— Разбудите, когда кормить будут, — мрачно метнув взгляд в сторону Олега, Игорь надвигает на глаза кепку-аэродром и сползает вниз в не самом эргономичном кресле. В окно смотреть не хочется —Гром по работе только и делает, что смотрит, пусть и сквозь линзу камеры.

— Пожалуйста. — фыркает он, дёргая бровью, и снова утыкается в неяркий свет телефона. Можно улететь от работы, но работа полетит с тобой. Волков оставил попытки отдохнуть, поэтому летит он, опять же, работать.

Гром приподнимается в кресле и косится, то ли уловив где-то вдалеке лёгкую поступь стюардессы, то ли заинтересовавшись случайным собеседником. И косится на Волкова, не без подозрительности во взгляде:

— Вы тоже фотограф, что ли?

Олег мысленно тяжело вздыхает, потому что вслух, вроде как, совсем невежливо.

— Тоже? Откуда такие чудеса дедукции? — он выключает телефон, но не убирает далеко, вдруг позвонят. — Почти, режиссёр. Лечу смотреть площадку для одной картины.

Он к соседу внимательнее присматривается, делая вывод, что на стереотипного фотографа Гром не тянет, но что-то такое есть... Волков в себе ничего стереотипного также не видит.

— У вас взгляд такой. Пронизывающий. Как будто на мушку берёте фотографическую, — заметив, как Олег нервно сжимается, тот добавляет, — нет, вы не подумайте, я не подкатываю. Сам к своему бешеному лечу. С ним непросто, но он правда что луч света в тёмном царстве.

— Спасибо за комплимент моему пронизывающему взгляду, — насмешливо проговаривает он, — поаккуратнее с этим. Я тоже, вообще-то, своего навещаю там, помимо работы. Настоящая фурия, но куда денешься. — Легко признаётся Олег с нежной улыбкой к любимому.

— Он вообще айтишник, — Гром мягко игнорирует комментарий, — из любой точки мира может работать. Решил вот в Сочи наведаться. Да и вообще ездит по городам и весям, не прожигает жизнь за компом, в общем. А ещё Ботичелли мне показывал. Флоренция... — он угрюмо утыкается взглядом в откидной столик, вздыхая ностальгично.

— Да ну? — Волков задумчиво отводит взгляд к иллюминатору, пальцами скребет по щетинистому подбородку. — Мой тоже айтишник. У всех айтишников любовь к Ботичелли, что ли? Шучу, что он на Ганнибала Лектера похож с этой его любовью к прекрасному. — взгляд становится немного рассеянный, погружённый в воспоминания.

— О, — Гром удовлетворённо потирает руки, когда фланирующая с тележкой стюардесса останавливается около них, — мне курицу, пожалуйста. Люблю птицу, — он слегка толкает Волкова в бок, не понимая, почему тот подрагивает.

Олег даже закашливается и отвечает стюардессе хриплое "курицу, пожалуйста", когда она уже недовольно смотрит на него. Просит ещё воды.

— Тоже птицу люблю, — бормочет он. И не врёт же.

Волков на колени аристократично раскладывает салфетку и пластмассовой вилкой неторопливо, но расправляется с пищей.

— Тяжело, наверное, по разным городам быть часто? — внезапно продолжает он разговор. Не потому что любит совать нос в чужую личную жизнь, а потому что впервые чувствует странное понимание.

— Думал, рыбу возьмёте, но тут мои дедуктивные способности всё, — Игорь не без зависти смотрит на то, как эстетично Волков делает все простые рутинны ритуалы, —тяжело, но искусство обнуляет в хорошем смысле. Я как-то был в одном провинциальном городке, и там в кафе на стене висела репродукция "Рождения Венеры". Я как будто сразу в Италию перенёсся. Но смотрел на неё и видел своего рыжего. Как помутнение какое-то, но приятное. Кстати, я Игорь, — фотограф, наконец, представляется и протягивает руку.

— Олег. — жмёт он руку. — "Рождение Венеры"... — губы трогает улыбка. — мой порывался в студии у меня повесить, просто потому что сам нигде постоянно не живёт. Прыгает белкой с одного места на другое, а мне ищи место для скульптур и холстов. Странно, что за два года я ещё собственную картинную галерею не открыл. Смотрю тоже, бывает, на какую-нибудь мини копию знаменитой скульптуры на рабочем столе, и вспоминаю свою рыжую бестию.

— Он улыбается, а затем хмурится, задумываясь.

Гром думает что-то сказать, но в итоге тихо вздыхает и поигрывает желваками. Слишком много совпадений, и возникает чёткое ощущение, чтоих двоих, таких вот похожих и непохожих одновременно, запихнули в какой-то странный детектив. Кстати, доска с красными линиями хорошо бы смотрелась у Серёжи в хоум-офисе. Игорь пытается ненавязчиво, насколько это возможно, перевести разговор на другую тему:

— Что снимаете?

Олег открывает рот, чтобы ответить, и в этот момент одновременно ускользает гаденькая мысль и приходит смс на телефон. Экран подсвечивается зеленым светом чата в Телеграме. Птица пишет, что не сможет встретить его, следом адрес. Бред какой-то.

— Пока идея ещё в разработке, не люблю раскрывать карты раньше времени, — телефон прячет в кармане, стараясь не думать о странности происходящего. — Мне рассказывали про заброшенный санаторий в Сочи, хочу немного поснимать, увидеть воочию.

Гром лениво поднимает бровь. Олег явно не смахивает на человека, который стал бы лазить по заброшкам. Слишком выхолощенный и вышколенный какой-то. Хотя и в Игоре с первого раза не считаешь романтика. Впереди Роза-хутор и маковые поля, а сейчас...

— Слушайте, а вы со своим в аэропорту встречаетесь?

— Мм, — тянет он с неохотой, пальцы выдают дробь по коленке, но он всё же говорит: — уже нет, хотя и должны были. А вы?

— А я да. Слушайте, может, составите компанию? А то это рыжее чудо природы всё равно опоздает. Так хоть кофе попьём.

Волков пожимает плечами.

— Я никуда не тороплюсь. — смотрит на наручные часы (подарок Птицы). — Давайте тогда уж на "ты", уже кофе пить идём, а всё как на приёме с серебряными приборами.

— Идёт. Они делают кофе "Таёжная брусника", в жизни не пил лучшего кофе. Ты, кстати, что предпочитаешь?

— Любой кофе хорош, если рукой профессионала приготовлен. Предпочитаю флэт-уайт на миндальном молоке, не люблю сладкий кофе и редко пробую что-то новое. Сюрпризов хватает в работе.

Гром хмыкает, но смотрит уже с уважением и интересом, однако сохраняя во взгляде некоторую мрачную надменность:

— А я думал, ты до конца полёта будешь фантазировать, что же заказать, — Игорь тоже смотрит на часы, но не подаренные любимым человеком, а доставшиеся от дедушки, раритетные, с портретом, — о, полчаса всего осталось.

— Уж извини, не доставлю такого удовольствия, —парирует он, но без особого энтузиазма. Прослеживает движения Игоря.

— Интересная вещица, — кивает на часы,— старая. Семейная реликвия?

— Хах, а ты смешной, — заключает мужчина с полуулыбкой. Волков начинает думать о том, что его новый знакомый говорит так, как будто флиртует, когда не напускает на себя всю эту мрачноту, — да, от деда. Он, кстати, энтузиастом по части фото был, устраивал себе лабораторию на дому. А я какой-то зарубежный фильм посмотрел, и его свежие карточки, только снятые с прищепок, приклеил на доску какую-то и красными нитями

соединил. Криков было...Он чуть ремень не достал. В общем, хорошо, что я в фотографы пошёл, а не в детективы, а то исходя из той схемы, дед был женат на кошке, которая подожгла сочинский санаторий.

Волков неожиданно сотрясается в беззвучном приступе смеха. Снова чуть опускает маску. Не годится. Гром и тот лучше него держится с такими историями. Волков поодолжает двигаться в сторону подколов.

— Зря, тебе бы пошло детективом, или в полицию. Спасал бы котят из горящих санаториев. Гроза случайных возгораний, Игорь... — Он стопорится на фамилии, но и того достаточно, чтобы губу прикусить и головой покачать, смахивая смешливое настроение.

— Гром, — фотограф уже не давит из себя смешок, а заливается в полную силу, - моя фамилия Гром. Но вообще я подумаю, да.

Пока бариста со смешными дредами, навевающими мысли о золотистых колосках в чистом поле, готовит флэт-уайт для Олега и незабвенную "таёжную бруснику" для Игоря, последний немного нервно озирается по сторонам, а в какой-то момент норовит развернуться всем телом. Но всё же возвращается к собеседнику:

— Поссорились?

Бросает фразу в воздух, надеясь, что Олег поймёт — речь о том, что они с его рыжим не пересеклись в аэропорту. Игорь вообще чёткий и понятный, но иногда немногословность только всё путает

— Не должны. — отстранённо отвечает он, расправляя помявшуюся при перелёте футболку. Олег до сих пор озадачен внезапной сменой планов, более того, его смущает череда странных совпадений. Может, поэтому он сидит здесь, а не мчит к своему Птице на всех парах.

— Тебя здесь не потеряют?

— Не должны, - эхом повторяет Игорь, — а почему тогда вы... — он осекается, — о, а кто это тут?

Суровая скала по имени Гром, видимо, слеплена из снега, потому что завидев у отполированной до блеска витрины Duty Free знакомую фигуру в недешёвой, но простой меланжевой футболке, он просто бесконечно тает. Далеко ли там клинеры, чтобы быстрёхонько навести порядок? Игорь, для проформы засунув ладонь за пазуху, чтобы проверить, на месте ли сердце, подмигивает новому знакомому и направляется к Серёже собственной персоной.

Олег даже рта не успевает открыть, чтобы ответить на ещё не заданный вопрос. Он поворачивает голову чуть вбок, профессиональный взгляд скоро выглядывает из толпы фигуру, к которой направляется Гром, расплывшись в широкой улыбке. Волков для начала моргает пару раз. Затем трясёт головой. Фигура знакомая, но вместе с тем... что-то не то. Смешанные чувства от гнева до абсолютного и отчаянного непонимания борются в груди за право выплеснуться, подобно волнам Чёрного моря.

Его вечно нахмуренные брови грозят упереться в линию роста волос, когда фигура поворачивается к Грому, и ему удаётся рассмотреть лицо. Волков, наплевав на приличия, широким шагом двигается к парочке, а подойдя,только и открывает рот.

Серёжа, мгновенно превращаясь в золотистого ретривера, просто набрасывается на Игоря, разве что в щёку не лижет.

— Привет, я тоже рад тебя видеть, — смущённо улыбается, — ну всё, всё, люди смотрят, — Гром косится на Олега, стоящего уже буквально в миллиметрах от них, — всё нормально? Ты чего так...Напрягся?

Волков замирает каменным изваянием. Его сейчас можно в музей выставлять, как экспонат, с места не сойдёт.

— Что? Здрасьте. — он запоздало реагирует на Игоря, кажется, к нему обращавшегося. Он даже не замечает, когда парочка на него переключается. — Вы мне просто кое-кого... — телефон в этот момент гудит в кармане брюк. Он спешно достаёт аппарат, словно ищет в нём спасение, а находит высветившуюся на экране фотографию Птицы. На ней он, нахмурив брови, смотрит в ноутбук, рыжие волосы обрамляют угловатое красивое лицо. Птица считает этот кадр неудачным, Олег — живым. Он, хмурясь, поднимает голову. Телефон продолжает вибрировать в руке.

— Представишь нас?

— Сергей, он же Разумовский собственной персоной, — Игорь незаметно толкает рыжего, который почему-то вдруг включил актёрку, а точнее, стал отыгрывать школьника, ржущего на ответственном мероприятии, — гений, филантроп, миллиардер, и кто ты там у меня ещё?

— Сергей, значит...

Волков сверлит взглядом Разумовского, внезапно осознавая: глаза голубые. И веснушек больше. Но от этого едва ли понятнее.

— Олег. — тянет руку, не отводя глаз, будто добьётся этим чего-то. Во второй руке телефон наконец-то замолкает.

— Олег - режиссёр, — подмечает Игорь, одновременно с этим обходя Разумовского с другой стороны. Волков ещё немного стоит, перекатывается с пятки на носок, сохраняя абсолютную невозмутимость, затем смотрит на часы и говорит:

— Мне пора. Было приятно познакомиться. — Волков уже готовится разворачиваться, но останавливается. — А не хотите где-нибудь встретиться в городе? Хотел бы проконсультироваться по вопросам съёмки, почти коллеги, ак никак. — говорит он Игорю, а смотрит на Разумовского, прикидывает, какова вероятность, что он с ума сходит.

— А почему бы не пересечься? Только мы с Серёжей, сейчас, наверное пойдём в номера, да? — Игорь пихает рыжего в бок.

Смартфон Олега противно вибрирует. Волков в детстве не любил играть с тамагочи, а когда у тебя тут целый птенчик, живой, и его не только кормить надо, иногда это выбивает из колеи. На экране высвечивается недовольная моська Птицы: "ты куда пропал?". Игорь вздрагивает, слыша голос, очень похожий на Серёжин, только с какими-то чужими истеричными нотками.

Серёжа мурчит "Конечно" и Грома за локоть придерживает. Олег уголки губ приподнимает, будто бы виновато и отвечает на звонок очередной.

— Да, птенчик, скоро буду. Задержался с новыми знакомыми. — он косится на дёрнувшегося Игоря. Видимо,

сё-таки с ума он не сходит. — Я тогда визитку вам свою оставлю, да? — одной рукой придерживая телефон, другой лезет во внутренний карман рубашки, накинутой поверх футболки, и протягивает её именно Грому. Сергей движение его руки провожает задумчивым взглядом.

— Оставляй, конечно, — он спешно прячет крохотную картонку в карман кожанки и отдаёт Олегу честь. А Серёжа, видимо, тоже уже готов отдать ему что-то, а может, всё. И сразу.

— Ну что, малой, как тебе тут? — наконец, Гром оборачивается к рыжему.

Серёжа смешно морщит нос, глядя вслед уходящему Олегу прищуренным птичьим взглядом, но потом обращает всё своё внимание на Грома и чуть оттаивает.

— Солнце, море и красивая архитектура... — Туманно произносит он, поправляя воротник футболки на Игоре, ненадолго задерживая руку на груди. Хитро смотрит в глаза, и это означает: мы посмотрим всё, есть ещё парочка картинных галерей, которые я приметил...

— Я уже вызвал нам такси, пойдем. Заодно расскажешь, как долетел.

Серёжа ещё раз обнимает его в порыве нежных чувств, его настрой не испортила даже неожиданная встреча.

Олег отходит от новых знакомых в тяжёлых чувствах и без конкретного решения в голове. Сидя в такси, он решает: сначала разложить вещи, поспать, поработать, а потом уже разобраться со всем.

— Долетел... - Грому хочется сказать, что с ветерком, но тот разглядывает рыжее чудо природы напротив себя и заканчивает иначе, — с огоньком. Попался мне тут один тип...

— Мм? - Серёжа заинтересованно поворачивает голову, после того, как называет таксисту адрес. — Что за тип?

— Ах, да Олег этот, — Игорь ухмыляется и отмахивается, - мы же в соседних креслах летели. Душнила-душнилой, но расставался с ним неохотно. Он ещё про своего...бешеного рассказывал, вот словесный портрет - чисто ты. Я в какой-то момент начал что-то подозревать, как те пчёлы у Винни Пуха.

— Аа, Олег. — Разумовский хмурится и склоняет голову вбок, словно вспоминает, кто вообще этот новый знакомый. Пожимает плечами, берёт руку Игоря в свою и переплетает пальцы.

— Мало ли похожих людей на земле. И разве я бешеный? — делает наигранно страшные глаза, локтем толкая Грома в бок.

— Ну, по крайней мере, голос разума в нашем тандеме — это точно я. Слушай, может, мне взять твою фамилию, что скажешь? — он чуть склоняет голову вбок и прищуривается.

Разумовский цокает, сопровождая это театральным закатыванием глаз.

— Это такое предложение руки и сердца? Прямо втакси? — Он давит смешок, ловя взгляд таксиста в зеркале заднего вида.

— Мы братья двоюродные, — зачем-то кидает он водителю, сам посмеиваясь своей внезапной лжи и резко переводит тему, — да я отвечаю, малой, этого его рыжего прямо как с тебя писали. Тоже айтишник и на Ботичелли помешан, — разыгравшийся азарт превращает Грома в кого-то из детективных сериалов. Может, нафиг эти фотокарточки? В следственном комитете тоже есть что пощёлкать.

— Что-то ты больно заинтересовался этим рыжим, — переводит стрелки Разумовский, складывает руки на груди. — Мне начинать ревновать?

— Опционально, - хмыкает Игорь, - а можешь начинать помогать следствию. Тебе вот не интересно разве, кто он такой?

— На земле проживает 8 миллиардов человек, если бы я интересовался каждым рыжим айтишником, любящим Боттичелли, у меня не было бы денег кататься по выставкам, всё время на них бы тратил.

За разговорами они приезжают к квартире, которую Разумовский снимает, пока живёт здесь. Он расплачивается с таксистом, накидывая сверху за какую-никакую толерантность, и тянет Игоря за руку из машины.

— Игорь, — рыкнув на "р", тянет он, — я думал, ты приедешь, мы поедем ко мне, развлечёмся, а ты мне про чужого бойфренда рассказываешь всю дорогу.

— Опять ты лютуешь, — глухо рычит Гром, предпринимая попытку укусить за мочку уха. В ответ особо не сопротивляются.

— А вот нечего, — туманно заявляет он, быстро сжимает чужую задницу и, отвесив лёгкий шлепок, шустро взбирается по ступеням к двери подъезда. Ему много не нужно, чтобы вернуться в игривое настроение.

— Как мы заговорили, — бровь медленно ползёт вверх, — Игорь одним рывком разворачивает рыжего к себе, когда они уже оказываются у квартиры, блуждая руками чуть ниже груди. — Ну что, ждал меня? — шумно дышит в ухо, — готовился?

— Ты о чём? — прикидывается он дурачком, но когда руки, скользящие по талии случайно касаются оголившейся кожи, выдыхает дрожаще и ближе прижимается, руками под футболку лезет, а кажется, что под кожу, в душу продирается. — Ждал. — тяжело дышит в ответ, — знаешь, сколько пальцев получилось? — тихо и доверительно на ухо, зная, как безошибочно это действует на Грома.

— Три, - утвердительно кивает Гром, уже теряя хватку, мягко барабаня пальцами по Серёжиной спине, вжимаясь телом, глухо постанывая куда-то в область ключицы, — прямо сейчас давай, — шумно втягивает воздух носом, сжимая кожу под джинсами рыжего, — я ведь не железный...

— Давай хоть в квартиру зайдём, — давит смешок он, потому что настрой сбивать не хочется. Ключами звенит, неловко с замком расправляясь, а уже за дверью на Игоря основательно наседает. За ширинку хватает, рукой через плотную джинсу ведя, а второй ремень наспех расстёгивает, на колени опускается прямо в коридоре.

— Конечно, — соглашается Игорь, и тут же обессиленно закатывает глаза, — ох ты ж ё...Малой, ты реально собираешься вот прям здесь?

Как говорится, бойтесь желаний, они сбываются.

— И здесь, и потом ещё где-нибудь, — шепчет он, стягивая штаны с Игоря вместе с трусами. — мне тебе всю квартиру надо показать.

Серёжа глаза на него поднимает с невинным видом совершенно и рот приоткрывает в намёке.

— С превеликим удовольствием посмотрю, — ухмыляется Гром, — а мы сегодня без прелюдий? Даже не поцелуешь меня и в кино не сводишь?

Разумовский губы надувает капризно, Игорь на это смотрит всё с той же ухмылкой. Он тут и на колени, значит, и готов уже, а тому всё не нравится. Серёжа ноги длинные оглаживает, на бёдрах останавливаясь, и головку губами обхватывает, глаз не отрывая от чужого лица.

— Серёж... — начинает было тот и сразу же осекается, впиваясь ладонью в медные пряди, оглаживая, прочёсывая, — ух, знаешь же, как мне нра...

Серёжа не вслушивается особо, дальше двигается, дышит шумно через нос, затем обратно и зубами слегка цепляет мстительно нежную кожу, вырывая тихое шипение. Снова насаживается, скользя языком по выступающим венам, мычит довольно.

Гром оглушён. Дрожащей рукой цепляется за рыжие вихры, придерживает, пытается направлять. Колени не слушаются, подкашиваются. Язык тоже не слушается - плетёт бессвязные нежности. Уязвимость, в которой увязнуть хочется.

Головой быстрее двигает, рукой себе помогая, обхватывая Игоря у самого основания. По подбородку слюна течёт, тонкими ниточками вперемешку со смазкой тянется, когда он отстраняется на пару секунд, потом Гром его сам подталкивает, толкается доверчиво. Серёжа за собственную ширинку хватается, рукой дёргая заполошно, жмурится, как котёнок.

— В спальню, — командует Игорь, еле-еле держась на ватных ногах и пытается Серёжу за шкирку тянуть, как котёнка, но не нашкодившего, а...Наоборот, в общем.

Разумовский снова губы распухшие недовольно дует, но послушно поднимается и к губам чужим прижимается мягко, сладко, языком скользя по кромке зубов. В спальню ведёт за руку, торопится, несмотря на то, что Грому со спущенными штанами явно нелегко за ним поспевать. Серёжа на мягкий матрас падает, опираясь на локти, и за край футболки Игоря на себя тянет.

— Красиво, — выдыхает Гром, имея в виду то ли картины на стенах, которые беглым взглядом успел изучить, не смотря на плывущие из-за возбуждения перед глазами пятна, то ли потрясающую панораму, которая раскрывается сейчас прямо под ним,— так или иначе, атмосфера комнаты действует на Игоря сентиментально, и он до невозможности нежно накрывает Серёжин стонущий рот своими губами.

Серёжа, довольный воспроизведённым эффектом, отвечает с энтузиазмом, покусывает, лижет. Только через несколько минут отрывается и выдаёт:

— Сними. С себя, с меня, всё сними.

Игорь послушно снимает, правда, прерываясь на поцелуи, причём такие, как будто от них сейчас зависит жизнь Разумовского. Избавляя от дурацких ненужных вещей, скользит шершавым языком по линии шеи, плечей и ключиц, немного неловко скатываясь вниз, дёргает на себя Серёжины боксеры, смотрит затуманено, но изучающе и вдруг выдаёт:

— Я бы тебя всего вылизал.

Серёжа стонет, голову откидывая, и краснеет отчаянно впервые за долгое время. Гром всегда найдёт способ смутить его.

— Игорь, пожалуйста. — толкается он навстречу.

- Сейчас, - выдыхает тихо, — кружит у пупка, обводит его во влажную спираль, вычерчивает ещё пару непонятных узоров ниже и осторожно дотрагивается самым кончиком языка до пульсирующего сбористого колечка, кладёт горячие шершавые ладони на внутреннюю сторону бёдер, чуть разводя Серёжины ноги в сторону и испытующе заглядывает в глаза.

— Блять, Горь... — Серёжа тяжело дышит. Глаза в глаза. Жарко до умопомрачения, и виной тому не настойчивое сочинское солнце. Он пяткой в плечо Игорю упирается, после ногу целиком закидывая. Откидывает голову на простыни, руку в тёмные волосы на макушке любовника запускает, шипит. — Ну, не сиди истуканом. — и пяткой его легонько тюкает.

— Тссс, — шипит легонько, пробуждая у Серёжи мысли о недавних сырниках, мерно скворчавших на сковородке, — обводит розоватую лунку влажно, шершаво, смотрит снова, уже заискивающе, но уже на картину, точнее вглубь всего этого Ботичелли. Возвращается к своему занятию, медитативному весьма, щекочет уже всем языком, удерживая под ладонями колышающиеся бёдра, — можно в тебя войти, такого охуенного? — шёпот тяжёлыми каплями падает с губ Игоря.

Серёжа постанывает, не сдерживаясь, лаская себя свободной рукой. Он сейчас, как из-под кисти художника, живой, трепещущий, с каждой новой эмоцией для творца раскрывающийся. Гром меж его ног, как вдохновение, прекрасен. Растрёпанный, с влажными блестящими губами, новые линии на нём выводит, открывает горизонты, ранее неизведанные.

— Даа, хочууженемогу, — сбивчиво просит он, — поцелуй только.

— Да, — выдыхает Гром ему в губы, тут же обхватывая их, легонько всасывая, приласкивает свою плоть, взявшись за основание, начинает мерно водить головкой у входа: — Но ты же помнишь уговор? Нельзя себя трогать, — нагибается и быстро целует в ключицу.

— Не могу, ты такой восхитительный. — Подлизывается явно. Но и Игорь хорош, любит подразниться лишний раз. Серёжа руку не убирает, только движения замедляет, в конце концов просто оставляя ствол в неплотном кольце пальцев.

— Можешь, — ухмыляется Гром и переплетает пальцы свободных рук, втягивая в очередной поцелуй, — ну, вторую лапу сюда давай, — начинает плавно входить, — помнишь же, когда Игорь не в тебе, хоть затрогайся...чёрт, какой же ты, — он прерывается, теряясь в ощущениях. Этому рыжему хочется отдавать себя без остатка.

Разумовский собирается усмехнуться, мол, да, вот такой. Такой... Но сам Игорь над ним такой, что охренеть можно. Сильный, способный подчинить, но также отдать контроль, и этот контраст просто до дрожи в коленях. Серёжа шире раздвигает ноги под стон, исходящий как будто не из него. Слишком громко, слишком откровенно, вызывающе.

— Боже, надо почаще выдергивать тебя к себе. Игорь, давай, двигайся. Прошу.

Он крепче стискивает горячую ладонь Игоря.

Гром слегка кивает и толкается сильно, но плавно, как будто гоняя волну. Пальцы уже до хруста переплетаются, пока тот метит губами в Серёжино лицо, мелькающее перед глазами, осыпая влажными касаниями.

— Сильнее?

— Да, да. Быстрее.

Серёжа жмурится под осыпающими его лицо поцелуями, губы кусает и хнычет на особенно сильном толчке, когда перед глазами всё искрами взрывается разноцветными. Его дугой выгибает под Громом. Он дышит часто-часто, на бессвязные просьбы срываясь.

— На бочок давай, — Игорь осторожно его переворачивает, меняя угол проникновения и стискивает свои ладони на руках Разумовского, пока головка разверзает эластичный вход ещё сильнее и бьёт по простате, — так? — интересуется, шумно дыша на ухо и посасывая мочку.

Серёжа головой трясёт, как болванчик, спиной к груди Игоря прижимаясь и устраивая голову на плече, всхлипывает от количества ощущений. Головка при каждом толчке бьёт по простате, у него между ног пошло хлюпает смазка, а он только сильнее притирается к паху. И этого почти достаточно, чтобы кончить. Почти.

— Игорь. Игорь, не мучай. — шепчет в область шеи.

— Кончи, — хрипло шепчет тот в ответ и крепче к себе прижимает, перед глазами плывут мутные радужные круги.

Серёжу от этого выламывает мгновенно. Он беззвучно открывает рот и выплёскивается на простыни и немного на живот, сильно сжимаясь.

Игорь мягко приглаживает рыжие волосы и морщится болезненно, чувствуя, как Серёжа затягивает себя за собой в омут. — Я сейчас, — предупреждает, впечатываясь твёрдым животом в спину.

У него дрожь по всему телу пробегает. Если бы было возможно, он бы кончил ещё раз, так много ощущений. Серёжа довольно глаза закрывает, дыхание восстанавливает.

— Это должно стать традицией, как часть культуры. — тихо смеётся он.

— Серёж... - Игорь всхлипывает и за чужую шею хватается, стараясь не сильно сжимать, — покажешь, где тут у тебя ванна? Искупать бы тебя всего с головы до пят, — отдышавшись, обцвеловывает всего и качает в своих руках.

Серёжа отзывается на ласки, тянется за поцелуем, поглаживая Грому затылок, перебирая жестковатые волосы.

— По коридору налево. — машет рукой неопределённо, разваливаясь на кровати без сил.

— По коридору налево, - эхом повторяет Гром, вдруг реагируя на смартфон, который раздражающе вибрирует уже секунд десять. Поднявшись с кровати и лениво разблокировав "звонилку", видит сообщение от Олега. "Бешеный пропал".

— Ничего не понимаю, — Игорь думает вслух.