Свет проникал сквозь арматуру, пыль и падал на разбитый визор РХБЗ-костюма. Спина ныла: обломки впились прямо в неё. В глазах двоилось. Разум не мог понять, что произошло. Руки ослабли и не хотели подниматься. Трещины на стекле паутиной расползлись по всей площади визора. Кодасте не удавалось хоть что-то разглядеть.

      Но со временем в мозг начали просачиваться мысли. Горькие мысли. Мелькал диалог с Модесто. Мелькал диалог с Цаваром. Ради чего она шла с ними? Из-за чего всё закончилось так? Зачем нужно было убивать Модесто? Где-то в глубинах сознания слышался электрический шёпот. Муриды.

      «Муриды и люди — это одно и то же!» — последние слова Модесто. Их будто выжгли в памяти. И теперь смысл отчётливо донёсся до Кодасты. Они больше не вызывали острой боли. Только осторожный интерес. И как Кодаста не дошла до этих мыслей раньше, сама?

      Внезапно старые воспоминания вырвались из-под замка психологической защиты, и Кодаста могла их изучить. Она вдруг обнаружила, что уже видела муридов. В далёком детстве она видела нескольких муридов, выбравшихся из административного района города. У одних — щупальца, голубо-ледяной цвет, нитями света окутавший их экзокостюмы; у других — парадно-серебристая броня, розоватые отростки на плечах, высокий рост, многоглазый шлем. Они её очень напугали. Она осознавала этот страх всю жизнь, но не могла найти истоков.

      Но её, маленькую, поразило ещё и то, что вместе с муридами шли люди. Она не понимала, как добрые люди, как рассказывали родители, могли дружить с такими чудищами. Кодаста вспомнила этот вездесущий холод первой встречи. Может, Модесто был прав?

      Удивительно, но даже такое откровение не вызвало боли. Только разочарование. Кодаста смотрела на крышу храма, разделённую визором на тысячи осколков. В голове пронеслись истребители, что испепелили это место. Оно стало мёртвым — Кодаста больше не чувствовала энергии храма. Что бы это значило?

      Физическая боль не проходила, а только усиливалась. Кодаста сквозь муки подняла руку и достала из кармана пачку болеутоляющих. Это её единственное спасение. Она приподнялась и сняла шлем, отбросив его подальше — теперь он бесполезен. Туда же отправился сломанный автоматический переводчик — он не нужен, немецкого и хатракского достаточно.

      Выдавив из блистера две таблетки, она закинула их в рот и мигом заглотила, ожидая чудотворного эффекта. И он не заставил себя ждать: через пару минут боль стала отступать, а Кодаста смогла спокойно встать. Но ноги не удержали её и повели в сторону, где она упала на колени.

      Перед её глазами оказалась разбитая вдребезги статуя духа леса. Нет, этого не должно было произойти. Она взяла её в руки, и та развалилась как песочная. Слёзы полились из глаз. Она статую не спасла…

      Внезапно снаружи послышался гул винтов. Кодаста подняла голову и увидела, как над ней пролетал транспортный вертолёт имперцев. И она сжала остатки статуи в руке. Сволочи… Они виноваты.

Их словом не исправить

      В Кодасту забиралась злоба. Злоба на абстрактного человека, идущего рядом с муридами. Перед глазами проносились кадры уничтоженного города, чёрных клубов дыма и грохота боёв. Они виноваты. Эта агрессия заставляла двигаться дальше. Но куда?

      Она развернулась, и внезапно во тьме подвала показался Артур Раудис, свернувший за угол. Кодаста уже хотела броситься к нему, как боль в ноге дала о себе знать. И это помогло ей найти римский паспорт. Она не знала, зачем его взяла: наверное, привычка. А затем она, подобрав револьвер, побрела вслед за Артуром, надеясь, что он не уйдёт далеко.

      По дороге она заметила, как то самое храмовое чувство стало возвращаться. Но оно было уже другим: дарило Кодасте уверенность в знакомых ей людях. Но ненависть к человеку не пропадала. Её будто разрывали на две части.

      Мозг подбрасывал воспоминания, как она резвилась с людскими детьми в человеческом секторе. Как в мяч играли. Как лазили по крышам высоток. Как приходила к ним на праздники. Даже смотрели на салют. Некоторое время она себя считала человеком.

      Тем временем Артур вновь показался в темноте, и Кодаста ускорила шаг, пролезая через обвалы стен подвала и пола храма. В мыслях всё ещё стояли радостные лица ребят от совместных игр.

      Но противоположная сторона, сторона ненависти, не собиралась сдаваться и тоже подкидывала воспоминания. Вот уже перед глазами была картина того, как эти же дети над ней издевались, не хотели принимать её в своё общество. Но в этой картине, как подметила первая сторона, не объяснялось, как Кодасте удалось влиться в их коллектив. А сама Кодаста так и не смогла вспомнить.

      Воспоминания продолжали наступать на неё. Она увидела, как её, маленькую, толкнули с крыши какого-то гаража. Воспоминание кричало, что это — результат неприязни людей к ней. Но сторона человеколюбия подсказывала, что это вышло случайно.

      И вот Кодаста остановилась, и чтобы разрешить этот конфликт, осмотрелась. Ничего не поменялось: разрушения, разрушения, разрушения. Заваленные дверные проёмы, холод, муридские стоны снаружи. Только и оставалось спросить: это тоже вышло случайно?

      Воспоминания о детстве исказились, потускнели и почернели. Она не могла на это смотреть, но была вынуждена. Улыбка с лица детей пропадала, их количество уменьшалось, а городской пейзаж постепенно превращался в разрушенный мир. В тот, в котором она сейчас находилась.

      И это вернуло её в реальность. Она стояла у лестницы наверх, а вокруг — одна тьма. До этих глубин лучи звезды не доставали. А на последней ступеньке стоял Артур Раудис, смотря прямо на неё. С муридскими руками вместо человеческих… Это повергло её в шок.

      Её пробила дрожь. Он продолжал просто стоять, чего-то ожидая. Металлические пальцы были сжаты в кулак. Выражение его лица было не разглядеть. Будто мыльная маска. Кодаста не понимала, что делать.

      Но первый ход сделал Артур, просто ушедший куда-то вдаль. А она осталась одна. В голове ничего хорошего: только ликование стороны ненависти. Истинный облик людей начал ей открываться. Но сторона человеколюбия не позволяла поверить в это.

Их храмы отравлены

      Кодаста поднималась по ступенькам, желая узнать лицо людей. Она шла за Артуром. Человеком? Или муридом? Она слушала неведомый гул, бьющий прямо в уши, и внезапные разговоры. Она не могла разобрать слов. Сторона человеколюбия ухватилась за это и нашептала, что это может быть её спасение. Какое спасение? В чём спасение? «В справедливости», — услышала Кодаста в ответ. Но в это она больше не верила.

      Сторона ненависти подкинула воспоминания, связанные с Артуром. Он показывал фотографии человеческих святынь. Они были такими разными и великолепными. Она это хорошо запомнила. В этом была человеческая культура. И никаких муридов. И вновь возник образ Модесто. Истинно верующий, не подпустивший к себе чудовищ. Сторона ненависти подсказала, что остальные люди его предали.

      Но сторона человеколюбия вспомнила про родителей. Про то, как они знакомили маленькую девочку с Артуром, как возили на людские планеты, как водили на деловые встречи с людьми-поставщиками для семейного магазина. Резко потеплело на душе. Ноги сами остановились, чтобы она насладилась этими воспоминаниями. Именно родители привили любовь ко всему человеческому. Кодаста взяла в руки паспорт и вновь на него посмотрела. А на фоне слышались приближающиеся человеческие разговоры.

      — Артём, ты говорил, что беглецы где-то здесь? — проговорил уже знакомый голос.

      — Да, разведка говорила, — подтвердил другой. — Я обследую эти туннели, а вы бегом к храму.

      Она вспомнила этих людей. Ещё тогда, на эстакаде, она видела их вместе с муридом. Страшным и огромным. И вся теплота ушла, оставив место холоду. Сторона человеколюбия отступила. Кодаста подняла взгляд и вновь встретилась с Артуром. Всё его тело было покрыто голубо-ледяным узором. Как у муридов…

      Она побежала за ним. Хотела всё ему высказать. В ней кипела злость. И разочарование. От стороны человеколюбия больше ничего не осталось: она требовала только справедливости. Сторона ненависти приказывала догнать Артура. В голове стояли кадры уничтожения муридами дома, в котором они прятались. Ещё до эвакуации на грузовике. Они налетели и убили многих за считанные мгновения. Она еле спаслась. Она видела там людей…

      Эти слова про испанскую нацию… Люди её уничтожили, как и сейчас хатраков. Кодаста перешла на шаг от дикой боли в ногах. Мысли вновь нахлынули. Модесто был во всём прав… Не зря муриды людям помогали. Друг друга стоили. Она двигалась вперёд медленно и с болью в сердце. Его наполняла ненависть. Она хотела её выплеснуть. Уничтожить. Искупить этим ошибку.

      Артур шёл, испуская синий свет. Вскоре он превратился в светящийся силуэт, размазанный по чёрной стене. Но она следовала за ним. Знала, что он ведёт её к человеку. Она уже предвкушала эту встречу. В верхней руке она сжимала револьвер, а в нижней — паспорт.

Казни́ их, но легче не станет

      Артур окончательно растворился: его синий свет погас. А Кодаста шла уже одна. С победившей стороной ненависти. Она не чувствовала в себе хоть что-то напоминающее человеколюбие. Эта энергия испарилась. Внутри была только решимость.

      Слышалось дыхание человека. Когда Кодаста избавилась от шлема, её слух стал более чутким. Она медленно подходила к врагу. Ликовала сторона ненависти. Это был её звёздный час. Кодаста полностью в ней растворилась. Мысли были сосредоточены только на скорой расправе.

      Наконец она увидела его, прижавшись к углу. Человек размахивал оружием: он явно никуда не спешил. Свет подствольного фонаря плясал от камня к камню. Но имперец не выглядел расслабленно. Он прислушивался и готовился к любому контакту. И оставалось только ждать, когда он даст слабину. Кодаста переложила револьвер в нижнюю руку.

      И вот он повернулся к ней спиной. Это был шанс. Она кинулась к нему, схватилась за разгрузку и швырнула прямо в стену. Человек откашлялся и пытался взять пистолет, но Кодаста успела пнуть по руке, и оружие отлетело в сторону. Она чувствовала гнев и злобу.

      — Я была верна вам! — крикнула она на немецком и ударила ногой по животу солдата. — А вы меня предали!

      Каждый её крик сопровождался ударом.

      — Я думала, что вы такие хорошие, так заботитесь о нас.

      Она ходила туда-сюда, смотря на человека.

      — Я была чуть ли не единственной в нашем районе, кто знал немецкий! Я мечтала однажды полететь на Землю.

      И снова удар по руке.

      — Родители мне говорили: «Смотри, они нам счастье привезли!» И я им верила…

      Кодаста наступила на голову солдату.

      — Но такие как ты разбили веру!

      Она прицелилась ему в ногу и выстрелила. Он взвыл от боли. Пять патронов.

      — Зачем вы это делаете? Зачем вам эти муриды? Объясни мне!

      Кодаста снова выстрелила, но уже в руку. На его лице было только непонимание. Четыре патрона.

      — Вы разрушили мою Родину! Посмотри на этот подвал! Он уничтожен!

      Она пнула солдата в живот и выстрелила по нему. Три патрона.

      — Я берегла этот паспорт! — после этих слов показала врагу документ. — Он был мне дорог! Но вы его обесценили… — она надрывно вздохнула. — Забери его!

      Она подошла к нему, ногой положила на спину и коленом придавила грудь. Человек явно слабел. Она взяла его за челюсть, открыла рот и с яростью попыталась засунуть туда паспорт. Он шёл туго, но её это не интересовало. Солдат давился, брыкался, пытался откашляться, но ему уже ничего не могло помочь. Из его глаз пошли слёзы. А вскоре его сопротивление ослабло. Кодаста встала и, прицелившись, прикончила его выстрелом в голову. Два патрона.

      Разум захлестнула волна раздражения. Она была недовольна собственным поступком. Она снова почувствовала эту энергию. Но это была энергия ни храма, ни человеколюбия. Это была энергия агрессивной справедливости. Она била по сердцу и по голове. Хотела утащить в небытие. Но Кодаста сопротивлялась. Ненависть к людям помогала. Больше никакой человек ей не друг.

      Но ничего не проходило! Её что-то заставило развернуться. Позади стоял Артур, весь светящийся синим. Даже экзоруки светились. А глаза стали муридскими и полными злобы. Кодаста впала в ступор, сжимая револьвер. И гибрид пошёл на неё. Она не выдержала и выстрелила. Он растворился в пространстве. Но в голове продолжалась битва…

      Один патрон.

      Под тяжестью мыслей она села и прижалась спиной к стене. «Грешница, несправедливо!» — кричала одна сторона. «Ты помогла имперцам убить хатраков!» — обвиняла другая голосом Модесто. Её разрывало. Тошнило от себя. Она схватилась за голову в попытках убежать от обвинений. Перед глазами мелькали то кадры с разрушенными зданиями, то кадры с убийством хатраков. Она понимала свою вину, но не знала, что делать. Мысли давили и давили, превращаясь в невыносимую боль.

      Обе стороны хотели её наказания. Одна за несправедливость, другая за предательство. Они стали едиными. И атаковали её. Требовали. Их слова были неразборчивыми, но крайне болезненными. Кодаста била себя по голове, кричала в пустоту. И надавила на свой подбородок стволом револьвера. Они требуют наказания. И их требования так просто выполнить.

      Щелчок курка. Выстрел.

***

      Оплаченная огромным числом жертв эвакуация завершилась успехом. Силы Вортааг были разбиты и бежали из региона. Священная Космическая Римская Империя продолжила своё победоносное наступление. Ваурам был превращён в муридскую твердыню, неприступную и укрытую льдом и вечным снегом.