Отдохнувшая и поевшая группа подходила к концу туннеля, что вёл из человеческого сектора в парк. Кодаста с силой толкнула дверь, и та отворилась. На улице их встретил бушующий ветер, что раскачивал стволы и ветки высоких деревьев. Горки жёлтых листьев прикрывали валежник. От травы осталась только выжженная земля. Модесто копнул её ботинком.

      — Плазмой стреляли, — медленно проговорил он, нагнувшись. — Но давно.

      Участки с голой землёй встречались постоянно, что свидетельствовало о массивном миномётном обстреле. Всюду лежали обгоревшие трупы солдат Вортааг и хатраков. Они пытались убежать, но не смогли. Многие держали в руках оплавленные лазерные винтовки.

      За деревьями возвышались двускатные крыши храма, а за ними — высотное жилое здание, около которого и упал нужный крейсер. Цавар выбился вперёд и присмотрелся.

      — Это тот самый храм? — поинтересовался он, повернувшись к Кодасте.

      — Да, — кивнула та и добавила. — Храм святого Дерката Налвина.

      — Будет интересно посмотреть на него, — присоединился Модесто.

      — Если от него что-то внутри осталось, — прокомментировал воктонец, всматриваясь на дыру в одной из крыш.

      У Кодасты после этих слов разболелась голова: ей казалось, что всё вокруг неправильно, так не должно быть. Вспыхнули воспоминания о детстве, о друзьях-людях, но они размазывались и покрывались чернотой. Она закрыла глаза, и боль с мыслями ушли. Внутри наступила тишина. А тем временем её соратники уже шли к храму, и вскоре она присоединилась к ним.

      Внезапно раздался муридский стон, а в небе послышался гул двигателей и антигравов, смешавшийся в непонятную и неприятную какафонию. Модесто что-то прокричал, но Кодаста уже бежала к ближайшему кусту, где и укрылась. Человек спрятался за опалённым стволом, а воктонец — под густой кроной дерева.

      Над ними пролетели два сазмурида, один из которых взмыл вверх. Для Кодасты будто время замедлилось: она изучала узоры на его экзокостюме, которые были одновременно похожи на те, что на её клинке, и не похожи. Это были теперь не буквы, а рисунки. Вскоре он с сородичем скрылся за деревьями, издавая будто электрический гогот.

      Она раздумывала, что значат узоры. Может, зарисовка убитых им существ? Может, изображения войн? Она перебирала варианты, один кровожаднее другого, но даже для самой себя не понимала, почему не может представить что-то миролюбивое. Ей казалось, будто её сознание отвергает то, что у муридов может быть какая-то иная жизнь.

      Муридов ещё было слышно, но далеко, поэтому группа позволила себе идти дальше. Они вышли на каменистую дорогу, что вела к храму и в вглубь парка. Здесь тоже лежали трупы, закрывавшие зияющие дыры от артиллерийских ударов. А ближе к зданию — военную технику. Подбитые танки, обгорелые от плазмы бронемашины. Почерневшие от огня бедолаги, пытавшиеся спастись, лежали у колёс и гусениц.

      — Перестреляли как гражданских, — стиснул зубы Модесто, осматривая кладбище металлома, а пройдя ещё немного, добавил. — Кажется, я это уже видел.

      — В каком это смысле? — удивлённо обратилась к нему Кодаста.

      — Я был тут с самого начала битвы, — начал он рассказ. — В многоэтажке, когда имперцы начали обстрел из миномётов и артиллерии. И видел этот самый храм.

      — Ты тоже видел? — та повернула голову к Цавару.

      — Нет, я прибыл на планету позже.

      Кодасте казалось, будто целую колонну уничтожили разом. Только ей было непонятно, почему техника выстроилась в колонну, когда рядом был враг. Она хотела спросить это у Модесто, но передумала. Посчитала, что этому есть веская причина.

      — Цавар, предлагаю их обыскать, — вдруг сказал Модесто. — В них может быть что-то полезное.

      Тот молча приблизился к машинам, всматриваясь в неразборчивые символы на корпусе. И только затем ответил:

      — Тогда нужно искать командирскую. В этих вряд ли что-то уцелело.

      Они шли от одной подбитой технике к другой. Кодаста в них мало что смыслила, поэтому просто доверилась человеку и воктонцу. А сама раздумывала над тем, что она увидит в этом храме. Она его посещала когда-то, но уже ничего не помнила. Зато помнила наизусть то, какой религиозный сюжет её ждёт внутри. Двери храма разрушились под обстрелами, а во дворе она заметила раскиданные металлические ящики с боеприпасами. И в ней начала кипеть злость.

      — Как они могли подставить под удар храм?! — выпалила она прямо в спину Модесто.

      — В этом была военная нужда, — безучастно к судьбе здания ответил Цавар. — Это была отличная боевая точка, насколько я могу судить.

      — Насколько ты можешь судить? — с гневом она перебросила взгляд на него.

      — Успокойся, — повернулся человек. — Я понимаю твою печаль и боль. Но видишь те установки? — он пальцем указал на те самые муридские корабли, что распространяли спору и медленно замораживали родину Кодасты. — Храм можно восстановить после бомб. Но в случае нашего поражения он будет погребён под слоями снега. Никто его уже не восстановит.

      У Кодасты сжалось сердце, и она отвернулась. Она не хотела верить в это. Но знала, что он прав. От этого становилось ещё хуже. Мысли опять превратились в кашу. Она прошептала молитву за спасение хатраков и себя. Но что-то внутри тянуло её в другую сторону: она чувствовала… Радость?

      Но это чувство как всплыло, так и уплыло. Кодаста пыталась его вытащить из глубин сознания, но ничего не вышло. Будто не с ней это произошло. Закопавшись в мысли, она не заметила, как стукнулась головой о пушку боевой машины.

      — Осторожнее, — с успокаивающей добротой прошептал Цавар.

      — Раз уж такое произошло, то давайте проверим её, — подсказал им Модесто, забравшись на технику, и помог воктонцу. — Проверь, может там что-то найдём.

      Кодаста провела правыми руками по корпусу: он отдавал неприятной теплотой. Из люка доносилось шарканье и скрежетание. Модесто вздохнул и сел на броню.

      — Ты сказал, что видел произошедшее здесь, — обратилась Кодаста к человеку. — Что тут было?

      — Я прибыл сюда раньше Цавара, — начал он свой рассказ, смотря куда-то в небо. — В составе националистического соединения, «схаджи», как они это называют. Нас было двести отлично экипированных и обученных бойцов.

      — Так, тут не сдох компьютер! — вдруг прервал монолог воктонец. — Попробую что-то из него выбить.

      Модесто перевёл взгляд на него, но будто не заинтересовавшись, продолжил.

      — Мы брали один из небоскрёбов в этом городе. Где ещё площадь какая-то со статуей хатрака по центру.

      — Я поняла, где это. Можешь дальше, — перебила его Кодаста: она с интересом слушала и не хотела отвлекаться на детали.

      — Нам повезло, что римляне укрепили только нижние этажи. Небольшая миномётная и ракетная подготовка с дронов, и их оборона ослабла. Прорвать её трудности не составило. Мы убили их всех с минимальными потерями. Это была зачистка, — человек был явно горд за свои ратные подвиги.

      Кодаста вглядывалась в горелую дыру в броне, связывая её и этот рассказ в единое целое. Она догадывалась, что подобным образом погибли и националисты.

      — Но когда минимальные потери превратились в разгром? — подчёркнуто серьёзно, без насмешки спросила она.

      — Нам приказали двигаться дальше: говорили, что вблизи противник отсутствует. Это оказалось не так… — он поник головой. — Он нас встретил в одной из следующих многоэтажек. Мы шли около окон. А затем по нам отработали ракетами. Много кто погиб.

      — Как там оказалась римская техника? — уточнила Кодаста.

      — Не представляю. Но я точно знаю, что тогда мы уже проиграли. Фронт упал, — горестно объяснил он. — Будто этого было мало, подлетел сазмурид и бросил в нас десант. Это был сокрушительный удар. Отстреляться удалось немногим. Пришлось бежать. Я не знаю, что стало с остальными. Наверное, их уже нет в живых.

      — Ты так увидел, что произошло в храме? — она подвела к главной мысли.

      — Да. Отойдя от шока, я посмотрел в окно, не помня на каком я этаже, и наблюдал, как этот храм обстреливает артиллерия. Она просто не могла там оказаться. У меня слёзы пошли…

      Наконец из люка показался Цавар и показал какую-то флешку. На вопросительные взгляды он ответил:

      — Этот ключ позволяет связываться и общаться со своим подразделением и с внешним миром. Я считаю, что с его помощью можно поговорить с флотом на орбите.

      — Даже отсюда? — то ли с радостью, то ли с горечью воскликнула Кодаста.

      — Нет. Во-первых, тут модуль связи сгорел. Во-вторых, даже если и работал бы, то мощности у него мало.

      — И что же будет подходить по мощности? — присоединился Модесто.

      — У нас в обычных соединениях есть локальный штаб связи, есть региональный, а есть глобальный. Локальный, скорее всего, испепелён. А вот региональный и есть наш упавший крейсер. Там точно связь цела.

      Он спрыгнул с брони и направился в сторону храма. Модесто остался сидеть, смотря куда-то вдаль пустыми глазами. Пользуясь случаем, Кодаста поинтересовалась:

      — А как ты встретил Цавара?

      — Позже после этого увидел, как летит транспортёр, который тут же сбили. Недалеко от меня. Я окончательно удостоверился, что настала катастрофа со связью и разведкой. А в обломках нашёл его. Единственного живого.

      — Вы где там? — крикнул им воктонец. — Давайте уже!

      Пока он шёл к воротам храма, они уже успели его нагнать. Калитка валялась вблизи забора. Кодаста быстро осмотрела и насчитала около двадцати трупов без ног, без рук, разбросанные по частям. Модесто открыл контейнер и обнаружил артиллерийские боеприпасы в полной сохранности.

      — Из чего эти ящики сделаны? — удивлённо спросил он у Цавара.

      — Из «каруджа» — сплав такой. Есть минус: их нельзя поднять. Только с помощью машины. Удобно, когда поблизости нет укреплённого бункера.

      Кодаста смотрела на стены и главную гравюру храма. Стены практически не пострадали от обстрелов. Лишь в одном месте виднелась дыра. Гравюра же сильно повредилась, сохранив лишь часть былой красоты. Но хатраку не составило трудности восстановить её по памяти: на ней был изображён святой Деркат Налвин, от которого осталось только лицо. В углу показан один из монархов той эпохи: Мреф.

      — Мне жаль, что страдает твоя религия, — сочувственно проговорил Модесто, подойдя к Кодасте.

      Её внезапно пробрала дрожь. Она осознала, что пока жива, то религия будет существовать. И она исполнит то, что нужно. В мыслях вновь появились картины, которые она увидит в храме. На языке почувствовался привкус крови, а затем её рот пронзила боль: Кодаста его прикусила — но затем быстро стихла.

      — Люди религию не трогали, — пробормотала она.

      — А? — не расслышал Модесто.

      — Нам следует быстрее зайти внутрь, — указала она верхней левой рукой на вход в храм.

      Перейдя порог, они вошли во тьму. Только дыры в крыше позволяли уличному свету разгонять её. Она окутывала упавшую люстру, скрывала трещины в скамейках и столах, охраняла покой религиозных картин. Но против зрения Кодасты была бессильна: та подобрала одну из самых маленьких картин и осмотрела.

      — Её не должно быть здесь, — осознала она. — По канону, она должна находиться в пристройке на заднем дворе.

      — Может, принёс кто? Посчитал, что здесь ей будет безопаснее, — предположил Цавар.

      — Нет! — прокричала Кодаста. — Это нашлёт беду, как сказано в уставе этого храма. Святой Деркат говорил, что всё должно быть на местах, иначе постигнет нас наказание его, — затем она успокоилась и взяла картину в правую нижнюю руку.

      — Я вас никогда не пойму, — махнул рукой воктонец и прошёл чуть далее.

      Модесто только хотел что-то добавить, как внезапно на улице вновь раздался муридский стон, и тот же изрисованный сазмурид пролетел над храмом. Кодаста видела его брюхо через дыру в крыше: там были какие-то надписи, но она ничего не разобрала. Ей показалось, будто там написаны угрозы. Она моргнула и помотала головой, пытаясь выкинуть из неё эти неразборчивые слова.

      — Думаю, нам лучше укрыться внутри, — предложил Цавар.

      Кодаста сжала дробовик и последовала за ним. На стенах висели картины, изображающие последователей Дерката, некоторые из них держали книгу о нём. Некоторые столы в помещении уцелели, и на них солдаты положили артиллерийские боеприпасы и мины.

      — Для чего это помещение? — поинтересовался Модесто, глядя на хатрака.

      — Это «фсам», на немецкий можно перевести как «ночлег». Приют для всех страждущих. Здесь их могут умыть, накормить. Здесь они могут помолиться вместе с остальными.

      — А разве это безопасно? — спросил Цавар. — Ведь у них могут быть болезни. Да и в принципе… Молиться, когда кто-то ест…

      — У храмов есть устав, — поспешила Кодаста его успокоить. — Там весь распорядок принятия ночлежников и правила обращения с ними.

      На этом диалог и закончился. Одна из картин рядом с ними внезапно упала и разбилась. Кодаста от ужаса отпрыгнула и начала молиться святому о прощении. В её голове вновь зажглось чувство… Теперь она смогла его познать: ненависть. Но к кому? Это чувство стало куда сильнее, чем в прошлые разы. Вместе с ненавистью проснулось чувство долга. Она осознала, в чём он заключается. Ранее неосязаемый его смысл был прямо у неё в руках.

      — Тише, всего лишь картина, — попытался её успокоить Цавар своим умиротворяющим голосом.

      Только она хотела гавкнуть на него, но не смогла: ненависть ушла. Осталось осознание того, что она что-то неправильное делает. Но это чувство как пришло, так и ушло. В голове наступило глухое молчание.

      — Не надо так с религиозными, — предостерёг воктонца Модесто. — Для нас в храмах всё свято.

      Тот ничего не ответил и стал осматриваться по сторонам, избегая встреч взглядом со своими напарниками. А тем временем они подходили к арке, ведущей в такой же тёмный зал: по сторонам скамейки, по центру пьедестал со ступенькой, сзади, у стены, трибуна. В пол, между скамеек, по правую от Кодасты сторону впился неразорвавшийся артиллерийский снаряд. Его хвост указывал на вход, ведущий в коридор.

      — А тут, я так понимаю, читают проповеди, — начал Модесто. — У нас в католических церквях есть подобное: называется кафедрой. Но что по середине?

      — Сюда можно только по определённым дням, чтобы молиться самому святому Деркату, — ответила Кодаста. — Пока «мекраф», верховный священник храма, читает священные стихи про святого Дерката, его помощник даёт прихожанам чашу, наполненную настоем Дерката.

      — Настоем? — уточнил Цавар.

      — Настой, собираемый из трав этого региона. Святой Деркат напоил им голодных хатраков.

      — Можешь рассказать поподробнее об этом святом? — попросил Модесто, пройдя к пьедесталу.

      Кодаста заметила, что его внимание что-то привлекло. Он опустился на колени и поддел ручку дверцы, открыв её. Оттуда он достал статую дерева с хатракскими лицами.

      — Что это? — удивлённо спросил он.

      — Это статуя духа леса. Он был союзником Дерката. В храме она используется во время ритуала, который идёт после испития чаши.

      — У вас ещё и духи есть? — с его лица не спадало удивление. — Им нужно молиться?

      — Да, есть. К одному святому одни духи дружественны, а к другим они же враждебны, — со спокойствием экскурсионного гида рассказала Кодаста. — Молиться им не надо. Почитать тоже.

      — А зачем статуя тогда?

      — Во время молитвы святому Деркату мы вспоминаем всех его сподвижников и продолжателей. Дружественные духи в виде статуй, а сподвижники — в виде картин.

      Модесто многозначительно промолчал и положил статую на место. Кодаста свободной рукой махнула в сторону коридора. А он оказался величественным, но очень побитым. Везде лежали ящики, где-то валялись трупы, а окна повылетали, но картины с религиозным сюжетом остались практически невредимыми.

      Они медленно преодолевали метр за метром: вдалеке слышался муридский гул. Человек с интересом разглядывал изображения. Какой-то хатрак, который есть на всех картинах. Художник показал его величественным. Само собой напрашивалось сравнение с христианскими иконами, но было понятно, что здесь раскрывается целый сюжет. Картины развесили на всём протяжении коридора.

      Кодаста будто вновь погружалась в детство, где наизусть учила этот сюжет. Она будто вспоминала всё, что с ней здесь давным-давно произошло. Она вглядывалась в картины и поймала себя на мысли, что религиозный сюжет и действительность совпадают.

      — Кодаста, не хочешь рассказать нам, что тут нарисовано? — вдруг попросил Модесто.

      — А давайте мы не будем отвлекаться? — возмутился Цавар, но был прерван человеком, поднявшим палец вверх.

      Кодаста встала в центр коридора, откуда ей открывался вид на весь сюжет. Пытаясь сформулировать первую мысль, она бросала взгляд то на Модесто, который с интересом на неё смотрел, то на Цавара, который явно был раздражён происходящим и осматривал мусор на полу.

      — Как и со всеми святыми, Деркат были ниспослан Богом для наказания смертных и проповедей, — начала она. — Он пришёл откуда-то с запада.

      — Пришёл? У него нет родителей? — спросил Модесто.

      — Нет, святые только приходят. Но они никогда не говорили, откуда именно.

      — И почему он пришёл именно сюда? — направлял её мысли Модесто, видя, как ей тяжело выбрать то, о чём говорить.

      — Каффимцев поразил страшный голод…

      — Кого? — внезапно встрял воктонец, перебив Кодасту.

      — В древности это место, где построен город, называлось Каффимом. Вот жителей историки так и назвали.

      — Я так понимаю, здесь изображено его пришествие? — спросил Модесто, смотря на картину.

      Кодаста подошла к нему и подтвердила его догадку. Большой хатрак в коричневых одеяниях, идущий по траве, на которой играет синий свет звезды, а его дорога ведёт на другую сторону полотна: там раскинулась мёрзлая почва, под землёй сидят напуганные хатраки, а в плохо нарисованных загонах трупы животных.

      — Он идёт спасать их от голода? — понял Модесто.

      — Они сами виноваты в голоде, поэтому святой был послан для проповедей и призывов к раскаянию, — ответила Кодаста.

      В этот момент на лице у человека проскользнула показавшаяся ей подозрительной ухмылка, и по телу прошли мурашки. Он сверлил её взглядом, и она, спасаясь, отвернулась и всмотрелась в противоположную картину.

      В отличии от прошлой, здесь не было никакого бедствия. Всю верхнюю половину занимал хатрак с трезубцем на голове, смотрящий вниз и ухмыляющийся. Это был монарх. Позади него — чернота с редкими белыми точками. А внизу расположилась толпа плохо детализированных хатраков, сливающихся в единое целое. Но акцент художник сделал на пятерых изгнанников, которые шли прочь. Кодаста прекрасно помнила, что это «группа фарисий» — проповедников святого Шерфа, дружественного к Деркату.

      — За этот грех Бог послал им святого Дерката? — спросил Модесто.

      — Да, эти проповедники многого натерпелись, — развила его мысль Кодаста. — Их сажали, их били, их пытались прогнать.

      — И святой решил отомстить? — с саркастичными нотками неуважения к религии спросил воктонец.

      — Тебе следует помолчать, — зашипел на него человек. — Чего они пытались добиться?

      — Распространить знание. Эта земля была далёкой от грамотности и религиозной просвещённости.

      В это время Цавар прошёлся практически по всему коридору, бегло, как заметила Кодаста, рассматривая сюжеты. Не нужно было обладать особой наблюдательностью, чтобы понять его невербальные знаки: ему это откровенно скучно. Модесто прокашлялся и посмотрел на воктонца.

      — Знаете, хочу вам рассказать одну историю, — начал он, не сводя с Цавара глаз. — Произошла она давно. На какой-то планете, — он остановился, чтобы вспомнить. — Не скажу название, на очередном маленьком совещании испанских националистов.

      Воктонец встал у стены и принял вызов Модесто, всматриваясь в его движения через непрозрачный одинарный визор.

      — Там нашёлся один парень, который отказался от утренней молитвы. Я спросил у него: «Ты плохо себя чувствуешь или не веруешь?» — и прервался, ожидая реакции Цавара.

      Кодаста не могла знать, что у того в голове, но внешне он никак не отреагировал, но она будто догадывалась, что он понимает замысел Модесто. Ей же оставалось только ждать развязки.

      — Он мне в ответ: «Не верую. Религия как явление устарела!» — Модесто, удовлетворившись и такой реакцией, продолжил рассказ. — Я в тот момент был буквально поражён и зол. Но говорю: «Испанец не может жить без религии. Иначе он бес-космополит!»

      Воктонец только покачал головой, будто это не было адресовано ему. Кодаста чувствовала себя лишней в этой дуэли.

      — Но услышал возражение: «У тебя стереотипное мышление. Пора отходить от этого!» — Модесто сделал паузу и поднял револьвер на уровень груди. — Я воспринял это как оскорбление моей религии и национальности. А такого я не прощаю.

      От Цавара опять мало реакции: только ногами пыль поднял.

      — Я нацелился на него этим револьвером и прострелил ему голову! — громким шёпотом закончил он, разойдясь в большой улыбке.

      Его оппонент ничего не сказал, а только повернул голову в сторону маленького окна. Но он прекрасно понял намёк. У Кодасты от такого откровения внезапно потеплело в груди. Он был родственной религиозной душой. Но она взглянула на сюжет с приходящим на эту землю святым, и от теплоты ничего не осталось. В голове возникла стойкая мысль, что он такой же грешник, пытавшийся спастись от кары божьей. Почувствовалась злость где-то в глубине сознания. Краем глаза она заметила, что Цавар внимательно на неё смотрит.

      — Чем же история закончилась? — спросил у неё Модесто.

      — Они виноваты, понимаешь! — накинулась на него Кодаста. — Понимаешь? Так же как и сейчас… — злость не уходила, но смешалась с печалью.

      Но печалью какой? Она злилась на всех, кто ещё жив. На всех, кто сопротивляется. Она сжала дробовик в руке, но у неё не хватало сил сделать хоть что-то. Картинка размылась. Сквозь пелену она видела Модесто. Его взгляд был удивлённым, но наполнялся плохо скрываемой подозрительностью. Ей показалось, что он понимал больше, чем она. И убирать её руки со своих плеч не спешил то ли из-за шока, то ли из-за интереса.

      — История повторяется, понимаешь? — не унялась Кодаста, продолжая смотреть на человека. — Мы виноваты…

      Её хватка ослабла и Модесто смог освободить плечи. Он немного отошёл от неё: на его лице не было и тени того удивления, что было пару минут назад. Её внезапная истерика не произвела на него того же впечатления, какое было в первый раз в подземке.

      Человек оглянулся и поинтересовался с интонацией, будто уже знает ответ:

      — Все хатраки в этой святой истории погибли?

      — Перед этим они казнили святого Дерката, — тихо подтвердила она, даже не задавшись вопросом, как он догадался.

      Модесто ничего не ответил и пошёл дальше по коридору — Кодаста сразу за ним. Её чувства утихли, но она понимала, что это ненадолго. Вокруг ощущалось что-то враждебное ей. В храме впервые она не чувствовала себя хорошо. И тут она поняла, что храм осквернили. Но кто? На этот вопрос ответ никак не формировался.

      — Так из-за чего его казнили? — отвлёк её от размышлений человек.

      Эти чувства злобы и печали опять переполнили её. Но она не кинулась с психами на него — она долго и с подробностями, пока они гуляли по храму, рассказывала о злодеяниях тогдашних хатраков. Как они запирали святого в яме с умирающими от болезней животными, как они били его во время проповедей, как они убивали его последователей с помощью яда и кинжалов, как они уничтожали картины, которые святой рисовал. В голосе её была такая ненависть к хатракам, что Кодаста удивилась сама с себя.

      Они быстро преодолевали зал за залом храма. Кодаста не обращала внимание ни на что другое — только на картины, сюжеты которых знала наизусть. Её спутники следовали за ней и просто молчали. Может, перешёптывались, но она этого не замечала. Злоба всё копилась и копилась. В собственных словах она слышала ненависть не только к тем хатракам, но и ко всем вообще. Словосочетание «справедливое наказание» она повторяла как заклинание. Картина, что она взяла ещё у входа, готова была расколоться от того, как Кодаста её сжимала.

      — Сегодняшний геноцид хатраков — это преступление Рима, — вдруг оборвал её Цавар.

      Она резко остановилась и не могла сделать и шагу. В горле застряли слова. Злость спряталась где-то внутри, а вместо неё — опустошённость. Сердце её билось с бешеной скоростью. Она не понимала, как реагировать. Это вопрос или нет? Это обвинение? Ей стало очень страшно. Будто её секрет рассказали на городской площади. Ей казалось, что чувствует на спине пристальные взгляды, ожидающие хоть какого-то ответа. Мозг очень медленно подбирал выражения. Но всё же на уме кое-что появилось.

      — Да, и что? — неуклюже спросила она, скривившись от собственного же вопроса.

      — Нет, ничего, просто сказал, — соскочил Цавар.

      Её тело после этого расслабилось. Сердце успокоилось. И Кодаста нашла в себе силы повернуться. На неё смотрели оба. Взгляд Модесто впился в её лицо как кровососущее насекомое. Она не могла сказать, какие чувства у него внутри. Неприятные для неё? Она поспешила убежать от этих глаз и взяла в верхнюю пару рук картину, которую чуть не раздавила. Её содержание не интересовало. Лишь бы занять хоть чем-то паузу.

      — Идём дальше, — скомандовал Модесто.

      Кодаста выдохнула. Почувствовалась еле заметная усталость от всего этого. Но она считала себя победителем в этой схватке. Но боялась результатов этой победы. Ей было неведомо, чем это обернётся. Тем временем здание храма подходило к концу. Через дыры в стенах виднелись первые высотки. А за ними мостик воздушного крейсера Вортааг — вожделенная цель. Но её сейчас больше интересовала та самая пристройка, куда она вознамерилась поставить картину. К ней подошёл Модесто.

      — Твоя возможность, — сказал он, указав пальцем на здание.

      Перешагнув дыру в стене, Кодаста оказалась на улице, где до пристройки всего пара десятков метров. С лёгкостью их преодолев, она открыла дверь и вошла. Внутри был небольшой столик и разбитые картины на стендах. Один из них пустовал. В углу небольшой ящик с минами. Кодаста прошла немного дальше, пригнувшись из-за низкого потолка. На столе — свечка и зажигалка. Поджечь её проблем не составило. Сев на колени, Кодаста молилась Деркату, прижав к груди картину, чтобы после молитвы поставить её на место. Так она закончила все дела здесь.

      Как только она вернулась к спутникам, в небе опять послышался муридский вой. Спрятавшись, они вновь увидели того самого разукрашенного рисунками сазмурида, который летел в сторону крейсера. Все втроём предчувствовали, что не зря он тут летает…