Город Свободы, Мондштадт славился своими праздниками и фестивалями. Говорили, что тут живут самые разгульные и веселые люди всего Тейвата. Шумный Луди Гарпастум с бесконечными палатками с едой и играми, романтичный Праздник Ветряных Цветов, семейные Фестивали Зимнего и Летнего Солнцестояния, безбашенный Фестиваль Сбора Урожая, Хэллоуин с его сумасшедшими костюмами, и, конечно, элегантный и сдержанный гала-маскарад, посвященный годовщине Ордо.
Раньше, когда небо было голубее, а трава зеленее, Дилюк искренне любил все эти праздники. В поместье всегда была подготовка к одному из них — гулять Мондштадт любил в полную силу, алкоголь лился рекой, и отец только успевал заполнять бухгалтерские книги и своей размашистой, доведенной до идеала подписью, подмахивать один за другим шефские чеки для Ордо.
***
На Луди Гарпастум у Рагнвиндров кроме таверны всегда была хотя бы одна палатка с каким-то развлечением. И, когда ребята были маленькими, они терлись там просто так, потому что взрослые им разрешали. А когда подросли, то им приходилось брать выходной в такой напряженный для рыцарей день и самим руководить процессом. Не сказать, чтобы им это не нравилось. Какой мальчишка сделает выбор в пользу работы, когда можно целый день бросать кольца на штыри.
— Люк, я, наконец, попал! — восторженно воскликнул Кайя, сияя улыбкой, которая могла посоревноваться с весенним солнцем.
— Кай, тебе совсем делать нечего? Иди тогда прибери в задней части, там после распаковки картон остался. — Серьезный Дилюк сложил руки на груди, глядя на резвящегося друга.
— Ой, зану-уда, — протянул тот, пропустив мимо ушей всю часть про уборку, — спорим ты так не сможешь?
Юный капитан поджал губы. Дух соревновательности в нем был силен с самого детства. И теперь, когда Кайя бросил ему вызов, он просто обязан прореагировать и показать этому засранцу, на что он, самый молодой капитан кавалерии Ордо Фавониус, способен.
Он молча взял кольцо и отодвинул планку, показывавшую, куда вставать для броска, еще дальше.
— На что спорим? — упрямо нахмурившись, спросил он.
Кайя подошел к нему вплотную, и Дилюк занервничал. А, вдруг, кто увидит, как близко они стоят друг к другу, и догадается. Он попытался отодвинуть нахала, но Кайя только хихикнул и прижался еще сильнее.
— На поцелуй, — горячо шепнул он и резво отскочил, потому что знал, что за такие проделки может и по макушке схлопотать.
— С ума сошел? — Дилюк нахмурился еще больше.
Кайя покачал головой и игриво подмигнул.
— И как ты себе это представляешь? — Он поднял бровь в недоумении. — Если я выиграю, то…
— То я тебя поцелую, — выдохнул Кайя почти беззвучно, чтобы проходящие мимо мондштадтцы не поняли, о чем разговор.
— А если ты выиграешь?
— То поцелуешь меня ты. — И он весь наглая улыбка и мед.
— Бессмыслица какая-то. То есть, кто бы ни победил, мы все равно… — Дилюк запнулся, щеки-закатники, и стыдливо отвел взгляд.
— Целуемся, — закончил Кайя, горя своим лазурным глазом и, наверняка, тем, цитриновым, что под повязкой тоже.
И нет смысла в этом соревновании, и зажиматься в палатке среди бела дня нельзя — столько людей вокруг, а он все равно, взял кольцо и бросил. И еще одно. Потому что лицо горело от таких постыдных мыслей, а думать ни о чем, кроме этих тонких губ, чуть обветренных и шершавых, но таких желанных, не получалось.
Ни одно кольцо так и не достигло своей цели, а громкий беспардонный смех преследовал его до самой стойки, когда он позорно сбежал, так и не перестав думать о том, как хочется прижаться к теплому гибкому телу где-нибудь за пологом палатки и забыть о том, где они находятся.
А Кайя в это время сдвинул планку назад, где она была, бесстыдно хохоча.
— Эй, зачем ты двигаешь? Так нечестно, — обиженно возмутился Дилюк.
— А я и не обещал играть честно, с чего ты взял такую глупость, — он замахнулся кольцом и попал с первой попытки. — Я победил!
И потеснил своего капитана в укромное место.
— Ну и где моя награда? — Жарко в ухо, прикрывая полог.
— Ты жульничал, никакой награды тебе не будет, — надул губы Дилюк и отвернулся.
— Ну, вот, — притворно вздохнул Кайя, подцепил длинным пальцем чужой подбородок и повернул, — придется жульничать и здесь.
И прошептал он это в самые губы, и тихо засмеялся, и обдал теплым дыханием, и скользнул пальцем к шее, и пустил волны мурашек по позвоночнику. И Дилюк вспыхнул, как спичка, и потянулся сам, и яростно уничтожил расстояние между ними, и смял губы, что выдают такие стыдные слова и дразнят постоянно, и Кайя в ответ распахнул свой ненасытный рот, впуская Дилюка, и прижал его к деревянной балке, на которой держалась вся хрупкая конструкция палатки, и заблуждал руками по бокам, спине, плечам, и надавил, и зацарапал короткими ногтями. И Дилюк сходил с ума от жара, от напряжения, от желания.
А потом Кайя быстро отстранился и отскочил от загребущих рук, что снова тянулись к нему, потеряв всякий стыд и сосредоточившись только на гибком теле, которое оказалось так далеко.
— Ай-яй, молодой мастер, нас сюда поставили игры вести, а Вы тут отвлекаетесь, да на что! Никаких моральных ориентиров.
Дилюк посмотрел на него мутными глазами, а, услышав, слова, направленные в его сторону, встряхнулся, как пес, и с ужасом оглянулся по сторонам.
А Кайя снова засмеялся. Заливисто, и солнечно, и искреннее. И Дилюк злился, за то, что тот его отвлекает и кружит голову, но он смотрел и смотрел, и не мог насмотреться. Кайя чуть ниже его, но шустрее, гибче, более юркий. Длинными смуглыми пальцами держался за живот; губы, покрасневшие и припухшие; волосы растрепались из тугого хвоста, и теперь торчат во все стороны. И Дилюк в очередной раз осознал, как же он влюблен. И злость была забыта, осталось только обожание и восхищение.
И Кайя сразу увидел этот его взгляд. И успокоился моментально, словно потушили его. И яркое пламя его смеха переросло в тихую ласковую улыбку. И он потянул Дилюка за прядь волос, провел ладонью по щеке. А потом стоял и молчал. И они любовались друг другом, молодые и беззаботные. А потом кто-то снаружи прервал их идиллию.
— Кайя, Дилюк! — звонкий девичий голос, который они оба хорошо знали.
Улыбка Кайи на мгновение сломалась, и он перевел взгляд на выход, а потом снова посмотрел на Дилюка, и излома больше нет — только чистое обожание.
Дилюк тогда не обратил внимания на эту странную реакцию, отклеился от балки и вышел навстречу Джинн. Кайя, чуть помедлив, последовал за ним.
***
А на Праздник Ветряных Цветов они помогали Ордо украшать город. Мастер Крепус заказывал редкие цветы из Ли Юэ и Фонтейна, а мальчики делали из них гирлянды, букеты и короны. А потом развешивали по всему фасаду таверны, домов друзей и знакомых. И к началу праздника у них не оставалось сил после целого дня похождений на крышах. Хорошо, что фестиваль длился больше, чем один день.
— Смотри, что у меня есть. — Озорной улыбкой можно было поджигать фитили в лампах.
— Вино? Ты утащил у отца бутылку вина? Ты с ума сошел, Кайя! — Дилюк насупился.
Его ненаглядный любил проделки и часто попадал в неприятности, из которых практически всегда выходил, не замочив даже ступни. Но как он пробрался в подвалы и умыкнул бутылку — это было выше понимания Дилюка. И по шее им обоим достанется, если пропажа раскроется.
— Ой, да, ладно, он не заметит. — Кайя понял, что его слова звучали неубедительно, поэтому сделал щенячьи глаза и жалостливо посмотрел на своего капитана. — Один разок, ну праздник же, ну Дилюк.
Это выражение его лица должно было быть вне закона. У Дилюка не было против него оружия, он был беззащитен, как ягненок.
— Хорошо, открывай, — пробормотал он, сдавая свои позиции фактически без боя.
Восторг на лице Кайи того стоил. Он резво достал из корзинки, стоящей рядом на хрусткой черепице крыши, где они сидели, штопор и умело, словно всю свою жизнь этим занимался, вытащил пробку. Следом показались два бокала.
— А это-то ты где взял? — устало спросил Дилюк, возможно, зря, возможно, он не хотел знать, в каких еще проделках виноват его любимый.
— Люк, мы сидим на крыше таверны. Как думаешь, где я мог взять бокалы? — потешался Кайя, разливая вино.
Потом его взгляд заискрил непоседливо, и Дилюк сразу мог сказать, что следующие слова придутся ему не по вкусу.
Но Кайя не стал ничего говорить. Он только цепко оглядел все, что их окружало, потом отставил один бокал, сделал глоток из второго и потянулся к Дилюку.
— Что ты… — но договорить он не успел, его обволокло теплом и тонким запахом лилий, ловкая рука обвилась вокруг талии, а мокрые губы прижались к его.
От неожиданности он приоткрыл рот, а его ненормальному возлюбленному только этого и нужно было, он запустил пальцы в пушистые красные пряди и, уцепившись за них, потянул в нужную сторону, приоткрывая губы и проталкивая терпкое вино в чужой рот.
Голова кружилась, красная жидкость текла по губам, капли скатывались на кадык, пятная белую рубашку, остальная часть жидкости обжигала горло и грела что-то в груди. Дыхание перехватывало, глаза сами закрылись, давая преимущество другим органам чувств, их языки встретились в первобытном танце, вылизывая друг друга, кружа, воюя за доминирование. Дилюк сдался первым и втянул чужой язык, вырывая тихий стон из партнера.
Кайя отстранился. Он неотрывно, с абсолютным обожанием смотрел на разрумянившиеся щеки и истерзанные губы. Дилюк потянулся и снял ненавистную повязку. Ему так нравились разноцветные глаза Кайи, а тот почему-то любил их скрывать. Усмехнувшись и послушно склоняя голову, чтобы повязка окончательно слетела, Кайя снова ринулся в атаку. Он целовал щеки, слизывал упавшие капли с кадыка, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и добрался до ключиц. Дилюк больше не мог сдерживаться. Что-то было в этом проклятом вине, что сносило крышу окончательно и бесповоротно. Он выгибался и стонал, все тело горело и все, чего ему хотелось, чтобы Кайя просто продолжал расстегивать эти дурацкие пуговицы на рубашке, хотел его руки на своей коже, хотел…
— Тшш, — шикнул Кайя ему в ухо в ответ на особо громкий стон, — а то весь Монд соберется посмотреть на то, какой ты потрясающий, когда теряешь контроль. А я не хочу делиться, я очень жадный, когда дело касается тебя.
Дилюк открыл затуманенные глаза и увидел звезды. Буквально. Звезды в небе, на которые они пришли полюбоваться, и когда он, вообще, успел оказаться на спине, и почему Кайя нависает над ним.
Предмет его размышлений тихо захихикал.
— Я не думал, что у тебя от одного глотка совсем тормоза откажут. И я, вообще-то, не против, ты не подумай, но мы немного неподготовлены для продолжения, да и заниматься любовью на крыше отцовской таверны мне кажется немного безвкусным.
— Дурак! — Дилюк вспыхнул еще больше, если это, вообще, было возможно, оттолкнул Кайю и сел, поправляя волосы, выбившиеся из хвоста.
— Еще вина? — тот, не обращая внимания на хмурость своего капитана, легонько толкнул его в плечо, а в разноцветных глазах мерцала и переливалась чертинка, соблазняющая его на всякие глупости.
— Нет, хватит с меня алкоголя на сегодня.
— О, ну, тогда я приберегу его на другой день. Когда у нас будет время, и не будет риска оказаться на виду у всех в компрометирующем положении.
Дилюк смотрел на чешуйчатую черепицу и, наверное, со стороны могло показаться, что ему неловко выслушивать все это. Пусть Кайя так и думает. Но на самом деле, в голове уже проносились жаркие сцены того, как это могло бы быть, если бы ситуация была правильная. И дышать становилось тяжело, а где-то внизу живота теплело. Хорошо, на другой день, так на другой день. Дилюк это обещание запомнит.
— Дети! — зовет снизу низкий голос, и они переглянулись, радуясь, что вовремя закончили обжиматься. — К вам гостья тут заглянула, спускайтесь, не заставляйте даму ждать.
Кайя, едва заметно нахмурившись, свесился с крыши, чуть не доведя Дилюка, который испуганно бросился его держать, до инфаркта.
— Джинн, — констатировал он, вернувшись назад. На его лице все еще была улыбка, но какая-то неправильная, в ней не было ни хитринки, ни озорства. Мертвая она была.
И, наверное, Кайя и сам это заметил, потому что он сгреб Дилюка в объятия и уткнулся носом ему в сгиб шеи.
— Сейчас, еще минутку, вот так, ладно? А потом пойдем.
Дилюк не знал, что нашло на его ненаглядного, но спрашивать не стал — захочет, сам расскажет. Он просто обнял его в ответ и расслабился. В руках Кайи всегда было легко забыть обо всем окружающем мире.
***
Праздник Зимнего Солнцестояния считался семейным. Но город все равно готовили. Ставили раскидистые ели на площадях и в парках, украшали их разноцветными шарами, звездами и мишурой. Снега в Мондштадте не было, спасибо Барбатосу, но немного белизны и покататься на коньках хотелось почти всем. Поэтому обладатели крио Глаза Бога помогали замораживать катки — их крио-лед не таял, как обычный, и создавали снежные площадки, чтобы все желающие могли делать снеговиков. Праздник длился неделю, и в это время улицы были полны радостно визжащих детей, возбужденно переговаривающихся друг с другом их родителей и палаток, где абсолютно бесплатно, по инициативе мастера Крепуса, всем, кто подходил, наливали горячего шоколада и выдавали сахарную печеньку.
Дилюк вышел из кабинета отца, стиснув зубы и сдерживая себя, чтобы не разнести что-нибудь ценное.
— Помолвка, значит? — тихий голос донесся откуда-то сбоку, заставив Дилюка вздрогнуть и резко развернуться.
Прислонившись к стене и опустив глаз, не скрытый повязкой, в пол, стоял Кайя. Он казался каким-то маленьким и несчастным. Скорбный излом плеч, руки спрятаны за спиной, блуждающий по паркету взгляд. Конечно, он все слышал. Конечно, он все знал.
— Кай, — Дилюк схватил его за запястье и втащил в ближайшую кладовку, плотно закрывая за ними дверь, — этого не случится, я что-нибудь придумаю. Не будет никакой помолвки, будем только мы.
— Не глупи, Люк, — тот осторожно высвободил свою руку из чужой хватки. — Это должно было однажды случиться. Тебе скоро восемнадцать, ты наследник древнего рода, тебе нужны жена и дети, а не я. Удивительно, что он не организовал все раньше.
— Но Кай, я не хочу жену и детей, я хочу тебя! — бессильно возмутился тот, не зная, куда себя деть.
— Я знаю, милый. Все будет хорошо. — Кайя сделал шаг вперед и прижался к нему всем телом. — Проведешь со мной сегодняшний вечер? А завтра преподнесешь Джинн кольцо, и все будет хорошо.
Дилюк собрался возмутиться, что ничего хорошо не будет, что он не согласен, но Кайя только прижал к его губам указательный палец, а потом заменил его своими губами. Легко, сухо, почти невинно. Отстранился, грустно улыбнулся и потянул его за руку.
— Хочу на каток, полюбоваться елкой и поиграть в снежки. Пошли, времени мало, а дел много.
И Кайя веселился. Если бы Дилюк не знал, он бы и не понял, что это веселье насквозь пронизано тоской по тому, чего больше не случится, по уходящему, по желанному, но теперь запретному.
Они переобулись в коньки, и Кайя на буксире потащил Дилюка на лед. И он весь изящество и грация, будто создан для фигурного катания. Кружил вокруг своего неловкого капитана, который катков сроду сторонился, но сегодня отказать не мог. Подхватывал, не давая упасть, тянул за собой, учил разворачиваться и тормозить. И ледяная стружка летела из-под лезвий, и таяла прямо в воздухе, когда Дилюк слишком сильно перегревался из-за очередной неудачной попытки или падения. И Кайя смеялся, и снова ставил его на ноги и вел за собой. Сердце билось, как ненормальное, в голове была только одна мысль «люблю». Они никогда не говорили друг другу этого слова, а признаваться сейчас было бы крайне жестоко. Для них обоих. Поэтому он давил в себе эту мысль, а она возвращалась, пухлее, круглее, заполняла собой все пространство между извилинами, а, может, и вместо них.
— Ха-ха, ну, что же ты его топишь-то, глупый! — Кайя, раскрасневшийся, запыхавшийся, со сбившимся дыханием, подкатил их обоих к бортику. — Вот был бы у меня крио Глаз Бога, я бы его за тобой мог назад замораживать. Но увы, нам, видимо, придется заканчивать, а то ты весь Монд оставишь без льда.
И он поднял глаза, и улыбка его сломалась. И проследив за его взглядом, Дилюк увидел свою будущую невесту. Она учила кататься свою младшую сестру. А они так были заняты друг другом, так влюблены, что даже не заметили их.
Дилюк еще раз взглянул на излом губ, и его осенило.
— Ты же знал, — сказал он почти обвиняющее, — все это время.
Кайя покачал головой, не отводя взгляд от Джинн и Барбары.
— Догадывался, но не знал.
— Почему ты мне не сказал? — Дилюку хотелось испарить весь этот лед к Бездновой бабушке, чтобы эти две девицы скрылись с его глаз.
Он поймал себя на этой мысли и испугался ее. Джинн ведь была его подругой, а Барбара, вообще, ни в чем не была виновата. А он пытается сорвать на них злость. Пусть даже мысленно.
— А что бы это изменило, Люк? — маска продолжала трещать по швам и осыпаться такой же ледяной стружкой, как и из-под лезвий коньков.
— Я бы…
— Ничего бы ты не сделал. И я бы ничего не сделал. Все хорошо, Люк. Все так, как и должно быть. — Кайя снова прижал палец к губам Дилюка, не давая закончить.
Они стояли так и смотрели друг на друга. Оторваться не было сил, но и навсегда так остаться было нельзя. В лазурном омуте, что не был скрыт повязкой, плескалась такая отчаянная и очевидная тоска, что хотелось выть и скулить от боли.
— Пойдем, Дилюк, — с этой своей дурацкой неправильной улыбкой начал, наконец, Кайя, когда смотреть стало невыносимо, — у нас еще шоколад и снежки в программе.
Он пытался выглядеть беззаботным и легкомысленным. Но Дилюк видел его насквозь. И знал его слишком хорошо, чтобы понимать, раз Кайя решил, что так будет лучше, он пойдет до конца, и это значило, что сегодня был последний день, когда можно было…
— Останешься со мной сегодня? — Дилюк так и не разорвал зрительного контакта.
— Я и так с тобой, дурной. — Кайя, словно пытался что-то стряхнуть, провел пальцами по его щеке.
— На ночь, Кай, останешься?
Ровно на одну секунду тот выглядел удивленным, потом его улыбка потеряла острые углы, и сам он тоже стал, как будто, глаже и мягче.
— Останусь. В последний раз. — Перехватил Дилюка под локоть, покатил их обоих к выходу с катка.
***
Фестиваль Сбора Урожая обычно проводится за пределами города. Его выносят в Шепчущий лес, готовят дерево под большие костры, готовят мясо, овощи и зефир, чтобы жарить их на маленьких. Ставят патрули и спасателей возле воды, потому что какой бы ни была погода — все равно, полезут. Все барды в этот фестиваль при делах, танцевать и веселиться будут всю ночь, до утра.
Дилюк вернулся всего лишь несколько месяцев назад, и все не мог привыкнуть к атмосфере бесконечного праздника. Подмахивать чеки на приличные суммы он научился быстро, и, хотя энтузиазма отца он больше разделять не мог, но и лишить покровительства, к которому тот приучил этих попрошаек, неспособных нормально разделить бюджет, тоже не мог. В конце концов, действующий магистр была его невестой.
Он стоял в стороне, наблюдая, как рыцари копошатся, пытаясь, поставить деревянные бревна так, чтобы образовать круг. Это будет основной костер, и оплошать с ним нельзя. Но они пока что справляются с этим на ура. Бревна падают, не слушаются, раскатываются. И в тот момент, когда его терпение лопается, и он собирается разогнать всю эту бесполезную шушеру, к ним подходит капитан Кайя, и под его руководством дело начинает спориться.
И Дилюку хочется отвернуться и уйти. Но он продолжает стоять и не может даже взгляда отвести. Кайя теперь совсем другой. Он больше не прячется в тени и не боится внимания к своей персоне. В него влюблена половина Мондштадта, но все знают, что с капитаном никому ничего не светит, не было еще никого, кем тот бы заинтересовался. Хотя комплименты он раздает направо и налево. Изменился и его стиль в одежде, и это мучает Дилюка больше всего. К обнаженной коже груди всегда хочется прикоснуться, зарыться туда, в ложбинку носом. Но трогать нельзя. Можно только смотреть. И то, только когда капитан не замечает. Как сейчас.
Почему-то Дилюку казалось, что он вернется, а Кайи уж давно и след простыл, кто же остается в городе после того, как признается, что он предатель и шпионит для другой нации. Но Кайя смог сделать из этого города дом для себя, и жилось ему тут крайне комфортно.
И по началу Дилюк еле сдерживал себя, чтобы не спросить — на чьей же ты стороне. Но чем дольше он наблюдал, тем больше понимал, что ответ может быть только один. И это должно было быть отрадно и приятно, но вызывало только глухую мутную боль в груди. Потому что вот же он, вот же тот, о ком он не мог перестать думать все четыре года, куда бы его жизнь не занесла. Сделай шаг вперед и дотронься. Но так далек, как сейчас, Кайя не был от него никогда. И менять что-то было уже поздно. Мондштадт готовился к грандиозной свадьбе между двумя знатными родами, все были взволнованы и рады, и разговоров в городе было только об этом, а ведь сама церемония назначена лишь только через год.
Темнело здесь быстро: вот солнце еще только на полпути к закату, а вот уже ни зги не видно, и пора зажигать лампы. Сегодня — жечь костры. Основной, наконец-то, построен, благодаря руководству некоего капитана, который сейчас стоял и искал что-то глазами. Нашел Дилюка, расплылся в своей неправильной фальшивой улыбке, которая к нему теперь была просто приклеена, и легкой поступью направился в его сторону.
— Мастер Дилюк, я знал, что ты найдешься где-то здесь. Подсоби-ка моим ребятам, дай-ка огонька.
— Хмпф, и почему я должен это делать? — Он сложил руки на груди в защитном жесте.
С Кайей теперь только так, только постоянно держать оборону, потому что если нет, то он просто упадет перед ним на колени и будет умолять принять его обратно и признаваться в любви. Перед всем Мондштадтом и его невестой, между прочим.
— Потому что я тебя вежливо прошу? — Кайя сделал свои щенячьи глаза, и Дилюк снова безоружен перед ним. Даже спустя столько лет. — Пожалуйста?
Дилюк резко выдохнул и, не глядя больше на капитана, прошел мимо него к костру. Немного пиро, и задорные искры пробежали по сухим веткам, воспламеняя их, а те в свою очередь облизали и зажгли большие бревна. Все готово, скоро начнет подтягиваться народ.
Мондштадтцы начали подтягиваться быстро. Их встречали Джинн и Лиза и провожали к разным кострам — большим и маленьким. В свете огня мелькали знакомые лица, глаза у всех поплывшие, пьяные от вина и дыма. Бардовская музыка звучала со всех сторон, и закружилось все, завертелось в безудержном танце, которого Дилюк не видел уже четыре года. Где-то в толпе должна была быть его невеста, но разглядеть ее нигде не получилось — снова она вся в работе. Зато капитан кавалерии у всех на виду.
Тонкий, высокий, в плечах теперь шире Дилюка на целую ладонь, обнаженная грудь вздымается от смеха и танцев. Кто-то снова сунул ему очередной бокал с вином, который тот опрокинул в себя, как воду. Закружил в танце пьяно хихикающую Маргариту, потом робкую Донну, которая предпочла бы танцевать с Дилюком, но и у нее, как оказалось, нет иммунитета к харизме Кайи. И даже ее, так отчаянно и безнадежно влюбленную, проняло и повело, и ее глаза сияли в свете костров миллионом бликов. А Дилюк ей завидовал. Он хотел быть на ее месте. Хотел держать его крепко за широкие плечи, кружиться с ним там, в самом центре, смеяться, забыть обо всем на свете и просто любить.
И даже Глории, так преданно ждавшей возвращения своего возлюбленного, сегодня досталась толика внимания от капитана. Он вытащил ее в самый центр, поставил ее на свои ботинки и осторожно, словно цветок одуванчика, повел в танце. Она не могла видеть восхищенные взгляды всех, кто на них смотрел, но наверняка их чувствовала. Несмело и ласково улыбалась и крепко держалась за сильные мышцы рук. Но это было лишним, Кайя мог бы держать и вести ее одной рукой, если надо.
Мелодия закончилась, и толпа взорвалась аплодисментами. Капитан что-то шепнул Глории, и та засмеялась и поклонилась. Он отвел ее и передал в руки Марджори. А потом растворился в толпе, и Дилюк больше не мог его найти.
Стоять там, одному под деревом было невыносимо. Еще невыносимее было не находить глазами Кайю. Значит ли это, что он нашел себе на ночь компанию и решил удалиться в местечко поукромнее.
— Бу, — знакомый медовый голос вырвал его из самоистязания и напугал почти до смерти, — мастер Дилюк, ты своей черной аурой весь фестиваль покрываешь. Пошел бы потанцевал.
Кайя вынырнул из-за дерева и встал рядом. Он все еще часто дышал, тонкие прядки прилипли к лицу, в затуманенном взгляде отражались все костры сразу.
— У тебя что, работа закончилась к середине вечера? — Дилюк снова сложил руки на груди, он не мог не защищаться.
— Делу время, потехе час, — произнес тот с видом небывалого мудреца и придвинулся чуть ближе.
— Кайя, — предупреждающе начал Дилюк и попытался отодвинуться на безопасное расстояние, — ты пьян.
Тот рассмеялся во весь голос, словно колокольчики зазвенели на поляне. Дилюк скучал по этому смеху.
— Конечно, я пьян. У меня к тебе другой вопрос — почему ты не пьян? Это же Фестиваль Сбора Урожая, ты здесь кроме вот этой симпатичной мордашки больше трезвых лиц не найдешь. Присоединяйся? — Он, как кролика из шляпы, откуда-то достал бутылку вина.
Сделал глоток из горла и сунул в руки Дилюку.
— Я не буду пить. — Он рассеянно смотрел на бутылку и не знал, что с ней делать.
— Что, боишься, что тебя опять развезет? Как тогда, во время фестиваля цветов? — Кайя поиграл бровями.
Дилюк внимательно посмотрел на своего собеседника. Он с ним что, флиртует? А потом — конечно, флиртует. Он со всеми флиртует, это ничего не значит. А предательское сердце уже билось заполошно, и хотело. А в Бездну все это. Может быть, Дилюк сейчас совершает ошибку, о которой будет жалеть всю оставшуюся жизнь, но если он ее сейчас не совершит, то жалеть будет еще больше.
Он поднял бутылку к губам и сделал несколько глотков.
А потом повернулся к Кайе, зацепил его рукой за талию, затаскивая поглубже в тень, толкнул к дереву и впился губами в мягкий влажный рот. Тот на мгновение вытянулся в струну, и, когда Дилюк уже решил, что ответа не последует, расслабился в его руках, скользнул своими, обвивая за плечи, и раскрылся, тихо смеясь в жадные, сминающие несуществующее сопротивление губы.
Они целовались, как голодающие, без еды и воды в пустыне. Жались друг к другу, чтобы ни миллиметра расстояния, царапались, кусались до крови, и вкус из терпкого, винного, в какой-то момент стал металлическим, солоноватым.
Когда воздух в легких кончился, пришлось вынырнуть и отстраниться. Они делили дыхание, и только сейчас Дилюк понял, что щеки у обоих были мокрые.
— Дилюк, Люк, — то ли задыхаясь, то ли всхлипывая, прошептал Кайя, — давай уйдем отсюда, давай сегодня, чтобы как раньше. Один раз, обещаю. Пожалуйста.
Просить дважды ему было не нужно, Дилюку и самому это было необходимо, он бы не пережил эту ночь без Кайи, без его улыбки и разноцветных глаз.
До города дорога была далекая, но если зайти поглубже в лес…
А с последствиями того, что они сейчас натворят, можно разбираться утром.
Переплетя пальцы с прохладными и смуглыми, Дилюк потянул своего возлюбленного в гущу деревьев, подальше ото всех.
***
Хэллоуин был, в основном, детским праздником. Родители разряжали своих чад и те, радостно гогоча, ходили по домам и собирали конфеты.
Дилюк нашел контакты отца и того, кто ему обычно в промышленных масштабах поставлял тыквы. Сделав нужный заказ и размашисто подписав очередной чек в пользу бесполезного Ордо, в котором работала его невеста, он решил, что на этот праздник его работа окончена. Больше он помогать ни с чем не собирается, и, вообще, останется на винокурне, чтобы обойтись без встречи с определенным капитаном, с которым они друг друга уже два месяца избегают.
У судьбы на них, как обычно, были другие планы, и под самый канун Хэллоуина Чарльз заболел, и Дилюку пришлось взять эти смены в таверне. Аделинда уперлась и отказалась его отпускать без костюма. И все его протесты были встречены стеной «это же Хэллоуин, нужно нарядиться». Он тяжело вздохнул и позволил ей творить с ним все, что она пожелает.
Из зеркала на него смотрело удивительно достойное зрелище. Наверное, Аделинда решила его пожалеть, и все, что она сделала — заменила ему сюртук на другой — с более высоким воротником и красной оторочкой. Нарисовала ему под глазами синяки — будто, у него своих было мало, и выбелила кожу еще больше. Ну, и как вишенка на торте — какие-то глупые клыки, которые клеились прям на свои. И вот из зеркала на него смотрит вполне себе приличный вампир. Хорошо, это он переживет.
В Доле Ангелов сегодня яблоку было негде упасть. И что там было насчет детского праздника? Почему тогда вся эта шушера сегодня не просто пьяна, а еще и разряжена в какое-то клоунское безобразие.
— Мст-ер Д’лк, ишоду! — к стойке подползло тело какой-то летучей мыши. По осознанности сказанного можно было заключить — пьяное вдрызг.
Дилюк недовольно поморщился и обвел свое заведение взглядом. Ну, когда и почему они все успели так сильно надраться? Как их теперь отсюда выводить?
Летучая мышь пошла первой. Он вытащил бессознательное тело и усадил его за уличный столик, пусть посидит, может свежий воздух пойдет ему на пользу.
— Тебе помочь? — Бархатный мед полился в уши, и Дилюк вздрогнул от звука этого голоса.
Капитан стоял среди улицы, уперев руки в бока, на голове у него красовался ободок с черными рожками, за спиной болтался тонкий хвост, оканчивающийся маленьким треугольником. Полноценным костюмом это было назвать сложно, да и, вообще, чем-то серьезным с натягом. Дилюк тихо хмыкнул себе под нос, маскируя смешок.
— Спасибо за предложение, капитан. Думаю, я справлюсь, — Не дожидаясь ответа, он скрылся за дверью.
Два месяца они не перекинулись больше, чем «Одну Полуденную Смерть», и игнор в ответ, а теперь он вот так просто приходит и предлагает помощь.
Неожиданная мысль закралась в голову — капитан снова пьян? И хочет повторения того, что случилось два месяца назад? Ему мало было неловкости, повисшей между ними, он пришел за добавкой?
— Таверна закрывается, — рявкнул он не особо дружелюбно, но люд подчинился без вопросов, в конце концов, шел уже третий час ночи — пора было и честь знать.
Дилюку нужно было, как можно скорее добраться до винокурни, по возможности, не встретив Кайю по пути.
Но разве хоть когда-то хоть что-то в его жизни шло по плану? Убравшись и помыв все, до чего он смог дотянуться в таверне, Дилюк вышел на улицу, чтобы закрыть сначала переднюю дверь, а потом выйти через заднюю.
Кайя сидел, намотав свой жалкий хвост на запястье, и весьма однобоко общался с летучей мышью.
— Ну что, теперь сможешь дойти? — грустно спросил он, на что мышь выдавила какой-то, наверное, положительный ответ, встала и, как и положено, любой летучей мыши с немного сбитым прицелом, вслепую побрела в неизвестном направлении, натыкаясь на все предметы по пути.
— Да, с эхолокацией у него не задалось сегодня. — Кайя повернулся к напряженно наблюдавшему за сценой Дилюку.
Тот, не ожидавший от капитана шутки, не успел натянуть нейтральное лицо и абсолютно недостойно хихикнул.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он, справившись с собственным смехом.
— Летучих мышей по домам развожу, не видишь разве? — с ужасной, неправильной, улыбкой ответил Кайя.
Хотелось прижаться к губам и стереть ее раз и навсегда. Дилюк жаждал другой его улыбки — игривой или ласковой, а не это чудовище, слепленное из страдания и лжи.
— А я думал — меня ждешь, — Дилюк сам испугался сказанных слов и резко закрыл рот рукой.
— Может, и тебя жду, на самом деле. — Улыбка капитана переплавилась во что-то более хищное. — Впустишь?
Не отрывая руки от губ, Дилюк отрицательно помотал головой.
— И правильно. Не стоит тебе больше меня в свою жизнь впускать, я несу с собой только океаны лжи и боли для тебя и Джинн. И вы оба не заслужили этого.
Кайя точно был пьян. Иначе, почему бы он нес такую чушь. Единственный, кто причиняет боль своим близким здесь, это Дилюк. Он помолвлен с женщиной, которую не любит и держит на расстоянии единственного, кого смог полюбить. Если кого и винить здесь, так это его.
Капитан усмехнулся и подошел ближе. В ночной тиши слышно было только стрекот сверчков и дуновение ветра. Он осторожно отнял руки от губ Дилюка, поднес их к своим тыльной стороной и нежно поцеловал.
— Я слышу твои мысли, так громко ты думаешь всякие глупости, — усмехнулся он, переворачивая их теперь ладонями вверх и снова целуя каждую в центр. — Ты ни в чем не виноват, все так, как и должно быть, Дилюк.
Он сместил губы к запястьям и прижался к ним по очереди.
Дилюк надрывно всхлипнул, вырвал руки из чужой хватки и упал к Кайе в объятия. Тот сжал его крепко и прижался губами к виску.
— Все хорошо, милый. Все хорошо.
Они стояли среди пустой улицы и жались друг к другу, как сиротки-воробьи. Среди улицы, где их заметил бы любой прохожий. Но это было последнее, что их обоих сейчас волновало.
Кайя пропускал пальцы через пушистые красные пряди и шептал какие-то ласковые глупости, Дилюк верил им отчаянно и рассеянно водил руками по широкой спине.
— Иди домой, родной, скоро уже светать начнет. — Кайя приподнял его пальцем за подбородок и накрыл сухими губами его. Потом отстранился и разжал объятия. — Да и мне пора.
Он неловко улыбнулся, изломанной в нескольких местах улыбкой, такой знакомой с детства, когда он с самого начала знал, как все закончится, но улыбался вопреки. И ушел. Ни разу не оглянувшись.
Дилюк надрывно всхлипнул. Хотелось забиться под одеяло, свернуться клубком и выть, и скулить, и стонать, пока голос не охрипнет. Но позволить он себе такого не мог. Поэтому он просто поправил растрепанные локоны и продолжил закрывать таверну.
***
Гала-маскарад проводился каждый год в честь годовщины Ордо. Это было красивое и элегантное мероприятие, тем не менее, не ограниченное количеством и качеством гостей. В Мондштадте все были свободны и равны, а значит все, кто успел забронировать себе место и мог сообразить приятный наряд, были приглашены. Большая часть подготовки в кои-то веки и падала на Ордо. Все, что требовалось от семьи Рагнвиндр — щедрый чек и присутствие. Ах, да, ну и винокурня на денек. Но Ордо ее арендовал, поэтому и украшал ее сам.
По главной зале винокурни проплывали шлейфы платьев и духов, меха перья, шелестящие ткани, бусины и ленты, корсеты, смокинги и цилиндры. На маскарад каждый выносил самое лучшее, что было в доме, и все это сливалось в какофонию цвета, запаха и текстуры. Гала еще только началась, а у Дилюка уже начинала побаливать голова.
Он стоял у стены с бокалом виноградного сока и лениво наблюдал за происходящим. Аделинда сегодня облачила его в черный смокинг с длинными полами, в черные туфли с золотыми пряжками, и такого же цвета запонками. Рубашка цвета шампань собирала этот черно-золотой образ воедино. Волосы были собраны в высокий хвост, на лице была самая простая черная маскарадная маска, скромно украшенная парой золотых бусин.
Джинн была где-то в другом конце залы. На ней сегодня было струящееся голубое платье, на ее плечах покоилось роскошное меховое боа, и Дилюку казалось, что он знает, кто помогал его невесте с костюмом. От этой мысли немного подергивался глаз. Она стояла с флейтой шампанского в руках и о чем-то тихо переговаривалась с Лизой, которая была одета в очень похожее платье, только сиреневого цвета, а боа ее было перьевое, а не меховое.
Барбара, которая сегодня вела программу для Ордо и по совместительству давала концерт, объявила вальс. Гости, до этого сновавшие по залу и налаживающие выгодные связи или просто проводившие приятно время, взволнованно зашуршали — Мондштадт любил танцы.
— Мастер Дилюк. — Медовый голос, бархатной тканью погладивший оголодавшее сердце, как обычно заставил его вздрогнуть.
Все их общение за последние полгода сводилось к сухим поздравлениям с днем рождения и, как обычно, «Одну Полуденную Смерть». Они больше не избегали друг друга, но и встречи не искали. Вели себя после проклятого Хэллоуина так, словно в лучшем случае, знали только имена друг друга. И тем неожиданнее сейчас было это его сладкое «Мастер Дилюк».
— Чем могу помочь? — самым нейтральным тоном ответил он, поворачиваясь на голос.
И оторопел.
Потому что белый Кайе с его темной кожей всегда был к лицу, потому что, как оказалось, изумрудная рубашка, расстегнутая на три верхние пуговицы тоже, потому что длинные пальцы, затянутые в белые, а не в черные, как обычно, перчатки — ничего изящнее Дилюк в своей жизни не видел. И маска с павлиньими перьями по всей левой стороне. И разноцветные глаза. Под маской не было повязки, второй глаз был тщательно закрыт челкой, которую Кайя откинул, когда подошел.
Дилюк стоял, чуть приоткрыв рот и не мог вспомнить, где он, и что он, вообще здесь делает.
— Подарите мне танец в этот чудесный вечер? — Протянул руку. Затянутую в белую перчатку.
В мозгу что-то закоротило, и Дилюк, как загипнотизированный вложил свою ладонь в подставленную. Наградой ему стала та самая ласковая улыбка, по которой он скучал больше остальных.
Кайя потянул его в центр, и положил одну руку ему на талию.
— Позволишь мне вести сегодня? — игриво спросил он.
Как в те времена, когда все было проще и единственное, о чем они думали, как добраться до комнаты и целоваться до утра. Словно в прошлое попал.
Не дожидаясь ответа, Кайя закружил его в вальсе. Годы тренировок дали о себе знать, и быть в позиции ведомого было не так привычно, но в детстве они всяко тренировались. А на ком им еще было, кроме друг друга. В их жизнях, в конце концов, всегда все сводилось друг к другу.
— Кайя, — кошкой зашипел на него Дилюк, когда оцепенение спало, — что ты творишь?
—Танцую с тобой, Дилюк, — невозмутимо ответил тот, в глазах снова была та самая чертинка, сводившая его с ума всю их юность.
— На глазах у всех, — продолжал разоряться он.
— Дилюк, — улыбка исчезла, оставляя место жестокой серьезности, — у тебя через два месяца свадьба. Побудь моим еще на минуту, чтобы я мог отпустить тебя навсегда. Еще на минуту, ровно до конца танца, притворись, что ничего вокруг нет, кроме нас.
И Дилюк сдался. Прижался к Кайе так, словно от этого зависели их жизни, расслабился в его руках и просто разрешал себя вести, не задумываясь о движениях, смотрел только на него, дышал только им, отсчитывая секунды до конца.
Два. Один. И музыка закончилась. И осталась лишь звенящая тишина и все взгляды, направленные на них. И они, крепко сжимающие друг друга и не решающиеся отпустить навсегда.
Та самая грустная, изломанная, улыбка, расцвела красным пятном на любимом лице, и смотреть на нее больше не было сил. И Дилюк расцепил их руки, отстранился и ринулся к выходу, не оглядываясь.
— Дилюк Рагнвиндр, — грозно прозвенел другой, звонкий и чистый, но нелюбимый голос посреди океана шелестящей тишины.
И он остановился и медленно, тягуче-нехотя обернулся, чтобы встретиться с гневным взглядом голубых глаз. Хотя бы это он должен был сделать для Джинн. Они были помолвлены, в конце концов.
— На минуту. — Джинн кивнула на балкон, она едва сдерживала гнев.
Он это заслужил. Своей нелюбовью к ней, своей любовью к нему.
— Джинн, дорогая, послушай… — начал сладкий медовый голос, все еще бархатом щекоча ему что-то тугое в груди.
— И ты тоже, Кайя. На минуту, — рявкнула она на свою правую руку.
Ночь встретила их пересветом и теплой тишиной, разрываемой только стрекотом и шелестом.
— Мальчики, Вы ничего не хотите мне рассказать? — уже тише и более сдержано начала она.
— Джинн, это не то, что ты подумала! — Дилюк сделал шаг вперед, закрывая собой Кайю.
— То есть, ты не влюблен в него с подросткового возраста? — строго спросила она, выбивая из него весь дух своими словами.
— Я не… Мы не… все не так, — сокрушенно выдохнул он, так и не найдя в себе силы признать это вслух.
— Понятно все с тобой, — в ее голосе сквозило разочарование, — а ты?
Дилюк не видел, но мог себе представить, как Кайя разводит руками.
— Какая разница, что я к нему чувствую, это не у меня свадьба через два месяца.
Джинн поджала губы и глубоко задумалась. Потом посмотрела на своего друга уже более мягким взглядом.
— И все же. Ты влюблен в него?
Сзади раздался короткий смешок.
— Дорогая, я люблю его с того самого момента, как впервые увидел, когда нам было по одиннадцать лет. Я отдам за него свою жизнь, если потребуется. Ты это хотела знать? Кому ты сейчас сделала легче?
Дилюк почувствовал, как начинает щипать в уголках глаз. Кайя так легко признался. А Дилюк просто трус и ничтожество. А сколько раз он клялся защищать его, чтобы в итоге отвернуться и отказаться в самый ответственный момент. Дважды.
— Хорошо. Я поняла. — Она собралась с мыслями. — Дилюк Рагнвиндр, я разрываю помолвку с тобой.
Кайя за его спиной охнул.
— Джинн, зачем ты… Это же был бы такой хороший брак, и вам обоим нужны дети.
— Кайя, милый, — сказала она так, словно говорила с маленьким, — и обречь нас всех троих на жалкое существование, когда вы будете друг на друга тоскливыми глазами издалека смотреть, а я понимать, что это я вас разлучила? Нет, так не пойдет. Мондштадт — город свободы, и никто не может ее отнимать у другого человека. Я пойду сообщу всем. А вы тут… ну, разберитесь друг с другом. Вам явно надо поговорить.
И она ушла. А они остались вдвоем.
Ему на сгорбленную спину легла холодная рука.
— Прости, милый. Это все из-за меня. — Она прошлась вверх и вниз по позвоночнику. — Я пойму, если ты меня больше не хочешь видеть.
Дилюк не знал, что ответить. Ему было плевать на помолвку. Он не понимал, почему Кайя все еще здесь, а не хлопнул дверью, потому что Дилюк в такой ответственный момент не смог сказать, как он его любит.
Тишина затянулась. Тягучая, тяжелая, как пережаренная карамель.
— Прости, — еще раз коротко бросил Кайя и, так и не получив никакого ответа, неслышно выскользнул с балкона.
Дилюк вскинулся. Его надо догнать. Просить прощения. Умолять. Признаться.
К тому моменту, когда он заставил свое непослушное тело сдвинуться с места, Кайя уже исчез, и никто не мог сказать, куда он направился.
***
Праздник Летнего Солнцестояния был, пожалуй, самым спокойным из всех, что праздновались в Мондштадте. Он начинал справляться в первую половину дня, жители выходили в луга, собирали цветы и украшались ими. Водили хороводы, пели песни. Дети плескались в воде, Ордо ставил палатки, где рыцари раздавали холодный яблочный сидр и виноградный сок. И, как обычно, Дилюк подписывал чек и отправлял в Ордо большую партию всех своих безалкогольных напитков.
И это был, наверное, первый праздник, на который он рвался, которого он ждал. Не потому, что ему нужно было ожерелье из цветов, нет. А потому что после того, как Джинн громко разорвала помолвку, заявив, что у нее есть любимый человек, и она не хочет брака по расчету, Кайя исчез с его орбиты. Насовсем, как и обещал. В городе его видели все, если порасспрашивать. Кроме Дилюка. Он так ловко уходил от встреч, что становилось понятно — до сих пор пересекались они только потому, что Кайя этого хотел. А когда желание пропадало — становилось так.
Но он однозначно будет на празднике, Дилюк даже уточнил у Джинн на всякий случай, и та пообещала ему убедиться, что Кайя там будет.
И он шел со страхом, сковавшим горло, предвкушением, облегчавшим ему поступь и надеждой, кружившей голову. Ведь столько лет было нельзя, а так хотелось. А теперь можно, нужно только извиниться, ведь не мог же Кайя, любивший его столько лет, угаснуть за месяц. Значит, если Дилюк попросит прощения, то он его простит, правда же?
Высокую фигуру с длинными конечностями и кобальтовыми волосами он заметил издалека. Капитан сидел на огромном камне возле берега и наблюдал за пищащей малышней, плескавшейся в воде. Периодически он находил подходящие голыши и запускал их прыгать по воде. Дети смотрели с восхищением, хлопали в ладоши и просили еще.
Глядя на такое очаровательное представление, нельзя было не улыбнуться. И Дилюк, не желая спугнуть мирную картинку, постарался приблизиться, как можно тише, шурша только тканью брюк и рубашки.
Он подошел почти вплотную к камню, когда Кайя, наконец, оглянулся. Во взгляде его мелькнуло удивление и страх, которые быстро сменились его дежурной «неправильной» улыбкой.
— Мастер Дилюк, — он подхватил еще один голыш, — чем обязан?
— Кай, — тихо начал Дилюк, присаживаясь на край и собирая волю в кулак, заставляя голосовые связки выдавать нормальные звуки, — мы… можем поговорить?
— Конечно, — ровно и нейтрально ответил тот. — О чем?
— О нас, — выдохнул Дилюк, словно шагнул с обрыва.
Кайя нахмурился. Изучающе скользнул взглядом по собеседнику. Подозвал одного из мимо проходивших рыцарей, перепоручил малышню и махнул Дилюку рукой.
Они шли. И Шли. Уходили все дальше от Мондштадта, заходили все дальше в лес. И, наверное, Кайя бы привел их на самый Пик Буревестника, но так далеко им не надо. Он легко коснулся чужого локтя.
— Достаточно.
— Хм? — тот обернулся, словно его вытащило из какого-то транса. — Ах, да, конечно. О чем ты хотел поговорить?
Мир перед глазами немного закружился от волнения. Язык стал толстым и непослушным. Вся его заготовленная речь вылетела из головы, и он просто стоял и смотрел.
— Дилюк?..
— Я люблю тебя.
— Что? — удивлению в голосе не было предела.
— Я люблю тебя. — Во второй раз вышло уже легче, и Дилюк решил продолжить. — Кайя, прости, что не сказал это раньше, прости, что замешкался перед Джинн. Я должен был сказать это еще там и тогда.
Кайя растерянно улыбался, глядя на собеседника. Это не была его любимая ласковая улыбка, но неправильной она тоже не была. Просто редкой.
— Вернись ко мне, Кай. Пожалуйста. Я хочу быть с тобой. В этот раз, не скрываясь и не ныкаясь по углам. Мне без разницы, что о нас подумает Мондштадт. Будь со мной, пожалуйста.
Все еще не говоря ни слова, Кайя раскрыл руки, приглашая в свои объятия, и Дилюк с огромным удовольствием в них нырнул.
— Конечно, Люк. Я думал, ты не хочешь меня видеть, потому что я расстроил твою помолвку.
Тот помотал головой.
— Не было такого. Я просто совсем потерялся там, на балконе, и все сделал неправильно. Вот… пытаюсь исправить.
— И у тебя неплохо получается. — Кайя усмехнулся и клюнул его в висок и в скулу. — Я тоже люблю тебя, мой милый. И хочу быть с тобой. Но сейчас нам надо вернуться. Мой рабочий день еще не закончился. Останешься со мной до вечера?
Дилюк поспешно закивал, вцепляясь в своего вновь обретенного возлюбленного, еще сильнее.
— Тогда пойдем, — Кайя осторожно разжал пальцы на ткани рубашки и переплел их со своими, утягивая Дилюка назад, к воде, где они просидят целый день, плечом к плечу, и Кайя сделает им обоим цветочные украшения, утянет возлюбленного в большой хоровод, и будет смеяться, когда тот обнаружит у себя роскошную косу, в которую вплетены цветы — он честно не знал, что там этот паршивец делал у него за спиной.
А вечером они отправятся домой. На винокурню.