— Prunus! — шепчет Лололошка, и мир вокруг заволакивают алые всполохи, чтобы, рассеявшись, явить за собой полусумрак карманного измерения.
Неясное, неоформленное предчувствие охватывает все его существо, и от этого сердце колотится где-то в горле, а ладони потеют, несмотря на прохладу, которая после пекла Мисра ощущается очень даже отчетливо.
Он осматривается — вокруг никого, ни единого живого существа; что же, он ошибся, разгадывая намек Кнефмтити?
И лишь закатив глаза с выражающим вселенскую досаду вздохом, мироходец случайно цепляет взглядом высокую, невозможно знакомую фигуру на вершине одной из колонн. А богу-Фараону будто только это и нужно было — расправив огромные крылья, он бестрепетно шагает в никуда, в последний момент подхватывая себя сильным взмахом.
— Ну наконец-то, — изрекает он, с шумом приземляясь на гладкий «пол» — Лололошка тем временем прилагает все усилия, чтобы просто устоять на ногах; ветер от крыльев пятиметрового размаха поднимается соответствующий. — Я Джодах! — он шутливо приподнимает белесые брови и разводит руки, словно несуразную третью пару летательных конечностей. — Знаешь, я уже начинаю привыкать, что приходится представляться при каждой нашей встрече…
И ровно в этот же миг безотчетное ощущение неправильности на самом краю сознания мироходца дает о себе знать. Снова.
Если его об этом спросят, он едва ли сможет выразить то, что чувствует, словами. Однако интуиция буквально вопит, что в представшем перед ним Джодахе неправильно… все. Неправильны словно бы запыленные черно-серые одежды, в которых лишь намеком угадывается привычный фиолетовый. Неправилен цвет поблекшего взъерошенного оперения, вылинявшего из пылающей черно-алой гаммы в нечто однообразное, чему Лололошка затрудняется даже дать название. Неправилен пронизывающий взгляд глаз — в том числе и тех, что на малых крыльях, — с выцветшими аметистовыми радужками, из которого тоска не исчезает даже тогда, когда на губах играет ироничная усмешка, виной которой — нелепые сравнения, должные помочь мироходцу осознать то, что находится за гранью возможностей его восприятия. Непривычна, неправильна даже его речь — с минимумом эмоций и максимумом информации, лишь расставляющая в перевернувшейся картине мира Лололошки нули и единицы…
Этот Джодах слишком отличается от того, что являлся ему в видениях на Зеленом континенте. Он — как будто тень себя-прежнего, щедро замалеванная серым цветом.
…Мироходец не произносит ни слова ни во время этого странного разговора-монолога, ни после. Он слишком занят сначала укладыванием в полупустой памяти событий минувших — не существовавших? — дней, затем, как ни странно, осмыслением причин преображения Джодаха.
Тюрьма Времени, его, Лололошки, — Шангрина? — карманное измерение и некая Пустошь — вот и все места, где «его пернатый друг» теперь может бывать.
Лололошка знать не знает, что такое эта Пустошь, но название намекает. А от одного только словосочетания «Тюрьма Времени» веет таким холодом, что схожие ощущения от пребывания в карманном измерении скромно меркнут, а за спиной будто бы встает бесплотная черная тень с белоснежными глазами, одним взглядом иссушающая душу до основания.
Он знает про себя, что он — мироходец, и помнит откуда-то, что Пустота не вредит ему напрямую; но что стало бы с ним, останься он с ней лицом к лицу, один на один на множество лет, если не веков? Смог бы он не допустить проникновения Пустоты под кожу и глубже — в душу? Смог бы сохранить воспоминания о мирах, о солнце, небе, ветре, цветах и тому подобных обыденных, но таких нужных вещах?
Лололошка не знает ответа, лишь понимает, что Джодах, кажется, не смог.
…По возвращении в Миср у него в мыслях огоньком вспыхивает идея — столь же нелогичная, сколь и спонтанная и в чем-то даже глупая… Но Лололошка — не тот, кто отступается от задуманного.
***
Ранним утром следующего дня ему удается незаметно улизнуть за ворота Нарфаниса, чтобы через час вернуться в карманное измерение с ведром воды наперевес и с ярко-зеленым неизвестным растением в кадке — нет, не бессовестно украденном из хозяйского дома, а купленном на рынке за пару десятков утенов.
Он оставляет кадку у подножия одной из из массивных колонн, рядом с лязгом ставит ведро — можно будет потом поливать цветок, — и, запрокинув голову, оглядывается и одновременно прислушивается. Но измерение пустует — если не считать собственного дыхания Лололошки, сейчас ничто не нарушает неживую тишину.
***
— Зачем тут это? — вместо приветствия спрашивает Джодах при следующей встрече. Судя по вскинутой брови и внимательным взглядам, достающимся попеременно растению и материализовавшемуся в центре измерения Лололошке, он всерьез подозревает, что из-за непомерных нагрузок на психику тот все-таки тронулся умом. А судя по нервному подрагиванию длинного хвоста, столь нежданный исход ему совсем не нравится.
Лололошка небрежно пожимает плечами:
— Так, ландшафт разнообразить, — «а то эти статичные красные лианы уже даже мне осточертели, хотя я тут был всего несколько раз». Полуложь-полуправда.
— Умеешь ты удивить, — недоверчиво хмыкает Джодах, но, кажется, чуть расслабляется, неуловимым движением приопуская вздернутые в напряжении крылья и оттого переставая казаться еще выше, чем он есть. В его взгляде слабо тлеет интерес, потеснивший всепоглощающую голодную Пустоту.
Лололошка мысленно поздравляет себя с выполнением первой части миссии.