Снова эта противная, ноющая боль в груди. Неприятная тяжесть в лёгких и затрудненное дыхание, что за этот довольно небольшой срок в пару недель стали такими повседневными и даже родными для мужчины.
В который раз за день он кашляет, прикрывая рукой рот, и на ладони остаётся окровавленный, непонятный комок. Сквозь пальцы вытекает теплая, слегка липковатая жидкость с металлическим запахом, а клубок обретает все более понятные очертания, слегка трепещет тонкими крылышками, расправляя и стряхивая с тех влагу.
Голубянки. Крохотные лазурные кусочки перламутра, что переливаются и мерцают от малейшего лучика света, попавшего на них. Светлые, безмятежные обломки голубого-голубого неба 7 июля 2005, когда Майки повстречал того, чьи глаза были красивее вод Аракавы, волосы теплее всего солнечного света, а щеки мягче самых сладких дораяки — не спрашивайте о том, откуда это известно Сано.
Такемичи Ханагаки, конкретно для Манджиро — Такемучи. Неуловимый и свободный, как весенний ветерок, он исчезал и появлялся, принося с собой лёгкий флер ванильного шампуня и персиковых духов… Точно.
Хината Тачибана. Девушка его Такемучи.
Как бы не Майки того не отрицал, но он был жутким собственником, настолько, что любая вещь, помеченная клеймом блондина как «МОЁ.» была просто неприкосновенна в глазах неоспоримого большинства его окружения. Но Бабу, куртка Шиничиро, которую младший брат «якобы незаметно» у того стащил, тайяки в холодильнике не шли ни в какое сравнение с Ханагаки.
Тот был слишком общителен, слишком добр и дружелюбен к окружающим, отчего у тогда ещё юного Сано, уже нервно дёргался глаз и подрагивал уголок губ.
Почему к его другу лезет эти Чифую и Мицуя. Почему приветствуя, он обнимается с Харучие и жмёт руку Кенчину? Да тот же Баджи, и то — счастливо улыбается в компании хрупкого невысокого блондина и отвешивает очередную шутку «за гранью» естественно обходя тему матерей, ведь не по-пацански это.
От него веет добротой, заботой и всё хочется больше и больше — не важно, — слов, общения или внимания — он как наркотик, что попробовав один раз, организм привыкает и хочет ещё, ещё большую дозу, чем нужна.
Майки тот самый зависимый человек. Он хочет забрать его себе, но…
Он жалеет, что не встретил его раньше. Хотя это что-то изменило бы? Явно нет.
Так и сейчас он лишь перехватывает ускользающее тепло от его Такемучи.
Вокруг целыми небольшими облачками порхают бабочки, они буквально везде: на мебели, стенах, потолке, встречаются даже особо бесстрашные, что расположились на полу, не побоявшись быть раздавленными тихими мерными шагами владельца спальни.
Стоило тому слегка взъерошить платиновые пряди, как с его головы в воздух поднималась небольшая стайка голубых мотыльков.
Эти чешуекрылые не только приносили физическую боль, обитая в лёгких мужчины, но и моральную, бесконечно напоминая о небесных глазах, тонких веках с полупрозрачной сеточкой вен и длинными темными ресницами, как тот их закрывал, пытаясь сдержать подступающую влагу.
О, Манджиро! Сейчас он бы отдал всё, что имеет, лишь бы, сцеловывая, слизать каждую слезу, что тот пролил, ведь почти каждая была утеряна по вине Сано.
Бесконечные прыжки Такемучи туда-сюда, обратно, бесчисленные смерти и убийства его близких и друзей, новые планы и решения — одинаковый исход, где все снова мертвы. И всё из-за него.
Майки никогда не понять той боли, что чувствовал Мичи, никогда не понять той безысходности и ужаса, что тот испытывал — он слишком слаб для этого. Манджиро не вынес бы и десятой части пережитого Ханагаки, каждый раз уходя во тьму, принимая свой черный импульс, становясь с ним единым целым.
Мучи заслужил весь мир, он заслужил любви и спокойного существования, после того, как из раза в раз спасал одних и тех же людей, собирая воедино по крохотным осколкам разбитый бокал.
Майки не будет мешать его с Хиной счастью, просто не должен снова рушить тому жизнь, вклиниваюсь противным третьим лишним со своими проблемами.
— «Если любишь — отпусти», вроде так говорится, — грустно посмеивается Майки, вытряхивая из рукава толстовки очередного мотылька.
***
В коридоре послышались быстро приближающиеся к комнате шаги. Кто-то лёгкой и быстрой походкой приблизился к двери с той стороны и уверенно постучал, но не решился даже прикоснуться к ручке.
— Мой Король, с вами все хорошо?
В спальне недолгое время держится тишина, а после следует ответ:
— Хару, ну сколько я тебя просил так меня не называть, — до этого сидя на краешке кровати он ододвигается ближе к центру, поднимая на чёрное покрывало ноги, и руками обнимает колени, пряча в тех лицо.
Манджиро горестно вздыхает и продолжает:
— Зачем пришел?
За дверью слышится лёгкий, звонкий смех.
— Хорошо-хорошо, Манджи, — усмехается Акаши и поправляет белоснежные волосы с парой нежно-розовых прядей у лица. — Я занес тебе еды, ведь ты снова не пришел на ужин. Поешь пожалуйста, хотя бы немножко.
Стук подноса о пол и звон посуды, а после тихое хихиканье и удаляющийся стук каблуков.
Харучие Акаши — главный дизайнер, весёлый двадцативосьмилетний мужчина, что славился среди руководителей сети ресторанов «Бонтен» широкой жизнерадостной улыбкой и странным хихиканьем, которым очень часто тот сопровождал не самые жизнерадостные слова или новости. Странный паренёк, но весьма добродушный и заботливый, просто не очень умеет выражать эмоции, из-за этого выставляет смех и шутки, как защитную реакцию.
Сегодня он заметно веселее обычно, дело дрянь, — волнуется блондин о благополучии своего босса. Хотя… Скорее не так — о благополучии близкого друга, того человека, с кем тот провел всё свое детство и юность.
Телефон разрывается от миллиона сообщений, уведомлений из Инстаграмма, Тиктока и звонков. И это все от одного человека — Акаши Сенджу.
Количество насекомых множилось не по дням, а по часам, казалось, что куда не ступи, куда не положи ладонь — раздавишь хотя бы парочку из них. Каждое движение по комнате сопровождалось лазурным шлейфом и слабым мерцанием из-за пространства между штор. Полоска лунного света, попадая на крылышки, отражалась на стены холодным блеском.
Сано прочесывает пятерней белоснежные пряди и с них в воздух поднимается перламутровое облако, зависает на пару мгновений, а после оседает обратно, создавая вокруг головы Манджиро голубоватый ореол.
Что там принес ему Харучие? Майки аккуратно выглядывает из комнаты сопровождаемый тихим шелестом голубых живых цветов, и одной рукой буквально затаскивает поднос в спальню, сразу же закрывая за собой дверь.
***
Вообще Майки никакому ресторатору не пожелал бы Чифую и Баджи в качестве клиентов, особенно владельцам раменных. Потому что эти двое вместо того, чтобы нормально поесть, снова затеют соревнование по поеданию лапши на время, в итоге как обычно сойдутся на одинаковом количестве тарелок, и, выжрав все запасы еды, словно саранча, побегут в следующее заведение.
К своему счастью или разочарованию, Майки пока ещё не определился, эта «саранча» раз в месяц посещает его ресторан, иногда с Казуторой на пару. И сердце сжимается при их счастливом виде. Он рад за них, вот только он тоскует по его Солнцу спасающего его в любом времени. Только кто спасёт его самого?
Чёрноглазый медленно пережёвывает вчерашние таяки, что успели немного зачерстветь, но на это ему всё равно. Бабочки только перепархивают с места на место, даже шторки кажется весят тяжелее него. И как избавиться от этих насекомых никто не знает.
***
Майки может смело сказать, что ощущение бабочек в животе — не очень приятно. Копошатся внутри него, ползают, бр, противно.
Гортань адски жеет и болит из-за все новых ран. Пекут десна и нёба, противно ноет желудок и остро режет под ребрами. Во рту уже устоялся вкус крови, от ощущения металла на языке уже сводило зубы, а горлу подкатывал ком тошноты, перекрывая и без того слабый доступ к кислороду.
Изнутри выходит куча бабочек — живых, шевелящих перламутровыми крылышками, и целые комки мертвых подгнивших насекомых, от тех даже исходит противный запах забродивших ягод, вперемешку с орехами миндаля и сырым деревом. Оторванные крылья и лапки, все это неприятно липнет к щекам изнутри.
Унитаз весь заляпан красной жидкостью, уже подсохшие бурые разводы украшали тот по всему его периметру и ощущались под холодными тонкими пальцами едва шершавыми и слегка липли к коже.
Его нещадно выворачивает в новом приступе рвоты, запах усиливается и уже забивает собой голову, слегка притупляя мышление и размазывая сознание. Кажется, что мужчине сейчас просто разорвет глотку от тех объемов, что через неё сейчас проходят.
Он смотрит на немного помутневшее зеркало над раковиной и проводит по тому ладонью, снимая влагу и открывая себе более четкое изображение собственного лица.
Черные мешки под глазами и ещё более темные глаза без живого блеска, редкие светлые ресницы на них и тонкая, казалось обескровленная кожа, настолько бледной она была.
Платиновые пряди, уже не такие мягкие и приятные на прикосновение, скорее жестковатая тонкая проволока. У Изаны волосы гораздо лучше.
Да и сам Курокава во многом превосходит Сано — крепкий духом, много чего перенес, не преклоняя ни перед кем колено. Действительно настоящий король. (Разве, что перед Какучо, но это мои мечты, от Бо^^)
Майки считал себя жалким и слабым, но вовсе не физически, а морально — никто не мог победить Непобедимого, но сломать его… Душа Манджиро хрупкая, как тонкий хрусталь, болезненная, как анемон и тяжёлая, словно сталь.
Он всегда держался, правда старался быть сильным, чтобы помочь другим, стать их защитой, опорой… Но кто поможет ему самому? Не хотелось грузить друзей проблемами, не хотелось снова всё портить, крошить то, что с таким трудом было собрано и склеено руками Такемучи.
И если со стороны Майки казался сильным, то внутри у него с каждым днём что-то трескалось и ломалось, острыми осколками впиваясь в нутро.
— Больно, — он прижимает ладонь к груди там, где должно находиться сердце. — Почему так плохо?..
Взгляд метнулся к раковине и зеркалу над ним, внутри которого на узкой полочке хранились зубная щётка, расческа и бритвенные лезвия…
Зачем? Хм, думаю ответ очевиден…
Ещё до начала болезни, пока не появились даже первые симптомы, тот иногда развлекался с острыми предметами. Канцелярский и кухонные ножи, небольшие резаки и те самые лезвия стали ему верными друзьями.
Мужчина не собирался совершать суицид, вскрывая вены или перерезая самому себе глотку, вовсе нет. Обычное самоповреждение в надежде хотя бы что-то почувствовать.
Стоя под горячей водой, он смотрел как только что сделанные порезы слегка раскрывались, а после краснели, наполняясь кровью. Появлялись небольшие капельки, что напоминали своим видом красную смородину. Как жидкость в причудливых кляксах размывала струя душа и та, разбавленным оранжеватым раствором, капала вниз, ударяясь о белое керамическое дно.
Жжение во время мытья и лёгкая тянущая боль в запястьях и бедрах после напоминали Манджиро о том, что он ещё живой, ведь его тело до сих пор способно чувствовать, ощущать и истекать кровью.
Теперь тонкую, как пергамент, кожу украшают шрамы: продольные и поперечные, короткие и длинные, в виде светлых выпуклых полос и темных борозд на белой коже. Со стороны такой вид может напугать, поэтому в гардеробе Сано все внимание отдано штанам и кофтам с длинным рукавом, в особенности водолазкам, ведь даже шею не смогла обойти череда подобных пыток.
Стыдно ли Майки? Возможно. Самую малость… Перед собой и Такемичи, потому что он не смог.
Потому что Манджиро не создан для счастья, он его не переносит — все люди, что рядом с ним, всегда несчастны.
Они либо мертвы, либо теряют близких и переходят на темную сторону, становясь теми, кого раньше всем сердцем ненавидели.
— Это твоя вина, Майки.
— Ты во всем виноват Манджиро.
— Майки снова все испортил.
— Разве мы создавали Тосву не для того, чтобы защищать родных?
Эти мысли кружат в его голове, они сплетаются в огромный бессвязный ком черных нитей и растут, растут…
— Позаботься о Майки, ладно?
— Передай Майки, что он не взваливал все на себя.
— Я доверяю Майки и первый отряд тебе, Такемичи.
Вторят мыслям эти же голоса. Голоса умерших в прошлом, но живых в настоящем.
Его сознание скачет по прошлым временным линиям, а в мыслях рождаются их реалистичные фрагменты и все они неутешительные.
Майки становится легче, когда он вспоминает, что сейчас с ними всё хорошо, но болезненная фраза: «Ты только попроси и я обязательно тебя спасу, Манджиро.» до сих пор болезненно звенит в черепной коробке.
***
Высокие стены с выгоревшей, облупленной отделкой давят на него, шум в голове вызывает тошноту, а теплый июльский ветер, проникающий в зал заброшенного боулинг-клуба через разбитые окна, внезапно пробирает до костей своим холодом, заставляя мужчину вздрогнуть. Где он? Дорожки и подставки для шаров, возле одной из которых он как раз стоит, множество столиков и стульев, несколько их них перевёрнуты или вовсе сломаны. Под ногами хрустят осколки от разбитых бутылок и прочий мусор, включающий в себя даже шприцы и небольшие бутылки медикаментов. Мда, сейчас здесь пристанище наркоманов и подростков, что решили втайне от родителей покурить или напиться, но уж никак не весёлых, дружных компаний и семей, которые проводят выходные вместе со своими близкими. Майки такое и не снилось…
Внезапно кроткую тишину нарушают два голоса где-то неподалеку. Блондин осматривается, чуть привстав на носочки, чтобы разглядеть все лучше и наконец-то видит источник шума. Там через несколько столиков происходит небольшая сценка с участием трёх человек — черноволосый кудрявый парень, сгорбившись, сидел на пластиковом стуле, опустив голову к полу, и внимательно слушал то, что говорил ему платиноволосый мужчина за его спиной, пока к темной макушке был приставлен пистолет. Фигура розоволосой особы с револьвером показалось Майки до жути знакомой, но лиц вышеупомянутых он не видел. Блондин говорит мало, Майки даже не успевает разобрать хоть одну фразу, ведь до него те доносятся обрывками:
—… Будущее
—… Ещё хочешь-то?..
Тон его холодный, грубый и будто потрескавшиеся со временем, как краска на двери, открывающей старые воспоминания. Но… У мужчины ничего такого не происходило, словно эти фрагменты прошлого… Не его. Он будто лишний здесь, внезапный зритель разворачивающейся драмы в давно закрытом театре, но при этом абсолютной нужный. Он здесь не просто так.
Не слышно ветра, до этого гуляющего по заброшенному помещению, ни гула машин с улицы, словно это место — единственное существующее тут, мира за этими стенами дальше нет.
Затянувшаяся тишина похоже давит только на Сано, остальных присутствующих ни капельки не смущает повисшее молчание.
Внезапно темноволосый медленно приподнимает голову Сано узнает этот голос…
Пропитанный июльским солнцем.
«Таке… Мучи?»
— Майки, — но у Сано нет ощущения, что зовут его. Это не к нему обращение. Хотя… звучит как полный бред, не может тут быть второго человека с таким же прозвищем, ведь так? Только если это не…
Брюнет всхлипывает, скорее всего его кожу давно расчертили в причудливом узоре соленые дорожки, но до этого момента он старался подавлять любые звуки, лишь бы не перебить того, кто сидит на следующем ряду стульев. Другого Манджиро.
Все последующие минуты прошли для мужчины словно в перемотке — кадры буквально текли, быстро сменяя друг друга, будто кто-то включил скорость ×2 в реальной жизни. Сано даже успел уйти чуть в себя, пытаясь понять смысл ситуации. Вот Мучи машет каким-то конвертом… Свадебный что-ли? После этого Майки неосознанно скрипнул зубами от злости, какая ещё свадьба? Вот другой Майки отсылает… Санзу? Это кто ещё? Вот…
Мгновение, одно крохотное мгновение в теле Ханагаки остаётся сквозное отверстие в районе груди. Пуля вылетела, разбрызгав на лежащий под ногами мусор кровь. Ещё одна секунда и число выстрелов равно трём, все точно в цель. Такемичи опускается на колени перед собственным убийцей, не удосуживаясь даже поднять взгляд, чтобы просмотреть тому в глаза.
Майки подрывается со своего места, бежит к парню, пусть и понимает, что того уже не спасти — из ран вместе с кровью утекает и жизнь, не оставляя Мичи ни одного шанса. Сано падает рядом с ним, больно сдирая ладони по бетон, но тому абсолютно плевать. Он пытается прижаться к полуживому телу, но тот даже не обращает внимания на незнакомца, лишь роняет пустые слезы на пол. А где же виновник всего торжества? Он шагает к лестнице, ведущей на крышу, об этом свидетельствуют шлепки вьетнамок о металлические ступени, и, только услышав этот звук, брюнет поднимается с места и из последних сил на ватных ногах бежит к окну.
— Идиот! Куда же ты?! — орет ему вслед Майки, пытаясь остановить, но его не слышат.
Сано бежит за ним, пытаясь хоть как-то сохранить у того крупицы утекающего, словно песок, времени.
«Нет нет нет! Он не может умереть», — бьёт набатом в голове черноглазого и он бросается вслед за парнем.
На этаж выше слышны крики, а после этого за окном пролетает что-то… Птица? Нет. Этот урод! Которого ловит обессиленная рука.
Такемичи кричит на мужчину, брызгая кровью из собственного рта, мелкие капли оседают у того на лице.
— Пожалуйста, Мичи, — шепчет сквозь пелену слез наш Манджиро, — отпусти руку.
Он пытается силой разжать чужие пальцы, только бы отгородить от неминуемой гибели, которую несёт он сам этот дьявол.
— Брось его, — царапает он чужое запястье, но его будто здесь не существует.
Эти двое говорят о чем-то, но смысл словно скрыт за густым туманом, блондин не слышит ровно ничего, кроме своего сердца, что уже очевидно готовилось выпрыгнуть из груди, сломав перед этим ребра. Честно? Лучше это, чем наблюдать за смертью любимого, которую приносишь ты сам… И ничего не можешь с этим сделать. Только кричать, надеясь, что его услышат, но ведь этого не произойдет.
Осталось слишком мало времени.
Тело, что до этого так эфемерно прижимал к себе Майки, пытаясь оттащить Ханагаки от проклятой дыры в стене, резко пропадает, ускользает вниз, в объятия другого мужчины.
Человек, что нанес тому смертельные раны в район лёгких, заставляя захлёбываться собственной кровью, но тот все равно из последних сил держал своего убийцу над пропастью в попытках предотвратить самоубийство. Не вышло.
Сейчас они оба летят вниз и кажется, что не только на глазах Такемичи были слезы.
Блондин грузным мешком оседает на пол, плевать, что тот усеян стеклом и сейчас осколки больно режут тому щиколотки и икры.
Он не удержал, не смог. Не смог спасти любимого человека от самого себя.
Не смог оградить, как обычно утянув за собой в самую пучину дерьма и ужаса. Убил его.
— Мичи…
Глаза медленно закрываются.
***
Беспамятство длится недолго и веки по пробуждению режет от солнца.
Руины. Старое здание с большими арками вместо привычных окон, отчего видно предвечернеее пепельное небо на фоне которого летают черные птицы. Воздух пусть и пропитан старым машинным маслом с пылью, но сквозь эту стену слегка пробивается океан. Он не в Японии.
Место кажется смутно знакомым, словно и тут он был, но в этой ли временной линии?
Мужчина решительно пробирается сквозь горы сломанных запчастей от мотоциклов, обходя почти полностью уничтоженные остатки стен, и пытается не запутаться в этом лабиринте однотипной разрухи, однако ему помогает чутье и разговор двух человек вдалеке, к источнику которого Майки с каждым шагом подбирался все ближе.
Ступени, второй этаж, третий. Дизайн интерьера ни капельки не меняется, однако слова людей уже можно едва различить. Сердце с громким свистом падает куда-то вниз, когда он вновь узнает свой голос и Такемучи.
Судьба даёт ему второй шанс спасти его? Бежать! Бежать!!! Скорее!
Ноги заплетаются, грозясь выскочить из шлепок, что уже стали мокрыми и скользкими от выступившего у Манджиро пота, а руки от волнение слегка потряхивает. Он должен успеть хотя бы сейчас!
Выбегая на площадку предпоследнего этажа, что оказалась под открытым небом из-за едва ли не полного отсутствия потолка, его словно окатывает ледяной водой.
—… Поэтому прошу тебя… Покончи с этим, — прямо к ногам заплаканного Ханагаки бросают пистолет. — Убей меня, — звенит в ушах мягкий голос второго и тот серьезным взглядом смеряет бывшего друга.
Все те же черные глаза, в темени которых плескалось самое настоящее зло, лишь на мгновение пересекаются взглядом с пепельным блондином, но тот их узнает. Каждый день видит их в зеркале.
Тело словно закаменело.
«Что я сказал?..»
— Убей меня, — повторяет свою просьбу брюнет, хотя это больше походило на приказ, пока он спускался с одной из груд непригодных двигателей, становясь на один уровень с Мичи. — Я хочу, чтобы все закончилось здесь, — и его лицо озаряет лёгкая усмешка. Умоляющая, пусть со стороны так не казалось, но Майки прекрасно знал самого себя, понимал, что чувствует другой, даже не проходя жизненный путь той версии личности.
Они говорят, Ханагаки снова пускается в слезы, но и этот фрагмент замыливается в сознании теперешнего оригинала. На фоне слышен лишь белый шум, иногда прерываемый всхлипами голубоглазого. В истерике кричит на парня, взяв руками за плечи, убеждает, отрицает все его грехи, просит одуматься и плачет-плачет. Прерывает это громкий звук удара тела Такемичи о бетон, которого, не выдержавший всего этого, Манила опрокинул на спину, теперь угрожающе нависая над ним.
Неизвестно, когда он успел вытащить второй пистолет, абсолютно идентичный ранее брошенному под ноги Ханагаки, но теперь холодное металлическое дуло упирается в мягкую щеку младшего. Только в тот момент отмирает беловолосый, возвращая плавающее до этого сознание обратно на землю.
— Те дни уже не вернуть, — соленая влага капает из двух черных дыр на такое же опечаленное лицо, заставляя брюнета пристыженно поджать губы.
Тот не успевает даже двинуться с места, как его обгоняет пуля. Все заканчивает выстрел в висок черноволосого откуда-то со стороны коридоров. В глазах мутная пелена, в ушах звенит обречённый вскрик Мичи и его обещание все исправить, пока на руках остывает тело. Кажется, там мелькнул и Наото Тачибана.
«Брат Хинаты, вроде это тот полицейский… Спасибо тебе», — неосознанно благодарит Сано почти незнакомого человека, склонив вниз голову.
— Твоя рука такая теплая… — последнее, что прозвучало перед бесполезными попытками позвать уже мертвое тело по имени и дождаться его ответа.
Снова темнота.
***
Холодный асфальт впивается в спину, синее небо становится темнее с каждым вздохом, наполняясь запахом крови и пороха.
Ему даже не дали шанса на спасение. Просто забрали, как у ребёнка конфету.
Слёзы всё так же текут по горячим щекам, что в скором времени остынут из-за очередной смерти. Такемичи на смертном упрямстве касается ладони ещё живого Тачибаны, чувствуя, как он снова перемещается во времени.
Пусть эта мировая линия и перестанет существовать без главным двигателей, но и семья Тачибана будет горевать по сыну, как и виновник забравший жизнь его любимого героя детства.
***
Такемичи в лёгком замешательстве оглядывается на довольных и счастливых друзей — все живы, здоровы. Дракен женат на Эмме, Сенджу тоже счастливая — работает в модельном агентстве с Хаккаем, — в общем все выполнили свои мечты, к которым они стремились. У Майки даже племянник есть.
И в этом будущем никакой группировки якудза (а может они работают под прикрытием? Снова его паранойя начинает поднимать голову…), да и то, что осталось от неё одно название — Бонтен с сетью ресторанов (благо, что его не наебали, как в прошлый раз).
Только он не так часто выползает на свет перед друзьями. Ну что он будет делать с этой беловолосой глистой, что не может быть счастливым? Видимо ему опять придётся переться к нему и… И что-то делать с ним. Если конечно его пропустят.
Ханагаки переживает «угаран» Сенджу, слушая её волнение про Майки-куна-ленивую-задницу и поддакивание Харучиё. Вот кого он точно не ожидал увидеть тут. Девушка тащит его вперёд мимо стола регистрации прямо в глубь здания. Информационный водопад заканчивается так же резко, как и начался. Оставив растерянного Такемичи перед дверью в длинном коридоре, ребята смылись, надеясь на благоприятный исход.
— Майки-кун? — голубоглазый постучал в дверь надеясь, что его не пришибут ей же.
Не получив ответа, парень нажал на ручку и открывая дверь. Незаперто. Ханагаки вздыхает и заходит, закрываясь. Что-то в помещении ему кажется странным. Всё голубое. Не в том смысле, что он голубой, а просто вся комната в голубой расцветке. Брюнет делает шаг и он ахуевает от количества бабочек — голубых, что подсвечиваются и переливаются чистым лазурым цветом от солнца. Это всё бабочки. Шистерёнки в голове Такемичи скрипят, складывая пазлы — бабочки, как цветы, а это как ханахаки (очень созвучно), только вместо цветов — бабочки.
Голубоглазый слышит странный звук похожий на кашель в ванной и грохот. Такемичи кривится от чавкающего звука раздавленых тел насекомых, сочувствуя клинингу, ему тут опять одного дурака спасать. Будто он не может просто взять и сказать, то что он хочет. Где его наглость трактора-танка? Мог же просто сказать и действовать, а не молчать и давиться этими бабочками. Ханагаки передёргивает от словосочетания «бабочки в животе.»
— Вот чёрт! — брюнет прикрывает нос, вонь стояла соответствующая. Как и куча бабочек. Кажется у него фобия начнется при виде этих насекомых.
Брюнет открывает форточку, включает душ, мысленно извиняясь перед Майки, за то что он перешагивает его не вырастет теперь, бедный. Настроив температуру воды и кое-как подняв, даже для него, тело Майки, Мичи перенёс его в душевую. И до него наконец-то доходит, что Майки голый.
— Пиздец. — выдаёт голубоглазый смотря на свежие порезы на запястьях парня и намокая под душем.
Парень просит прощения запуская пальцы в рот, подставляя его под душ, шанс, что так он его утопит мал, а так хоть вонять не будет. Да и не романтично как-то сосаться после блевоты. Может Майки так и проснётся. От пальцев во рту. Извращение? Да похрен, главное, что Майки будет жив, а это всего-то издержки.
Такемичи лишь старается прополоскать рот и вытащить насекомых на свет божий. Ну и они ещё в душе теперь плавают. Хоть грести лопатой можно их.
Как и подозревал Мичи — Майки очнулся не вовремя. Ну это, если для самого Сано, а вот для Мичи, возвышающимся над шокированной глистой с пальцами во рту Майки… Неоднозначно. Да и забывать не стоит, что первый голый. Весёленькая ситуация выходит.
Сано естественно ничего сказать не может — ибо Такемучи всему причина. Особенно пальцы во рту. Особенно под душем. А какое-нибудь порно также начиналось? Майки вообще не вдупляет, что произошло и почему всё так повернулось. Страдал себе спокойно, блевал бабочками… Теперь же у Майки детская травма на всю жизнь.
Ханагаки решает закончить цирк на двух людей и вытаскивает многострадальные пальцы из чистого рта Майки. Теперь хотя бы не воняет.
— Что? — лаконично выдаёт потерянный в пространстве и времени Майки.
— Через плечо, мечта глисты, — выдыхает голубоглазый и включает холодную воду и наслаждается визгом Майки.
Жизнь налаживается.
Вдоволь поиздевавшись искупав Майки в ване, загнав желание саморучно его утопить, Мичи тащит дрожащего Майки в комнату разгоняя целые гроздья бабочек, что решили свалиться в кучу на потолке и повиснуть. Видимо поняли, что лучше ретироваться, если жить хотят.
— Так, Манджиро, признавайся из-за чего эти хуйни из тебя вылезают? — командным голосом выдаёт Мичи.
Сано теряется, натягивая на себя одеяло под взором лазурных глаз. И сердце просто бешено бьётся.
— Л-любви.. не.. невзаимной.. — кое-как выдаёт Майки.
— Чьей? — Ханагаки хмуро смотрит на бедного Майки.
Под стать бледной молли и этих бабочек. Если его мысли подтвердятся, то Майки от него уже никаким способом не отвяжется. Даже в другой временной линии.
— Твоей? — как-то неуверенно выдаёт черноглазый.
— Добить бы тебя, но я больных не бью, — вздыхает Мичи, а Майки смотрит на него грустным щенком.
Ханагаки обнимает кучу одеяла, в которую завернулся Майки и целует бледную и холодную щеку.
— Я тебя люблю, Манджиро. Ещё понял на моменте, где был выбор между тобой и свадьбой с Хинатой. Так что отставить блевать бабочками и возвращайся к жизни без глистов, — вздыхает голубоглазый, пока Майки вытирает слёзы кончиком одеяла.
— Хорошо, Такемучи, — шепчет черноглазый, прижимаясь к тёплому телу.