Гром себе всё уже напредставлял: как героически выносит на руках из подсобки полуживого Дубина (после язвительной фразы Разумовского: «Это Ваше? Забирайте!»), как они вместе идут сменить обстановку в другое кафе, в ту же «Точку сборки», в которой от Кастанеды разве что комнатные растения, отдалённо напоминающие чапараль. Как он просто слушает бесконечные Димины монологи, смотрит на него, улыбается и думает: и создала же Вселенная такие обстоятельства именно для них двоих. Серьёзно, Гром ощущает уже себя в какой-то симуляции в хорошем смысле слова. Так вдруг всё стало по-киношному.

- Горь! Горь…

Если не знать, что это белобрысый к своему Майскому обращается, можно было подумать, что он пса подзывает. Хотя…

- Привет, - тот сам не замечает, как губы начинают взволнованно подрагивать под усами.

- Ты чего так рано? – бариста смотрит подозрительно, поправляя очки. Хмурится.

- Я…Эм…

Сделать вид, что он просто мимо проходил, не получится. Для придумывания отмазок нет времени и морального права.

- Послушай, - Димин голос звучит неожиданно твёрдо, Гром аж нервно сжимает шаурму, всё ещё умудряясь прятать её за спиной.

- Слушаю, - мужчина цокает зубом, пытаясь спрятать волнение за напускной крутизной.

- Не приходи так часто. Ну, только если не хочешь кофе. Ради меня…Не стоит. А то это уже преследование.

На мгновение Игорю показалось, что не шаурму он там во влажной ладони сжимает, а коробочку с обручальным кольцом. Но аппетит всё равно пропал, местному Бобику не хочется отдавать («есть себе подобных?»), да и надо зафиналить как-то это всё.

- Это тебе, - Игорь сводит брови к переносице в неопределённом жесте и протягивает белобрысому тёплый ещё свёрток.

- Спасибо, - кивает Дубин и, одёрнув ветровку на рыбьем меху, открывает дверь кофейни.

Игорь – он же собака. Ему что скажешь, то он и будет делать. Услышал команду «не приходи» - поскулит, повоет, да уляжется спать на коврике.

С Серёжей пересекаться не хочется. Залипший на вывеску Гром отворачивается и закуривает. В голове всплывает диалог с Димой:

- Я люблю яблочный «Чапман».

- Это пирог такой?

Кирилл Гречкин «Чапман» не любил и вообще сигареты не признавал. Зато практически не вылезал из кальянных. Ну, в те моменты, когда не ходил по пятам за Димой. Действовал как махровый, хрестоматийный абьюзер – знал, что Дубин – не безвольная тряпочка. Неглупый, рефлексирующий, сложносочинённый. Но главное – с подвижной психикой.

Как Гречкин сделал так, что белобрысый на него повёлся? Видимо, декоративными капами ослепил. Вообще сложно сказать, у Кирилла магнетизм прямо неизбирательный какой-то, захватывающий все слои населения. Так, что был пацан – и нет пацана.

Дима с радостью открылся бы Игорю. Он и открылся. Но на подкорке всё ещё пляшет фраза, которая отлично ложится на укулеле: «Не все людишки такие, некоторые ещё хуже».

Сигарета эффекта не возымела. Как будто прилипла к лёгким и осталась там насовсем. Гром агрессивно молчит и вглядывается в пустоту.

А потом случается ситуация из серии «загорелась в жопе береста»: и вот он уже нервно тапает по кнопке вызова такси в приложении, как будто от этой поездки зависит его жизнь.

Маршрут знакомый: кофейня «Точка сборки».

Недавно они с Димой оба пришли сюда впервые.

В голове Грома аварийно открылась вкладка с другим диалогом, Дубин тогда спросил, читал ли он Кастанеду, а тот отшутился, что только ходил в кусты чапараля.

Мужчина грустно посмеивается сам себе и кивает.

- Выбрали? – тихо спрашивает бариста. И смотрит тоже как-то тихо, затая дыхание, с надеждой.

Лёша Макаров, он такой. У них с Гречкиным была определённая химия (не органическая), но Кирилл с ним не сошёлся. Не выбрал интуитивно, видимо. Макаров из детдома, ему и так досталось от жизни, куда ему в отношения с таким экземпляром.

- Да, - мягко отзывается Игорь, - лавандовый латте, будьте добры.

Ждёт, шмыгает носом. Лёша долго копошится за кассой, а потом влетает в старшего бариста, выставив грудь колесом.

«Знакомая ситуация», - думает Гром. Сколько уже таких было, сколько ещё…будет?

В голове открывается очередная вкладка: Дима гладит травинкой по ноге.

- Игорёш, а у нас дети будут?

- Возьмём пацанов из детдома, назовём Олег и Серёжа.

- Где-то это я уже слышал.

И за тот хитрый прищур можно было бы просто всё отдать.

- Он без перчаток работает! И выпечку трогал! И поднос, - плотно сбитая посетительница, вооружённая лаковой сумкой, тычет в Макарова, который под таким напором дрожит и как будто истончается. Ледышка.

- Вообще-то поднос не запрещено трогать без перчаток, - встревает старший бариста, а Лёша уже нервно улыбается следующему посетителю.

Допивший свою цветочную амброзию Гром замечает на столике стопку листовок-анкет, предлагающих мысленно поиграть во владельца кофейни и поделиться своими мыслями о том, что в данном заведении можно усовершенствовать. Игорь человек простой: берёт и пишет.

О, он пишет. В красках нахваливая все выученные благодаря Дубину ристретто, мокко, карахильо и прочие радости жизни. Предлагает включить в меню бельгийские вафли – в том числе с телятиной и горбушей – чем чёрт не шутит.

А потом торжественно отдаёт бумажку Макарову:

- Это вам, - он чуть задирает бровь, - на обратной стороне мой номер. Если что…

У Лёши в этот момент такое лицо, как будто отец пришёл забрать его из детдома.

Какое лицо в этот момент у Димы, который находится на другом конце города – отдельный разговор. Но в целом он сейчас больше всего похож на человека, который съел неправильные грибы. К горлу подступает тошнота – та самая, экзистенциальная, что у Сартра. И хочется или написать Игорю 100500 сообщений, или не трогать телефон даже заусенцем.