Небо падает

Круговертью вихрятся образы, мешанина цветов и эмоций ударяет восторгом под дых и искрится пузырьками в грудине смех. Небо-трава-небо-трава; острый локоть мелькнул перед носом — красные щёки напротив и дыхание сбитое, тёплое задевает ухо.

      Тор победно вскрикивает, бёдрами сжимая худые бока, считает пальцами тонкие рёбра под хлопковой туникой. Локи вьётся под ним, лопатками вжатый в сырую траву, и заливисто хохочет. Выдыхается быстро, едва исчезают терзавшие щекоткой пальцы.

      Локи ловит душный и влажный воздух губами, щурится, смаргивает редкие слезинки. У него радужки светло-зелёные, как бока спелого яблока, яркие — словно выпили солнце, вытянули с небес весь свет, и теперь сияют победно. Тор и сам отдышаться не может — ходуном сердце частит, и воздух от смеха совсем закончился.

      Небо давит на плечи, вот-вот рухнет водной стеной. За спиной наливаются грозные тучи, перекатываются мощью, как мышцы свирепого зверя. Первые капли холодными камушками бьют в затылок, лопатки — Тор вперёд наклоняется, распластанного, вжатого в траву брата собой заслоняя, сокрывая от слёз небес.

      Локи подвижный, гибкий, ёрзает змейкой и выглядывает из-за его плеча, с восторгом вглядываясь в унылую серость — и что он там углядел?

      — Тор, небо падает…

      Тор вздрагивает, вырываясь из сна резко и неуклюже. Мерцают холодной синевой голографические звёздные карты над столом, а перед глазами пляшут зелёные пятна — словно дрёмы отголосок, отсвет забытого детства пытается просочиться в реальность.

      Вот только вёрткого Локи у него в руках нет; такой Локи — открытый, весёлый, бесконечно подвижный — сгинул в пучине времени, сохранившись лишь на задворках памяти.

      Тор лениво ведёт плечами, затёкшими от сна в неудобной позе, и устало трёт лицо ладонью, пальцами натыкаясь на непривычную пластину у глазницы.

      Впереди сотни парсеков непроглядной бездны, рассекаемой их кораблём, и полная неизвестность дальнейшего будущего.

***

      Тор находит Локи в компании Валькирии и густой, опустошающей тишины. Они молчат, и это не то молчание, что прерывает разговор двоих при появлении ещё одного слушателя — это то молчание, что вязкой паутиной сплетает губы.

      Молчание тех, кому незачем говорить.

      Тех, кому в одиночестве быть привычно — и тех, кому одиночество внезапно опостылело.

      Валькирия надирается, горько губы кривит, глотая что-то горячительное из непрозрачной тары — Тор напоминает себе обязательно узнать, где она вообще берёт выпивку; впрочем, он не удивился бы, узнав, что она глушит топливо.

      Локи не пьёт. Он невидяще смотрит в пол, пребывая в смятённых мыслях, лениво пальцами перебирает незнакомые ягоды в пластиковой чаше. Тусклый свет красно-жёлтым неоном впился в волосы, запутался в упругих кудрях и бликом упал на плечи.

      Тора обида колет — едва заметная, тонкая, как игла. Раньше Локи всегда приходил помолчать к нему: устраивался тихонько в углу с очередной книгой, старше его самого троекратно, или ласкал взглядом стены, меж пальцев перекатывая маленький магический огонёк.

      С возрастом он совсем от огня отказался — сам стал огнём, текучим, опасным.

      Пальцы цепляют шарик из чаши. Незнакомая ягода — ягода ли? — круглая, белая, похожая на крупную жемчужную бусину — касается губ, упирается в зубы; лопается нежная светлая кожица, обнажая чуть розоватую мякоть — и пропадает во рту. Тор смаргивает секундное наваждение, понимая, что неприлично пялится.

      Локи вздёргивает тонкую бровь, ловя его взгляд. В глазах у него насмешка, острая, колючая — Тор не успевает понять своих мыслей, а зрительный контакт обрывается вновь.

      Под кожей гуляет ток. Неясная тяжесть скручивается внутри, горечь и пряность наполняют рот. Брат не смотрит, и Тору хочется дёрнуть его за плечо, развернуть к себе и…

      Укусить. За нос — чтобы не был таким вредным, своенравным придурком.

      Тор качает головой, изумляясь собственным мыслям, и наконец-то спрашивает у Валькирии, где на этом корабле можно раздобыть выпить.

***

      Локи приходит к нему на вторую ночь — условно-ночь, ведь за окнами всегда тьма. Проскальзывает в его каюту бесшумно, усаживаясь на диван рядом с Тором — руку вытяни, и коснёшься.

      Они застряли внутри ночного звёздного неба. Одинокий корабль плывёт сквозь ледяное пространство, несёт в своём чреве сотни душ, преисполненных надежды и страха, дрожащих от минувших потерь и грядущей, всепоглощающей неизвестности.

      В узких пальцах дрожит огонёк. Локи играется с ним, как с монеткой, позволяя пламени протекать с ладони на кончик указательного пальца, прыгнуть с него на средний; огибая безымянный, пламя стекает на мизинец и гаснет, дрожа, словно потушенная свеча — и вновь вспыхивает на запястной кости сразу за большим пальцем.

      Завораживающе, успокаивающе. Тор следит за этим действом рассеянно, страшась веки сомкнуть: сгоревший пантеон золотом отпечатался на зеницах. Мысли текут лениво.

      Локи не похож на золото. Он — ртуть, у него яд вместо крови, и огонь в руках прямиком из сердца, такого же горячего, неуёмного.

      Тор смеётся хрипло над своими представлениями и отпивает из отвоёванной у Валькирии бутылки что-то ядрёное. Локи недовольно губы поджимает, но молчит — он и пришёл молчать.

      Тор поминал погибших, закапываясь в скорбь и сожаления. Литания горечью оплели корень языка, застряли в горле сухой немотой, жгутся в глазницах непролитыми слезами. Бутыль выскальзывает из рук, утянутая Локи — изящным жестом он обхватывает её пальцами и подносит к губам, делая осторожный глоток; жмурится, языком слизывая прозрачную каплю с горлышка, и возвращает обратно. Вглядывается в лицо, словно ищет чего-то, ждёт.

      Звёзды брызгами изранили чёрное небо вокруг.

      Звёзды брызгами-крапинками золотятся в зелёных радужках.

      Тор сглатывает тугой ком, отворачиваясь.

***

      Он падает в небо.

      Раскалённая космическая бездна вихрится, разевает свою непроглядно-чёрную пасть, испещрённую далёкими отсветами, словно шрамами. Локи разжимает руку и падает, падает, падает — ладонь тянется навстречу, а поперёк глотки калёной монетой застревает крик. Виски разрывает гудящий ветер, долбит струна яростного пульса под челюстью, а Тор всё рвётся за ним, снедаемый болью и горем.

      Локи падает. Глаза пылают отчаянием, блестят слёзы серебряной нитью вдоль нижнего века — а он разжимает пальцы и летит прямо в ледяное марево космоса.

      За спиной трещит сколами погибающий Биврёст, хватка отца давит сталью, а Тор всё глядит во тьму, сжирающую его брата, и умирает вместе с ним.

      Раз за разом.

      Боль обжигает скулу хлёсткой пощёчиной. Тор вскидывается, вырываясь из вязкого сна, и резко подаётся назад, спиной врезаясь в спинку кресла, хватая губами воздух. В глаза бьёт золотистый искусственный свет с потолка.

      Перед ним стоит недовольный Локи, шипит зло, дёргает плечом. Тор сонно моргает, понимая, что сжимает его запястье — похоже, уцепился во сне, когда брат хотел его разбудить. Щека горит.

      — Ты мне что, пощёчину залепил? — «как девчонка» хочется добавить, но он вовремя прикусывает щёку изнутри.

      — Отпусти, — Локи вырывает руку, принимаясь растирать сдавленное запястье. Взгляд исподлобья у него совсем неласковый, изучающий. Тор облизывает пересохшие губы и растерянно смотрит ему за плечо — а там вновь злополучный космос, тёмный и бесконечный. Видят Боги, он его ненавидит.

      И ломоту в плечах ненавидит — ну сколько можно, в самом деле, засыпать в неудобном кресле.

      Он встаёт, ведёт плечами, чувствуя, как стонут затёкшие мышцы; мельком на брата бросает взгляд, гадая, видел ли он его сон. «С этого станется подсмотреть».

      А за спиной у него по-прежнему космическая бездна, бьющаяся в стекло иллюминатора, и это нервирует, злит. Локи опасный, Локи сильный — Тор понимает это, но так и не вытравленный бесконечными предательствами инстинкт защищать грозно рычит и скалится. Малодушно хочется упрятать брата в самый дальний отсек корабля, и это так глупо, что даже уже не смешно.

      — Прости, — наконец произносит Тор, кивая на пострадавшую руку, и нервно отводит взгляд. Локи оценивающе смотрит, хмурится, делая шаг навстречу:

      — Да что с тобой? Ты совсем размяк, — он качает головой, словно маленького ребёнка отчитывает, — соберись уже.

      Тор не к месту вспоминает, как тугое напряжение отпустило на краткий миг, когда он прижал к себе Локи — вернувшегося, настоящего, не-предавшего-Локи — и как дышать легко было, обнимая его. Как правильно чувствовалось чужое сердце, заполошно стучащее напротив собственного, сильно и гулко бьющего в рёбра.

      Так отчего бы не повторить?

      Тор делает шаг навстречу, сгребает брата в крепкие неуклюжие объятия, впечатывает в себя ударом. Локи ожидаемо дёргается, вырваться пытается, руками упираясь в плечи — его локти, зажатые меж их телами, остро упираются в рёбра.

      — Совсем сдурел? — тянет он тихо, опасно; таким тоном в пору воду обращать в звенящие льды. Тор улыбается тепло, не веря в показную злость, чувствуя, как внутри разжимаются застаревшие тиски напряжения, расплавляются, опаляя кожу трепетной дрожью. Он ведёт рукой по его спине, от лопаток вверх, ладонью накрывает затылок, путаясь пальцами в непослушных кудрях.

      Локи, наконец, успокаивается в объятиях, смотрит настороженно, недовольно — а в чёрных точках зрачков распускается интерес. Они почти касаются носами друг друга. Локи взгляд опускает куда-то к челюсти — или к губам, но Тор не решается развивать эту мысль.

      Вторая рука от лопаток скользит к пояснице. Тор медленно, словно в танце, поворачивается, кутая Локи в объятиях; отгораживает его от окон, от тьмы непроглядной за ними, собой закрывая. Далёкие звёзды светом несутся на них, подобно стене дождя.

      Губы находят прохладные тёмные прядки за ухом. Ласковый шёпот согревает уверенным, сильным теплом:

      — Я тебя защищу… — Тор целует в висок, коротко, ненавязчиво, почти по-родительски, не смея стоять на большем, даже думать об этом не смея, — Защищу. Верь мне.

      Локи фыркает беззлобно и окончательно расслабляется, щекой прижимаясь к щеке, ластится; из-под полуопущенных ресниц смотрит в бесконечно падающее небо за плечом брата. Как в детстве.

      Искусственный желтоватый свет с потолка заливает пространство вокруг, медовыми бликами смягчает глубокие тени. Тень куда большую — страшную, огромную, надвигающуюся неумолимо — никто не видит.

      Никто не смотрит.

      Локи прижимается напоследок крепче, ловит тепло — и мягко выпутывается из объятий, отходя на пару шагов. Руки подрагивают от желания коснуться ещё раз, и он заводит их за спину, сцепляя пальцы в замок. Чтобы наверняка.

      — Ты считаешь, благоразумно вернуться на Землю?