Монотонная серость, беспросветность, давящая пустота. Серость, беспросветность, пустота. Серость, беспросветность…
Когда его жизнь умудрилась превратиться в этот порочный круг? Когда потеряла все краски и смысл? И что теперь с этим делать?
Он вынул из кармана зажигалку, чиркнул колесиком раз, другой, поднес маленький огонек к сигарете, подкурил и затянулся. Рабочий день уже давно закончился, но в его беспросветности кроме нее все равно ничего не было, поэтому смысла рано идти домой не находилось. И он сидел в офисе до последнего. Уходил, когда его выгоняли уборщицы — мешал он им, видите ли. Даже Джинн в последнее время стала исчезать раньше него.
Небо хмурилось на него тяжелыми тучами и ругалось грозными раскатами. Стоило бы поторопиться, если он не хочет попасть под ливень. Кажется, виджет на его рабочем столе стрелял молниями на протяжении всего дня. Так что, пока погода дает ему передышку, нужно бежать.
Похлопав по карманам куртки, он нашел в ней беспроводные капельки, воткнул в уши, включил какой-то бессмысленный гундеж, который современная молодежь любила называть музыкой, и фальшиво бодрым шагом замаршировал домой.
Монотонная серость домов, подъездов, козырьков магазинов, пытавшихся разбить все это веселым пересветом огоньков, но терпящих поражение в грузных сумерках. Беспросветная скука в глазах прохожих, влажная прилипчивая грязь под ногами, в которой чавкали остроносые туфли. Дома придется потратить много времени, чтобы привести их снова в должный вид. Пустота вырытых канав, называвших себя ежегодной проверкой труб, которые приходилось обходить по большой дуге, чтобы не ухнуться прямо в один из открытых зевов в мокром полумраке. Темные глазницы окон, за которыми не было ни одного признака жизни и движения. Веселились ли их люди сейчас с друзьями, прозябали в больницах, уехали в отпуск или их больше не было — их жилища пустовали, и только спектры прошлого напоминали о том, что там когда-то кто-то был.
На нос приземлилась первая капля. Вот же. Не успел. За ней его атаковала вторая, третья, пятая, пятидесятая. И вот пиджак уже раскрашен неловкими кляксами, а так и недокуренная сигарета потушена и летит в ближайшую урну. Перед глазами появилась арка подземного перехода. Технически она вела еще и на одну из станций метро, но ему нужно было всего лишь оказаться на другой стороне дороги — его дом злорадно подмигивал оттуда светом, включенным за редкими стеклами. Никогда он еще не был так близко и так далеко.
Тяжело вздохнув, он нырнул за арку, в крошечный, существующий вне времени и пространства подземный мирок. Прошел мимо многочисленных прилавков с какими-то никому ненужными побрякушками, мимо беззубых попрошаек с табличками, на которых было написано что-то нечитаемое, размазанное временем и жирными пальцами, мимо очередного ищущего славы и пытающегося продать свои альбомы уличного исполнителя в сером худи и надвинутой на глаза бейсболке.
Вынырнуть с другой стороны не представлялось возможным. Дождь разошелся, и теперь его стена была настолько плотная, что родной дом казался расплывчатым и нереальным.
Он стоял и подавленно смотрел, жалея, что не взял утром зонт. В наушниках продолжала бухать какая-то муть про любовь и расставание, и, если бы не его эмоциональное онемение, под погоду такая ерунда могла бы даже зацепить его. Но не в этой жизни. Ни там, где все вокруг — монотонная серость, беспросветность и давящая пустота.
Подождав с полчаса и улучив момент, когда ледяная стена превратилась в мерзкую морось, он, наконец, выскользнул в мутную бурую лужу, в которую превратился весь тротуар, и быстрее побежал домой.
***
Монотонная серость, беспросветность, давящая пустота. Серость, беспросветность, пустота. Серость, беспросветность…
Когда его жизнь умудрилась превратиться в этот порочный круг? Когда потеряла все краски и смысл? И что теперь с этим делать?
Он вынул из кармана зажигалку, чиркнул колесиком раз, другой, поднес маленький огонек к сигарете, подкурил и затянулся. День сурка какой-то. Сколько дней он снова и снова повторяет одни и те же действия? И почему надеется в итоге получить другой результат?
Небо прояснилось, и сумерки сегодня были сухими, полными шума машин, людского гомона и едва слышной трели каких-то птиц. В руку послушно легли его верные беспроводные капельки. Заглушив весь шум снаружи и заключив себя в обособленный мирок отвратительной музыки и самокопания, он на автопилоте побрел в сторону до боли знакомого перехода.
Сегодня здесь было светлее и, как будто, чище, но муть, продающаяся на прилавках, от этого выглядеть привлекательнее не начала. Равно, как и зубов у попрошаек не добавилось. И, наверняка, музыка этого уличного исполнителя в неизменном худи и бейсболке лучше не стала. Но откуда ему знать, он все равно, не слышит ничего, кроме очередного глупого и неритмичного трека о любви и расставании. И ничего менять не планирует.
Хм, можно ли сказать, что его устраивает текущее состояние вещей? Трясина обязанностей, перебирания бумаг, пустых улыбок клиентам, а потом путь домой по одному и тому же маршруту изо дня в день. Ведь если бы не устраивала, то он бы попытался что-то поменять. Попытался бы, правда?
Родной серый гигант вырос за аркой выхода. Вот он и почти дома.
***
Монотонная серость, беспросветность, давящая пустота. Серость, беспросветность, пустота. Серость, беспросветность…
Когда его жизнь умудрилась превратиться в этот порочный круг? Когда потеряла все краски и смысл? И что теперь с этим делать?
Он вынул из кармана зажигалку, чиркнул колесиком раз, другой, поднес маленький огонек к сигарете, подкурил и затянулся. И который это по счету? Пятый? Пятидесятый? Он давно уже потерял счет одинаковым блеклым будням.
Мрачно ухмыльнувшись самому себе, он достал кейс с беспроводными капельками. На него неприятным светом замигал красный диод, сигнализируя о разряженной батарее.
— Ну, кисонька, ну еще капельку, — пробормотал он себе под нос, жалобно глядя на наушник и воткнул его в ухо.
— «Battery low», — сказал приятный женский голос, и все снова затихло.
Вот же, черт. Кажется, сегодняшний путь будет в сотни раз длиннее. Не объективно, конечно. Но когда привыкаешь брести по безжизненным улицам под какую-то муть, которая неизменно вызывает хоть какие-то эмоции, пусть даже и негативные, а потом лишаешься даже этого… Он вздохнул, сунул почивший девайс назад в карман и направился в сторону неизменного перехода.
Оказывается, вокруг всегда столько всего происходит. Шепот ветра, колышущего листву, мяуканье бездомной кошки и громкий лай собаки, которая за ней гонится. Еще более громкие маты хозяина, который пытается догнать свою собаку, которая гонится за бездомной кошкой. Ор толстой тетки, грозно помахивающей авоськой, в которой звенит что-то стеклянное, в ответ на громкие маты хозяина, который пытается догнать собаку, которая гонится за бездомной кошкой…
Зачарованный такой странной картиной, он сам не заметил, как добрался до входа. В воздухе слышалось жужжание люминесцентных ламп, освещавших высокую арку, за которой находился обособленный подземный мирок перехода.
Стук каблуков остроносых туфель по бетонным ступенькам. Пьяный гомон беззубых попрошаек. Прочитать, что написано на их табличках он все еще не мог, но зато теперь мог слышать их просьбы, произнесенные заплетающимися языками, вживую. Маленькая танцующая балерина на одном из прилавков крутилась под Катюшу. Катюшу в процессе заело, и звук переплавился в какой-то чудовищный рев из фильмов ужасов. Продавец спешно подбежал и сделал несколько оборотов маленького металлического ключика, и деревянная танцовщица снова закружилась в своем однообразном, вечном танце.
А потом все звуки исчезли, оставив только один. Протяжный, лиричный, плаксивый и нежный одновременно. Кайя замер, неожиданно вырываясь из своей ежедневной монотонности, серости и беспросветности. И вокруг него закружился водопад из красок. Из звуков, из состояний, из эмоций, каких он не испытывал уже давно. Скрипка пела, выла, умоляла, манила его к себе, и он, потерявший всякую способность к сопротивлению, будто загипнотизированный пошел на ее просьбу.
Тонкая невысокая фигура в сером худи и скрытым за капюшоном и нелепой бейсболкой лицом, ловкими пальцами зажимала гриф, плавно и нежно двигала смычком, извлекая из куска деревяшки такие звуки, каких Кайя никогда еще не слыхивал. Он не был профессионалом в музыке, но основную классику ему слыхать доводилось так или иначе. И он мог с уверенностью сказать — это было нечто иное. Нечто, самобытное, уникальное, завораживающее, волшебное.
Он стоял среди перехода, забыв, как дышать, двигаться, существовать. Вся его жизнь была звуками этой скрипки, и он был частью этих звуков, быть без них он больше не смог бы. Все его ядро невольно следовало за каждым перехватом грифа, за каждой сменой наклона смычка.
Тяжело привалившись к холодной бетонной стене, едва осознавая себя, он стоял и слушал. И слушал. И слушал.
Сколько же раз он проходил мимо этого чуда, не уделяя ему даже толики внимания, укрывшись пологом из низкосортной какофонии, не вызывающей ничего, кроме презрения. Сколько долгих месяцев он не жил, а существовал, потому что не мог, а точнее, не хотел ничего поменять в своей пустой, серой беспросветной рутине. Пять? Пятьдесят? Сколько же времени он потерял.
В чувства его привела резкая смена положения. Скрипач, закончив играть очередную композицию, опустил скрипку, явно намереваясь закончить сегодняшний концерт. Судорожно вздохнув, Кайя похлопал по карманам в попытках найти хоть какую-нибудь купюру. Было бы верхом неблагодарности не отплатить бедному музыканту, который заставил его снова чувствовать. Пусть и всего лишь на какие-то полчаса. Нашарив банкноту среднего достоинства и пожалев, что у него больше нет наличности, он бросил ее в раскрытый футляр прежде, чем скрипач успел положить туда свой инструмент. И поспешно скрылся в раззявленной пасти арки, слишком смущенный своим неловким поведением.
Родной дом сегодня не скалился на него мерцающим светом, а выглядел вполне себе уютно и мирно. Что-то поменялось, да? Но не в ровном желтом сиянии бликующих стекол, нет. В нем самом.
***
Звуки пения, плача, надрывной мольбы лились и лились, и он снова терялся в них, снова переставал существовать где-то за пределами этого, ограниченного тонкими пальцами, нежно перебирающими струны на грифе, мирка. Сколько дней подряд он приходит сюда после работы? Пять? Пятьдесят? Он снова потерял счет, но больше его это не беспокоило, потому что он нашел свою тихую гавань в протяжных движениях смычка.
Пальцы сами собой потянулись в карман за привычной пачкой сигарет, вжикнуло колесико зажигалки, Кайя затянулся. Стало еще лучше. Вот только лицо, скрытое уже привычным капюшоном и бейсболкой нахмурилось, маленький вздернутый нос скривился от запаха табака. Скрипачу, очевидно, был не по душе аромат его сигарет.
Он поспешно, с слабой искрой сожаления, затушил ее о ближайшую стену и выбросил в урну, стоящую неподалеку. Было бы чрезвычайно грубо в ответ на такую игру мучать исполнителя, которому некуда было деться, только продолжать композицию через отвращение. Так не пойдет. Он вернулся на свое место у стены, где он проводил свои вечера в последнее время и снова привалился к ней.
Нахмуренное выражение сменилось на удивленное, и музыкант исподлобья глянул на своего фаната и, как показалось Кайе, довольно хмыкнул. Но было сложно судить точно о его реакции, козырек бейсболки надежно все скрывал.
Композиция закончилась, и скрипач приготовился начинать следующую. Он никогда не следовал какому-то определенному порядку, играл, наверное, то, что просила в тот или иной вечер его душа, но Кайя уже неплохо начал узнавать его сочинения, и понимать, какое из них ждет его впереди.
Каждый вечер оканчивался тем, что потерянный в себе, в своих эмоциях и ощущениях, Кайя возвращался в свою серую, суровую реальность только когда загадочный музыкант опускал скрипку. Тогда он, заранее снявший деньги в крупных купюрах, бросал одну из них в чехол и сбегал в ночь прежде, чем ему придет в голову попытаться заговорить.
Сегодня он собирался нарушить этот порядок вещей. Сегодня он собирался вот прямо по окончании этой композиции подойти и поздороваться, а потом купить у него диск с записанным на него альбомом. Он уже нашел его в инстаграме, его @ красовался на стойке с дисками, но это был чисто творческий аккаунт, в нем была ссылка на спотифай, объявления о записи новых композиций, маленький круг почитателей, и больше ничего. Словно господин Рассвет не существовал за пределами своей скрипки. И Кайю это, в принципе, устраивало, он не хотел лезть скрипачу в душу и личную жизнь. И сегодня он просто поздоровается, возьмет альбом, чтобы поддержать начинающего исполнителя, и дальше будет наблюдать со стороны.
Последние ноты отзвучали, оставляя в воздухе долгое, тягучее послевкусие. Все его композиции обладали этой консистенцией патоки — лились медленно, равномерно и сладко.
Прежде, чем пальцы снова лягут на гриф, Кайя сделал шаг вперед, и скрипач видимо напрягся. Об острые углы плеч под серой худи можно было случайно порезаться, и без того скрытое козырьком лицо, спряталось еще дальше под капюшоном.
— Привет, — выдавил из себя Кайя, стараясь улыбаться и выглядеть естественно.
Ответа не последовало, только круглые глаза неопределенного цвета пронизывали из тени.
— Эм… — он пытался придумать, что еще сказать, но такая резкая реакция немного сбивала с толку и больно жалила что-то тугое в груди.
— Что тебе надо? — не церемонясь, с формальностями, грубо бросил скрипач, неосознанно поправляя тонкими, длинными пальцами капюшон.
Кайя растерянно сделал шаг назад. Чем он заслужил такое отношение? Что сделал не так?
— Я… просто хотел купить твой альбом, — тихо и жалко сказал он, словно оправдываясь. Вот только за что он оправдывался?
— Брось деньги в чехол и забирай, — так же резко ответил низкий угрожающий голос.
Ценник был выведен аккуратным почерком над аккаунтом в инстаграме, поэтому все, что ему оставалось — дрожащей рукой отсчитать необходимую сумму под прицельный хищный взгляд скрипача, опустить деньги на красную бархатистую поверхность, подхватить легкий футляр с диском, попятиться назад, в последний раз взглянуть на недружелюбно настроенную напряженную фигуру и броситься к выходу из перехода.
Уголки глаз щипало чем-то соленым и влажным, сердце бешено стучало, он пробежал оставшийся путь до дома в забытьи, зная, что больше не сможет заставить себя вернуться туда. В его жизни не может быть хороших вещей, правда? И этот случай тому очередное доказательство.
***
И снова небо было затянуто мясистыми, грубыми тучами, намекающими, что у него есть совсем немного времени, чтобы добежать до дома. Путь туда теперь занимал на порядок больше времени — ему пришлось поменять маршрут. Привычно заткнув уши капельками с отвратительной неритмичной гадостью, он быстрым шагом побежал домой. Серые монотонные улицы, беспросветный сумрак, пустые глазницы светофоров таращились на него на каждом углу. Когда его жизнь снова превратилась в порочный круг безжизненной бесцветности? Было ли это пять дней назад? Или пятьдесят? Все сливалось в один большой унылый монолит. Единственное, что поменялось — время пути до дома и тонкая пластмасса светлого футляра на журнальном столике, покрытая пылью. Он так и не смог больше заставить себя прикоснуться к ней.
Ноги сами несли его в нужном направлении — это уже инстинкт, отточенный годами, ему не нужно было прилагать усилия, чтобы автопилот сработал без сбоя. Только у раскрытой арочной пасти перехода приходилось себя тормозить и заставлять пройти мимо. Ничего страшного, однажды и это станет инстинктом. Наверное.
Где-то на полпути его настигло неприятное открытие. Острая горошина по касательной задела щеку, и он отшатнулся только для того, чтобы следующая прилетела ему в плечо. Град? Разве в прогнозе было что-то об этом? И разве сегодня было настолько холодно? Тут его настигло второе неприятное открытие за этот день — он промерз насквозь. Наверное, и правда, температура была очень низкая, просто его способность игнорировать реальность оказалась отточена так же, как и путь до дома. Третьим неприятным открытием за день стал тот факт, что темный зев высокой арки скалился ему прямо в лицо своей беззубой пастью.
Очередная тяжелая горошина больно прилетела по затылку, и, тяжело вздохнув, он сделал шаг вперед, словно готовился к прыжку в пропасть.
Переход встретил его знакомыми прилавками с никому не нужными глупостями, праздношатающимися попрошайками с размытыми картонными табличками, анфиладой знакомых колонн и… серой худи, натянутой на глаза бейсболкой и тонкими пальцами на грифе. Хотелось отвернуться, заткнуть уши посильнее капельками и сделать вид, что он не заметил скрипача. Но пальцы уже сами тянулись к наушникам, вытаскивая их, и волна плача и пения заполнила все его существо. Он застыл, пораженный музыкой, как в тот самый первый раз, когда увидел, как смычок извлекает магию из натянутых струн.
Медленно сделав шаг, и еще один, он постепенно добрался до своего привычного места у стены. И чувствовал себя так, словно вернулся домой из далекой и долгой поездки куда-то за тридевять земель.
Закрыв глаза, он позволил себе раствориться в тягучей патоке звуков и нот. Подъем, спад, теплая, мягкая волна, плач, светлая грусть, что-то потерянное очень давно, но так и не утратившее ценность, оставшееся в сердце зияющей пустотой, и тонкий мостик из приятных воспоминаний посередине.
Композиция закончилась, и все затихло. Кайя приготовился к следующей, но секунды капали, а скрипка молчала. Он открыл глаза.
Скрипач напряженно смотрел на него. Снова изгиб острых плеч и пронзительный взгляд круглых глаз из-под козырька. Дрожь вдоль позвоночника и страх очередного отказа. Кайя знал, что не стоило ему сюда приходить, знал, что нужно было промокнуть и промерзнуть, но идти дальше. Поддался слабости, сам виноват.
Скрипка опустилась вниз, смычок лег на стойку с дисками, и тонкая ладонь поманила его к себе. О, это что-то новенькое. Не хочет кричать на весь переход и устраивать сцену, а по-тихому прогнать Кайю так, чтобы никто не заметил?
Ступни, не повинуясь приказам, двинулись в направлении музыканта. Когда расстояния между ними осталось с вытянутую руку, Кайя остановился и замер. Замер и скрипач. Тонкие длинные пальцы нервно мяли подол серой худи.
— Эм… — неловко начал тот, хриплым голосом, словно уже очень долго не разговаривал, — Тебя давно не было.
Кайя смотрел на него, и не мог поверить своим ушам. Это попытка завязать диалог?
— Дела были, — как можно беззаботнее отозвался Кайя, — Как только появилась минутка, я заглянул.
— Хм, — немного недоверчиво поджал губы скрипач. — Я… хотел извиниться. Мне не стоило тебе грубить в прошлый раз. У меня… был трудный день тогда.
Он вздохнул полной грудью и заговорил уже увереннее.
— Это не оправдание, конечно. Ничто не может оправдать мою грубость. Но… извини.
Рот сам собой приоткрылся в подобии буквы «о», и Кайя не сразу нашелся и среагировал.
— Все в порядке, — нет, конечно, все было не в порядке, но теперь-то да, теперь-то скрипач извинился, теперь точно все будет в порядке, — Я не в обиде.
— Хорошо, — медленно ответил музыкант и снова машинально пальцами натянул капюшон поглубже, потеребил ткань, закусил губу и продолжил, — Тебе… и вправду нравится моя музыка?
— Очень, — тут даже задумываться над ответом не приходилось, он был на поверхности.
— Тогда… в качестве извинения, я хотел бы пригласить тебя на концерт. У меня там будет немного композиций, и это маленькое мероприятие, но… я бы хотел, чтобы ты пришел, — ладонь нырнула в карман худи, и вытащила оттуда длинный лощеный билет.
— О, — Кайя растерянно оглядел бликующую в свете люминесцентных ламп полоску бумаги, — С радостью. Сколько с меня?
Скрипач воззрился на него оскорбленным взглядом.
— Я не продаю билеты, — он замешкался, подыскивая верные слова, — Это… подарок. У меня мало настолько преданных фанатов, и я хотел выразить свою признательность.
— Правда? — глупо переспросил Кайя и улыбнулся, наверняка, одной из самых нелепых своих улыбок. Скрипач в ответ только фыркнул и настойчиво сунул билет ему в руки, — Спасибо. О, это же совсем рядом.
— Да, это филармония, — кивнул музыкант.
— Отлично. Тогда… до встречи. Ну, или нет, тебе, наверное, будет не до общения с поклонниками. Но я приду. И все, перестаю отвлекать тебя от игры, просто постою тут рядом, — зачастил Кайя, не зная, как продолжить этот разговор.
— До встречи, — скрипач впервые поднял на него открытый взгляд, и его глаза оказались пронзительного алого цвета. Такие же прекрасные, как его музыка. И почему-то смутно знакомые.
Все еще находясь под гипнозом этого чарующего взора, Кайя кивнул и отошел назад к стене. Музыкант поднял скрипку, подхватил смычок и снова заиграл. Глаза сами собой закрылись, и теперь вся музыка, каждая нота, каждое крещендо было в оттенках красного, карминного, алого и малинового. И каждый образ смотрел на него удивительным, волшебным взглядом круглых глаз.
***
И в очередной раз он имел возможность убедиться, что его увлечение музыкой уличного скрипача не имеет ничего общего с любовью к классической музыке, в целом. Раз уж его пригласили на целый концерт, он пришел к его началу, надеясь найти там еще что-то, что его зацепит. Но в итоге, после первых двух исполнителей, он понял, что ему невыносимо скучно. Посмотрев в программу и найдя своего скрипача под сценическим именем «Рассвет», он примерно прикинул, когда нужно вернуться, и отправился на небольшой балкончик в холле курить и наслаждаться вечером.
В программе было много исполнителей под псевдонимами, каждый из них писал свою музыку, и местная филармония давала им шанс блеснуть и показать себя. Хотя скрипач был прав — мероприятие было маленькое и, скорее всего, большая часть слушателей имела какое-то отношение к каждому из исполнителей: друзья, члены семьи и немногочисленные преданные поклонники творчества, как он сам. И горстка студентов, которым, наверняка, профком всучил бесплатные билеты, веля заниматься саморазвитием и познавать прекрасное.
Он выдохнул облако дыма и в очередной раз посмотрел на часы. Пора. Можно вернуться в зал. Главное — не опоздать, иначе придется ждать до конца композиции прежде, чем его впустят в зал. Этого хотелось бы избежать, у Рассвета их было заявлено всего четыре штуки, пропустить четверть было бы обидно.
Затушив сигарету о поручень — ах, как некультурно — и выбросив ее в ближайшую урну в холле, он направился к залу. Приоткрыв дверь, он понял, что предыдущий исполнитель уже покинул сцену, а рабочие подготовили ее для следующего выступления.
— Молодой человек, — недовольно прокаркала сотрудница, преграждая ему путь, — Я Вас не пущу внутрь.
— И почему это? — удивленно приподнял бровь Кайя.
— Посмотрите, музыкант уже на сцену выходит, Вы не успеете место в зале занять.
— Тогда я здесь у стенки постою, я ради него и пришел, я не могу пропустить это выступление, — усмехнулся Кайя и, проскользнул мимо нее, устраиваясь у стены рядом с тем местом, где стояла до этого она.
Сотрудница гневно на него посмотрела, открыла рот, чтобы что-то сказать, а потом махнула рукой и встала неподалеку, периодически искоса на него поглядывая.
Но Кайе уже было все равно. На сцене появилась тонкая, изящная фигура скрипача. Фрак с узкими фалдами и красной подкладкой, струящимися почти до голеней, кремовый жилет с черным воротником, белая рубашка, галстук в цвет подкладки, черные брюки с тонкими атласными лампасами, пущенными по бокам, лакированные туфли и неизменная скрипка в руках. Облако брусничного цвета волос, затянутых в хвост, словно сияло в ослепляющем свете софитов, алые глаза поднялись, оглядели зал и остановились четко на Кайе. Скрипач удовлетворенно улыбнулся. Наверняка, это была игра воображения, что улыбался тот именно ему — в белизне такой яркости от прожекторов на полу никакую публику видно быть не должно, и тем более, почти нереально разглядеть лицо. Но ему очень хотелось думать, что скрипач ждал именно его на сегодняшнем концерте.
Музыкант чинно поклонился, поднял скрипку, перехватил смычок поудобнее и заиграл. И снова все перестало иметь значение. Кайя не совсем понимал, что же было такого в его сочинениях, что задевало в нем все струны, нажимало на все кнопки, резонировало с каждой клеткой. Как завороженный он смотрел и смотрел, имея возможность видеть его теперь всего, целиком. И это было прекрасно. Он был прекрасен.
— Талантливый, — с восхищением выдохнула сотрудница рядом с ним.
— Очень, — ответил Кайя почти с гордостью, — И часто он здесь выступает?
— Да нет, второй или третий раз, наверное, — пожала плечами та.
Кайя кивнул, и они продолжили слушать волшебную музыку в молчании.
Первая композиция пролетела незаметно, вторая заставила сделать судорожный вдох и понять, что все это время он задерживал дыхание, загипнотизированный сегодня не только звуком, но и видом, третья заставила с грустью осознать, что выступление перевалило за половину, после четвертой в зале воцарилось молчание на несколько секунд, а потом он взорвался бурными аплодисментами. Кайя видел это в их глазах, эта музыка переворачивала что-то не только в нем.
Скрипач медленно опустил свой инструмент и поклонился. Дождался окончания оваций и степенно удалился со сцены, казалось, всеобщее внимание совсем не произвело на него впечатление.
Отклеившись от стены, Кайя тихо выскользнул из зала. Он должен был увидеться с ним, хоть на минутку. Мимо мелькали двери — одна за другой — пока он не наткнулся на нужную. Вход за кулисы.
Уверенным жестом, словно это место принадлежало ему, он распахнул дверь и влетел внутрь. Несколько пар глаз мгновенно поднялись на него. Но его интересовали только одни — те, что сияли на него алыми драгоценными камнями в отблесках софитов со сцены.
Он медленно приблизился и приподнял уголки губ. На уставшем лице мгновенно расцвела ответная улыбка. Рабочие и исполнители, поняв, что незнакомец пришел к одному из них, моментально растеряли весь интерес к происходящему. И они остались только вдвоем.
— Дилюк Рагнвиндр, значит? — в тихой задумчивости поговорил Кайя, — Кто бы мог подумать.
Улыбка сползла с побледневшего лица, и скрипач скрестил руки на груди в защитном жесте.
— Узнал все-таки? — почти расстроенно пробормотал он, а потом агрессивно вскинулся, — И что ты теперь будешь делать с этой информацией?
— Что? — растерялся Кайя, — Ничего. Почему я должен с ней что-то делать?
— А зачем ты тогда пришел за кулисы? — все еще настороженно отозвался Дилюк.
— Сказать тебе, что твое выступление было, как всегда, впечатляющим. Ну и, может быть, взглянуть на тебя вживую. Я до этого видел только фотографии в сети. И, — Кайя как-то странно усмехнулся, — Твой «рабочий» стиль общения сильно отличается от… этого.
— Рабочий? — недоуменно переспросил тот.
— Раз уж я знаю твое имя, то позволь и мне представиться, — Кайя улыбнулся и протянул руку, — Кайя Альберих.
— Ты?..
— Да, исполнительный директор «Ордо Фавониус».
— Значит, это с тобой я все это время переписывался, — удивленно вскинул брови Дилюк.
— Со мной, — Кайя все еще держал руку в надежде, что на его рукопожатие ответят. Дилюк, наконец, заметил это и поспешно протянул ладонь в ответ.
— Приятно познакомиться лично, господин Альберих, — выпрямившись и расправив плечи, официально произнес он.
— А можно без этих формальностей? — неловко рассмеялся Кайя, — Мне работы на работе хватает. Просто Кайя, хорошо?
— Хорошо, Кайя, — едва заметно улыбнулся тот, — Тогда просто Дилюк.
— Приятно познакомиться, Дилюк, — тихо сказал он, пробуя имя на вкус.
Они застыли друг перед другом, не зная, что еще можно было сказать, и как продолжить разговор. Тишина кружилась, завихрялась, ложилась мелкими снежинками на плечи. И только тепло чужой ладони продолжало греть.
Тепло ладони? Кайя посмотрел на их так и не расцепленные после рукопожатия руки, и понял, что его глаза удивленно расширились. Дилюк, следуя за ним, пришел к такому же осознанию, и они, не сговариваясь, слишком уж резко отдернули руки.
— Я… эм… — Кайя лихорадочно подбирал слова, чтобы сгладить ситуацию, но, взглянув вспыхнувшему Дилюку в глаза и не найдя там гнева, а только удивленную неловкость и щепотку еще какой-то эмоции, не поддающейся расшифровки, решил, что, если не сделает этого сейчас, то уже никогда не решится, — Ты… свободен после концерта?
Алые глаза с почти такого же оттенка длинными ресницами, закрылись на пару секунд, потом снова открылись, но понимания ситуации в них больше не стало.
— Я… свободен уже сейчас? — с вопросительной интонацией, не догадываясь, куда ведет его собеседник, ответил он.
— Тогда я хотел бы пригласить тебя на ужин, — собрав себя в кучу и снова придав голосу уверенности, улыбнулся Кайя.
— На ужин? — совсем уж ошарашенно переспросил Дилюк.
— Ага. В какой-нибудь модный ресторан мне тебя не удастся сводить, я с собой кроме кредитки ничего не взял, а на ней уже почти исчерпан лимит, но, если ты не возражаешь…
— Рамен, — перебил его неожиданно тот и, поймав недоуменный взгляд собеседника, продолжил, — Здесь недалеко есть отличная раменная, и я уже несколько дней умираю, как хочу туда сходить, а времени все нет.
Кайя расплылся в самой глупой улыбке в своей жизни. Он совершенно не ожидал услышать такой ответ, и мысль, что владелец вино-водочного завода и сети баров несколько дней мечтает о рамене из местной забегаловки, была настолько очаровательной, что он едва сдержал порыв подойти и потискать этого самого владельца за щеки.
— Без проблем, — вместо этого ответил он, — Показывай, куда идти.
***
— Я все еще поверить не могу, что ты оказался из «Ордо», — Дилюк шагал рядом, засунув руку в карман простых серых брюк. В них, в такой же серый пиджак и черную рубашку он переоделся в филармонии, оставив фрак там до завтра. Теперь он выглядел не бедным уличным музыкантом, не разряженным исполнителем на сцене, а тем самым Дилюком Рагнвиндром с фотографий, которые видел Кайя.
— Представь себе мое удивление, когда я увидел тебя на сцене, — усмехнулся он в ответ, — Ни в одной статье о тебе не писали о таком занятном хобби.
— А, я закончил музыкальную школу еще до того, как… перед тем, как… в общем, до совершеннолетия, — несколько раз запнувшись, выдавил из себя Дилюк, — А потом, после, понял, что это оказалось отличным способом отвлечься и забыться ненадолго. Со временем я начал писать свою музыку. А сестре не очень нравилось, что я шумлю дома, и я однажды вышел на улицу. Оделся так, чтобы меня не узнали случайно и начал играть. И понял, что это освобождает. От мыслей, от прошлого, от проблем, от стресса после долгого рабочего дня. Люди начали искать, куда бросать деньги, потому что, ну, сам понимаешь, кто обычно выходит играть на улицы. И я стал открывать футляр, чтобы меня перестали спрашивать и отвлекать. Так вот и появился этот образ уличного скрипача. Когда тепло, я выхожу на улицу. А в холодное время года играю в переходах.
Он замолчал на несколько секунд, но по нему было видно, что ему хочется продолжить, и Кайя не решился перебивать.
— Я не знаю, что обо мне пишут в статьях, и знаешь ли ты, о чем я говорю, но, когда мне было восемнадцать, случилось…
— Я знаю, Дилюк, не заставляй себя, — все-таки решился вставить свое замечание Кайя и получил кивок в ответ.
— И мы с Кли остались вдвоем. Кли — это сестра моя. Ей было шесть лет, а мне, ну, восемнадцать… — продолжил тот.
Они медленно брели по освещенным тусклым желтым светом фонарей осенним улицам, а Дилюк говорил. И говорил. И говорил. Пять минут? А, может, пятьдесят? Время снова превращалось в относительность. Наверное, это могло показаться немного странным, как он рассказывал всю свою жизнь на одном дыхании: про университет, про завод «Рассвет» и сеть баров «Доля ангелов», про музыку, про Кли и про многое другое. Но Кайя не возражал. Было очевидно, что у Дилюка было немного друзей и жизни, в принципе, за пределами работы и музыки, и рассказывать ему все это было некому. Но такие вещи, если их не озвучивать, они копятся, проворачиваются снова и снова в голове, несказанные, но прожитые. И ими хочется с кем-то поделиться, произнести их вслух, сбросить их вес с себя. И когда сделать это не удается, они начинают преследовать, лишать покоя и сна, сводить с ума. А что, если складываются они друг на друга аккуратными стопками, весом в тонны, месяцами? Годами? Поэтому Кайя молчал и слушал. Кивал в нужных местах, впитывал в себя чужую жизнь. Восхищался человеком рядом с ним, который, оставшись с малышкой-сестрой и огромным наследием погибшего в автокатастрофе отца, продолжал упорно двигаться вперед, проталкиваться, выгрызать свое место под солнцем зубами, если было нужно. И который сейчас так наивно и доверчиво все это ему рассказывал, подставляя обнаженную шею фактически незнакомцу. Должно быть, вес этих его стопок стал совсем невыносимым. И Кайе очень хотелось ему помочь, хотя бы просто быть рядом, заботиться и беречь, если разрешат.
Откуда эти странные мысли брались в голове, было загадкой. Понятно было только одно — продолжать жить, как раньше, в своем лимбе, у Кайи больше не получится. Серое, мутное стекло, которым он себя отгораживал от мира, разбилось на мелкие осколки ровно в тот момент, когда он однажды услышал звуки скрипки в том переходе.
— Вот мы и пришли, — наконец, Дилюк, вернулся в реальность из своего долгого монолога, — Извини, что вылил это все на тебя, я уже не уверен, зачем я это сделал.
— Все в порядке. Мне было интересно, — беззаботно пожал плечами Кайя и открыл дверь в раменную.
В помещении пахло мясным бульоном и специями. В динамиках играла какая-то незатейливая японская музыка, вокруг тихо переговаривались посетители. Все это создавало теплую, уютную атмосферу, которая, после прогулки по промозглому осеннему вечеру, им обоим была так нужна.
Они уселись за столик у окна и нашли в меню, что заказать.
— Тут самообслуживание. Заказ делается у стойки, — сказал Дилюк, сделав попытку встать.
— Нет-нет, сегодня ужин за мой счет, — остановил его Кайя и, получив недовольный взгляд в ответ, пояснил, — Должен же я как-то расплатиться за билет на концерт. Разреши мне хотя бы накормить тебя раменом.
Дилюк покачал головой и сел на свое место, уступая.
Рамен в самом деле оказался замечательным, и было даже странно, что Кайя до сих пор не открыл для себя это место, ему казалось, что он в каждом ресторане и кафе побывал за те годы, что жил в этой части города. Но в этой жизни всегда найдется, чему удивиться.
— И чем занимается сейчас твоя сестра? — спросил он, когда Дилюк закончил очередной рассказ.
— Готовится к экзаменам, — усмехнулся Дилюк, потом неуверенно добавил, — Наверное. Ну, она заканчивает девятый класс, у них же там экзамены какие-то после?
— Ох, Дилюк, это ты так интересуешься учебой своей сестры, что даже не знаешь, какие экзамены она сдает? — с жалостью посмотрел на него Кайя, и его собеседник тут же виновато потупился, словно его уличили в чем-то постыдном. Упс, Кайя совсем не хотел давить на больное.
— Я все время на работе, а, когда прихожу, она закрывается в своей комнате. Мне сказали, что это подростковый возраст, и это пройдет, — сосредоточенно бултыхая бульон в миске, ответил он, не поднимая глаз.
— Да, пройдет, — печально сказал Кайя, решая не продолжать эту тему.
***
Когда они вышли из раменной, было уже совсем поздно, и стоило бы идти домой — завтра, как всегда, рано вставать, не хотелось бы бродить по офису сонной мухой, но он не мог не попробовать проверить границы дозволенного на прочность еще раз.
— Это был прекрасный рамен, — начал он и без перерыва, на одном дыхании продолжил, — Ты же сказал, что живешь недалеко, можно я провожу тебя?
Дилюк воззрился на него ошарашенным взглядом. В который раз за этот вечер.
— Ну, ты ничего не подумай, если ты не хочешь говорить мне, где ты живешь, то все в порядке…
— Это начинает напоминать свидание, — резко перебил его собеседник, хмурясь и складывая руки на груди.
— Может быть? — неловко улыбнулся Кайя, не собираясь сдаваться так просто, но и навязываться не собирался тоже. Он пойдет ровно настолько, насколько далеко его пустят.
Бледная кожа на щеках окрасилась в легкий розовый оттенок, и Дилюк отвел взгляд.
— Хорошо, можешь проводить.
То есть, теперь это официально было свидание? У него немного кружилась голова от того, как быстро все происходит, когда до сегодняшнего дня, они, вообще, никуда не двигались на протяжении долгих месяцев. Но, как говорится, «Назвался груздем — полезай в кузов». И раз уж он вызвался проводить Дилюка до дома, то он это сделает.
Они снова брели по темным улицам, огоньки фонарей мерцали и жужжали в ночной тишине, изредка мимо проезжали припозднившиеся машины, некоторые из них пытались нарушить их молчаливую идиллию грохотом той самой гадкой музыки, что он раньше каждый день слышал в своих капельках. Пару раз мимо прошмыгивали уличные кошки в поисках добычи или укрытия. Побуревшие листья, устилавшие полотном промерзшую землю, шуршали и переговаривались под аккомпанемент ветра и вой сточных труб. Кайя давно не ощущал такой уютной тиши, не заглушаемой тревожными мыслями и гремящими в наушниках звуками.
— Как ты оказался в «Ордо»? — Дилюк неожиданно разорвал маленький кокон, окружавший их.
— О, он, на самом деле, изначально был всего лишь маленьким стартапом. Мы с Джинн, вообще, учились вместе, и дружили с первого курса. Очень долго холили и лелеяли мечту однажды создать свою маленькую маркетинговую фирму. И сразу после выпуска занялись этим. Наверное, нам просто повезло, таких как мы, на рынке вагон и маленькая тележка. Но почему-то Марджори из «Великолепия Ветра» решила обратиться именно к нам.
— «Великолепие ветра»? То, которое сеть товаров для праздников и необычных подарков? — удивленно вскинул брови Дилюк.
— Оно самое, — усмехнулся Кайя, — Ты что, вообще, не читал нашего резюме прежде, чем нанять?
— Ну, Эльзер сказал мне, что послужной список у вас приличный, и его мнения мне было достаточно, — немного смущенно ответил тот.
— Понятно. Переписку со мной тоже Эльзер вел? — поддразнил его Кайя.
— Нет, — оскорбился Дилюк, — Я же тебя узнал. Я сам с тобой переписывался.
— Как приятно знать, что господин Рагнвиндр, собственной персоной, своими тонкими музыкальными пальцами набирал мне письма!
— Продолжишь в том же духе, и я сейчас уйду, — надул губы Дилюк и насупился.
— Ладно-ладно, я же шучу, — Кайя не мог отвести взгляда от такого очаровательно обиженного выражения лица. Снова хотелось потрепать его за щеки, словно перед ним был не успешный бизнесмен, а забавный плюшевый зайчик.
— Пришли, — тихо сказал Дилюк через пару минут молчания.
— О, так мы с тобой живем друг от друга в паре домов. Мой вон там, за поворотом.
Было удивительно, что он ни разу не видел Дилюка, учитывая, что бродил он по округе много и, казалось, знал тут каждую подворотню.
— И по переходу ты ходишь домой с работы? — сложил два и два Дилюк.
Кайя кивнул, и они оба затихли, стоя напротив друг друга и не зная, как попрощаться.
— Увидимся… завтра? — алые глаза взглянули с надеждой.
— В то же время, в том же месте, как и обычно, — подтвердил Кайя и, немного подумав, снова протянул руку, — Спасибо за вечер, Дилюк, твое выступление, рамен, разговоры. Мне давно не было так хорошо и комфортно с кем-то.
— Мне тоже, — тонкая ладонь крепко пожала протянутую, — До завтра, Кайя.
— До завтра, Дилюк.
Пошуршав ключами, он, наконец, нашел нужный и открыл дверь в подъезд, скрываясь за ней.
А Кайя еще долго стоял и смотрел вслед, задаваясь вопросом — если бы вместо одной руки, он протянул две и попытался его поцеловать, разрешил бы Дилюк ему это? Мысль была занятной, но, честно говоря, торопить события не хотелось. Их сегодняшний вечер выглядел, как завязка чего-то волшебного, теплого и долгоиграющего, и было бы глупо не насладиться каждым этапом как следует. Поэтому завтра он снова придет в переход, а Дилюк продолжит играть для него пока они вместе не решат, что настало время двигаться дальше.
***
— Вот, держи, твой любимый Эрл Грей, — Кайя дождался пока скрипач закончит свою игру и подошел к нему, протягивая стаканчик с чаем. Тот с горящими от предвкушения глазами, выхватил его, задевая ледяными пальцами смуглую кожу на руке, — Опять руки холодные. Ну, Дилюк, ну не лето же, где твое пальто?
Тот в ответ только махнул рукой себе за спину, где на выступающей части опоры небрежно висело черное пальто с золотыми узорами.
— Ты же знаешь, я не могу в нем играть, — пробормотал он, делая глоток горячего чая и закрывая глаза от удовольствия.
Кайя недовольно покачал головой и отпил от своего имбирно-медового горячего лимонада.
В такую странную новую рутину их жизни превратились, может, пять, а может, пятьдесят дней назад. Время снова теряло свое значение, в этот раз перед эйфорическим счастьем, укрывавшим их обоих мягким, теплым одеялом.
В первый день он с самого утра ждал их встречи. А когда, наконец, оказался в знакомом переходе, снова потерял дар речи, не зная, что сказать. Привалился к стене на своем обычном месте и слушал. Дилюк закончил играть, поднял на него глаза, улыбнулся, кивнул головой. И продолжил. Когда ресурс его композиций закончился, он уложил инструмент в футляр и кивнул Кайе в сторону выхода. Они в приятной тишине под звук ночного города медленно добрели до дома Дилюка, Кайя снова протянул руку, тонкая холодная ладонь пожала ее, а пухлые губы растянулись в улыбке. «До завтра», — шепнул Дилюк и исчез в темном провале подъезда, оставив Кайю в смешанных чувствах.
В следующий раз он попытался бросить очередную купюру в футляр. Дилюк недовольно поджал губы и, закончив играть, подозвал Кайю к себе. «Забери, ты же знаешь, что мне не надо», — велел он, подхватывая банкноту с красной подкладки. «Не хочу», — заупрямился Кайя, — «Ты же знаешь, я просто хочу показать, что твое творчество для меня ценно». Алые глаза возмущенно потемнели. «Не деньгами», — он быстро оглянулся вокруг, — «Если очень хочется сделать что-то для меня, вон, видишь прилавок? Возьми мне чаю — холодно становится».
Со вздохом Кайя вытащил купюру из, на самом деле, промерзших пальцев и направился к указному месту. Внимательно изучил меню и работников, и понял, что Дилюк Рагнвиндр за свою замечательную игру заслужил гораздо больше, чем пакетик дешевого второсортного чая, плюхнутый в воду с хлопьями накипи. И мысленно просканировал местность на предмет хороших напитков. Ах, да, недалеко от «Ордо» была замечательная маленькая кофейня, перешедшая недавно на зимнее меню и предлагавшая целый ассортимент горячих напитков. Туда он и направился. И уже у стойки понял, что не спросил, какой же чай по вкусу его скрипачу. Черный с лимоном ведь довольно универсальный вариант, правда?
В два глотка, обжигая язык и губы, замерзший Дилюк осушил стаканчик. С тех пор это стало привычкой — заглядывать в кофейню и брать стаканчик чая для дрожащего музыканта и какую-нибудь сладкую ерунду для себя. Перепробовав все меню, каждый из них нашел свой любимый напиток, и маленькая традиция еще больше обрела форму. Эрл Грей с молоком и ванильным сиропом для талантливого исполнителя и имбирно-медовый лимонад для его слушателя.
— Кайя, — тихо и неуверенно позвал Дилюк, грея пальцы о горячий картон стаканчика, — Я бы хотел кое-что для тебя сыграть.
— О? — обрадовался тот в ответ, — И что же?
— Я написал ее для тебя, — смущенно опустил глаза, и без того скрытые этой его дурацкой бейсболкой, музыкант.
Широко открыв глаза, Кайя, не мигая, смотрел на человека, который за последние несколько месяцев стал неотъемлемой частью его жизни. И сегодня он предлагал ему в подарок самую ценную вещь — его творчество.
— Сыграй, Дилюк, пожалуйста, — выдохнул он с благоговением.
Тот с едва заметной улыбкой кивнул и, когда Кайя попытался отойти на свое привычное место, схватил его за рукав, прося остаться.
Поднял скрипку, взмахнул смычком.
И Кайя, привыкший к определенному стилю его музыканта, не сразу понял, что произошло. Скрипка сегодня пела совсем иначе. Легкие волны; утренний бриз; тихая трель диковинных птиц; полный нежного розового солнца, оседающего длинными лучами на щеках, рассвет; ласковая улыбка; тонкие пальцы, невесомо поглаживающие по волосам.
Он слушал, снова забывая дышать, забывая, где он, кто он, как он сюда попал, полностью расплавляясь под этими звуками, оседая семенами одуванчиков на тяжелые карминные локоны, путаясь бликами в густых кронах деревьев, преисполняясь бескрайней нежностью и лаской, которой была пропитана вся мелодия.
Последние ноты сладким, как меренговый торт, послевкусием повисли в воздухе, а он все никак не мог сделать вдох и вырваться из плена чарующей музыки.
— Кайя, — алые глаза обеспокоенно взглянули на него, и Дилюк, уложив скрипку в футляр, бросился к нему, — Кайя, ты чего?
Тонкие пальцы вытащили из кармана белоснежный платок. Хотелось смеяться, конечно, Дилюк носит с собой платок, как же иначе. И только потом до его медленного сознания добралась следующая мысль — положив руку ему на плечо, тот что-то осторожно стирал с его лица. Пальцы потянулись проверить, в чем дело, и легли на влажные щеки. Ох, а он даже не заметил.
— Кайя, я не хотел, извини, — почему-то бормотал Дилюк, продолжая касаться кожи тонкой тканью. Легко, аккуратно, с печальной нежностью и очень сосредоточенно. От него такого невозможно было оторвать глаз, и все эмоции, вызванные музыкой, все еще бурлили внутри.
— Дилюк, — Кайя твердо перехватил его за предплечья, заставляя посмотреть в глаза, — Я сейчас сниму эту дурацкую бейсболку и поцелую тебя, хорошо?
Тот на секунду замер, и тоже перестал дышать. Темные, почти лишенные радужки глаза смотрели на него с удивлением, плавно перетекающим в предвкушение. Не прерывая зрительного контакта, он медленно кивнул.
Капюшон был моментально сброшен, бейсболка тяжелым балластом полетела куда-то на бетонный пол, Кайя развернул их так, чтобы огненных вихрь чужих прядей был скрыт от прохожих и, прижав к себе, набросился на чуть приоткрытые губы. Легкий привкус ванили и чайной терпкости остался на языке, когда Кайя легко коснулся им нижней губы, спрашивая, можно ли ему продолжить. Дилюк прикипел к нему так, чтобы ни миллиметра пространства не осталось между ними, и приглашающе раскрыл губы еще сильнее. Бледные ладони гладили его плечи, ныряли за шею, притягивали еще ближе, зубы дразняще прикусывали его язык, и потом Дилюк зализывал прикушенное место. С жаром, со страстью, с настойчивостью. Кайя задыхался от этого поцелуя, у него кружилась голова от всех эмоций, что владели им сейчас, от того, как Дилюк горячо включился в процесс, как ему это было нужно, эта их близость, щемящая нежность, комфорт в объятиях друг друга. Как самому Кайе это было необходимо. Как они оба долго этого ждали и хотели.
Оторваться друг от друга было нереально, расстояние значило одиночество, и ни один из них не был снова к нему готов. Когда кислорода больше не осталось и понадобился хотя бы один вдох, все, что они смогли себе позволить — жалкий миллиметр. А потом дышать друг другу в губы, стоять прислонившись лбом ко лбу, и наслаждаться общим теплом.
— Я хочу познакомить тебя с Кли, — прошептал Дилюк, не открывая глаз.
— Прямо сейчас? — поддразнил Кайя.
Дилюк неожиданно отстранился, посмотрел на него со всей серьезностью и кивнул.
— Прямо сейчас.
— Тогда пойдем, — тихо сказал Кайя, загипнотизированный взглядом багряных глаз — в них настолько очевидно читалось очарованное обожание, что он мог чувствовать его на своей коже.
Быстро собрав свои вещи, бережно устроив скрипку в футляре и накинув пальто, Дилюк двинулся к выходу из перехода, утягивая за собой наблюдавшего за ним влюбленными глазами Кайю.
— Забежим в магазин, возьмем продуктов и приготовим ужин? — воодушевленно начал он, — Я обычно так рано домой не возвращаюсь, да и повода готовить нет. А раз уж сегодня так вышло, то можно и что-нибудь интересное организовать.
— Почему бы и нет. Я не силен в готовке, но помогу, чем смогу, — немного рассеянно ответил Кайя, все еще прибывая в эйфории от того, что Дилюк так и не отпустил его руку с самого перехода.
Они поплутали по улочкам, увеличив свой путь почти в два раза, и остановились у супермаркета. Видимо, именно здесь Дилюк предпочитал закупаться всем необходимым.
Светлое помещение встретило их притягательными запахами выпечки из местной кулинарии и ароматами курицы-гриль из отдела готовой продукции.
Подхватив ближайшую тележку, Дилюк полетел вдоль рядов с горящими глазами творческого человека в порыве вдохновения, сметая с полок горсти упаковок и баночек со специями. Завершив картину пакетом готового салата и маленьким контейнером с помидорками черри, он с гордостью посмотрел на своего спутника.
— Сделаем запеченную картошку, фаршированную беконом и сыром. И салат. Я сделаю свою заправку, ты такой еще точно не пробовал, — они бодрым шагом направились к кассе, и Дилюк рылся в карманах в попытках найти бумажник.
— Хорошо. Только продукты за мой счет, — осторожно положил он ладонь на чужое предплечье, останавливая поиски.
— Почему это? — надулся Дилюк.
— Потому что, во-первых, я в готовке бесполезная зверюшка, и большая часть работы, все равно, будет на тебе. А во-вторых, ты сегодня уже сделал мне подарок, разреши мне хотя бы продуктами отплатить тебе.
— Кайя. Ты всегда так пытаешься мне отплатить, — поджал губы Дилюк, — Я думал, мы решили уже оставить бизнес на работе. Это не сдельные отношения, и композицию я для тебя написал не для того, чтобы получить что-то в ответ.
— Ох, Дилюк. Ты все совсем неправильно понимаешь, — Кайя ласково заправил ему за ухо выбившуюся из хвоста красную прядь, больше не скрытую бейсболкой, — Мне просто хочется сделать для тебя что-то приятное, но я не такой творческий, как ты, и не знаю, как еще показать тебе, как много ты для меня значишь.
— Много значу? — казалось, что тот растерялся. Он залился румянцем и несмело улыбнулся, — Вот как. Ну, тогда ладно, можешь заплатить за продукты.
Кайя провел картой по терминалу на стойке самообслуживания, они разложили продукты по пакетам и, не торопясь, направились к дому Дилюка. Тот выглядел задумчивым, хмурился и молчал.
— Эй, — тихо позвал его Кайя, — Все в порядке?
— Да, все хорошо, — он дернул плечом и поднял голову наверх, подыскивая нужные слова, — Просто… знаешь, я так долго мечтал тебя поцеловать. А сейчас все это случилось, и это так чудесно, и я хочу тебя в своей жизни. Только… мне нужно время, чтобы привести мысли в порядок.
— Все хорошо, Дилюк, — улыбнулся Кайя, — нам некуда торопиться. И если тебе нужно время, то у тебя его сколько угодно.
— И тебя не раздражает это? — несколько удивленно спросил он.
— Нет, совсем нет. Когда ты решишься, я хочу, чтобы ты решился сознательно.
Дилюк тихо охнул и с чистым, незамутненным обожанием посмотрел на собеседника.
— Спасибо. Я рад, что иду сейчас именно с тобой. Что ты пришел на мой концерт, и что у меня хватило совести извиниться за грубость тогда.
Он вытащил ключи из кармана и открыл подъездную дверь. Они поднялись на третий этаж, прошли по просторному холлу и остановились перед нужной дверью.
В квартире у Дилюка было модно, стильно, светло и просторно. Но пусто. Словно никто и не жил в этих дорогущих, словно с обложки журнала сошедших апартаментах.
Но этот факт, как будто, совсем не беспокоил хозяина, и он сбросил с себя туфли и пальто и отправился прямиком на кухню, воодушевленный предстоящей готовкой.
— Ты здесь… не очень часто бываешь? — оглядываясь, спросил Кайя и последовал за ним.
— Ночую в основном. Целый день я на работе, потом играю. Если нет, то это значит, что у меня какая-нибудь встреча или деловой ужин, — буднично ответил тот.
— А Кли? — вспомнил об изначальной причине визита Кайя.
— А, она все время сидит в своей комнате, я ее иногда по несколько дней не вижу, — мимоходом ответил тот, доставая ножи, доски и миски для продуктов, — Сейчас поставим ужин в духовку, и я ее позову, она со второго этажа, наверное, не слышала, что мы пришли.
Кажется, отношения у Дилюка с сестрой были еще холоднее, чем он думал. Эта мысль тоскливо-тянуще отозвалась в груди.
Перед ним в мгновение ока оказалась одна из досок, нож и контейнер с помидорами. И пока он старательно, но не очень умело гонял их по доске в попытках разрезать напополам, как ему было велено, Дилюк уже успел обернуть картофель в фольгу и отправить его в духовку запекаться. И забегал по кухне, готовя начинку и заправку для салата.
Все приготовления были окончены, и осталось только дождаться, когда картофель запечется. Дилюк довольно выдохнул, откинул лезущую в глаза челку и просиял.
— Ну что, пойдем Кли позовем?
Они поднялись на второй этаж и Дилюк постучал в простую белую дверь. Раздался шорох, грохот и сдавленные ругательства. В проеме появилась блондинистая макушка с уже знакомыми алыми глазами.
— Что? — недовольно скривилась девочка, оглядывая сначала брата, а потом гостя.
— У нас гости, я готовлю ужин, спускайся, — безэмоционально сказал он.
— Дилюк, мне пофиг на твоих гостей, — она мотнула головой, выказывая свое презрение, — И я не голодная.
Дверь громко захлопнулась.
— Я не знаю, что на нее сегодня нашло, — расстроенно проговорил Дилюк, поворачиваясь, — Я прошу прощения за ее грубость.
Это его извинение, тем не менее, выглядело формально и сухо, словно вот так оправдываться перед людьми за нее для него было делом обычным.
— Эй, Дилюк, — Кайя подошел и положил руку ему на плечо, — Все в порядке. Давай попробуем попозже. Когда ужин будет готов. Может, она проголодается к тому времени.
Он осторожно подхватил того за предплечье и потянул вниз, углядев в гостиной полку с сувенирами и тут же, чтобы перевести внимание с неприятных мыслей, спросил, откуда они. Дилюк пустился в пространные рассказы о своих поездках, из которых он все это привозил.
— Хм, тут много ракушек. Ты их коллекционируешь? — заметил Кайя.
— Да, каждый раз, когда я еду куда-то, где в непосредственной близости есть вода, я пытаюсь найти что-нибудь «водное». Ракушку, красивый камень, бутылочку песка или что-нибудь такое, — довольный тем, что его маленькое хобби заметили, продолжал рассказ он. И начал перечислять все водоемы, с которых были привезены сувениры.
Кайя слушал его внимательно, но какая-то часть сознания все еще не могла перестать думать о конфликте с Кли. Они ведь были братом и сестрой, и ему так хотелось, чтобы они помирились.
Таймер на кухне запищал, напоминая, что пора доставать картофель из духовки. Дилюк ловко нафаршировал его начинкой и отправил обратно.
— Ну что, попробуем еще раз? — неуверенно спросил он, замявшись у выхода из кухни.
— Попробуем, — осторожно подтолкнул его в сторону гостиной Кайя.
Но пробовать им ничего не пришлось. Кли стояла среди комнаты, воинственно расставив ноги и сложив руки на груди. Растянутый свитер и смешные пушистые носки немного сглаживали впечатление, но ее это совершенно не смущало.
— Зачем ты притащил его к нам в дом? — обвиняюще ткнула она пальцем в Кайю.
— Я хотел познакомить тебя со своим… — он на мгновение запнулся, — Другом.
Она перевела взгляд с одного на другого и неприятно ухмыльнулась.
— Почему ты думаешь, что мне интересно знать, кто сегодня твой бойфренд?
— Кли, — Дилюк побледнел, — О чем ты? Я никогда никого до этого сюда не приводил, и никаких других бойфрендов у меня не было.
— То есть, все-таки, бойфренд? — победно оскалилась она и перевела взгляд на Кайю, — Слышь ты, как тебя там, мистер Важный Дядя в модном костюме, если ты думаешь, что сможешь поулыбаться мне и впечатлить, то ошибаешься. Я вашу фальшивую породу знаю, у вас всегда правда за пятью слоями скользкой лжи кроется.
— Я не собирался поулыбаться тебе, чтобы впечатлить. Я просто хотел познакомиться с семьей Дилюка. И так уж вышло, что ты — очень важная ее часть, — покачал головой Кайя.
— Вот, я же говорю — мягко стелешь, да жестко спать. Можешь сколько угодно трепать языком, я-то знаю, что ты просто хочешь к моему брату в штаны залезть.
— Кли! — рявкнул Дилюк, — Это непозволительно! Сейчас же извинись!
Девочка выразительно показала ему средний палец и развернулась, чтобы уйти.
— Не смей! — за долю секунды он оказался рядом и схватил ее за плечо, — Ты будешь наказана, если сейчас же не извинишься!
— Да, давай! Еще одно наказание! Ты же иначе не можешь со мной справиться! — заорала она в ответ, стряхивая с себя его руку.
— Оба, сейчас же прекратили этот цирк, — рыкнул раздосадованный представлением Кайя.
Брат с сестрой удивленно замолчали, глядя на неожиданную реакцию гостя.
— Тебе-то какое дело до наших отношений, красавчик? — сложила руки на груди Кли, делая шаг в сторону от Дилюка.
— Да невозможно на вас смотреть просто! — продолжил он тем же тоном, — Вы же семья! Это слово совсем для вас ничего не значит?
— Ничего! Пустой звук! — злобно засмеялась Кли.
— Знаешь что, дорогая! — оскалился Кайя, — Не всем так повезло, как тебе и твоему брату, вообще, знать, что такое семья, а ты так легко от этого отказываешься!
— Повезло? — взвизгнула она, — Знаешь, что случилось с моим отцом?
Дилюк рядом с ней скривился и попытался остановить ее, но она шлепнула его по руке, отскакивая еще дальше.
Это было тогда во всех новостях. Успешный бизнесмен, владелец сети баров и вино-водочного завода попал в страшную аварию. Были версии, что все было подстроено конкурентами, но расследование так и не дало никаких результатов, и дело было закрыто.
— Знаю, — Кайя сделал вдох и выдох, — А знаешь, что случилось с моими?
Кли молчала и напряженно смотрела.
— Мне было восемь. Чуть больше, чем тебе тогда. У моих родителей был маленький семейный бизнес, и им иногда приходилось летать на встречи с клиентами и партнерами в другие города. И они однажды, ничего не подозревая, сели на самолет и никогда уже с него не сошли. Каковы шансы, правда? У нас разбивается один самолет в мире раз в несколько лет. И именно в него им не посчастливилось сесть. И у меня не было старшего брата, который мог бы взять надо мной опеку и спасти родительский бизнес. Зато были разные дальние родственники, и даже бабушки и дедушки. И никто. Никто не захотел меня. Даже с родительскими деньгами и процветающим бизнесом. Я оказался никому не нужен — обуза, от которой все хотели избавиться. Знаешь, где я оказался после этого?
— В детдоме? — уже тихо, с ужасом в глазах ответила Кли.
— Бинго, умница! — грустно усмехнулся Кайя, — Бизнес прибрали к рукам всевозможные замы и еще какие-то там важные административные единицы, деньги были заморожены на счетах, где их активно подъедала инфляция. А я, мальчик из хорошей семьи оказался среди них. Живших по принципу «Человек человеку волк», не чуравшихся воровать, попрошайничать и лгать. Незаинтересованных ни в учебе, ни в успешном будущем. И мне пришлось затоптать все, чему меня учили родители и подстраиваться. Надо сказать, что я был такой не один, и мы старались держаться вместе, но только втайне. Вслух говорить, что тебе отвратителен вкус водки, или что ты не хочешь красть кошелек у прохожего было нельзя. Особенно старшим.
С каждым следующим словом он видел, как меняются выражения лиц брата и сестры. Дилюк был в очевидном шоке — Кайя никогда не рассказывал ему эту историю, а Кли смотрела с жалостью — а неплохая девчонка ведь, как быстро сумела проникнуться и понять все, что с ним произошло.
— Поэтому, да, душа моя, не всем так повезло, как тебе. У тебя есть брат, он заботится о тебе, он тебя любит. Он рассказывал мне о тебе почти с самого знакомства. Ты — это первое, о чем он подумал, когда… Нам с ним довелось познакомиться поближе. Он сразу захотел познакомить меня с тобой. И, может, у вас не всегда получается правильно и красиво показать свою любовь друг к другу, но, пожалуйста, — Кайя вздохнул и тоскливо перевел взгляд с одного на другого, — Не отказывайтесь друг от друга. Я бы многое отдал, чтобы и у меня была семья, но, наверное, я не заслужил.
Он замолчал, и на несколько секунд воцарилась тишина. Которая была прервана надрывным всхлипом. Дилюк и Кайя синхронно встревоженно перевели взгляд на Кли, которая внезапно разразилась крокодильими слезами.
— Эй, Кли, ну ты чего? — Кайя в два шага оказался с ней рядом, и она, продолжая выть, повисла на его плечах.
— Я не знала и нагрубила тебе. Мне так жаль.
Он осторожно погладил ее по голове и жестом показал растерянному Дилюку, застывшему в ступоре неподалеку, подойти. Тот медленно, словно перед ним был дикий зверь, приблизился и снова замер, не зная, что делать. Кайя подхватил его запястье и положил ладонью девочке на голову. Тот неуверенно провел по ее волосам.
— Кли, — тихо начал он, — Не плачь, пожалуйста.
Она отклеилась от Кайи, развернулась и обхватила Дилюка за торс, продолжая заходиться плачем. Тот неловко положил руки ей на плечи, а потом, под неодобрительным взглядом Кайи крепко обнял.
— Дилюк, ты не пустое слово, — всхлипывала она, — Ты просто всегда так занят, тебя никогда нет дома, и я не знаю, как с тобой говорить. Но я все равно люблю-ю тебя.
— Эй, Кли, — Кайя подошел к ней поближе, — Как думаешь, если Дилюк будет дома почаще, то тебе станет легче с ним разговаривать? Или, ну, например, вы иногда будете ужинать вместе?
Та, подумав, кивнула, потихоньку начиная успокаиваться.
— А мне дашь шанс узнать тебя получше?
Еще один кивок, теперь уже без промедлений.
— Тогда я, конечно, не могу давать обещаний за твоего брата, но думаю, он постарается. И я постараюсь. И ты постарайся. Давайте все постараемся, хорошо? Потому что семья — это важно.
Теперь кивнули уже оба Рагнвиндра, синхронно.
— У вас там ужин не сгорит? — тихо спросила Кли, не отпуская брата.
Дилюк ойкнул и дернулся бежать на кухню. Кайя жестом показал ему оставаться с сестрой, и пошел сам. Уж с заданием выключить духовку и достать картофель оттуда, он, пожалуй, справится.
К тому моменту, как он вернулся, брат с сестрой сидели на диване, Дилюк что-то тихо говорил, а Кли кивала. Увидев Кайю, она улыбнулась.
— Он мне только что обещал, что будет раньше домой возвращаться. Ты должен проследить, чтобы он выполнил обещание. Я поручаю это тебе. М, как тебя там?
— Кайя, — засмеялся он, — Хорошо, прослежу. Тебе на мизинчиках пообещать?
— Я не ребенок уже, не надо мне никаких обещаний на мизинчиках, — насупилась она.
— Я тоже не ребенок, и я не возражаю против обещаний на мизинчиках, — беззаботно пожал плечами Кайя.
— Смешной ты, Кайя, — она поднялась с дивана и направилась в ванную умываться.
Как только дверь за ней закрылась, он повернулся к все еще сидящему на диване Дилюку и протянул ему руки. Тот недоуменно посмотрел на них, потом медленно вложил в них свои, и Кайя резко поднял его, заключая в объятия. Дилюк спешно ответил, сжимая его до хруста в костях.
— Мне жаль, что у тебя так сложилось детство, — тихо сказал он, — И жаль, что я не спросил раньше.
— Не о чем жалеть, — Кайя погладил его по спине, — Это все уже в прошлом. Мне просто было больно смотреть, как вы ссоритесь.
— Спасибо, мне давно не удавалось до нее достучаться, — вздохнул Дилюк, бездумно водя пальцем вдоль позвоночника.
— Ну, теперь у тебя есть шанс все исправить. Со временем. И, если разрешишь, я попытаюсь тебе помочь. Мне бы тоже хотелось, чтобы у вас все наладилось.
— Фу, какие вы сладкие, не могу просто, — раздался задорный голос, заставляя их обоих вздрогнуть и отпрянуть друг от друга, — Да не шугайтесь, это всего лишь я. Ужин?
— Ужин, — воодушевленно отозвался Дилюк и полетел на кухню заканчивать готовку, — Оставайтесь здесь, я сейчас накрою стол.
И скрылся за аркой, ведущей в кухню.
— Кайя, — позвала его Кли, и тот внимательно на нее посмотрел, — Ты же серьезно настроен?
Кайя кивнул.
— Лучше бы так оно и было. Я еще ни разу не видела его на таком подъеме. И чтобы он смотрел так на кого-то. Не смей обидеть его, понял? Я, если что, дзюдо занимаюсь, — угрожающе улыбнулась она.
— А ты не промах, да? — засмеялся Кайя, — Я сделаю все возможное, чтобы он был счастлив.
— Слащавый, — шутливо скривилась Кли, — Но я запомнила твои слова, имей в виду.
В гостиную вернулся Дилюк с красиво сервированными тарелками. Расставил их на столе и сел рядом с Кайей.
— Секретничаете?
— Угу, — синхронно отозвались они, не давая никакого развернутого ответа.
— Ну и секретничайте, — надувшись, фыркнул Дилюк, и вонзил вилку в свой картофель.
***
— Эрл Грей для господина музыканта, — шутливо поклонился Кайя, приближаясь к замерзшему, но упорно продолжающему играть Дилюку.
Иногда маленькие традиции меняются и превращаются во что-то новое. Так случилось и с ними. После того ужина пять или пятьдесят дней назад — потеряться в новой, более счастливой и теплой жизни было так просто — такие уютные вечера стали повторяться почти каждый день. Иногда они забегали в супермаркет за продуктами, иногда покупали готовую еду, иногда заказывали доставку. Но каждый раз, неизменно, когда они возвращались в квартиру Дилюка, их там уже ждала Кли. Она помогала брату готовить — Кайя все еще был довольно бесполезен на кухне — рассказывала за ужином истории из школы, жаловалась на учителей, просила Кайю проверить эссе по литературе. Болезненные ссоры между братом и сестрой все еще иногда случались, но, когда люди годами пренебрегали друг другом, исцеление не могло магическим образом случиться за одну ночь.
Был даже один случай, когда Кайе надоело слушать их пререкания, и пришлось прикрикнуть и отправить их обоих по комнатам «думать над своим поведением» пока он мыл посуду и приводил кухню в порядок. «И мне тоже идти?», — побледнев, уточнил Дилюк, и после утвердительного кивка растерянно скрылся на втором этаже. Потом он вытащил их обоих в коридор, поставил перед собой и тоном строгого учителя спросил: «И что вы надумали?». И смотрел, как брат и сестра неловко пытаются учиться общаться друг с другом, помогая, где было необходимо. После этого случая Дилюк и Кли опасливо поглядывали на него, когда обстановка начинала накаляться, и пытались сгладить острые углы прежде, чем он разозлится.
Скрипка аккуратно легла в чехол, а непослушные холодные пальцы выхватили стаканчик, жадно обхватывая его. Дилюк с облегчением и удовольствием выдохнул.
— Ты однажды замерзнешь здесь насмерть, — пожурил его Кайя, — может, пора перебраться куда-нибудь в более теплое место?
— Куда? — хмуро ответил скрипач.
— Ну, в концертные залы, например?
— Кайя, меня не так часто приглашают на концерты, — буркнул тот, делая глоток горячего чая.
— Ой, прекрати, если бы ты захотел, ты бы полные залы собирал своей игрой, — он расстегнул свое пальто и осторожно притянул Дилюка к себе. Тот с удовольствием прильнул к теплому торсу.
— Я не хочу.
— В том-то и дело, — вздохнул Кайя.
— У Кли сегодня показательные бои допоздна, она нас к ужину не ждет. Я думал поиграть подольше сегодня, — алые глаза нашли любимую скрипку и оценивающе задержались на ней.
— А завтра с утра тут найдут обледеневшее тело, — хмыкнул Кайя, — Давай возьмем чего-нибудь на вынос, и до меня доберемся? Ты же еще не был у меня. Посмотрим фильм какой-нибудь. Если хочешь, поиграешь у меня дома. Ты же знаешь, я всегда готов тебя слушать.
Дилюк засиял радостной улыбкой.
—Давай.
Он собрал свои вещи, наконец-то, к облегчению Кайи, надел пальто, и они отправились выбирать себе ужин. Единогласно сошлись на пицце, прождали пятнадцать минут в пиццерии, забрали свою заветную коробку и, оба голодные, рысью побежали домой.
— Будешь играть? — спросил Кайя, открывая дверь в свою квартиру.
— Может быть, потом, — отмахнулся Дилюк, с интересом заходя в чужой дом.
Особо шиковать Кайя никогда не любил, поэтому жил в обычной одноэтажной квартире. Гостиная, совмещенная с кухней, спальня и одна ванная комната. Вот, в целом, и все.
— Уютно у тебя тут, — довольно оглядывался Дилюк.
Кайя бы сказал «бардак», но его спутник оказался более вежливым и воспитанным.
— Чувствуй себя, как дома, — почти пропел он, упархивая с коробкой пиццы в кухню за тарелками, — Пульт на журнальном столике, выбери нам что-нибудь на вечер.
Конечно же, Дилюк выбрал самую отвратительно мелодраматичную мелодраму, которую смог найти.
— Ты на полном серьезе хочешь это смотреть? — ужаснулся Кайя, ставя перед ними тарелки с пиццей.
— Хочу, — упрямо поджал губы Дилюк.
Пожав плечами, Кайя опустился рядом. Действие на экране вызывало только скуку, даже поедание ужина казалось им обоим занятием более интересным, но Дилюк почему-то настаивал на продолжении.
Пустые тарелки отправились в посудомоечную машину, остатки пиццы перекочевали в холодильник, а, что происходит на экране, Кайя так и не понял. Дилюк сидел рядом с ним, иногда искоса поглядывал и нервно вертелся, пытаясь каждые пять минут устроиться поудобнее.
В какой-то момент стало понятно, что, если его не подтолкнуть, они так и будут весь вечер смотреть эту муть, а Дилюк к концу весь изведется.
Он дотянулся до пульта и нажал кнопку «Пауза». Алые глаза взглянули на него озадаченно, но ответ на незаданный вопрос повис в воздухе.
— Выкладывай, — Кайя положил руку ему на плечо.
— Я… — Дилюк нервно пожевал нижнюю губу, — Уже несколько дней хочу с тобой поговорить. Но не знаю, как.
В комнате повисла тишина, Кайя ждал, когда его собеседник соберется с мыслями, и ласково поглаживал того по плечу.
— Ну, у нас с тобой что-то происходит. Но я знаю, что я просил немного времени, и ты сказал не торопиться. А я уже передумал все, что мог. Я всегда считал, что так и отдам всю свою жизнь работе, а потом появился ты, и все стало как-то иначе, и… Кайя, — он набрал в грудь воздуха, — Мы можем официально называть себя парой, если мы еще нет?
Кайя засмеялся, и Дилюк обиженно дернулся, пытаясь отстраниться, но крепкие руки не дали ему это сделать, наоборот, притягивая ближе.
— Ты слишком много думаешь, милый, — он ласково поцеловал того в макушку, — Я отдал тебе и твоей музыке свое сердце ровно в тот момент, когда увидел тебя впервые. И услышал твою скрипку. Мы можем называть себя, как угодно — выбирай любой вариант, который нравится. Я согласен на него.
Теперь пришла очередь Дилюка смеяться.
— А ты, я смотрю, романтик.
— Угу, и если ты, вдруг, нет, то я могу за нас обоих быть романтиком, — усмехнулся Кайя, утягивая того в такой долгожданный поцелуй — теперь же можно было?
Сколько времени они провели на этом диване, зацеловывая друг друга до потери пульса. Пять минут? Пятьдесят? Время снова отступало на второй план. И только когда сил продолжать уже не осталось, Дилюк отстранился, глядя на Кайю с чистым, глубоким обожанием во взгляде.
— Я так люблю тебя. И, ох, мы только что решили называть себя парой, и, наверное, еще рано об этом говорить, но я бы, пожалуй, хотел всю жизнь с тобой провести.
С ласковой улыбкой Кайя убрал упавшие на лицо огненные пряди.
— Может, мне и не придется быть романтиком за двоих. Смотри-ка, ты и без меня неплохо справляешься.
Дилюк нахмурился и обиженно ткнул его локтем в бок.
— Ай, ну зачем сразу к насилию прибегать? — хохотнул Кайя, — Я же не договорил. Потому что целая жизнь вместе — меня это вполне устраивает.
Смущенно кивнув и засияв очаровательной улыбкой, Дилюк устроился поудобнее в его объятиях, подхватил пульт и начал перебирать названия фильмов — теперь можно было посмотреть и что-то интересное.
***
И дальше все пойдет своим чередом. Через пять, а может, через пятьдесят месяцев Кли будет ныть, что Кайе уже стоит переехать к ним, и тот сдастся, уже на следующей неделе перевезя свои вещи к Рагнвиндрам. Он будет продолжать проверять ее эссе, она будет втайне от брата рассказывать ему о своих свиданиях с мальчишками в школе. Дилюк перестанет играть в переходах, потому что его семья в два голоса убедит его, что в концертных залах лучше. И Кайя возьмется организовывать ему выступления. Только под обещание, что это будут очень маленькие концерты — ему не нужна лишняя публичность.
Иногда, когда брат и сестра снова будут начинать ругаться, а Кли хлопать дверью, убегая в свою комнату, Кайя будет обнимать любовь всей своей жизни, целовать в висок и обещать, что все наладится. Потом он будет стучаться к Кли в комнату и разговаривать с ней, иногда часами. Для того, чтобы потом выйти и увидеть переживающего Дилюка на диване в гостиной. И потом они все будут сидеть на этом диване, и Кайя будет смотреть, как ложатся один за другим маленькие камешки в кладку их мощеной дороги друг к другу.
Однажды Кли начнет жаловаться, что Дилюк слишком шумит, когда пишет музыку, а у нее скоро сессия, и они решат продать обе квартиры. И купят просторный дом совсем в другом районе. Теперь на работу нужно будет ездить на машине, но зато у Кли будет целое свое крыло. А Дилюк в любое время сможет писать музыку.
И будут случаи, когда его любимый будет хватать чехол со скрипкой и пулей вылетать из дома, уезжая в свой переход — успокаиваться и приводить мысли в порядок. А Кайя будет, как лев в клетке, метаться по дому, жалея, что наговорил всякой ерунды в пылу ссоры, и переживая, как там Дилюк, в другой части города, в такой холод. И Кли будет усаживать его на диван, класть руку ему на плечо и утешать. Будет говорить, что с ним все будет нормально, и: «Он же так делал и до того, как вы познакомились, Кай». Но он ведь публичный человек, а вдруг, его кто-нибудь узнает, а, вдруг, кто-нибудь захочет навредить, а вдруг с машиной что-то случится, а уже ночь, а вдруг… И Кли будет включать консоль и совать ему в руки джойстик: «Поиграй со мной». И они будут играть ровно до того момента, как в прихожей раздастся звон ключей. И тогда Кайя будет лететь туда, сжимать промерзшего Дилюка в объятиях и просить прощения. И тот будет утыкаться Кайе в висок и отвечать тем же. Извиняться, что опять убежал, говорить, что с ним все в порядке.
И там много чего еще будет — счастливого и не очень, но ни разу они не пожалеют, что в тот день произнесли слова «На всю жизнь». И что нашли свою семью друг в друге.