Miroir, miroir sur le mur…*

В Фонтейне была старая сказка. Давным давно, когда первые путешественники из Мондштадта достигли этих земель, они пересказывали её вместе с другими легендами и преданиями своего края, распространяли в стихах и песнях, в забытых на побережье томиках книг и в памяти своих потомков. В этой сказке с зеркалом можно было поговорить, как с другом, спросить его о том, что волнует больше всего, попросить совета и даже услышать пророчество. В Фонтейне полюбили эту сказку – маленькие дети часто боятся зеркал, думая, что там, за тонким слоем посеребренного стекла, скрывается злобный монстр, который только и ждёт, чтобы напасть ровно в тот момент, когда ты почти поверил, что это всего лишь твоё собственное лицо. Но эта история, где зеркало было тебе другом, заставляла детей не одного региона улыбаться своему отражению по утрам.

Фурина эту сказку терпеть не могла. Она знала, как никто - зеркала лишь притворяются нашими друзьями. И вряд ли кому-то под силу нажить себе врага злее, чем своё отражение.

Одним из первых приказов Фурины в роли Архонта было принести в её новые покои огромное напольное зеркало, способное вместить человека в два раза выше её ростом и втрое шире в плечах. Толстая витая рама изгибалась в вычурном растительном орнаменте: ветви фантастических деревьев переплетались друг с другом, между широких листьев блестели драгоценными каплями самоцветов насыщенно-голубые «ягоды». Рама была покрыта золотом. Фурина обо всём этом не просила, но, видимо, её подданные решили, что их новому Архонту придётся по вкусу такое роскошное украшение. 

На самом же деле первые дни на новом посту Фурина на него даже не смотрела. Возвращаясь в спальню глубокой ночью, она не чувствовала собственного тела и могла лишь опуститься на перину, из последних сил сбрасывая туфли с ног и иногда даже не раздеваясь. В такие ночи она лежала около получаса поперёк кровати с открытыми глазами, не изучая резной потолок с причудливой лепниной, а просто глядя в одну точку, пока голову одна за другой неохотно покидали мысли и волнения прошедшего дня. Медленно она приходила в себя, шевелила на пробу пальцами, слабо сжимала ладони в кулаки и с выдохом вновь садилась, чтобы наконец умыться, переодеться и погрузиться в рваный короткий сон, на который у неё оставалось слишком мало времени, чтобы это можно было считать отдыхом.

Со временем она начала привыкать. Поняла, что, как бы она ни устала, снять платье с корсетом всё-таки лучше сразу, как и умыться перед сном. Тяжёлые думы теперь отказывались покидать разум, и это, хоть и было не слишком приятно, всё же тоже освободило немного времени. 

Однажды вечером, зайдя в спальню, краем глаза она увидела своё отражение. 

Это было не то Отражение, что однажды открыло ей её предназначение. Это отражение было самым обычным – вторило её движениям, недоумённо наклоняло голову вслед за самой Фуриной, которая будто забыла, что зеркало когда-то, целую вечность назад, с трудом притащили в комнату сразу двое мужчин.

Взгляд зеркала не пугал, как это происходило с любыми другими глазами напротив. Оно смотрело не испытующе, не с любопытством и не с надеждой – только немного удивлённо. И устало. Фурина подошла ближе, нерешительно протянула руку и остановила её в миллиметре от стеклянной поверхности. Кончики её пальцев, застывшие над своим отражением, почти чувствовали холод зеркального серебра, и Фурина затаила дыхание. Она чувствовала, будто открыла какое-то таинство, что всё это время ждало её прямо здесь, в её собственных покоях по её же старому, почти забытому приказу. Пальцы подрагивали над зеркалом. Фурина подошла так близко, что тихий выдох заставил холодное стекло запотеть прямо под её губами, а глаза отражения всё так же вглядывались будто в самую душу.

В тот вечер Фурина нашла в себе силы сбросить наваждение, развернуться резко, так что нога споткнулась о край пушистого ковра на полу, и уснула, почти забыв о внезапном открытии. Но уже утром она снова наткнулась глазами на свою точную копию, суетливо готовящуюся к новому дню. Выбегая из спальни, она машинально кивнула соседке из зазеркалья.

«С ума сошла!» – фыркнула она мысленно на саму себя. И снова поприветствовала отражение тем же вечером. 

С тех пор зеркало стало неотъемлемой частью её жизни. Если день выдавался хорошим, вечером она могла подолгу стоять напротив, всматриваясь в глаза напротив – одновременно свои собственные, и немного, неуловимо, чужие. Выражение этих глаз Фурине было незнакомо: как только она переступала порог собственных покоев, напускная самоуверенность спадала с её плеч, уголки глаз устало опускались, пока ладонь ерошила уже не нужную причёску. Зеркало смотрело на это устало и равнодушно, и иногда, очень редко, – сочувственно. Тогда Фурина отворачивалась, раздражённо стискивая губы. Сочувствие ей было не нужно.

Иногда с зеркалом можно было поговорить.

Не как с человеком, конечно, Фурина ещё не двинулась рассудком. Но оно будто уже всё знало – словно стоишь напротив того, кто слышит твои мысли. На какие-то короткие мгновения Фурине действительно казалось, что это не она, а кто-то другой по ту сторону протягивает к ней руку, не может коснуться пальцев, запертый за стеклянной стеной. 

Порой ей казалось, что зеркало тоже может ей ответить. Как это ни странно, в лице отражения она находила то, чего не хватало в ней самой – молчаливую поддержку, понимание, знание. Оно знало , знало всё от первой до последней секунды её существования в этом мире. Знало больше, чем она сама. 

И смотрело с надеждой.

В тот раз, много лет назад, Отражение сказало, что надежда существует до тех пор, пока истинная сущность Фурины остаётся тайной. Существо по ту сторону стекла, конечно, не могло считаться – в конце концов, это была всего лишь сама Фурина, усталому сознанию которой очень хотелось найти понимание в чьих-то глазах, пусть они и будут её собственными. И в этих глазах она читала веру в то, что справится. Что, как бы тяжело и одиноко ей ни было, надежда будет жить столько же, сколько она сама.

Miroir, dis-moi…**

Ей хотелось спросить, как долго ей ещё придётся прятаться за чужим титулом. Её предупреждали о многих годах, и Фурина, не рассчитывая на лёгкую победу, была готова и к многим десятилетиям. Но сотни лет – были выше её ожиданий. 

Выше ли её сил? Нет, конечно. И взгляд за прозрачной стеной становился жёстче, словно отчитывая за минутную слабость. Ладонь, лежащая на согретом теплом кожи стекле, вздрагивала, чтобы отпрянуть и прижаться к груди. Дыхание сбивалось под стать неровному биению сердца, и очень важно было не поднимать глаза на своё отражение, чтобы не увидеть, как маленькая хрупкая девушка, совсем не похожая на великого Гидро Архонта, мечтает в минуту слабости лишь о том, чтобы завтрашний день не наступил. Несколько раз она заносила кулак для удара, представляя, как гигантское зеркало разлетается тысячей осколков под её окровавленными руками, но всегда останавливалась, встречаясь взглядом с глазами отражения. Эти отчаянные попытки спорить с действительностью ни капли не были похожи на гнев божества. Фурина проглатывала комок в горле, выдыхала и опускала кулак, медленно превращая замах в лёгкое касание. Она обводила почерневшие орнаменты рамы, спускалась пальцами вслед за гибкими ветвями, отказывала себе в том, чтобы уткнуться лбом в стекло и постоять так с закрытыми глазами пять, десять, двадцать минут. Урвать у маячащей впереди вечности это ничтожное время для самой себя.

Непозволительная роскошь.

Всё чаще взгляд отражения был похож на те, от которых её передёргивало и в Опере, и на аудиенциях. Оно смотрело то с надеждой, то с подозрением и обидой, и каждый раз, проходя мимо зеркала, Фурина вспоминала, что она всё делает не так, недостаточно. И если раньше эти взгляды заканчивались за порогом её спальни, то теперь они будто не прекращались и по ночам, когда она, отвернувшись от огромной рамы, чувствовала спиной, как там, в дальнем углу комнаты, свернулась в темноте чужая надежда, днями глядящая на неё через её же глаза. 

И каждую ночь, засыпая, Фурина думала, что наутро прикажет унести это зеркало подальше от её покоев, чтобы вновь почувствовать себя в пустом и холодном, но таком безопасном одиночестве. И каждое утро думала, что, если она не в силах справиться с собственным отражением, на что она тогда вообще способна? 

Сильнее старой сказки про зеркала Леди Фурина – надежда, рождённая, чтобы выжить, – ненавидела только само отражение. И именно поэтому добавила эти короткие минуты в список своих ежедневных аудиенций. В конце концов, если у глаз за стеклом тоже есть к ней вопросы, она обязана выслушать их так же стойко, как выслушивает опасения граждан и доклады от Исследовательского института. Отражение тоже имеет право надеяться – ровно до тех пор, пока слёзы зеркала не обожгут собственную щёку. Чувствуя горячую влагу на лице, она молча вытирала глаза ладонью, гордо разворачивалась на каблуках и шагала к кровати, как к трибуне. 

Она была создана, чтобы стать чужой опорой. Верьте в Фурину! На неё можно положиться! На неё можно надеяться! Ваш Гидро Архонт не признает поражение, не выдержав взгляда своего отражения.