился. Очень.

Девушка рассмеялась.

— Вы большой шутник. Мама всегда говорит, человек много шутит только если у него слишком много свободного времени.

— Так и есть, ваша мама мудрая женщина. Но город я и правда знаю превосходно, это не сложно доказать.

Он протянул ей руку, и Грета, хоть и с сомнением, приняла её.

Гилберт резко проснулся от чьего-то визгливого мата, ошалело оглядевшись, и вспомнив где находится, он смог увидеть и источник шума. Два турка в начале салона громко ругались. Должно быть, один из них, перейдя на крик, и разбудил Гилберта.

Сон ушел, как и не было, зато вернулась боль в висках. Воспоминания о Грете породили горечь. Гилберт запретил себе думать о ней. Сейчас ещё слишком рано, ещё не настало время. Чтобы отвлечься он достал наушники, включил радио и расслабился. Ритмичная музыка и девушка сладким голоском поющая о любви не то чтобы справились –  головная боль начала утихать, но мысли никуда не делись. Они стояли над Гилбертом как невидимые часовые, дожидаясь своей минуты. Он чувствовал это затылком. 

И всё же, усталость взяла свое и Гилберт снова провалился в сон.

На этот раз ему снилось далекое прошлое – времена рыцарства, когда он сам был почти ребенком. В тот день он умудрился отбиться от отряда и заблудиться. Как ему это удалось Гил сам не знал. Он до темноты блуждал по лесу, пока не наткнулся на капище языческих богов. Точнее, это была простая поляна возле небольшого холма. Он не увидел там ни одного идола, но земля будто светилась изнутри, а трава была липкой от переполняющей её силы. Кто другой и не нашел бы тайных примет, но Гил видел. А ещё он видел, что идолы здесь не были преданы священному огню, их спрятали.

-  Язычники, - процедил он и сплюнул.

Привязав коня на опушке леса, Гилберт отправился на поиски идолов. Хотя Гил смертельно устал за этот бесконечный день, любопытство гнало его вперед. Он обошел поляну несколько раз, немного постоял на её краю – противоположном от того, где привязал коня, немного подумал и направился к холму неподалеку. Гилберт очень быстро убедился в правильности своего выбора, обнаружив вход в пещеру. А в пещере явно кто-то был, и Гил готов был поспорить, что это не медведь.

Он шагнул вовнутрь, стараясь не шуметь, хоть и полагал, что это бесполезно. Пещера оказалась неглубокой, так что лунный свет легко проникал в нее. В самом далеком и темном углу этой пещеры и находился тайник. Идолы стояли в несколько рядов, прикрытые ветками с пожухлой листвой, но легко различимые. Возле них спал человек. Сначала Гил принял его за кучу тухлого тряпья, но куча всхрапнула и зашевелилась, и он понял свою ошибку. Гилберт затаил дыхание, но человек так и не проснулся. От разочарования и злости Гил ткнул сторожа железным сапогом в живот. Человек глухо застонал и открыл белые, абсолютно слепые, глаза. 

- Мальчишка. Зря ты сюда пришел, здесь нет ничего для тебя. – Старик закашлялся. Он сел, скидывая тряпки на пол и Гил понял, что человек этот не такой уж и дряхлый. И что это вовсе не человек, а такой же как он, Гилберт. Волосы чужака были неприлично длинными заплетенными в странную дикарскую прическу, кожа побледнела за годы, проведенные в полумраке пещеры, но руки не потеряли силы.

Гил вынул меч из ножен и приставил его к горлу чужака. Его обуял невнятный невыразимый страх, забравший все слова, что знал Гилберт. Он видел таких же, как он сам, прежде, но никогда кого-то столь древнего. И все же, Гил немного успокоился и прошипел:

- Ты – идолопоклонник. Покайся или умри.

Старик расхохотался, словно это была лучшая шутка в его жизни.

- Ты полагаешь, смерть это хорошее наказание, мальчик? Лучшее из возможных?

Вместо ответа Гил слегка пустил кровь чужаку. Тот вновь рассмеялся, но теперь тише и с горечью в голосе.

- Твой меч затупился в бою, возьми мой. Он стерег Богов, но нынче в этом нет нужды. Мои Боги мертвы.

Гил бросил быстрый взгляд на идолов и обнаружил меч в ножнах, лежащий у их ног.

- Не нужна мне твоя языческая дрянь. – Он плюнул в сторону идолов для наглядности, - Мне хватит и моего меча, чтобы казнить тебя.

Старик тяжело вздохнул и легким движением выбил клинок из рук Гилберта.

- Это подарок родичу, а не дрянь. Наследство, несносный ты юнец. Бери его и руби, ежели не передумал меня казнить. Я умру лишь от своего меча.

Гил замер в нерешительности. Самое безопасное, что он мог придумать, это подчиниться, но подчиняться было не в его характере. Молчание затянулось, в конце концов старик начал мурлыкать себе песенку под нос, что ужасно раздражало. Гил подбежал к идолам и поднял чужой меч.

- Только замолкни. – Огрызнулся он. Страх больше не гложил его и потому Гил позволил себе спросить – Почему ты ищешь смерти?

- Солнце потухло, и на мир опустился вечный мрак, стоит ли жить во тьме?

Гил рассмеялся.

- Глупый старик, Солнце на месте, это твои глаза перестали видеть.

- Солнце потухло. – Упрямо повторил чужак. – Остались лишь тлеющие угли. Глаза изменили мне много позже.

Гилберт вынул меч из ножен, тот оказался просто превосходным. К тому же по мечу текло тепло, словно он был живым – должно быть, это было ритуальное оружие.

- Говори дальше старик, мне уже любопытно, - Бросил Гил, чтобы дать себе время полюбоваться чужеродным чудом. Он уже понял, что оставит его себе. Конечно, его придется окропить святой водой и украсить гарду крестом, но это все мелочи. Гилберт даже облизнулся от предвкушения.

- Ты заблудился, потому что не видишь Солнца. Оно сияет для тебя, молодое и яркое, оно досыта поит тебя кровью и своей и чужой, но ты не видишь.

Гил вздрогнул.

- Я не заблудился. – возмутился он, - я выследил тебя, язычник.

Старик встал в полный рост, и оказался  так высок, что едва помещается в пещере.

- Да ты наглец, мальчишка. И очень плохой лгун.

Гилберту стоило бы испугаться, но страха не было.

- Как называют тебя твои люди? - Продолжил Старик.

- Гил, – Это было первое, что пришло ему в голову.

- Я не об этом, как они называют то, чем ты являешься? Мой народ звал меня Заступником.

Гилберт задумался. Его орден предпочитал не замечать то, кем он является, и какого-то особого имени у него не было. Лишь иногда его в шутку называли талисманом. Возможно поэтому он и сам не очень-то знал кто он.

- Не важно, - тяжело вздохнул старик, - как бы они не называли тебя, ты остаешься их путеводной звездой, а они твоим Солнцем. Видел ли ты народ, потерявший заступника? Это потерянные люди, они мечутся, но нигде не могут найти опоры. Такие люди есть повсюду, но когда каждый становится таким это страшно. По сравнению с этим безумие кажется мне милосердием.

- Безумие? – Гилберт как завороженный ловил каждое сказанное чужаком слово. 

- Боги милостивы к нам, больше чем к людям. Заступник, потерявший свой народ, рано или поздно теряет разум. 

Гил хотел напомнить старику, что Бог один, но вместо этого спросил:

- Но ты же не безумен.

Старик вновь рассмеялся.

- Ты так уверен в этом, мальчишка. Пойдем, слепец укажет тебе на Солнце, а после ты сможешь убить его, как и собирался. 

Чужак побрел к выходу, ведя рукой по стене, Гилберт последовал за ним.

Снаружи царила светлая ночь полнолуния, воздух был по-летнему свеж, а лес полнился звуками. Даже старик вздохнул как-то по особому, словно тяжелый груз упал с его плеч.

- Смотри. - Он ткнул пальцем куда-то в гущу леса. - Они там. Они ждут тебя. Они нуждаются в тебе. 

И Гил увидел. Всполохи молний и россыпи искр, именно там, куда указал слепой старик.

Казалось, ещё чуть-чуть и начнется пожар. Совсем не похожий на обычные. Великий и прекрасный. А в его центре будет стоять он, Гилберт. Иначе и быть не может.

- Ну что же, ты прозрел. А значит и моя жизнь оказалась не напрасной.

Старик опустился на колени перед мальчиком и откинул волосы, оголяя шею.

Гилберт проснулся в холодном поту. Больше жарко ему не было, всё тело била дрожь. Он грязно выругался и потянулся за пледом. Опять ЭТОТ сон. В последнее время он мучал Гилберта всё чаще. И самое поганое, он не мог вспомнить было ли это на самом деле. Может, он просто вычитал эту историю в какой-то книге? Ехать оставалось больше трех часов. А значит должно хватить ещё на одну отчаянную попытку выспаться.

***

В баре пахло пивом и табаком, не дешевыми папиросами, а позерскими сигариллами «черри» и «каппучино». Грета, словно примерная девочка, сидела сложив руки на столе и глядя куда-то в пол. Её щеки горели пунцовым.

- Что будешь пить?

Девушка в ужасе подняла взгляд на Гилберта.

- А чай здесь подают?

- Так, понятно. Сам решу. - Тяжело вздохнув, он позвал бармена. - Пожалуйста, кружку темного мне, а для дамы принесите Оргазм.

Последние слова он произнес вполголоса, чтобы Грета не расслышала что он заказывает и не стала отнекиваться. А ведь собиралась, судя по виду. Она уже подняла глаза на Гилберта и открыла рот, когда случилось это.

На спинку её стула опустились руки, словно выплыл из тьмы. Потом появился и остальной человек, такой же жуткий. Грета словно почувствовала его появление, выпрямилась и собралась.

— Таракан, Таракан, Тараканище, какими судьбами в моем городе? - спросил Брагинский.

Гилберт закатил глаза. Вот кого он не желал видеть сейчас, это Брагинского.

— Хожу туристическими тропами по неизведанной местности, — съязвил он, — вроде, не запрещено.

Брагинский уселся к ним за стол по другую руку от Греты. Оглядел её и ухмыльнулся.