— Вы совсем не верите в существование души?

Вопрос удивляет — не к месту и совершенно не вяжется с чем-либо, что Сиэль мог упоминать о себе. Внезапный и сбивающий с толку, этот вопрос провисает в тишине, едва разбавленной тихой музыкой на фоне.

— Я не религиозен, — наконец отвечает Сиэль.

Ведьмаки не болеют.

Ведьмаки оставляют всяких Лютиков болеть за них.

Попробуй удержи в руках такую энергию — попробуй удержи при этом в мыслях правильное намерение, не расщепив кого не того — и при этом не поедь кукухой хотя бы на время.

Тёмное небо разрывают искристые вспышки и крики людей: умирающий, брошенный город ликует, пускает салюты, переливается янтарём и свободой в смертельных объятиях моря.

Возможно, этот город научит нас жить.

Питер замолкает, пальцами держится за стакан с водой, ногами цепляется за ножки стула.

— Я не уверен, что хочу этого.

Исправляется:

— Нет, конечно, хочу, это здорово – правда, здорово – но я не уверен, что готов вот так сразу и…

И вновь добавляет:

— Скорее всего, соглашусь.

Если бы Себастьяну снились кошмары, Сиэль определённо был бы одним из них.

Худшим, на самом деле.

Мир вокруг ощущается до того чистым и правильным, что становится страшно.

Тони ставит чашку с кофе напротив Питера – тонкий одиночный звяк разбивает повисшую тишину.

Тони представляет, как скажет:

«Ты мне снишься»

Душа, отмеченная печатью, возродившись – вспомнит.

Ты был моим, и я тебя упустил.

Не надеяться — это так просто. Гораздо сложнее возносить погребальную песнь в третий раз.