Что такое стыд, он прекрасно знал. Это случалось с ним не так уж редко, хотя обычно ему удавалось скрыть это от посторонних глаз. Однако ему уже давно стоило признать, что рядом с Тартальей его привычные установки начинали давать крупный сбой, из-за чего он с ужасом ощущал, как лицо затапливает жаром.

А всё потому, что Тарталья так внезапно для них обоих вскрыл его старую привычку. Привычку, из-за которой его разговорчивость прорывалась наружу в гораздо большем объёме, чем остальные могли привыкнуть. Потому в следующую встречу с Тартальей, исполняя своё обещание, он рассказал тому о легендах, окружавших праздник середины осени.

Очнувшись, понял, что без умолку говорил аж целых полтора часа, из-за чего некоторая сухость в горле перестала казаться ему чем-то странным. Спохватившись, он поспешил извиниться, и именно тогда столкнулся с чужим хитрым, довольным взглядом.

— А Вы, оказывается, любите поговорить об истории, — сказал он медленно, вновь скалясь в искреннем веселье, но не в насмешке над Чжун Ли. Его забавляло то, что ему прочитали лекцию про легенды Ли Юэ? Чжун Ли не понимал, да и не мог сейчас понять, поверженный следующими словами. — Интересная черта, господин Чжун Ли.

Тарталья произнёс это без капли стыда, продолжая хитро щурить глаза, всё смотря и смотря. А Чжун Ли ощущал себя так, словно неожиданно распахнул собственную душу раньше времени. Совершенно не так, как ему бы того желалось, да только отступать было уже поздно. Откашлявшись и кое-как справившись с горячей бурей в полыхающих щеках, он как можно ровнее проговорил:

— Да, это отчасти, — он повёл рукой, невольно ловя солёный воздух ладонью, — профессиональное. Если так, конечно, можно сказать.

— В каком смысле? — спросил Тарталья, чуть склоняя голову, и под его ногой едва слышно скрипнула доска причала. Слабый звук почти утонул в крике кружащих над волнами гавани, на закате окрасившимися в оранжевый. Чжун Ли чуть повернул голову, пряча всё ещё полное разоблачающего смущения лицо, делая вид, будто любуется морем.

Маленький клочок солёной воды, не занятый тяжёлыми, покачивающимися брюхами яхт и кораблей. Золотистый круг солнца катился к линии горизонта аккурат меж двух бортов и, незаметно для самого себя, Чжун Ли замедлил шаг. Спустя пару мгновений рядом оказался Тарталья и опёрся руками о перила, тоже глядя на волны. Опомнившись, как вырвавшись из сна, Чжун Ли продолжил их внезапно затихший разговор:

— У меня докторская степень по истории Ли Юэ.

Улыбка сама собой возникла на его лице, когда Тарталья в искреннем удивлении резко обернулся к нему. Его изумление и любопытство были столь очевидны и сильны, что Чжун Ли не смог сдержаться, добавляя:

— Моё второе образование. По первому я финансист.

— Как так вышло? — усмехнулся Тарталья, продолжая опираться на перила, но теперь не уделяя и толики внимания шумящим волнам. — Типа, история и финансы… как-то не стыкуется.

— Выторговал у родителей, — объяснил Чжун Ли, ведя плечом и отметая вспышки воспоминаний — те отозвались слабой болью в сердце. Со смерти родителей прошло уже восемь лет, но до сих пор в груди могло тянуть лишь от упоминания. — Сначала выполняю их желание, потом своё. Всё предельно честно.

— И не надоело учиться? — спросил Тарталья как искренне не понимая. Чжун Ли медленно помотал головой, вздыхая про себя. Это была его небольшая прихоть, о которой он ни дня не жалел. Разве что в процессе старательно приходилось хоронить мысли о будущем именно в этом направлении. И даже те годы за работой, от которой в венах кипела кровь, омрачились упавшей наковальней на голову в виде женитьбы.

Перед глазами мигнуло блеклое воспоминание о первой встрече с Гуй Чжун: на том вечере, где их родители представили друг другу, она выглядела так, словно мечтала раствориться дымом в воздухе и исчезнуть без единого следа и напоминания. Впрочем, Чжун Ли чувствовал себя схожим образом.

— Значит, вы хотели быть кем-то вроде профессора? — спросил Тарталья, в который раз спасая его из наваждения. Моргнув, Чжун Ли усмехнулся и ответил:

— Возможно. Я думал о том, как мог бы проводить свои собственные исследования, как читал бы лекции о них… В Ли Юэ, в горах, полно старых храмов, посвящённых адептам. Часть из них была вырезана прямо внутри пещер, и внутри, по мнению учёного сообщества, сокрыто множество старинных трактатов на древнем языке…

Он осёкся и слегка поморщился, слегка прикусывая свой язык. В появившейся заминке Тарталья тихо рассмеялся, и солнце отразилось блеском в его весёлых синих глазах. Глазах, всё ещё направленных только на Чжун Ли, и оттого сердце в груди невольно пропускало удары.

— Лазить по горам должно ведь быть опасно, — заметил Тарталья с оттенком беспечности в голосе. — Туда собирают экспедиции?

— Время от времени, — ответил Чжун Ли, всё же уводя взгляд обратно на волнующееся море, продолжающие осыпать брызгами бока яхт и кораблей. — Последнюю собирали три месяца назад, они как раз должны скоро вернуться.

— Вы никогда в них не участвовали?

— Один раз, когда писал докторскую, — Чжун Ли прикрыл глаза, на мгновение оказываясь далеко от Гавани и моря — в месте, где даже дышать было тяжело; в месте, где в чернильной темноте зияющего зева пещеры скрывались тысячи кропотливых рисунков на камне, недвижимые, обтёсанные временем статуи, ветхие ритуальные квадратные чаши и старинные, мягкие, готовые развалиться на части свитки с древнейшими знаниями. В месте, где облака скользили по вершинам высоких остроконечных скал, меж которых бежали висячие мосты, до сих пор поразительно выдерживающих вес человека.

Но, когда порыв солёного ветра пробежался по лицу, и Чжун Ли открыл глаза, воспоминание — яркое, пахшее сыростью, камнем и историей — рассеялось миражом. Тяжесть снаряжения оказалась эфемерным мгновением, и оно же жгучей, неожиданной тоской отозвалось в сердце.

— Вам там так понравилось… — проговорил тихо Тарталья, и Чжун Ли посмотрел на него, не видя смысла скрывать что-либо — и так по лицу всё прочитали. Чересчур поддался мгновению, позволив себе вспомнить о том, от чего успел давно отказаться. Вместо веселья теперь он видел на чужом лице задумчивость, озадаченность. Тарталья спросил, и в его голосе проскользнула неуверенность. — Почему не пошли ещё раз?

— У меня появилась другая работа, — ответил Чжун Ли просто, пожимая плечами и теперь тоже опираясь руками о перила, как перестав выдерживать груз собственных мыслей, не уступающих в весе той скале, на которую он однажды забрался.

Потянулось долгое молчание. Чжун Ли всё смотрел на то, как пена плещется у деревянных досок причала; слушал, как в небе продолжают с криками кружить чайки, а позади — разворачивалась бесконечно шумная Гавань со всеми его обязательствами и проблемами, что тянулись одна за другой уже сколько лет.

Вспомнилась давняя ребяческая мысль сбежать в те самые горы и заточиться в ещё живом храме, куда продолжали взбираться на богослужения — параллельный мир, которого не коснулась рука индустриализации. Откровенная трусость, только всё равно это была одна из возможностей, множество которых он отверг. Чтобы в итоге оказаться там, где он был сейчас.

— В детстве я хотел нырять, — вдруг сказал Тарталья, и Чжун Ли всё же взглянул на него. Тот улыбнулся откровенно искусственно, зная, насколько это заметно. — Изучать подводный мир, всё это.

— Поэтому Вам так нравится стикеры с дельфинами и прочим? — слегка насмешливо выгнул бровь Чжун Ли и с удивлением, отозвавшимся теплом в сердце, увидел, как по лицу Тартальи бежит открытое смущение. Может, так играло закатное солнце, из-за которого и чудилось, будто бы на его щеках возник румянец. Но Чжун Ли предпочёл думать, что это реальность.

— Это из-за моих младших, — неловко ответил Тарталья, ведя плечом и наклонился, упираясь уже не ладонями, а локтями в перила и протяжно вздыхая. — Это от них привычка появилась. Вам не нравится?

— Не скажу, что не был удивлён, но я не имею ничего против, — ответил Чжун Ли мягко, не в силах оторвать взгляда, уверенный, что, реши Тарталья сейчас посмотреть ему в глаза, то без труда увидел бы все его постыдные мысли. Но Тарталья не смотрел — теперь словно его черёд настал любоваться горизонтом.

— Так вот, про море, — спешно сказал Тарталья, со всё ещё не исчезнувшей неловкостью почесав щёку, пытаясь вернуться к изначальной теме. — Это была моя несбыточная детская мечта, и, может быть, будь всё иначе, то сейчас я был бы не моделью, а морским биологом или кем-то в этом роде.

— Что же помешало? — Чжун Ли коротко задумался о подобном. Его познания в работе морских биологов были весьма ограничены, однако он знал, что это тоже исследовательская деятельность, достаточно трудоёмка и сложная. Потому неожиданно ярко перед его внутренним взором предстала картина стоявшего на палубе корабля Тартальи, держащего в руках некое загадочное устройство — Чжун Ли про себя вздохнул на внезапно обнаруженную скудость собственного воображения.

— Просто… так сложилось? — Тарталья замялся, как сам не зная, что именно помешало ему придерживаться детского плана и выбрать совершенно иную стезю. Он хмыкнул, говоря. — Знаете, просто детская мечта осталась мечтой. У всех же так бывает.

— Не у всех детская мечта — это морская биология, — улыбнулся Чжун Ли, и тут сам Тарталья рассыпался в тихом смехе, только ближе склоняясь к перилам, а затем с глубоким вдохом поднимая голову и выпрямляясь. Он взглянул на Чжун Ли, без отголосков недавнего смущения.

— Скажем так, моя цель была скорее именно в нырянии и плавании, нежели в изучении морских животных, — ответил он и насмешливо сморщил нос. — Это оказалось гораздо сложнее, чем мне думалось. А потом как-то всё пошло далеко от этого, и вот — я модель в Ли Юэ!

— Как так вышло? — спросил Чжун Ли, потому что, в самом деле, слишком резкая смена курса получилась.

— Меня нашёл Пульчинелла, — Тарталья слабо улыбнулся на этом имени, как-то по-доброму, так, словно скучал по этому человеку, и Чжун Ли пришлось приложить некоторое усилие, чтобы утихомирить всколыхнувшееся в груди ядовитое чувство. — Пригласил на кастинг. А потом как-то… само собой. Мне нравилось.

К концу в его голосе ни осталось и следа от мелькнувшего тепла. Его губы вновь растянулись в маскировочной улыбке, и он слегка увёл ставший расфокусированным взгляд в сторону, теперь смотря чуть выше левого плеча Чжун Ли. В никуда, и тьма в водах его радужки стала гуще. Но всего на мгновение, после которого он моргнул, и наваждение пропало.

— Неподалёку от Гавани есть отмель, — заговорил Чжун Ли медленно, ловя взгляд прояснившихся синих глаз. Тарталья озадаченно нахмурился и усмехнулся, когда Чжун Ли предложил. — Там есть хороший пляж.

— Звучит классно, — ответил Тарталья, но что-то в его голосе насторожило. Какая-то странная тоска. Опустив плечи, он мотнул головой. — Но нет, не смогу.

— Ваш график стал плотным? — с искренним интересом спросил Чжун Ли, про себя задумываясь о том, что в контракте было ограничение на участие Тартальи в рекламных кампаниях других брендов на протяжении всего следующего года.

Тарталья открыл было рот, чтобы что-то сказать, а потом постучал пальцами по перилам и неожиданно фыркнул и покачал головой.

— Ох, Вы добились своего, господин Чжун Ли, — пробормотал он как-то на удивление безнадёжно, и добавил прежде, чем Чжун Ли успел озадачиться. — Мне не хочется Вам лгать.

— Это плохо? — Чжун Ли спросил это скорее насмешливо, чем всерьёз, но теперь уже его взгляд поймали, и он вновь увидел солнечные блики в чужих глазах. Моргнув, понял, что ошибся — не блики, а внутренний свет. Не скрытый за льдом, не скрытый тенями монстров — глубина синевы мерцала открыто, притягательно, по-настоящему. Без толики фальши и притворства.

— Не знаю, — проговорил Тарталья, а затем сделал подманивающий жест, и Чжун Ли чисто по наитию наклонился чуть вперёд. Чтобы спустя секунду застыть от горячего дыхания, обдавшего его ухо. Волна крупных мурашек пробежалась вдоль его позвоночника, а пальцы до побеления вцепились в перила причала, когда он услышал тихий шёпот. — Мне нельзя соглашаться на Ваше предложение, господин Чжун Ли.

Миг закончился, и когда Чжун Ли собрался с мыслями и дыханием, чтобы уточнить, он увидел, как Тарталья прислонил палец ко рту, немо прося не задавать лишних вопросов. И Чжун Ли подчинился, ощущая, как сердце тяжело бьётся о рёбра, и как в венах разливается жгучее желание вместо крови.

***

Возможно, начинающая появляться в их отношениях откровенность была лишь иллюзией. Миражом, который Чжун Ли очень хотел в них увидеть. Тарталья привык к общению с ним, поэтому нет ничего удивительного, что в итоге их разговоры становились спокойнее и честнее. В них привычная маска Тартальи порой просто исчезала, и Чжун Ли удавалось увидеть настоящего Тарталью.

То, как он очаровательно жмурит глаза и прикрывает рот ладонью, пытаясь подавить смешки. То, как его ранее застывший, непроницаемый взгляд начинает смягчаться, а лёд в его глазах — таять по мере того, как долго Чжун Ли ему рассказывает о Ли Юэ. Как на его лице мелькает хмурость, граничащая с раздражением, когда его телефон начинает жужжать от сообщений. Как он, переставая себя контролировать, начинал во время разговоров то и дело мять края или своих рукавов, или рубашки. Как постепенно позволял себе не держать спину прямо, начиная слегка ссутулиться, и как это исчезало без следа, стоило их встрече закончиться.

И с каждой новой встречей всё, что Чжун Ли оставалось, так это признавать свою беспомощность перед подобными мелочами. Всё это был изначально глупый план: Чжун Ли мог лишь мечтать о том, чтобы оказаться к Тарталье ближе, чем уже. Выйти за пределы разговоров, потому как последнее их прикосновение случилось на пробной фотосессии, и оно же было чересчур мимолётным, чтобы Чжун Ли в полной мере его сумел запомнить.

Если бы он хотел себя спасти от вряд ли светлого будущего, то мог бы это сделать. Мог бы, да только это означало отказ от Тартальи, отказ от цветастых переписок с ним, отказ от того, какое чувство распускало свои лепестки в его сердце каждый раз. И потому единственное, что сделал Чжун Ли, так это осознал собственную душевную слабость и продолжал делать то, что он делал.

— Тут вышла статья, — заговорила до того сидевшая в кресле молча Гуй Чжун спустя несколько секунд после раздавшегося писка её телефона. Чжун Ли с трудом оторвал взгляд от грифельных линий, переплетающихся в очередной, уже неизвестно какой по счёту образ Тартальи, и вскинул брови.

В следующее мгновение уже его телефон запищал, и он открыл переписку с Гуй Чжун. Перейдя по ссылке, Чжун Ли не сумел сдержать вздоха от его фотографий в компании с Тартальей. Что ж, было глупо предполагать, что информация о новой модели, реклама с которой должна была появиться через неделю, не будет обнаружена заранее.

— Ясно, — просто ответил он, проглядев не такой уж и скандальный заголовок и пару строк о «близких дружеских отношениях». Впрочем, это была правда — между ними была именно дружба, и эта мысль неприятно уколола в грудь. Хотя, казалось бы, осталось лишь радоваться тому, что со стороны не видно всего того желания, с каким он смотрит. Что не видно того, насколько силён дурман, окутывающий его каждую встречу с Тартальей.

Это напоминало смесь бесконечного кошмара и самого прекрасного сна — недостижимый идеал, от одного взгляда на который становилось одновременно и тоскливо, и радостно на сердце. Возможно, Чжун Ли начинал медленно сходить с ума, и это же рвалось из-под грифеля его карандаша уже давно. Бесполезно было делать вид, будто в его набросках центром идеи были украшения.

Из статьи его имя пропало на удивление быстро — всё сменилось историей Тартальи, его целой фотогалереей и рассказом о том, откуда он приехал. Чжун Ли невольно поймал себя на мысли, что это выглядит как реклама «Северного королевства», и стоило названию лишь промелькнуть, как предположение стало казаться лишь убедительнее. Вспомнились лукавый прищур за стёклами очков и убийственная уверенность тона.

— Как часто вы встречаетесь? — вдруг спросила Гуй Чжун. Он оторвал взгляд от уже знакомых ему фотографий Тартальи в статье и посмотрел поверх телефона. На него смотрели с пока неясной ему эмоцией, и он медленно ответил:

— Раз в неделю. Если получается, то два.

Гуй Чжун молча кивнула, и на несколько секунд её взгляд устремился будто бы сквозь Чжун Ли, в никуда — задумалась. Он подождал пару мгновений, а потом его осенило:

— Тебя это беспокоит?

— Это… — Гуй Чжун осеклась в самом начале и протяжно вздохнула, возвращая взгляду чёткость. Она взглянула на Чжун Ли со всё той же нечитаемой эмоцией и пожала плечами, говоря уже не слишком уверенно. — Не знаю. Меня должно это беспокоить, наверное. Слишком частые встречи могут породить лишние слухи, но… не мне об этом говорить, если честно. Потому не знаю. Не то чтобы я не могу спать из-за того, что ты пьёшь кофе и гуляешь по пристани с другим человеком, знаешь?

— Я склоняюсь к тому, что подобное поведение вряд ли может пошатнуть мою репутацию уже почти десять лет как женатого человека, — выгнул бровь Чжун Ли, после качая головой и откладывая в сторону телефон. — Всё обстоит так, что, в большинстве своём, мало кто даже предположить такое может. Это… — он слегка взмахнул рукой, указывая сначала на Гуй Чжун, а потом на себя, после заканчивая, — будто бы невозможно.

— Но если кто-то найдётся, то будет плохо, — всё равно указала Гуй Чжун, и тут сложно было не согласиться. Чжун Ли слабо улыбнулся, заканчивая:

— Поэтому нам и надо появляться вместе. Камисато снова разослали приглашения, в этот раз без яхт.

— Да, я получила, — несколько отстранённо ответила Гуй Чжун, снова погружаясь в размышления и расслабляясь в кресле. Несколько раз моргнула, смотря в пустоту, а затем и вовсе прикрыла глаза, как собираясь уснуть прямо здесь и сейчас. Однако этого не произошло, и, промедление спустя, она подняла веки и взглядом указала на альбом в руках Чжун Ли. — Похвастаешься?

В лёгком замешательстве Чжун Ли замер, обдумывая, а потом перелистнул в начало альбома. Постучав пальцами по бумаге, он всё же протянул его Гуй Чжун, поборов ребяческое желание утащить это в свою спальню и спрятать там. Недовольства сердца и так казались излишне отравляющими в последнее время.

Поэтому он стал вести себя столь безрассудно? Всё же, Гуй Чжун была права — частота его встреч с Тартальей могла спровоцировать неудобные вопросы, на которые вряд ли удастся придумать убедительный уклончивый ответ. Тарталье тоже придётся отвечать, но вот его слова точно будут правдой — он не высказал ни единого подозрения о том, что их дружба становится такой близкой. Потому что не был против?

Мысль оказалась ядовитой, на мгновение всколыхнув надежду в груди. Эту же надежду Чжун Ли без толики милосердия придушил, наблюдая за тем, как Гуй Чжун медленно листает альбом, с искренним интересом разглядывая карандашные линии. На одном из листов её брови слегка дрогнули, затем едва заметно сошлись к переносице, но это осталось единственным проявлением её настоящих эмоций. Чжун Ли непонимающе моргнул, внезапно замечая, как лицо Гуй Чжун приобретает нарочито спокойное выражение.

— Ты уже их показывал дизайнерам? — спросила она, но равнодушие в её голосе прозвучало излишне искусственно, а под конец фразы и вовсе треснуло от чего-то, что Чжун Ли растолковал как изумление.

— Да, — ответил он, и выдержка Гуй Чжун посыпалась в ту же секунду — она излишне резко подняла на него почти что испуганный взгляд. Позабавившись реакции, он милостиво добавил. — Только те, что из начала альбома. Они… меньше всего вызывают вопросов.

Гуй Чжун беззвучно выдохнула, покачав головой и закрывая альбом. Возвращая его, она смотрела уже с лёгким укором за мимолётную насмешку над ней. Чжун Ли просто улыбнулся, не испытывая угрызений совести и возвращаясь к рисованию. Повисло молчание, которое снова прервала Гуй Чжун:

— Я никогда не видела, чтобы ты хотел кого-то… именно таким образом.

***

Во второй раз это была не яхта — это был выставочный центр близко к окраине Гавани.

Яркий, шумный, и стены в нём были увешаны не простыми живописными полотнами — вместо привычных картин чаще всего иностранных художников в этот раз стены оказались увешаны масками: то рогатыми и вычурными, отдающие чем-то демоническим, то простыми и плоскими, рисунком напоминающие черты человеческих лиц. В одном из залов царило море красок, создавшее целые маленькие, яркие миры, а замысел всё время ускользал от внимательного взгляда, прячась за бархатными лепестками и зеленью стеблей и листьев. За дверью же цветастого зала крылся иной, будто бы отдающий опасностью: где под прочным стеклом витрин свет ламп бежал по ледяным лезвиям выточенного мастерами оружия, и рукояти этого оружия оплетал не просто рисунок, а настоящая маленькая история о великих схватках и войнах.

Здесь даже пахло иначе, чем, казалось, во всей остальной Гавани. Без какого-либо сомнения и страха Камисато попросту построили в центре самой прибыльной торговой точки Ли Юэ свою маленькую Инадзуму с её цветами, с её красками и даже атмосферой. Весь вид портили лишь сами гости, и на мгновение Чжун Ли ощутил себя неправильно, хотя ни о каком инадзумском дресс-коде не шло и речи в приглашении.

— В последнее время в Ли Юэ прибывает всё больше иностранцев, — тихо спросила Гуй Чжун без толики злого умысла в голосе, рассматривая очередную цветочную композицию с превалирующим количество кровоцвета в ней. Не до конца улавливая скрытый смысл, Чжун Ли посмотрел на неё, и Гуй Чжун, как почувствовав, спросила. — Ты не заметил?

— Заметил, но не совсем понимаю: ты пытаешься осудить, тебе нравится, или же напрягает, — проговорил ей в тон Чжун Ли, улавливая в композиции некие кровожадные нотки и невольно вспоминая самих Камисато. — Учитывая, что в последние годы всё относительно спокойно, сближение стран не кажется мне удивительным.

— Я не пытаюсь осудить, просто размышляю вслух, — пожала плечами Гуй Чжун, останавливаясь напротив композиции уже из фиолетовых, непривычных глазу цветов, чей бутон напоминал остриё стрелы. Чжун Ли посмотрел на табличку рядом — «трава наку», — и отвлёкся, когда Гуй Чжун сказала. — Ты в прошлом году был на литературном съезде близ Каменных Врат, верно?

— К чему вспомнила? — озадачился Чжун ли, всё ещё не до конца понимая, куда именно ведёт их разговор.

— Просто такого становится больше, — ответила она, тоже пробегаясь взглядом по табличке, и на мгновение её глаза вспыхнули интересом. Проходя далее по залу, они приветственно кивнули мимо прошедшим знакомым, и Гуй Чжун перечислила. — В прошлом месяце близ центра Гавани был фестиваль еды из Сумеру, на будущий праздник Морских Фонарей пребудет целая делегация из Фонтейна по приглашению, сейчас Камисато устраивают выставки, посвящённые культуре Инадзумы… Всё это хорошо, мне нравится, но я не могу не думать о том, к чему это может привести в итоге.

Замерев у очередной цветочной композиции, Чжун Ли не до конца мог понять, как именно выглядели использованные в ней цветы. Несколько раз моргнув, он медленно спросил:

— Ты о грядущем столкновении взглядов?

— Да, именно, — кивнула Гуй Чжун и едва заметно двинула рукой, указывая на всё помещение и, вероятно, подразумевая все остальные залы выставки. — Тут нет кое-чего важного. Знаешь основополагающую легенду, на которой стоит вся культура Инадзумы?

— Богини-близнецы, — медленно кивнул Чжун Ли. — Трагичная история.

— Да, но я говорю о другой её части, — кивнула Гуй Чжун и впервые за несколько последних десятков минут посмотрела прямо на Чжун Ли, а не на цветы. Её голос понизился на тон, доходя до почти что шёпота. — У той сестры, что выжила, была жена.

Чжун Ли замер, после припоминая и тоже отвечая почти что шёпотом:

— Мне казалось, что это лишь одна из версий.

— Самая популярная версия, — поправила его Гуй Чжун, слабо усмехнувшись, и снова осмотрела зал. — И она достаточно сильно влияет на Инадзуму в культурном плане. Об их чувствах столько пьес было поставлено, столько книг написано, но здесь… не представлено ни единого сюжета.

И это была правда, стоило лишь сильнее задуматься об этом. Выставка не была посвящена конкретно мифологии Инадзумы и её воплощениях в искусстве, однако же сам образ богинь-близнецов и их деяний нет-нет, да мелькал рисунками на веерах, масках и цветочных композициях. В зале с декоративным оружием, до которого они ещё не добрались, Чжун Ли был уверен — найдётся что-то, посвящённое легенде о битве выжившей богини и смертоносного морского змея.

Однако, если миф о любви богини и её жены и правда настолько важен для жителей Инадзумы, то…

— Это лишь говорит о том, что Камисато понимают контекст, — ответил Чжун Ли, и Гуй Чжун едва слышно вздохнула. — Они не пытаются провоцировать скандал. В этом нет ничего удивительного.

— Только как долго им придётся отказываться от части собственной культуры, и как долго это захотят делать все инадзумцы, что за последние несколько лет приехали в Ли Юэ? — задала риторический вопрос Гуй Чжун, и теперь настал черёд Чжун Ли бесшумно вздыхать.

Повисло молчание, во время которого они, не сговариваясь, наконец покинули цветочный зал и направились в следующий. Там уже не было такого обилия ярких красок, а в воздухе лишь отдалённо витал сладкий запах. Людей здесь было немногим больше, и все они бродили от одной стеклянной витрины к другой, рассматривая опасный блеск выставленного оружия. Конечно же, исключительно декоративного.

— Мне кажется, я испортила тебе настроение, — с толикой вины сказала Гуй Чжун, когда они присоединились к праздному обходу вдоль стен. Спокойный тон её слов помогал маскировать тему разговора, растворяясь в гуле множества иных голосов — скорее громких, чем тихих.

— Это не так, но в последнее время ты весьма… меланхолична, — согласился Чжун Ли, скользя взглядом по длинному оружию, лезвием напоминающего фиолетовый полумесяц — нагината.

— Полагаю, я просто очень сильно устала, — ответила Гуй Чжун, тоже осматривая нагинату, и её глаза на мгновение опустели. В её голосе прозвучало нечто такое тяжелое, будто она несла на своих плечах весь вес этого мира. И оттого Чжун Ли ощутил схожую тяжесть, отвечая:

— Да, я тоже.

Вместо продолжили стоять над витриной нагинаты. «Сияющая жатва» — так значилось на табличке, и Чжун Ли про себя усмехнулся. Оружие было выковано как раз в честь легенды о битве с морским змеем. Чем-то могло напоминать косу, разве что вместо травы ею могли косить головы. Конечно же, не по-настоящему.

Всё было не по-настоящему.

Они прошли ещё немного, продолжая рассматривать витрины. До них доносились размышления о покупке чего-то для личной коллекции, и Чжун Ли ощутил непомерное желание уехать домой. Ради приличия, он должен был остаться тут ещё на пару часов и, вероятно, что-то, да купить. Он опустил взгляд уже на меч, лезвие которого напоминало застывшие в мгновении брызги крови из открытой раны где-нибудь на шее.

Вряд ли. Возможно, что-нибудь попроще вроде композиции из вееров. За бессмысленными размышлениями о подходящей для квартиры покупке он и не заметил, как к ним подкрались. Камисато будто бы попросту возникли из воздуха, когда он отвернулся от витрины с «кровавым» оружием.

— Кагоцурубэ Иссин, — к своей гордости Чжун Ли вздрогнул так, что это вряд ли было заметно. Старший Камисато просто указал взглядом на ту самую витрину за его спиной. — Существует легенда о выкованном из злобы и обиде мече, чьё лезвие пролило немало крови в руках множества людей. Вы интересуетесь декоративным оружием?

— Если только из любопытства, — ответил Чжун Ли, глазом не моргнув на неожиданную жестокую историю, которая, очевидно, была написана на табличке, которую он не захотел прочитать. На мгновение пальцы Гуй Чжун чуть сильнее сжали его локоть — то ли напоминала о себе, то ли невольно выпустила напряжение, рождённое появлением четы Камисато. Немного помедлив, он её представил.

Произошел краткий обмен поклонов и имён, и, к его кратком изумлению, до этого всегда молчавшая при нём молодая госпожа Аяка заговорила. Она сложила веер — в этот раз с рисунком вишнёвого дерева, — и улыбнулась:

— Вам нравится на нашей выставке? — хоть она и обращалась к ним обоим, но её взгляд чаще задерживался на Гуй Чжун. В глазах той промелькнула едва заметная тень озадаченности, и Чжун Ли задался вопросом, стоит ли позволить Камисато воплощать свой план, каким бы тот ни был. По неизвестной причине он был уверен, что, если позволит Аяке увести Гуй Чжун, то Камисато Аято задержится рядом с ним ненадолго и из чистой вежливости.

Всё так и произошло. Снова выражение любезностей, благодарностей, какой-то намёк на радость, и так могло бы продолжаться по бесконечному кругу, если бы младшая Камисато не вспомнила о готовящемся в зале с веерами представлении. С её словами Чжун Ли начал замечать, что меж гостей заскользили люди в чёрной одежде с рисунком камелии на воротниках. Со стороны ненавязчивые и вежливые, а всё равно в голове проскользнуло сравнение с пастушьими собаками — настолько быстро и точно они заставили гостей стекаться в определённую сторону без лишних телодвижений и шума.

Пока они осторожно вливались в общий поток, Аяка с лёгкой грацией скользнула со стороны Гуй Чжун и завела беседу о всё тех же веерах и о приглашённой ими артистке из Инадзумы. Первое время Гуй Чжун продолжала держаться за локоть Чжун Ли, как думая, что он куда-то внезапно испарится и оставит её одну разбираться с Камисато, но стоило им занять место у небольшой сцены у одной из стен зала, полностью увешанной изрисованными веерами, как её хватка медленно ослабла, после и вовсе пропадая.

Даже не заметила посланного Чжун Ли вопросительного взгляда, слишком увлечённая разговором, медленно начинающим сворачивать в сторону от культурной составляющей выставки — Аяка, не меняясь в лице и тоне голоса, заговорила об отчислениях местному благотворительному фонду, посвящённому защите малого культурного наследия Ли Юэ. Определённо, это могла быть какая-то ловушка, но, ещё раз взглянув на увлечённую Гуй Чжун, он не захотел вмешиваться, мягко отступая в сторону и стараясь не подслушивать чужой разговор.

Оглядевшись, запоздало заметил, что старший Камисато успел каким-то абсолютно заметным способом очутиться на другом конце зала. И Чжун Ли в изумлении нахмурился, увидев у него в собеседниках Панталоне — всё то же опасно-елейное выражение лица и наглухо закрывающая всё тело, кроме головы и кистей рук, одежда. Рядом с Аято стояла смутно знакомая Чжун Ли блондинка с белым цветком в волосах. Точно не из Инадзумы — слегка заострённые черты лиц и большие светло-карие, отливающие будто бы золотом, глаза, скорее выявляли в ней жительницу Мондштадта или, на крайний случай, Фонтейна.

Чжун Ли едва заметно поджал губы и всё же свернул к мысли, которая вертелась в его голове с той секунды, как он увидел Панталоне: может быть, он тоже тут?

Музыка мягким шлейфом заструилась по залу, и на сцене возникла женщина в длинных, бело-красных одеждах, а её лицо скрывала маска лисицы. Не успел Чжун Ли перевести на неё взгляд и погрузиться в представление, как ощутил это. Мгновение прикосновения к его локтю — лёгкое, будто бы случайное, пронизанное знакомым желанием оказаться замеченным. Мелко вдохнув, он обернулся.

— Господин Чжун Ли, — лучезарно улыбнулся Тарталья, шепча, будто ещё не забрал себе всё внимание. По крайней мере, именно так было для Чжун Ли, поскольку он сомневался в том, что сумеет до конца проникнуться чужим выступлением, что будет невероятной потерей. Но в сравнении с Тартальей это меркло, становясь чем-то незначительным.

— Господин Тарталья, — Чжун Ли ответил тем же шёпотом, и мурашки пробежались по всему его телу, когда Тарталья уже увереннее дотронулся до него и слегка потянул в сторону, прочь из толпы, находясь в которой разговаривать было не особо удобно. Скосив взгляд на Гуй Чжун, которая тоже дрейфовала за Аякой подальше от центра, он последовал за Тартальей.

— Мне показалось, что Вас здесь нет, — признался Тарталья всё так же тихо, когда они отошли от сцены, и теперь от танца виднелись лишь взмывающие из-за голов зрителей аккуратные руки с раскрытыми в них веерами. Чжун Ли улыбнулся, позволяя себе краткое удовольствие от мысли, что его намеренно искали.

— Отчего же? — спросил он, всё ещё чувствуя сквозь ткань тёплое прикосновение пальцев Тартальи к его локтю. Тарталья же выглядел так, словно забыл об этом моменте, продолжая держать по чистому наитию.

— Не видел Вас, а Панталоне меня не отпускал от себя до тех пор, пока не появился инадзумец, — в голосе Тартальи прорвалось лёгкое раздражённое шипение, и он слегка закатил глаза в моменте слишком явного недовольства. Мгновение прошло, Тарталья расслабился и тут же разжал пальцы, хмурясь в смущении и неловкости. Про себя вздохнув о потере, Чжун Ли ответил:

— Мне льстит, что Вы хотели меня видеть.

— А то Вы не хотели видеть меня, — парировал безобидно Тарталья, ухмыляясь и переводя ставший немного отстранённым взгляд на редкий ряд людей, среди которого начала немного проглядываться сцена. Из происходящего на ней можно было разглядеть только взметающиеся крыльями рукава бело-красных одежд. Молчание не продержалось долго. — Что Вам тут больше всего понравилось?

— Спрашиваете, как хозяева вечера, — Чжун Ли не смог сдержать усмешки, но она показалась ему настолько яркой, что он невольно коснулся пальцами собственных губ, пытаясь её скрыть. Слегка повернув голову, замер, видя, как взгляд Тартальи невольно пробежался по его движению, и оттого кожу на пальцах слегка начало печь. Секундная заминка кончилась так же быстро, как и возникла:

— В отличие от них, мне правда интересно, — в ответе Тартальи прозвучало лёгкое высокомерие, хотя отчасти с ним нельзя было не согласиться: нельзя было точно сказать, но вряд ли те же Камисато задавали этот вопрос с тем же смыслом, с каким спрашивал Тарталья. Потому Чжун Ли проигнорировал этот маленький и совершенно неуважительный выпад в сторону возможных деловых партнёров Гуй Чжун.

— Мне интересно всё, однако, если уточнять… — последнее он добавил с улыбкой, видя, как на первых словах взгляд Тартальи сменился на скептичный и неудовлетворённый. Коротко задумавшись, Чжун Ли ярче всего увидел фиолетовый отблеск лезвия. — «Сияющая жатва», из зала оружия.

Брови Тартальи взметнулись вверх в лёгком удивлении, а затем на его лице появилась довольная улыбка. Прикрыв глаза. Он закивал с таким видом, будто бы иного ответа и быть не могло, после чего признался сам:

— Мне тоже там больше всего понравилось, но нормально не дали посмотреть, — он бросил острый взгляд в сторону Панталоне, который вряд ли их вообще замечал. «И к лучшему», — не удержался от мысли Чжун Ли, вслух говоря иное:

— Хотите пройтись сейчас?

— А можно? — Тарталья посмотрел на него с таким удивлением, словно подобное казалось ему чем-то из ряда вон. Правда, искреннее удивление на его лице стремительно сменилось предвкушением и чем-то по-детски шкодливым, как если бы он был лёгким на подъём подростком, которому предложили прогулять школу.

Молча улыбнувшись, невольно заражаясь вспыхнувшим настроением, Чжун Ли сделал жест рукой, немо приглашая следовать за собой. Вместе, скрываясь в заворожённости гостей танцем и утопая в продолжающей звучать музыке шагами, они легко прошли вдоль стены и незаметно просочились за двери. Конечно, это могло быть рассчитано как не очень вежливый поступок, однако все подобные беспокойства попросту исчезли из головы Чжун Ли, стоило ему лишь увидеть, как искренне горят океаны чужих глаз.

Тарталья припал к первой же витрине, теперь напоминая уже не подростка, а впервые пришедшего в зоопарк ребёнка. Для полноты картины не хватало коснуться стекла витрины ладонями, но от такого порыва Тарталья себя удержать сумел, попросту склонившись. И было в его позе и выражении лица нечто такое, от чего сердце Чжун Ли рвалось на части и сшивалось в одну и ту же секунду. Это нечто казалось таким нужным и необходимым, что всё остальное за пределами пустующего зала с запертым в стеклянных витринах декоративным оружием становилось невозможным и несуществующим.

— Не знал, что у Вас есть такой интерес, — сумел выдавить из себя Чжун Ли, подходя ближе и мягко прочищая горло, стараясь избавиться от внезапно просочившейся в голос хрипоты. Тарталья отвлёкся от разглядывания лежащего на бархатной подушке изящного аметистового лука и пожал плечами:

— Не думаю, что это можно назвать именно таким интересом, — ответил он не слишком уверенно, продолжая стоять в полусогнутом состоянии, опираясь ладонями о колени. Но когда Чжун Ли подошёл ближе, то Тарталья заметил собственную позу и быстро выпрямился. Попытавшись скрыть неловкость за поправлением рубашки, он добавил немного сбивчиво. — Не то чтобы у меня там есть какая-то коллекция или вроде того… это не для меня. Мне просто нравится смотреть.

— Вас восхищает красота или возможная опасность оружия? — уточнил Чжун Ли, и Тарталья фыркнул, внезапно повеселившись с вопроса. Они медленно пошли по залу, и их шаги теперь совсем чуть-чуть, но перебивали приглушённую музыку продолжающегося в соседнем зале представления.

— Обе эти вещи, — Тарталья со всё той же толикой неуверенности вновь пожал плечами и украдкой взглянул на Чжун Ли, ожидая продолжения мысли.

— Не знаю, насколько свободен Ваш график сейчас, но, как мне кажется, у Вас должно быть время на поддержание себя в форме.

На этих словах Чжун Ли лицо Тартальи слегка дрогнуло — тень гримасы скользнула по нему столь стремительно, что это можно было посчитать за простое наваждение. Едва заметно замедлив шаг, Чжун Ли решил сделать вид, что не увидел проблеска чего-то очень личного. Чего-то, указывающего на иной, глубинный уровень доверия, до которого он ещё не сумел добраться.

— Вам знакомо такое словосочетание как «артистическое фехтование»? — спросил Чжун Ли, не зная, насколько удачно получится лавировать в этом вопросе. Неумышленно портить настроение Тартальи не входило в его планы.

— Красивые, но постановочные поединки? — улыбнулся Тарталья, щуря глаза и кивая. — Слышал, но никогда не видел.

— Я скорее даже про участие, — улыбнулся Чжун Ли, мысленно расслабляясь и позволяя разговору течь дальше.

Их голоса были негромкими, порой кажущимися лишь частью всё продолжающей играть музыки. Они шли, даже почти что плыли по залу: за темой об артистическом фехтовании подтянулась тема театра, мюзиклов, пения. Тарталья пожаловался, что уже бывал в опере Гавани и назвал пение звезды местной эстрады, Юнь Цзинь, «удивительно неподходящим для его слуха». Иногда они останавливались у витрин, читали таблички, перебрасывались словами об упомянутых легендах и мифах Инадзумы, о том, почему эту страну прозвали «страной грома и молний» и…

Чжун Ли будто бы начал нормально дышать. Нечто, сдавливающее его лёгкие, исчезло без единого следа, и он наконец мог насладиться этим долгим и казавшимся ранее утомительным вечером. Тяжесть в голове пропала, а на плечах прекратило чудиться давление всего этого мира, полного взглядов и бесплодных разговоров. Сейчас, в этом мгновении, существовали только зал декоративного оружия из Инадзумы и болтающий о странных инадзумских сандалиях Тарталья.

— Они правда кажутся очень неудобными, я не понимаю, — деланно ворчал он, параллельно разглядывая лезвие аметистового меча под стеклом. — Они ж толстые невероятно, на них балансировать невозможно.

— Можно подумать, Вы собираетесь их носить, — улыбнулся смешливо Чжун Ли, и Тарталья смутился всего на долю секунды, затем вскидывая голову и складывая руки на груди, с вызовом отвечая:

— Может быть! Это кажется очень сложным, но у женщин в Инадзуме ведь получается? Значит, у меня тоже может получится.

— Вы только что сказали, что баланс на них держать невозможно, — указал Чжун Ли и поймал в ответ искрящийся весельем взгляд. Ранее тёмные, льдистые воды сейчас горели подобно голубой поверхности моря под палящим солнцем.

— Ну, я вроде как просто преувеличил для драматичности, — сморщил нос Тарталья в смехе, смотря прямо в глаза Чжун Ли. Повисло молчание, и он увёл взгляд обратно к витрине, внезапно откашливаясь и меняя тему. — Вы не коллекционируете ничего?

— Точно не оружие, — Чжун Ли молча принял произошедшее, хоть и с лёгкой озадаченностью. Помолчав, тихо добавил. — У меня есть небольшая коллекция монет ещё с юношества. Не уверен, что это можно назвать именно коллекционированием в полном смысле этого слова, но тем не менее.

— Это мило, — их разговор определённо свернул куда-то, где Тарталья начал выдавать всё больше неожиданностей. Причём к своему собственному удивлению и замешательству, поскольку теперь пялился на меч остекленевшим от смущения взглядом. Медленно кивнув, Чжун Ли мягко сказал:

— Вы сегодня весьма честны в мыслях.

— Настроение просто очень хорошее, — повёл плечом Тарталья, и это лишь наполовину прозвучало как простая отмазка. Немного криво улыбнувшись, он всё же собрался с силами и поднял взгляд на Чжун Ли, но практически тут же увёл его в сторону, стоило им посмотреть друг на друга прямо.

— Что-то случилось? — вероятно, стоило избрать более безопасную тему. Тарталья кивнул и встряхнулся, сгоняя возникшую в его теле лёгкую скованность. Вдохнув, он без утайки посмотрел в лицо Чжун Ли, но не в глаза, а скорее куда-то в район его левой щеки:

— На следующей неделе приезжает моя семья. Я не видел их несколько месяцев, поэтому… да, я очень рад.

— Вместе с Вашими младшими? — спросил Чжун Ли, и Тарталья только сильнее засветился от мысли об этом. Открыто, очевидно, с такой нежностью во взгляде, что сердце Чжун Ли невольно растаяло, охваченное чужим чувством.

Однако их разговору не суждено было закончится. Неведомо, когда успело закончиться представление, но дверь в зал приоткрылась. В ту же секунду весь свет Тартальи потух, оставив после себя лишь вежливое искусственное подобие, когда он повернул голову в сторону начавших просачиваться в зал людей. В голове Чжун Ли мелькнула абсурдная мысль, которая вряд ли бы закончилась чем-то хорошим, только противостоять ей он не мог, и уже потянулся было к Тарталье, чтобы привлечь его ускользнувшее внимание, как это его коснулись.

— Я тебя потеряла, — раздался рядом с ухом немного нервный шёпот Гуй Чжун, и Чжун Ли пришлось остановить себя. На чистом рефлексе он подставил локоть, позволяя Гуй Чжун обхватить его, и застыл. Голубой, вновь помрачневший в притворстве взгляд обжёг пламенем, а затем замер на его лице.

Глаза в глаза.

— Здравствуйте, — улыбнулся Тарталья, чуть поклонившись. Гуй Чжун же в ответ резко замерла, на мгновение напоминая застывшую в свете фар лань. Она уставилась на Тарталью, но ей понадобилось всего секунда, чтобы взять себя в руки и чуть поклониться в ответ, затем бросая на Чжун Ли быстрый взгляд.

А Чжун Ли ненавидел те слова, которые должен был сказать.

— Это Чайлд Тарталья, я рассказывал тебе о нём, — произнёс он, стараясь звучать как можно мягче. Гуй Чжун просто кивнула, улыбаясь Тарталье, и Чжун Ли бесшумно вздохнул, продолжая. — Это Гуй Чжун, — он запнулся лишь на долю мгновения. — Моя жена.

На последним словах он ощутил, как его локоть ободряюще сжали. Конечно, Гуй Чжун видела Тарталью не только на фотографиях, но и в восприятии самого Чжун Ли, она не могла его не узнать. И это не говоря уже о том, что рыжина его волос чудилась настоящей вспышкой пламени среди белых стен галереи и официальной одежды гостей.

— Очень приятно, — улыбнулся Тарталья, и если бы Чжун Ли пару минут назад не видел его искренней улыбки, то не смог бы заметить, насколько сейчас она выглядела тускло и безжизненно. Тарталья продержался не так долго, как, видимо, планировал; после короткого оглядывания зала, он сказал. — Вынужден Вас оставить, кажется, меня ищут, — после он посмотрел на Чжун Ли, и в выражении его лица проскользнуло едва заметное мучение. — Спасибо за разговор.

И он скользнул прочь, в редкую толпу всё ещё взволнованных прошедшим представлением гостей. Чжун Ли удержал себя на месте, просто смотря ему вслед и давя в себе любое выражение тупой бесполезной злости на собственную беспомощность.

— Я его сначала не заметила, — тихо прошептала Гуй Чжун с явным извинением в голосе. На это Чжун Ли просто покачал головой, переводя на неё взгляд.

— Зачем ты меня искала?

— О Камисато хотела поговорить, — она всё ещё выглядела виноватой и невольно бросала взгляды в толпу, будто надеялась, что Тарталья вернётся, и они все сделают вид, что этой странной неловкости от знакомства, как и самого знакомства, не случилось. — Младшая госпожа оказалась опаснее, чем мне показалось изначально.

— Я мало с ней знаком, наше общение ограничилось веером, который её старший брат прислал от её имени в качестве дружеского подарка, — ответил Чжун Ли пространно, пытаясь сосредоточиться не на том, каким показалось ему выражение лица Тартальи. Почему оно было таким… странным? Это не та реакция, которая должна быть у мужчины, познакомившегося с женой друга, верно? Или он так расстроился из-за того, что их прервали?

— Да, знаю, но, мне кажется, нам надо обсудить их обоих тщательнее, и не сейчас, — Гуй Чжун коснулась его плеча, и Чжун Ли сфокусировал на неё взгляд, выныривая из мельтешащих и неясных мыслей. Она слабо улыбнулась, говоря. — Иди и найди его. Я поспешила, лучше поговорим дома.

— Если я пойду и найду его, то совершу что-то глупое, — вдруг признался Чжун Ли, с кристальной ясностью понимая, что именно так и будет, если сейчас он поддастся порыву.

— Что-то, с чем мы не сможем разобраться в дальнейшем? — спросила Гуй Чжун с ноткой уже знакомой ему меланхолии, и он глубоко вдохнул, пожимая плечами. Потому что он не знал. Надеялся, что да. Тут только верить и оставалось, если честно.

Это было безответственно и безрассудно. Это было попросту глупо. Однако это непонятное ему выражение лица Тартальи врезалось в его память и не желало отпускать. Оно позволяло некоему чувству, даже подозрению, названия которого он не хотел даже в собственных мыслях озвучивать, прорастать в его душе. Поэтому, если есть возможность, если есть хоть какая-то вероятность, то…

— Я пойду, — проговорил Чжун Ли, но его остановили, схватив за локоть. Якобы поправив ему лацкан пиджака, Гуй Чжун с намёком на настойчивость сказала:

— Не соверши особенно большой глупости.

Его хватило лишь на ответный кивок. Распрощавшись с ней, он скользнул меж гостей. Вспышка пламени обнаружилась в зале с веерами. Тарталья замер напротив чёрно-белой композиции с улетающими журавлями. Чжун Ли не сумел разглядеть эмоцию в синих глазах, как заговорил, стоило ему лишь встать рядом.

— У меня для Вас предложение.

Тарталья крупно вздрогнул от неожиданности и уставился на Чжун Ли, даже не попытавшись спрятаться за маской равнодушия. Он моргнул, оглядел Чжун Ли и бесцветно сказал:

— Какое? — и вновь осмотрел его, как ожидая подвоха. Чжун Ли улыбнулся:

— Предлагаю покинуть выставку и провести остаток вечера вместе.

Это прозвучало чересчур откровенно, со слишком большой долей намёка, чем должно было. Тарталья замер, то ли уловив, то ли просто озадачившись формулировкой, и непонимание этого момента заставило холодок просочиться в быстро стучащее о рёбра сердце. Помолчав, Тарталья усмехнулся, чуть наклоняя голову вбок.

— Сбежать, то есть?

— Если Вам так больше нравится, — быстро согласился Чжун Ли, окончательно отказываясь лавировать в этом разговоре, и тоже решаясь отбросить собственную маску. Чудилось, будто взгляд Тартальи впился в него, смотря прямо в душу, видя каждую мысль. Но понимая ли их? Понимая ли намерения и намёки Чжун Ли в том самом смысле, в каком тот желал их сейчас показать?

— Вы и сегодня за рулём, а значит Вы не пьяны, — проговорил Тарталья, очевидно пытаясь разгадать причину озвученного предложения. Он сощурил глаза и спросил. — А Ваша жена?

— Она весьма самостоятельная женщина, — Чжун Ли слабо улыбнулся, чувствуя, как жар крадётся по его шее, когда Тарталья тихо фыркнул, качая головой. Он сказал, вновь начиная сверкать взглядом:

— Хорошо, давайте убежим.

Им удалось незаметно покинуть галерею через парадный вход. Все были слишком заняты другими важными делами, да и младшая Камисато как никогда вовремя привлекла внимание демонстрацией своего таланта, создавая целуя картину на чистом веере. Потому, проскользнув мимо толпы, среди которой затесались даже репортёры, и минув двери, они оказались в объятиях чуть прохладного воздуха — в летних вечерах всё чаще начинал доноситься голос наступающей осени. Это внезапно напомнило Чжун Ли о грядущих рекламных постерах с Тартальей в нефритовых украшениях.

У него не было никакого плана. Ему просто хотелось сбежать, и, судя по отсутствию замешательства или хоть какой-то озадаченности на лице Тартальи, тот разделял этот порыв более, чем полностью. Было не так важно, куда идти, если в итоге они окажутся подальше от уже приевшейся взгляду яркости.

Выставочный центр стоял на небольшом холме, откуда дорога бежала к городу серпантином. Вдоль обочины тянулась редкая полоса фонарей, освещающая достаточно, чтобы дорога не утопала во мраке больше, чем на метр. И внизу миллионом разноцветных огней сияла стоящая на берегу океана Гавань. Кажущееся недостижимым место.

— Мне Вы казались более строгим, — сказал Тарталья, когда они направились вниз по обочине дороги, ступая из одного светлого пятна от фонарей в другое. Чжун Ли повёл плечами, говоря:

— Сегодня мне не хочется быть таким, — он взглянул на Тарталью, который открыто разминал тело и встряхивался, будто за время в выставочном центре он успел одеревенеть. Может, так сказывалось долгое притворство, которые сейчас он скидывал с себя, как змея сбрасывала кожу. Скользнув взглядом по его изогнувшейся шее, Чжун Ли сказал. — Я закончил с дизайном украшений для лимитированной линейки.

На миг Тарталья чуть запнулся в шаге и смущённо почесал щёку. Хмыкнув, он лукаво взглянул на Чжун Ли:

— Покажете?

— Альбом остался дома, но я обязательно покажу то, как всё выглядело в моём изначальном видении.

— Изначальном? — выгнул бровь Тарталья, засовывая руки в карманы брюк, и в его позе проскользнула почти что неприличная расслабленность.

— Глава дизайнерского отдела не мог остаться в стороне, — ответил Чжун Ли, вздыхая. Меногиас был непреклонен в некоторых деталях, и Чжун Ли в итоге пришлось признать, что с этими самыми деталями украшения перестают выглядеть несколько… вызывающе. Чересчур личными. Даже при учёте, что показывал он лишь те эскизы, которые дорабатывал по своим первым идеям, постоянно борясь с желанием соскользнуть в своё полное откровенного желания видение.

То, что осталось на самых последних страницах альбома, было предназначено только для глаз Тартальи. В каком-нибудь идеальном будущем, где всё происходящее действительно имеет право на существование и расцвет.

— Жаль, — пробормотал Тарталья так тихо, что Чжун Ли едва расслышал. После голос Тартальи зазвучал громче, возвращая себе привычный тон. — Я в любом случае рад сниматься. Спасибо Вам.

Он замолчал, будто недоговорив чего-то. Тишина в секунду превратилась в несколько неловкую, отягощённую чем-то, что Чжун Ли не мог разгадать до тех пор, пока Тарталья вновь не заговорил.

— Мне немного стыдно, что я пытался Вас использовать, — это было чувство вины в его голосе. Чжун Ли мягко улыбнулся, качая головой:

— Мы оба друг друга использовали, всё честно. Это просто было частью работы.

— Может быть, но сейчас я просто хочу вернуться во времени и сказать себе, чтобы я не занимался подобной чепухой, — взмахнул рукой Тарталья, выпуская часть кипящих в нём чувств и раздражённо вздыхая. Следующие его слова вышли спокойнее, с оттенком усталости. — Вы говорили о том, что хотели бы преподавать и ходить в экспедиции. И сказали, что не делаете этого, потому что у Вас появилась другая работа.

Осёкся в самом конце, опуская плечи и замедляя шаг. Чжун Ли тоже приостановился, невольно зайдя в светлый круг от фонаря, пока Тарталья остался в узкой полосе тьмы.

— Почему? — нахмурился Тарталья, и направление его взгляда было нечётким, непонятным. Чжун Ли замялся, после отвечая:

— Так сложились обстоятельства, и моя борьба против них не была достаточной.

— Вы проиграли, и поэтому Вы здесь? — с каждым мгновением этот разговор становился чем-то совершенно иным. Не тем, на что Чжун Ли рассчитывал, подбив Тарталью на побег из выставочного центра. Но всё, что теперь он мог сказать, так это правду:

— Да, полагаю, что так. Вы пытаетесь понять, проиграли ли тоже своим обстоятельствам?

— Предпочту думать, что всё ещё борюсь, — ответил Тарталья блекло и покачал головой, шагая в круг света к Чжун Ли и продолжая. — Просто думаю о будущем. Обо всём своём будущем. Какие у Вас были обстоятельства?

— Семья. По большей части, — ответил Чжун Ли всё так же честно, следуя за Тарталья дальше по склону. — Ответственность за то, что оставили после себя родители. Шанс на спокойную и правильную жизнь здесь. Всё это сплелось в такой тугой узел, что я не представлял, как его распутать и не потерять ничего. В итоге я просто оставил его таким, какой он был.

— Сейчас всё так же? — спросил Тарталья с каким-то проблеском несчастной надежды на нужный ему ответ. Поджав губы, Чжун Ли вспомнил похороны, и сказал самую отвратительную вещь в своей жизни:

— Стало немного легче.

— Тогда почему Вы всё ещё здесь? — прошептал Тарталья. Чжун Ли покачал головой:

— Я же сказал: «немного». У нас у всех есть свои обязательства, господин Тарталья.

Шуршание листвы росших по обочине деревьев показалось слишком громким. Тарталья прошёл ещё несколько шагов, а затем остановился, говоря:

— Ваша просьба сбежать как-то не вписывается в эту идею об обязательствах.

— Иногда я склонен к бунту, — улыбнулся Чжун Ли, и Тарталья не сдержал смешка, позабавленный ответом. Запрокинув голову к темному небу, где из-за ярких фонарей были видны лишь самые яркие, и оттого редко разбросанные в тьме, звёзды, он спросил:

— Вы втянули меня в свой бунт.

— Я бы сказал, что этот бунт начался из-за Вас, — признался Чжун Ли тихо. Откровение вышло на грани шёпота, чуть не унесённое порывом летне-осеннего ветра. Тарталья расплылся в довольной улыбке, отвечая в тон:

— Я польщён, господин Чжун Ли.

И его глаза маняще горели в свете фонаря. Лицо светлое, полное не искрящей радости, а простым, даже несколько слабым весельем вперемешку с чувством умиротворения. Странно ведь — до этого их разговор нельзя было назвать лёгким. Монстры никуда не исчезли из вод чужих глаз, но сейчас они не напоминали устрашающие тени. Чжун Ли казалось, что он смог увидеть хотя бы намёк на их истинную суть — глубокую, въедливую тоску, родственную той, какая успела пустить корни уже в его душе.

Потому он очаровался в тот момент. Окончательно и бесповоротно, допуская мысль о том, что, да, если бы он был сильнее, если бы боролся с таким же рвением, с каким учился смирению все долгие годы, то всё могло быть иначе. Он мог бы встретить Тарталью не на банкете среди аккуратных костюмов, бокалов с вином и утончённых бесед, а на просоленной палубе лодки, стоящей в одной из множества бухт Инадзумы. Или Ли Юэ. Или Фонтейна.

То был миг чистой слабости. Миг, которому Чжун Ли поддался и наклонился вперёд, касаясь не одежды, а напрямую кожи — на щеке, близко к линии челюсти. Чувствуя подушечками пальцев пробежавшиеся по чужому телу мурашки, он не позволил ни себе, ни Тарталье даже секунды на раздумья.

Тепло и дрожь опалили его губы не хуже пожара. Шумный вздох ударил по ушам, заглушая все иные звуки ночной дороги. Сердце запело в груди, тарабаня по рёбрам, и… песнь оборвалась болью.

Удар резко обжёг его скулу, и Чжун Ли отшатнулся, хватаясь за лицо и жмурясь, чувствуя, как по языку расползается мерзкий привкус крови. От силы щёку изнутри разрезало о зубы. Когда боль кое-как отступила в первые мгновения, и Чжун Ли открыл глаза, то увидел побледневшее лицо Тартальи, искажённое смесью ужаса, разочарования и… отвращения.

Только певшее сердце ледяным камнем ухнуло в желудок, и в голове образовался холодный вакуум. Тарталья отступил, кривя губы и сжимая кулаки, мелко дрожа в плечах. Несколько раз моргнув, отвернулся, шепча:

— Не приближайтесь ко мне больше. Пожалуйста.

Миг наваждения кончился болезненной пульсацией в скуле. Чжун Ли продолжал прижимать к ней руку, пусто смотря в спину стремительно удаляющегося Тартальи, двигающегося слишком резко. Слишком зло. Слишком разочаровано.

Всё же, он совершил особенно большую глупость.