5.08.2023

Кацуки Бакуго ненавидит клише.

Ведь пока «следователи» в дешёвых американских сериалах потягивают виски из запотевших стаканов и смолят сигареты, слюнявя мозолистые жёлтые пальцы, он, чёрт возьми, работает. Не обращая внимания на духоту, вонь (будь проклят Ханта вместе со своей хвалёной кофеваркой, сгоревшей на третий же день), отсутствие хоть одной грёбаной зацепки и идиотов-подчинённых. Он работает, и плоды его упорных трудов — везде. Некоторые видны невооружённым взглядом: серые лица преступников за неприступными воротами Футю, эффектное задержание наркокартеля, переговоры с якудза. Другие же — проверка на внимательность. Розыскные плакаты, исчезающие со столбов спустя дни, месяцы или даже годы. Спасённые из трущоб дети. Электрички, трамваи и подземные переходы, до которых сегодня не доберутся террористы. Кацуки никогда не жалуется на работу — он знает, что делает её хорошо, что именно от него и команды зависит, доберётся ли очередной сарариман сегодня в офис, найдёт ли девочка маму, вернут ли туристу украденные вещи.

И, казалось бы, ему должен льстить образ следователя, сложившийся в массмедиа. Но это не так.

Потому что в мире фильмов и книг всё очень просто. Полисмен с грохотом роняет стакан на залитую пивом стойку, выпускает из широких ноздрей дым — и наконец-то ловит серийного убийцу, предотвращая очередное преступление. В реальной жизни подобное происходит редко — поэтому поимка серийника это всегда громкое событие. Бакуго лично ещё не удавалось подобраться к серийному маньяку, но он знает тех, кто смог. Один из них доживает остаток своей тоскливой жизни в Мацузаветокийская столичная психиатрическая больница, а второй через несколько минут собирается переступить порог полицейского управления, впервые за семь лет.

Бакуго скрипит зубами. Ему совершенно не хочется посвящать в детали расследования (его расследования) опасного чужака, но порой необходимо наступить на горло собственной гордости, чтобы в перспективе получить намного больше. Это истина, за которую ему в своё время пришлось дорого заплатить. Кацуки в очередной раз скользит взглядом по пластмассовой карточке личного дела. Оцарапанная, потёртая по краям, она старше, чем все его заявления и приказы в качестве старшего комиссара — когда эту карточку выдавали владельцу, Бакуго только закончил среднюю школу. Он хмурит брови, и в сотый раз читает:

Кейго Таками. Отставной инспектор полицейского управления префектуры Нагасаки.

С чёрно-белой фотографии на него смотрит совсем молодой парень. В уголках губ угадывается затаённый смех, прищуренные глаза словно густо подведены тушью — у него внешность айдола или актёра, но никак не полицейского. Фото резко контрастирует с сухими столбиками текста под ней. Бакуго скользит взглядом по уже знакомым строчкам — «отстранён за превышение полномочий», «постановление суда», «конфискация оружия». Они — предупреждение. Кейго Таками был полицейским, выдающимся, гением, лучшим из лучших, но потом что-то пошло не так, и его не просто сместили с поста. Его забыли, словно никогда и не было. Кацуки задумчиво стучит пальцем по краешку карточки, когда в дверь стучат. Через мгновение на пороге появляется Киришима, как всегда щеголяющий зубастой улыбкой. За его широкой спиной — мужчина с фотографии.

Бакуго пропускает мимо ушей многословный доклад Эйджиро, вместо этого изучая расслабленную фигуру Кейго Таками. Он намного ниже, чем Кацуки себе представлял, и в просторной фланели кажется мелким и безобидным. Если бы не рваный уродливый шрам, проходящий через всю левую половину лица, невозможно было бы догадаться, что этот парень побывал в бесчисленном количестве драк. С первого взгляда непонятно даже то, что он значительно старше Бакуго — возраст выдают лишь крохотные морщинки в уголках глаз (часто улыбается, думает Кацуки, или часто улыбался). Кейго устраивается на подлокотнике кресла, которое Бакуго поставил для гостей. Интересно, так он демонстрирует пренебрежение к этикету, или старается, чтобы их глаза находились на одном уровне во время разговора?

Бакуго представляется первым — холод в его голосе заставляет Киришиму заткнуться и спешно ретироваться за дверь.

— Кацуки Бакуго.

— Кейго Таками, — отвечает мужчина ему в тон, чуть дольше нужного растягивая гласные.

У него лёгкий кансайский акцент — Бакуго думает о жарком Киото и поджимает губы. Теперь Кейго напоминает ему бармена из кафешки на побережье, а не служителя закона. Золотистый загар коренного южанина, выцветшие от солнца брови и ресницы, длинные — намного длиннее, чем на фото — светлые волосы. Бакуго отмечает каждую деталь, безуспешно пытаясь воссоздать образ инспектора Таками, каким он был семь лет назад. Кацуки даже мысленно обряжает мужчину в полицейские тряпки, повязывает строгий галстук, рисует складки у растянутого в полуулыбке рта. Картинка на выходе получается абсолютно нелепой, и он раздосадованно прекращает попытки.

— Вы руководили отделом расследований в управлении Нагасаки в 2015 году, — начинает он плести тяжёловесную вязь канцеляризмов, неотрывно следя за расслабленным взглядом Кейго. — Когда была совершена серия жестоких убийств, позже объединённых в одно дело.

— Верно. Дело Поджигателя.

— Пресса чаще использует другой его псевдоним, — замечает Бакуго.

— У прессы нет вкуса, — бесцеремонно закатывает глаза Таками. — Редактор любой жёлтой газеты захлебнулся бы от восторга, уйди в народ кличка вроде «Мясника» или «Бугимэна». Это ничего не значит.

— Для них — может и нет, — вкрадчиво произносит Кацуки, сцепляя ладони в замок. Он перенял эту привычку от Айзавы, как и методы ведения допроса. — Но имя многое значит для тех, кто хорошо знает человека. Даби ведь был вашим серийником.

Вот оно. Бакуго с мрачным удовлетворением замечает, как на его последних словах у Кейго расширяются зрачки. Неестественно-жёлтая радужка, как у дикого зверя или хищной птицы, гипнотически темнеет. Таками делает крошечную паузу, прежде чем медленно протянуть:

— У вас интересные формулировки, Бакуго-сан. Если ставить вопрос так, то да, Даби был моим… я был тем, кто вёл его дело.

Кацуки понимает, что бывший инспектор только что продемонстрировал слабину — и мысленно трогает носом воздух, будто заправская гончая. У Бакуго непревзойдённый нюх, и сейчас в душном аквариуме комнаты он чувствует стоячую кровь. Кажется, Кейго тоже это осознаёт — и его расслабленная поза сменяется отточенным напряжением охотника в засаде. Непосвящённый зритель не заметил бы ничего необычного. Бакуго отмечает дрогнувшие плечи, чуть склонённую голову, металлический блеск в глазах. Непохоже, что у этого человека был семилетний перерыв от убийств и расследований, думает он.

— Уже поняли, почему вас вытащили из тёплой постели?

— У него появился подражатель.

— Чертовски верно, — Бакуго слегка наклоняет корпус, словно собирается поделиться интересным секретом; Кейго имитирует его позу, и никто из них сейчас не смог бы сказать, насколько осознанно это движение. — Есть идеи, какое из попавших в лапы СМИ дел — его?

Кейго не колеблется. Его жёлтые глаза остаются непроницаемыми, когда он произносит:

— Девушка из Нисиматы. Поджог.

— По-вашему, любой поджог — это попытка примазаться к «славе» Даби? — ухмыляется Бакуго, хотя ему совсем не весело. Одно только словосочетание «девушка из Нисиматы» оставляет его наедине с пульсирующей головной болью и едва сдерживаемой яростью.

— Это не «любой поджог», Бакуго-сан, — отмахивается Кейго. — И вы это знаете, иначе не занимались бы аппликациями из анатомических журналов. Или это такое хобби?

Бакуго подавляет секундный порыв обернуться — за его спиной действительно прикреплены к меловой доске различные вырезки. У Таками ушло меньше пары минут, чтобы обнаружить среди статей психиатров, кусков карты и фотографий с мест преступлений крошечные фотокарточки из анатомических атласов. Кацуки не врач, но после долгих дней бесцельного гипнотизирования доски он помнит их наизусть. Строение человеческого глаза.

— У девушки были срезаны веки, — с жутким спокойствием продолжает Кейго. На мгновение Кацуки кажется, что он сейчас растянет губы в издевательской улыбке, но наваждение быстро проходит. — «Посмотрите на меня, как смотрит на меня она». Это послание, которое оставлял Даби. В случае подражателя, скорее… «посмотрите на меня, я так же безумен, как и тот, кого копирую».

Уверенность, с которой он это произносит, раздражает Бакуго. Ему самому не хватило мозгов интерпретировать эту маленькую деталь подобным образом. И этого не было в отчётах. Вопрос: намеренно ли Таками утаивал мотивы убийцы, или выдумал их уже после его смерти? Бакуго совершенно неважно, какой из вариантов правильный — Кейго просто ему не нравится.

— Это только догадки. Вы не профайлер.

— Бакуго-сан, вы нехороший человек, — Таками смеётся и качает головой. — Заставили меня приехать из самой Фукуоки, только чтобы рассказывать сказки? Да, не профайлер, но вы не хуже меня знаете, что необязательно им быть, чтобы составить дельный психологический портрет. Я год шёл по следам Даби, общался с ним, и именно я понял, кто он такой. Достаточные доказательства, чтобы доверять моим «догадкам», а?

Он по-птичьи склоняет голову набок. Бакуго стискивает зубы, чтобы не выплюнуть в лицо бывшему инспектору какую-нибудь гадость. Вообще-то, Таками прав от первого и до последнего слова — но он достаточно ехиден, чтобы Кацуки, нервы которого находятся на пределе последние несколько недель, взбесился до кровавой пены на губах. Его раздражение булькает внутри черепной коробки, словно в картонной упаковке молока, но Бакуго ничем его не выдаёт. Медленно кивает.

— Вы нашли его, а спустя несколько дней Даби исчез. Как удобно. Отличная работа, инспектор.

На кабинет обрушивается удушающая тишина. Электрическое потрескивание лампы прекращается, вентилятор под потолком глохнет, даже жужжание полицейского отдела за тонкими стенами стихает. Бакуго впервые за всё время, что Таками здесь, отводит взгляд — на часах время обеда. Прошло всего ничего, а он уже чувствует себя вымотанным. Девушка из Нисиматы кокетливо улыбается ему с внутренней поверхности век и шепчет на ухо «слабак» — это заставляет Бакуго вернуться к работе. Когда он открывает глаза, Кейго на него не смотрит.

— Вы не верите тому, что написано в отчётах, — это вопрос, но задан он без вопросительной интонации, и Кацуки не считает нужным отвечать. — Не верите, что Даби сам лишил себя жизни. Думаете, я не смог раскрыть дело, и воспользовался чужой смертью, чтобы обвинить невиновного. Неужели мысль о том, что он испугался ареста и решил… уйти красиво, так невероятна? Хотите сказать, между самоубийством и позорной казнью в стенах тюрьмы вы бы выбрали второе? — Кейго кривит губы в улыбке. Это почти пугает, что он чертовски обаятелен, даже когда произносит подобные вещи — Не смешите, Бакуго-сан.

— Есть множество способов покончить с жизнью, — бросает Бакуго хмуро. — Яд, верёвка, харакири, если даже умереть не можешь без пафоса. Крыша, на крайний случай. Точно не огонь — Даби как никто другой должен был знать, насколько это долгая и мучительная смерть.

— Может, это его и привлекло? — Кейго вскидывает светлую бровь. — Сравнивая психику маньяка со здоровой, считая, что он выберет что-то обыденное, вы словно пытаетесь измерить школьной линейкой Китайскую стену, — яд пропадает из его голоса, будто невысказанное обличение во лжи — в убийстве — не повисает между ними, словно колючая проволока. Он скучающе барабанит пальцами по подлокотнику кресла. — Как бы то ни было, мне не предъявляли обвинений, Бакуго-сан. Я не имею никакого отношения к смерти человека, погибшего в том пожаре, убийца он или нет. Если вы за этим меня позвали, то, боюсь, опоздали. Лет на семь.

«Да, тебя не обвиняли в этом, и не стали бы, потому что прикончить убийцу — всё равно, что заколоть ядовитую змею. Но почему-то ты был отстранён от дела, чёртов сукин сын, и не получил никаких лавров за проведённое расследование. А потом тебя выгнали. Вряд ли за героический подвиг» — думает Бакуго. Он привык доверяться своим инстинктам — а рядом с Кейго Таками они сходят с ума, и превращают его в параноика. Его внутренняя ищейка роет носом землю у ног бывшего инспектора, пытаясь раскопать похороненные много лет назад секреты, о которых ничего не сказано в отчётах. Они — как чёрная кошка в тёмной комнате, и Бакуго безумно хочется нашарить рукой спичечный коробок, чтобы её осветить.

И всё же — Кейго единственный, кто так хорошо знал Даби. И что бы не случилось в ту ночь, когда убийца, меньше чем за год лишивший жизни восьмерых людей, якобы сгорел заживо в собственном пожаре… важно, чтобы огонь не разгорелся снова. Поэтому Бакуго смиренно складывает ладони в намастэ, и сквозь зубы цедит:

— Я ни в чём никого не обвиняю. Но на свободе ходит подражатель самого известного серийного убийцы Японии за последнее десятилетие. И мне нужна информация, которой нет в его личном деле. История Даби, его характер, его манера поведения. То, о чём в газетах в тот год кричали, и о чём молчали, — девушка из Нисиматы разжимает Бакуго челюсти, и слова соскальзывают с его непослушного языка. — Мне нужна помощь того, кто был там, и знал его.

Кейго Таками внимательно смотрит на него, а затем — начинает говорить.

***

5.08.2015

— Эй, приятель! «Асахи» со льдом мне, и повтори заказ девушке. За мой счёт!

Руми не успевает и глазом моргнуть, как парня, с которым она увлечённо разговаривала секунду назад, вежливо стаскивают с барного стула за плечи. На его месте оказывается Кейго — обезоружив её недавнего собеседника широкой улыбкой и искренними извинениями, он отправляет его восвояси и хлопает ладонью по столешнице. Как по волшебству, перед ними материализуются напитки. Таками, взъерошенный и раскрасневшийся от бега, с довольной улыбкой салютует парню за стойкой.

— Иногда мне кажется, что ты двадцать четыре на семь под препаратами, — вместо приветствия заключает Руми, цепляя бокал. — Или живёшь в параллельном измерении, где время идёт быстрее. Как ты так быстро добрался сюда?

— Жизнь становится чуточку проще, когда ты коп, — подмигивает Кейго, делая большой глоток пива и с интересом оглядываясь по сторонам. Место ему нравится — он впервые видит ночной клуб, где можно существовать и даже разговаривать, не перекрикивая грохот музыки. У бара относительно спокойно, хотя на танцполе и не протолкнуться. — Можешь считать, у меня выросли крылья, Руми-чан.

Усагияма не выглядит впечатлённой.

— Надеюсь, что твои «крылья» — это не служебный мотоцикл, иначе Тодороки-сан прикончит нас обоих, — фыркает она, но уже через мгновение с кровожадной улыбкой добавляет. — Обратно поведу я.

— И тогда Тодороки-сану не придётся с нами расправляться, потому что ты убьёшь нас первой, — понимающе кивает Таками. — Отличный план, но я, пожалуй, откажусь. Лучше расскажи мне, — он склоняется к лицу Руми, понижая голос до таинственного шёпота. — Кого-нибудь заприметила?

Девушка упирается локтём в столешницу, придвигаясь ближе. Её длинные волосы щекочут Кейго щёки, они практически сталкиваются носами — и со стороны наверняка напоминают воркующих влюблённых. Кейго не против: изучать людей в толпе проще, когда ты среди них не выделяешься. Именно поэтому в его бокале плещется пиво — после восьми в «Cloud 9» трезвых не бывает, и надо быть полным придурком, чтобы думать, будто бармен не запомнит парня, весь вечер бодро хлещущего воду. Руми накрывает его прохладную ладонь своей, и интимно шепчет прямо на ухо:

— Твой маньяк сидит через два столика.

Кейго округляет глаза и оборачивается. В розовых клубах дыма мало что разглядишь, но за указанным ею столиком действительно сидит рядовой «воротничок», методично накачивающийся рисовой водкой. Таками хмурится, и на всякий случай запечатлевает в памяти его блестящую от пота лысину, тарелку с соевыми бобами и волосатые крупные руки. Когда он поворачивается обратно к Руми, та смотрит на него, как на идиота.

— Это ведь не он? — с подозрением тянет Кейго.

Усагияма устало прикрывает густо накрашенные глаза рукой. Вся её поза буквально кричит о том, как она разочарована в Таками и его скудных умственных способностях. Девушка опрокидывает в себя коктейль залпом — парни вокруг одобрительно свистят — и терпеливо объясняет:

— Я понятия не имею, кто он. Думаешь, я позвала тебя в клуб, чтобы устроить засаду? Серьёзно, здесь? — Руми качает головой. — Как ты собираешься его вычислять, зная только о любви к пожарам и… я не знаю, какому-то стрёмному фетишу на глаза?

— Мы ещё знаем размер обуви, скорее всего, пол, и приблизительный рост, — недовольно поправляет Таками, но Усагияма его игнорирует.

— Кейго, с тех пор, как тебе доверили это расследование, ты не выходишь из дома без пистолета и этой сраной папки, — так она называет личное дело Поджигателя, которое Таками действительно в последнее время редко выпускает из рук. — …будто боишься, что он в любой момент выпрыгнет на тебя из ближайших кустов, — с каждым словом Руми бесится всё сильнее. Кейго беспокоится, что скоро ему придётся спасаться бегством, ведь разъярённая Усагияма — это перевёрнутые столы, разбитая посуда и открытые переломы. Он игнорирует давящее чувство вины из-за того, что всё её слова — чистая правда. — Так не может продолжаться. Отдохни, отвлекись. Чёрт возьми, хоть один вечер побудь человеком, а не сержантом!

Таками криво усмехается. Под рёбрами у него шевелится тёплый комок стыда и жалости к самому себе.

— А пока я буду человеком, кто-то будет очередной жертвой, да? — тихо замечает он. — Так не пойдёт, Руми-чан.

Она поджимает губы, темнеющие на смуглом лице вишнёвым росчерком помады. Только сейчас Кейго, обычно предельно собранный и внимательный, замечает её наряд — роскошное чёрное платье и блеск украшений. Руми действительно имела ввиду простой поход в клуб, когда прислала ему лаконичное сообщение с приглашением развлечься и потанцевать. Не её вина, что Таками увидел в нём предложение пошпионить за гостями. Как будто это хоть на шаг приблизило бы их к разгадке личности Поджигателя.

Когда он думает об этом теперь, чувствует себя придурком. Особенно когда Руми безжалостно заключает:

— Если ты заморишь себя, он не прекратит убивать. Просто некому будет раскрыть это дело. Подумай об этом хорошенько, — она поднимается из-за барной стойки с изяществом богини, случайно оказавшейся в свинарнике. Кейго мгновенно ловит минимум полдесятка заинтересованных взглядов, прикипевших к её обнажённой загорелой спине. Подойти, правда, никто не решается. — Я собираюсь найти ту смазливую мордашку, которую ты спугнул. Если соберёшься снова ползать по канавам, сравнивая отпечатки обуви, не забудь спрей, сейчас сезон клещей.

И Руми исчезает в неоново-розовых клубах дыма, опасная и красивая, как дикая кошка. Кейго провожает её тоскливым взглядом и размышляет о том, что он сам в этой животной аналогии — мокрая курица, случайно оказавшаяся на псарне. Никаких ответов, только страх и отчаянное желание выбраться из этой дыры. Таками роняет лохматую голову на скрещенные руки и наблюдает за тем, как тает лёд в бокале. На него волнами накатывает хандра. Второе убийство произошло 10 августа, прошёл без пяти дней месяц — практически круглая дата с того дня, когда ответственность за дело Поджигателя легла и на его, Кейго, плечи. Когда это только случилось, он готов был прыгать от счастья и висеть у Тодороки-сана (или Старателя, как его ласково называли те подчинённые, которым посчастливилось остаться в живых) на шее, но сейчас, спустя целый месяц бессонных ночей и парализующего бессилия… Таками был готов пересмотреть некоторые вещи.

Многие, многие вещи.

Он всё ещё мечтал схватить убийцу — но теперь, когда Кейго с головой окунулся в расследование, это казалось невозможным. Поиск маньяка напоминал бой с тенью: на руках у отдела были только трупы, и абсолютно никаких улик. Учитывая специфику убийства, это больше напоминало дьявольское вмешательство, чем дело рук человека. Словно убийца вылез из-под земли, с перерывом в месяц заживо сжёг двух офицеров полиции — Мо Камиджи и Ониму Тору канонные ребята из агентства Старателя: про-героиня Жжение и безымянный герой Онима, который в этой работе получил от меня фамилию своего сэйю — в их собственных домах и, не оставив и следа, исчез. Когда Кейго услышал об этом впервые, то подумал, что его разыгрывают. Теперь было не до смеха. Таками, уставший глядеть на блики льда в стакане, прикрывает глаза и воскрешает в уме место последнего преступления. В последнее время он занимался этим так часто, что дом, в котором убили Камиджи-сан, казался ему более реальным, чем всё, что окружало Кейго на самом деле. Вот и сейчас — фиолетовый неон бара исчезает, уступая место зелёной свежести района Меното.

Мокрая от дождя полоса террасы. Застеклённая дверь, приоткрытая на полшага, словно хозяйка выбежала на минутку, забыв её запереть. Звук гудящего кондиционера внутри, беспрерывно работающего третью ночь подряд. А на ступенях террасы — скрюченный в немыслимой позе (позже Кейго узнает, что такое положение тела называют «позой боксёра», и труп, подвергнутый воздействию высоких температур, принимает его посмертно) кусок обугленного мяса, воняющий беконом, палёными волосами и керосином.

А вокруг — ни души. Частный дом в европейском стиле, никаких соседей под боком. Помощник комиссара и лучший коп в отделе, Камиджи слишком полагалась на дорогую охранную аппаратуру (каким-то образом выведенную из строя) и камеры (не зафиксировавшие абсолютно ничего). Как оказалось, зря. Кейго пытается представить Камиджи-сан в последние минуты её жизни — она была зла? Растеряна? Судмедэксперты не могли определить по состоянию останков, была ли она в сознании, когда её связали, облили горючим и подожгли. Таками надеется, что нет. Размышления о Поджигателе, как и всегда, не способствуют улучшению его настроения — и от беспросветного уныния спасает лишь бокал пива, лениво плещущийся на дне желудка. Самое время попросить ещё об одном.

Таками отдирает щёку от залитой алкоголем стойки, и раздражённо касается переносицы двумя пальцами.

— Так ты живой. Занятно.

Кейго усилием воли подавляет порыв шарахнуться в сторону. Рядом с ним, вытянув бесконечно длинные ноги в проход, потягивает какую-то бурду невозможно красивый парень, весь в тёмной коже и заклёпках. Таками автоматически отмечает крашеные в чёрный волосы, россыпь пирсинга, густо подведённые глаза и бледность кожи. Опытный взгляд полицейского останавливается на поясе, но ничего там не обнаруживает. Кейго всё равно напрягается — от незнакомца веет… опасностью. И он пока не может понять, заводит это ощущение или пугает.

— И как долго ты пялился на моё, вполне возможно, остывающее тело? — поднимает брови Таками, сталкиваясь с парнем взглядом.

Ох, чёрт. Он никогда раньше не видел таких голубых глаз. Комплимент звучит клишировано и пошло даже внутри его головы, но Кейго ничего не может с этим поделать. На мгновение он даже думает, что парень носит цветные линзы.

— Достаточно долго, чтобы понять, что тебе на сегодня хватит, — мягко фыркает незнакомец. — Чтоб ты знал, я отогнал от тебя уже чёртову кучу народа. И я сейчас не про красивых девчонок, а про грёбанных стервятников, бухих в стельку.

— О-о, мой спаситель, — мурлычет Кейго, кладя голову на руки и улыбаясь парню снизу вверх. Его убитое в хлам настроение потихоньку восстаёт из пепла. Только сейчас Таками в полной мере осознаёт, как долго не позволял себе ни с кем флиртовать — теперь игривый тон вырывается у него сам по себе. — Как благородно, а главное, безвозмездно.

Незнакомец криво улыбается уголком губ — Кейго знает его всего пару минут, но уже подозревает, что это его постоянный эквивалент нормальной человеческой улыбки. В нём просыпается азартное желание увидеть, как парень громко смеётся этим своим мягким, хрипловатым голосом.

— Окей, ты сумел выговорить слово «безвозмездно», я впечатлён.

— Веришь или нет, но я выпил только один бокал.

— А на стойке валялся в полудохлом состоянии, потому что?..

Кейго кисло улыбается в ответ и отводит взгляд. Парень схватывает мгновенно, чем зарабатывает ещё пару очков в глазах ещё-не-заинтересованного-но-уже-близкого-к-этому Таками. Он небрежно кивает в сторону бармена.

— Тогда, может, я тебя угощу? Один бокал — это несерьёзно.

— Без проблем, — Кейго склоняет голову набок, с неприкрытым интересом ощупывая взглядом острую линию челюсти и бледное пятно горла в вырезе чёрной майки. — Но я предпочитаю знать имя того, кто покупает мне выпивку.

— Друзья называют меня Даби.

Тревога прошибает Кейго насквозь. Игривое настроение слетает, словно шелуха, а внутренности проворачивает изнутри огромный ледяной кулак. Таками одновременно хочется смеяться и плакать. Кремация. Только ему удаётся сбежать от мыслей о Поджигателе, как он врывается в его крошечный мирок и рушит всё к чертям. По спине Кейго бегут мурашки, когда его новый знакомый — Даби — взволнованно выпрямляется над ним и суёт в руки стакан с водой. Ощущение холодного стекла немного приводит Таками в чувства. Он делает большой глоток и зажмуривается, пытаясь прогнать отвратительный образ, отпечатавшийся на обратной стороне век.

Когда он снова открывает глаза, Даби стоит напротив, сохраняя почтительную дистанцию.

— Ты в порядке? — осторожно спрашивает он, тщетно пытаясь скрыть взволнованные нотки в голосе за расслабленной ленцой и взглядом из-под полуприкрытых век. — Всё-таки перебрал?

— Всё хорошо, — отзывается Кейго, не отводя от него внимательного взгляда. Даби не похож на маньяка. В своей выпендрёжной чёрной коже и цепях он больше напоминает солиста вижуал-кей группы, только без странного грима и яркого парика. Но, один раз представив, Таками уже не может выбросить назойливую мысль из головы. Он слегка колеблется, прежде чем сдаться. — Наверное, мне нужно на воздух.

Он стаскивает тело, непривычно лёгкое после алкоголя, с барного стула. Даби с готовностью пристраивается рядом. Его присутствие напрягает — и странным образом успокаивает, словно тело и мозг Кейго никак не могут договориться друг с другом. Так, в смятённых чувствах, он вываливается из «Cloud 9» и падает задницей на ступеньки у чёрного входа. Даби нависает над ним мрачной тенью — через мгновение её разбавляет оранжевый огонёк зажжённой сигареты.

— Ты не против? — ради приличия интересуется он, а когда Кейго мотает головой, задумчиво выпускает в ночное небо дым. В фиолетовом свечении, льющемся из окон клуба, дымные колечки похожи на медуз или мифических уроборосов. Спустя пару минут тишины Даби не выдерживает. — Не хочешь рассказать, что это только что было? Если я тебя напрягаю…

— Как тебя зовут? — перебивает Таками, не поднимая головы.

Даби над его плечом мгновение молчит, а потом с облегчением смеётся.

— Боже. Химура Акияма. Тебя это беспокоило? Ну да, кличка у меня мрачновата, — он цыкает, а потом достаёт смартфон. Кейго болезненно жмурится, когда к его лицу подносят горящий прямоугольник экрана — на нём проигрывается запись какого-то рок-концерта. Из-за качества съёмки фигур на сцене практически не разобрать, но у солиста растрёпанные чёрные волосы, и Кейго решает, что это и есть… Химура. — Это я с группой пару лет назад. Мы решили, что для того, чтобы выступать на сцене, нужны крутые псевдонимы, — парень фыркает, демонстрируя, что думает об этой идее. — У нас были Твайс, Тога, Спиннер… ну и я, Даби.

Кейго чувствует, как ледяные тиски, сдавившие грудь, медленно разжимаются. На смену липкой тревоге приходит стыд — что дальше, он действительно будет шарахаться от любой тени, как и пророчила Руми? Таками виновато улыбается и чешет затылок.

— Извини, я перенервничал. Плохие ассоциации, плюс, пиво и духота. Сам знаешь, как это бывает.

Даби опускается рядом с ним на ступеньки и, откровенно рисуясь, тушит зажжённую сигарету о корень языка. Кейго прослеживает это движение откровенно жадными глазами. Удивительно, как у него сегодня скачет настроение.

— Не извиняйся, — Химура отправляет бычок в полёт со ступенек вниз. В любое другое время Таками бы возмутился — в конце-концов, в его обязанности полицейского входит штрафовать тех, кто мусорит в общественных местах — но сейчас ему всё равно. Фиолетовый свет мягко оттеняет острые черты лица Даби, растушёвывает тень от его ресниц — и за это можно простить многое, если не всё. — Так, значит, предложение выпить теряет актуальность… Может, хотя бы представишься? Обещаю, я не буду терять сознания и сбегать от тебя.

Кейго закатывает глаза в ответ на издёвку.

— Эй, я не терял сознание! — с притворной обидой замечает он. Даби поднимает руки вверх, словно сдаётся — и Таками испускает короткий смешок. — Меня зовут Кейго. Жаль, у меня нет крутой клички, и я никогда не играл в рок-группе, — он разочарованно щёлкает языком. — Даже похвастать нечем.

— Кличку я могу тебе организовать… — Даби бросает на него оценивающий взгляд (Таками благодарит богов за ночной полумрак — в нём не видно его покрасневших щёк), долго молчит, потирая подбородок, а потом довольно заключает. — Птенчик.

— Э? Птенчик? — Кейго поднимает брови, придирчиво себя осматривая. — Это ещё почему? У меня перья в волосах?

— Ты похож на жёлтую птицу из энгри бёрдс, — пожимает плечами Даби. Почему-то даже мысленно Таками называет его именно так — настоящее имя парню… не идёт. — А ещё это звучит ласково.

— Ласково? А что, обычные котята и зайки уже не в моде?

— А мы с тобой уже на этой стадии, птичка? — Даби дразняще прикусывает нижнюю губу, в которую вдето металлическое колечко. Кейго ненавидит себя за то, как быстро попадается на крючок. — Хочешь, чтобы я называл тебя котёнком?

Таками сглатывает. Он не знает, какой именно фактор становится решающим — близость их лиц, насмешливый блеск в глазах напротив, интимный полумрак или жалкие остатки алкоголя в крови — но происходит то, что происходит. Он притягивает Даби к себе за воротник плаща, и впивается в сухие губы с твёрдым намерением отомстить за поддразнивания. По мере того, как парень охотно притягивает его в объятия, а потом затаскивает к себе на колени, желание мести ослабевает — и ему на смену приходит совсем другое. Кейго осторожно прихватывает зубами пресловутое колечко, пока его ладони судорожно ощупывают горячую кожу у Даби под одеждой — тот роняет в поцелуй тихий довольный звук, и это окончательно сводит Таками с ума.

Он едва знает этого парня — и всё же… в нём есть что-то, чего обычно не бывает у проходимцев, туристов и завсегдаев ночных клубов. Какая-то загадка, которую Кейго хочет разгадать. Это не первый раз, когда он целуется с незнакомцем — но первый, когда ему не хочется прекращать. Таками не знает, как долго они целуются на ступенях клуба, словно поехавшие от гормонов подростки. Приходит в себя он только несколько часов спустя, у порога служебной квартиры. Из окон на лестничную клетку льётся бледно-синий предрассветный свет, а на экране его смартфона мигают непрочитанными несколько сообщений.

04:54

парень-из-клуба <3: отпишись, как доберёшься, птичка

парень-из-клуба <3: помню, кто-то хвастался, что у него завтра выходной ;)

***

Кейго честно не знает, как это происходит — но уикенд они проводят вместе.

Утро субботы начинается с обмена сообщениями. Даби всего лишь интересуется, как чувствует себя задница Кейго после нескольких часов, проведённых на холодных ступенях, а Таками всего лишь предлагает ему приехать на наглядную демонстрацию. Каким образом уже спустя час они оказываются в кафешке в центре города, не понимает никто. Но завтраком дело не ограничивается — они посещают парк Мира, а потом заглядывают в сад Гловера. Сейчас август, толпы туристов уже не атакуют город в надежде заполучить свою сувенирную дозу радиации из Нагасаки, и им с Даби удаётся отлично провести время, разговаривая ни о чём и целуясь в каждом укромном уголке и за любым достаточно широким деревом. Они остаются там до вечера, а когда опускается ночь, расстилают на траве плед и растягиваются прямо на нём.

С Голландского холма город похож на муравейник с диско-шаром внутри — Таками долго разглядывает цветные огни гавани и покатые крыши храмов, а потом заставляет случайного прохожего щёлкнуть его и Даби на их фоне. Фотографии получаются дурацкими и смазанными (Даби лениво шутит, что камера его не любит, хотя не с его внешностью об этом говорить), но на каждой из них видно, как Даби обнимает его за талию — и Кейго так и не решается удалить хоть одну. Они расстаются только часам к трём утра, и даже дома, смертельно уставший и вымотанный, Таками целый час переписывается с парнем в мессенджере, прежде чем заснуть с телефоном в руке.

В воскресенье всё повторяется — меняются лишь декорации. Вместо парка — поездка до Кофукудзи будийский храм, вместо «пикника» в саду — поход в кино. Устроившись у Даби под боком, Кейго ехидно дразнит его типичным японцем за выбор самых банальных мест для свидания, и в итоге они весь сеанс бросаются друг в друга попкорном и шутливо переругиваются вместо того, чтобы целоваться. С Даби легко и весело, пусть юмор у него чернее ночи, а язык острее ножа. Выходные похожи на бесконечное свидание, на внезапный медовый месяц, и Таками понимает, что уже очень давно не чувствовал себя таким счастливым. За два дня он, кажется, смеётся больше, чем за всю жизнь — и напрочь забывает о работе. Кошмары с Мо Камиджи в главной роли не мучают его уже три ночи, он не видит её изуродованный труп в перевёрнутых отражениях луж и стеклянных витрин. Кейго чувствует себя свободным и совсем немного влюблённым — и ночью воскресенья размышляет о том, как попросит лишний выходной на неделе, чтобы провести с Даби немного больше времени.

Следующим же утром находят ещё один сгоревший труп.

***

Кенджи просыпается от того, что собаки скулят и царапаются в дверь его спальни.

Сонное оцепенение спадает мгновенно, а рука машинально тянется под татами. Когда тёплые пальцы нащупывают ледяной металл пистолета, спрятанного в отсеке днища, мужчина немного успокаивается и приподнимается на матрасе. Бывшая жена называла его параноиком. Сам Кенджи не спорил, но никогда не забывал: если ты больше тридцати лет служил в полиции, отправляя за решётку одного ублюдка за другим, всегда будь готов к незваным гостям. Цурагама прислушивается к собачьей возне в нескольких метрах от себя, пока нетерпеливо шарит второй ладонью по простыням в поисках смартфона. Приложение с данными камер видеонаблюдения молчит: он просматривает все записи за сегодняшнюю ночь, но ничего, кроме мельтешения птиц у кормушки и его самого, поднимающегося по ступеням, не находит.

Оснований для того, чтобы дать сигнал патрульной машине, нет, но нехорошее предчувствие сжимает его сердце ледяными тисками. Кенджи напряжённо вглядывается в стеклянную тьму сёдзи, пытаясь вспомнить, видел ли он в последнее время на улице незнакомые машины или подозрительных прохожих. Размышляет о надёжности оконных рам на первом этаже, воскрешает в памяти устройство террасы. Он расследовал столько изощрённых ограблений за тридцать лет работы, что становится смешно при мысли о ворах в собственном доме.

Бимо и Мачико за дверью продолжают скулить — их хриплое дыхание и клацание когтей по полу сильно отвлекает. Неожиданно Кенджи приходит в голову простая и страшная мысль. Если в доме действительно есть кто-то посторонний, они бы уже давно попытались его схватить. Если только он не прячется там, куда собакам не добраться.

Например, в его комнате.

Кенджи вскидывает пистолет за долю секунды до того, как матрас прогибается под весом чужого тела. Раздаётся сухой щелчок, но выстрел не гремит, и Цурагама, чертыхаясь сквозь зубы, заносит руку над головой и обрушивает тяжёлую рукоять на тень в собственной постели. Ладонь лишь рассекает воздух — а в следующую секунду полицейского ослепляет невыносимая боль. Под грудину вонзается лезвие. Цурагама пытается дотянуться слабеющими пальцами до рукоятки ножа — но ничего не помогает, и она движется вниз. Его потрошат, как свинью — но почему-то не получается даже заорать. Кажется, нападающий зажимает ему чем-то рот. Сквозь пелену боли Кенджи пытается разглядеть лицо убийцы, но его черты, искажённые темнотой, расплываются, будто на замыленной плёнке. Когда Цурагаме наконец удаётся заглянуть в спокойные, насмешливые глаза, его угасающее сознание пронзает ликующая мысль: я знаю, кто убил Камиджи и Ониму.

Но её догоняет другая, чуть более тоскливая: кто же будет кормить собак?

***

— Это то, что нам известно на данный момент, — заканчивает доклад парень, приехавший на место преступления первым. Его люди — маленькие растерянные человечки из местного кобанаучастковое отделение полиции в Японии, никогда не сталкивающиеся ни с чем серьёзнее кражи на пригородной станции — суетливо клеят опознавательные знаки и вешают сигнальную ленту. Кейго ловит напуганный взгляд одного из них и отводит глаза. Сегодня ему не удалось поспать и двух часов — Таками подозревает, что сейчас выглядит не лучшим образом.

Дом, где жил Кенджи Цурагама канонный персонаж: следователь с головой пса! — бывший капитан их отделения — возвышается над оперативной группой неприступным массивом из бруса, рисовой бумаги и досок. Традиционный стиль, хоть сейчас отправляй на выставку сооружений под старину. Таками едва удерживается от того, чтобы совершенно непрофессионально присвистнуть: оказывается, Цурагама-сан был японцем до мозга костей, настоящим хранителем традиций. Что, впрочем, не мешало ему обзавестись отличной системой слежения, охранной сигнализацией и тревожной кнопкой в кабинете.

И ничего из этого не помогло ему этим утром.

Таками уже знает историю убийства со слов участкового — Поджигатель (его причастность к убийству ещё не доказана, но Кейго не думает, что за этим дело станет) пробрался в дом за полчаса до рассвета, каким-то образом обойдя всю охранную технику и одурачив двух собак. Маньяк и Цурагама вступили в короткую потасовку, бывший полицейский пытался убийцу застрелить… но когда город осветили первые солнечные лучи, от Кенджи остался лишь обугленный труп на заднем дворе. Сейчас вокруг него творится настоящее столпотворение — суетятся фотографы, криминалисты и судмедэксперты. Их спины, обтянутые униформой, закрывают труп от глаз Кейго, но он с ужасом ждёт того момента, когда придётся его увидеть. Волоча непослушные ноги по аккуратной каменной дорожке, Кейго глубоко вздыхает и вытирает мокрые ладони о брюки. Крошечная частичка его сознания умоляет не идти вслед за остальными на чёртов задний двор. Ему уже хватает кошмаров с Камиджи-сан в главной роли — зачем плодить новые? Таками усилием воли заставляет мерзкий писк внутри заткнуться. Как и всегда в моменты нерешительности, он ищет взглядом своего начальника.

Лицо Энджи Тодороки, когда он видит труп, совершенно нечитаемо. В его поджатых губах и прищуренных глазах нет ни капли сочувствия или шока — лишь холодная профессиональная отстранённость. С таким же выражением лица он листает утреннюю газету, раздаёт указания в участке или заламывает руки очередному грабителю, которому не посчастливилось выйти на охоту в смену Тодороки. Кейго в тысячный раз поражается его выдержке. Ведь Цурагама — уже третий друг Энджи, которого им не удаётся спасти.

Поджигатель охотится на полицейских Нагасаки, но нужны ему не все. За полтора месяца отдел лишился трёх талантливых сотрудников — двое из них, Мо Камиджи и Онима Тору, принадлежали к «пламенным героям Старателя» (эта кличка была старше Таками, и о её происхождении он, как бы ни старался — ха-ха — ничего не разузнал), личной свите Тодороки-сана. Третьей жертвой стал бывший капитан его отдела, до ухода на пенсию проработавший там больше тридцати лет. Кейго не знал его лично, но о том, как Кенджи Цурагама передавал пост Тодороки, среди полицейских ходили легенды — говорили даже, что они были очень дружны. Таками, в системе координат которого понятия «дружить» и «Старатель» находились на разных прямых и никогда не пересекались, этим Цурагамой восхищался, и даже слегка завидовал.

И вот теперь он мёртв — убит в собственной постели, а потом сожжён на заднем дворе. Многие полицейские погибали от рук преступников, но Таками никогда не слышал, чтобы это происходило вот так. С жестокостью, свойственной дикому зверю, а не человеку. Утешало лишь одно: своими действиями Поджигатель всё туже затягивал на собственной шее петлю. Когда его поймают, ублюдок не отделается и сотней пожизненных сроков — ему прямая дорога в Токийский изолятор. Мысли о расправе на мгновение овладевают Кейго, и его остывшая от ужаса кровь кипит. Это придаёт ему сил наконец-то взглянуть на труп.

Поджигатель, как и все серийники, не прочь похвастаться — и инсталляции у него в высшей степени впечатляющие.

Труп расположен в самом центре маленького сада камней: Кейго машинально отмечает, что насыпь и трава вокруг него не тронуты, а значит, мужчину не волокли по земле, а тащили на себе. Их маньяк чертовски силён и не лишён эстетических предпочтений — так себе зацепки, но Таками скрупулёзно заносит их в мысленную папку с делом Поджигателя, туда, где собраны десятки его бессмысленных идей и заметок. Обугленное тело Кенджи идеально вписывается в буддийскую триадупринцип, по которому располагаются камни в японском саду камней — но только похоже оно не на остров, и не на море, а на грёбаную декорацию к натуралистичному фильму ужасов. Лица не разобрать, вместо него — застывшая красно-чёрная мясная корка, и лишь уцелевшая челюсть ехидно скалится куда-то в пространство. Таками смотрит и ниже, но мало что может разобрать — кем бы этот чёртов ублюдок не был, своё дело он знает хорошо. Цурагаму будто промариновали в бензине, прежде чем поджечь.

Кейго, игнорируя панически визжащие инстинкты, садится на корточки, чтобы лучше видеть «лицо» трупа. Цурагама смотрит на него чёрнеющими провалами глаз, и Таками вспоминает о том, что перед смертью ему, как и остальным, скорее всего срезали веки. Сейчас даже это не представляется возможным разглядеть — но богатая фантазия прекрасно делает всю работу за него.

— Мне кажется, или он не так сильно… пропёкся, как остальные два? — поднимает брови Таками, не обращаясь ни к кому конкретному. Ему отвечает Фуккацуми-чан — молоденькая судмедэкспертка с крашеной в зелёный чёлкой. В её голосе — неприкрытый энтузиазм, и Кейго бы восхитился подобной выдержкой, если бы его не тошнило от вездесущего запаха горелого мяса.

— Ну конечно! Ему просто не хватило времени, чтобы «дойти», — поясняет девушка с очаровательным и чертовски пугающим цинизмом. — В бытовых условиях тело взрослого человека полностью, со всеми внутренностями и, чем бес не шутит, даже костями, сжечь практически невозможно. Ну-у, если постоянно поливать его керосином, наверное, можно управиться часов за десять… — она задумчиво стучит пальцем по розовым губам. — Или двенадцать? Сами думайте, насколько это осуществимо. Наш Поджигатель пытался провернуть что-то подобное с предыдущими жертвами, кстати. Явно провёл у их тел несколько часов, видимо, хотел, чтобы результат как можно сильнее напоминал то, что получается на выходе в крематориях — но сейчас у него банально не было на это времени, так что он ограничился… — девушка невесело хмыкнула. — Ну, я бы назвала это «ритуальным сожжением».

— Значит, всё, как у Камиджи и Онимы. Он убил его, и только потом сжёг, — за спиной у Кейго раздаётся холодный голос Тодороки Энджи. Вот уж кого точно не волнует запах и вид трупа. — Подписал работу.

— Красуется, — согласно кивает Таками и поднимается на ноги. — Кэп, мне осмотреть дом или помочь вам здесь?

— Дом, — коротко отзывается Тодороки-сан. Его приказной, резкий тон как всегда приводит расшатанные мысли Кейго в порядок. — В нетронутом состоянии всё, кроме пистолета Кенджи. Усагияма уже везёт его на баллистическую экспертизу вместе с патронами из сейфа на первом этаже. Собак тоже нет, их забрала племянница Цурагамы.

Значит, они с Руми разминулись, понимает Кейго. Чертовски хреново. Ему никогда не нравилась работа в команде, но сейчас Таками точно бы не помешали железная уверенность и трезвый ум Усагиямы. Любая мелочь на месте преступления может играть ключевую роль в расследовании — упусти он хоть одну крохотную деталь, и трупов может быть намного больше.

Это осознание не мешает ему оставить все тревожные мысли на лужайке перед домом — чтобы его порог мог переступить не уставший, невыспавшийся, испуганный Кейго-кун, а собранный сержант полиции Таками. Как и всегда на «полевых работах», Кейго сперва составляет общее представление о доме — фиксирует количество дверных проёмов и окон, ощупывает цепким взглядом пол в поисках засечек и следов, осматривает целостность стекла и подоконников. Потом настаёт час детального осмотра. Кейго вместе с помощниками продвигаются комната за комнатой, пытаясь найти следы взлома или проникновения — там, где они проходят, остаётся тонкий слой дактилоскопического порошка, пока, наконец, им не оказываются припорошены все поверхности в доме. В спальне им наконец везёт.

Кроме развороченного татами и семейных фотографий, на которые Таками старается не смотреть, в ней обнаруживается окно без стёкол — самое крайнее, скрытое от человека внутри бежевым прямоугольником сёдзи перегородка из полупрозрачной бумаги, крепящейся к деревянной раме. Эта находка укрепляет подозрения Кейго: убийца посещал этот дом раньше, возможно, не один раз. И за время своих визитов он что-то сделал с техникой (они как раз ждут специалиста в этой области, чтобы он занялся вопросом молчавшей сигнализации), нашёл и привёл в негодность пистолет Цурагамы, а также заранее вытащил стекло из оконной рамы, чтобы беспрепятственно проникнуть в комнату в ночь убийства. Хотя бы одна загадка решается — их таинственный маньяк не умеет проходить сквозь стены.

Кейго делает мысленную пометку осмотреть наружную часть дома, и задумчиво смотрит на зияющую дыру окна. Портрет преступника снова претерпевает изменения: Поджигатель должен быть достаточно худощавым, чтобы проникнуть внутрь через подобное отверстие. А ещё, понимает Таками, он должен двигаться бесшумно, как кошка — раз уж старого вояку не разбудил звук его шагов. По спине Кейго бегут мурашки, когда он представляет, как над спящим стариком нависает зловещая тень с ножом в руке.

Почему он это делает?

Вопрос мучает Кейго постоянно, каждую секунду его существования — от него не укрыться даже во сне, не спастись за работой и не спрятаться в объятиях Даби (при мысли о нём Таками вздрагивает: кажется неправильным думать о парне здесь, когда смерть дышит ему в затылок). Поджигатель убивает полицейских — но почему? В отделе считают, что мотивация лежит на поверхности. Убийца в прошлом столкнулся с законом, и опыт не пришёлся ему по вкусу. Возможно, он отсидел срок и теперь мстит тем, кто упрятал его за решётку. Это кажется логичным, но всё внутри Кейго свирепо восстаёт против такой версии. Он сам не понимает, почему, но его внутренний голос сходит с ума, будто в этом деле есть что-то ещё — какая-то мелочь, которую никто не видит.

Таками чувствует себя так, будто смотрит в зеркало Гезелла — стекло, прозрачное для наблюдателя лишь с одной стороны. Поджигатель стоит прямо за тонкой поверхностью — и видит каждую деталь в лице Кейго, каждую морщинку, ловит смену его эмоций, наблюдает за тем, как часто вздымается грудная клетка, как дрожат похолодевшие пальцы. Но его собственного лица не разобрать, и даже силуэт остаётся мутным, сколько ни вглядывайся в гладкую поверхность зеркала. Нужно разбить стекло, перегнуться через край рамы и протянуть к Поджигателю руку. Но Кейго не может этого сделать.

Он просто продолжает смотреть.