о тебе

Кавех беспрерывно крутит в руках перо, по кусочкам воспроизводя — проигрывая, словно видео — в памяти прошедший день.

— Если ты волнуешься о доме, то он в любом случае достанется тебе, — не задумываясь, комментирует аль-Хайтам.

Слова рассыпаются в голове Кавеха в случайном порядке — он словно погружается в воду, отдалённо улавливая смысл сказанного.

— Ты сошёл с ума.

— Наоборот. Это разумно.

— Для кого, Хайтам?

— Как минимум для тебя.

Подбородок Кавеха начинает дрожать.

Вот так ты меня видишь? — хочет спросить Кавех. — Мне не нужен твой дом (без тебя.)

Секундный порыв — всё, что требуется, чтобы разорвать связывающую их тонкую красную нить.

— Знаешь что? — Кавех сглатывает. — Я съезжаю.

Кто-то однажды сказал: лучше разбитое сердце, чем его отсутствие.

(Кавех не то чтобы согласен.)

Кавех взрослеет без аль-Хайтама. Они расходятся — уродливо и больно. Архонты знают, как больно.

Кавех старается игнорировать сердце, бьющееся раненой птицей, грозящее пробить грудную клетку.

Сидя на холодном полу, давясь сожалениями, он склеивает титульный лист диссертации.

— Прости, — шепчет, зная, что никто его не услышит.

Однажды аль-Хайтам упомянул, что невозможно распознать тонущего человека; Кавех камнем идёт ко дну, не пытаясь выплыть — единственный человек, который мог спасти его, ушёл.

Может, Кавех это заслужил. Может, так оно и должно быть.

Он ни на что не надеется при встрече с аль-Хайтамом — только всматривается, запоминая — силится запомнить — каждую черточку его лица — ни за что не скажет, что рисовал его по памяти — лишь так он смог пронести его, самого близкого и далёкого человека, сквозь года.

Мне жаль, что я не слушал. И не говорил, сколько ты значишь для меня. Это сожаление всей моей жизни .

Кавех не произносит ничего из этого — вина колючей проволокой обвивает горло, мешая выдавить из себя и слово. Кавех открывает рот, словно рыба, выброшенная на берег — но ничего не произносит.

Что можно сказать, если всё умещается в простом: «Прости»?

— Я перееду к тебе, — всё, на что его хватает.

В ответ раздаётся лишь хмык. Кавех молча поправляет растрепавшиеся волосы.

Где-то в груди загорается непрошеный уголёк надежды.

Кавех добровольно берёт на себя обязанности по дому — один из немногих способов отплатить — (неужели их отношения свелись к этому?) — за доброту аль-Хайтама. Кавех сползает вниз по двери спальни, ставшей его временным пристанищем. Серые стены и пустота — напоминает нутро Кавеха.

— Я съеду как только будут деньги, — сообщает он аль-Хайтаму.

Тот безразлично пожимает плечами, оповещая, что он планирует выбрать новую мебель, потому что «У меня не было времени на это, но раз уж ты въехал». Перед этим Кавех буркнул «Безвкусица», увидев гостиную.

Результат — Кавех больше смотрит на ценники. Заоблачные ценники. Высчитывает — а он хорош в математике — возможные суммы покупки; отказывается от одного варианта за одним, не желая доставлять ещё большие неудобства — аль-Хайтам превыше всего ценит комфорт, а Кавех — прямой путь к зоне его дискомфорта — Кавех отлично усвоил этот урок.

Сам Аль-Хайтам выбирает уродливый болотно-зелёный ковёр в гостиную. За ужином, притворяясь, что он доволен, Кавех давится острой едой.

— Если хочешь, можешь взять суп из украшений, — как бы между делом говорит аль-Хайтам, доедая свою порцию рагу.

— Но… — Кавех замирает с вилкой в руке.

«Ты не любишь супы», — хочет сказать он. Вместо этого тихое:

— Спасибо.

Аль-Хайтам дёргает плечом.

Кавех говорит себе «Это ненадолго», когда проходит первый месяц проживания с аль-Хайтамом. Неловкость напополам со стыдом камнем ложится на плечи — аль-Хайтам не заслужил проблем в виде Кавеха.

(Кавех как никто другой знает, что он — сплошная проблема.)

Он молча покупает ему супы и даже готовит — Кавех однажды застаёт его за этим занятием.

Открывает рот. Закрывает. И разворачивается, удаляясь в свою комнату. Аль-Хайтам его не заметил. Кавех падает на кровать, подавляя желание пойти поговорить с ним.

Я того не стою , крутится на языке. Это неблагодарная работа.

Больше за готовкой аль-Хайтама он не видит; Кавех старательно убеждает себя, что это была разовая акция.

Он начинает готовить сам, желая вернуть долг — вкусы аль-Хайтама за прошедшие годы, к счастью Кавеха, не изменились.

Обида встаёт комом в горле, когда тот приносит еду — готовую, которую, очевидно, захватил по пути с работы.

— Нет, спасибо. — Натянуто улыбаясь, Кавех бормочет что-то про новый проект, сбегая в не-свою спальню.

Никакого проекта, конечно же, нет — он только сдал прошлый и снова остался на мели: не смог взять и половину оговоренной суммы — семья с пятью детьми, только потерявшими мать; отец, убитый горем.

Кавех прикрывает глаза.

(— У вас это хорошо получается, да? — спрашивает самый младший из детей — Лин.

В смятении Кавех переводит взгляд с макета дома на него.

— Что именно?

— Мастерить, чинить. — Он пальцем указывает на свою сестру-близняшку, за что та, легко стукнув его по плечу, показывает ему язык. — Мел сломала ваш макет, а вы всё исправили и собрали назад.

(Тогда почему я не могу собрать себя по кусочкам?)

Кавех моргает.

— Моя мама создала когда-то подобную модель. Назвала домом на века.

Лин, сверкнув робкой улыбкой, доверительно делится:

— Мама хотела большой дом, где мы были бы все вместе.

Может, Лин и не понимает, о чём говорит Кавех, но Кавех очень хорошо понимает Лина.)

Незаметно для себя Кавех привыкает к дому аль-Хайтама; он осознаёт это, когда журит его за книги, которые тот не удосужился поставить на полку, и застывает.

Аль-Хайтам склоняет голову набок.

— Япойду, — очнувшись, тараторит Кавех, хватая плащ с вешалки: нужно проветрить голову.

Он идёт в единственное место, где можно избавиться от мыслей — в таверну.

Делая очередной глоток вина, Кавех задаётся вопросом, как он упустил момент, когда дом аль-Хайтама стал ему родным.

— Ещё одну. — На столе — новая бутылка красного вина.

С аль-Хайтамом легко потерять бдительность — Кавех думал, что усвоил этот урок, но в итоге наступил на одни и те же грабли дважды. Продолжает наступать. Одна часть его умоляет уйти, пока не поздно

(пока не больно),

другая — констатирует, что он годами бежит, оставаясь по-прежнему на месте: аль-Хайтам никогда не уходил из его мыслей. Даже когда ушёл из его жизни.

Кавех гасит жжение в груди вином, но, кажется, пламя внутри него разгорается сильнее — аль-Хайтам приходит за ним в таверну. Кавех изрядно пьян и надеется, что забудет этот день.

— Тебе хватит. — Аль-Хайтам в один глоток допивает вино из стакана Кавеха. Мягко подхватывает его, когда Кавех пытается встать — он не намерен уходить.

— Никуда я не…

— Кавех, пора домой, — перебивает аль-Хайтам.

К кому? — хочет спросить Кавех. — К тебе? Ты никогда не был моим

(но всегда был моим домом. )

— Ты… — он не успевает договорить. — Меня сейчас стошнит, — признаёт. Глубоко дышит, стараясь унять рвотные позывы.

— Так, нам точно пора. — Аль-Хайтам выводит Кавеха на воздух.

Поглаживает его по спине и держит волосы, пока Кавех опустошает содержимое своего желудка в кустах. Слёзы выступают на глазах — ситуация унизительная.

— Тебе не обязательно… — И Кавеха снова тошнит.

Кавех плохо запоминает дорогу домой; бурчит «Мог бы и не приходить за мной», когда в его чуть не выворачивает на ботинки аль-Хайтама.

Дома, усадив Кавеха на кровать, аль-Хайтам просит подождать его и уходит куда-то, но голова кажется Кавеху невозможно тяжёлой, что он ложится с мыслью: ещё немного, и он встанет. Дождётся аль-Хайтама, даже если это займёт вечность.

Он засыпает, прежде чем возвращается аль-Хайтам — сквозь полусон слышит чужие шаги — и накрывает его одеялом.

Утром Кавех просыпается с похмельем; рядом на тумбочке — стакан воды с таблеткой и записка: «Ушёл на работу». Кавех не сразу замечает горшок на полу: на всякий случай.

Он признателен аль-Хайтаму. Пусть вчерашний вечер почти полностью стёрся из его памяти, Кавеха накрывает стыд — он боится, что мог выдать будучи пьяным: алкоголь делает его честным. Пожалуй, слишком. Перед аль-Хайтамом он готов вывернуть душу наизнанку — но цена высока. Он не готов оборвать ту нить, которая привела его к аль-Хайтаму — дважды.

(— Как успехи с воплощением твоих идеалов?

«Они стоили мне тебя» — не говорит Кавех .)

Сегодня он утешает себя тем, что его не выставили на улицу — хороший знак. Завтрак — хотя по времени скорее обед — он готовит для себя, ужин — для аль-Хайтама.

Кавех только-только заканчивает есть яичницу, как до него запоздало доходит, что у него назначена — была назначена — встреча с клиентом. Полчаса назад.

Чертыхаясь, Кавех подскакивает с места, чуть не роняет на себя кружку с чаем. На ходу поправляет причёску, собирая волосы в пучок — неудобный, но практичный.

Будучи готовым выйти, Кавех видит сложенный пополам лист на пуфике — присел, чтобы обуться.

«Я перенесу твою встречу. Мистер Даулинг вряд ли будет против — у него слишком много бумажной работы. Место и время скажу позже.»

И подпись.

Кавех усмехается: аль-Хайтам запомнил его тираду, посвящённую новому — и крайне своеобразному — клиенту, приезжему учёному из Лиюэ.

Кавех задаётся вопросом, с чего вдруг такому мелочному человеку как мистер Даулинг делать ему одолжение.

Но это аль-Хайтам. Аль-Хайтам, который написал, что встреча переносится, и Кавех ему верит — если бы он сказал Кавеху шагнуть в Бездну — «Я поймаю тебя», — Кавех бы без раздумий так и поступил. Без страха, без сомнения. Пески времени сохранили их следы.

Дожидаясь аль-Хайтама, Кавех решает заняться уборкой: нужно отвлечься; он заканчивает переставлять книги, когда слышит, как открывается входная дверь. Аль-Хайтам задержался почти на два часа.

— В четверг, в шесть. — Как всегда не церемонится, и Кавех закатывает глаза.

— Спасибо.

Не спрашивает, как аль-Хайтаму удалось перенести встречу.

Спустя пару дней он выслушивает причитания мистера Даулинга:

— Проклятый секретарь Академии, как его там? Аль-Хайнур? Неважно, — тот взмахивает рукой, чуть не сшибая со стола бокал. Кавех картинно охает, — потерял документы, и мне пришлось заново собирать подписи. — Он делает глоток. — Хорошо хотя бы нашёл кого послать, чтобы уведомить вас, что я не успеваю.

Кавех ради своего же блага не уточняет ничего, только сдерживает улыбку. Довольный, он отпивает вино из своего бокала.

Заказ успешно выполнен.

Следующий проект забирает у Кавеха остатки сил. Засидевшись допоздна в очередной раз, он идёт на кухню, чтобы сделать ещё одну чашку кофе. Кавех настолько погружен в себя, что упускает момент, когда показывается аль-Хайтам, растрёпанный и сонный.

От неожиданности Кавех роняет кружку, и та — вдребезги. Он приседает, чтобы собрать осколки, когда его руки касается чужая. Кавех переводит взгляд аль-Хайтама — такого родного и далёкого — в лунном свете похожего на того самого младшего — и его словно парализует.

— Ты впустую тратишь силы на тех, кто этого не стоит. Им это не нужно.

— С каких пор ты говоришь за других? — Кавех зло щурится.

— Они тянут тебя на дно, Кавех. Очнись. — Аль-Хайтам всплёскивает руками — тогда он мог позволить себе подобные жесты при Кавехе.

— Может, это ты тянешь меня на дно, — не предложение — скорее шипение.

— Тобой движет вина. — Его зрачки сужаются. — Глянь на себя: ты измотан.

Кавех беспомощно сжимает руки в кулаки.

— Мистер Хараватат знает всё о жизни, — издевательский тон. — Я вообще жалею, что подружился с таким умным человеком. Куда нам, простым смертным, до тебя. Всё наше знакомство — плохое чудо.

Пара секунд — и титульный лист диссертации разорван надвое.

Слишком поздно Кавех понимает, что натворил. Губы аль-Хайтама плотно сжаты, а руки скрещены на груди. Он молча выходит из комнаты, оставляя Кавеха с разбитым — разодранным — своими же руками — сердцем и сожалением всей его жизни.

— Кавех. Что с тобой?

Кавех осоловело моргает.

— Что? — Шумно выдохнув, отводит глаза.

— Аккуратно. — Аль-Хайтам забирает осколок кружки у Кавеха — тот и не заметил, как взял его. — Как давно ты спал?

— Э-э-э. Вчера, — тычок пальцем в небо.

— Ты не помнишь.

— Допустим, — признаёт он нехотя.

— Тебе нужно отдохнуть.

Кавех — словно в подтверждение слов аль-Хайтама — зевает; с досадой выругивается под нос.

— Ладно, ты прав, — капитулируя, произносит он.

— Я соберу осколки, а ты иди.

Кавех уже в дверях, когда ему летит вслед:

— Сладких снов.

Прежде чем выйти, он оборачивается.

— И тебе, Хайтам.

Ещё один день закончился.

Вопреки желанию поспать Кавеху не удаётся провалиться в сон — он ворочается в постели в поисках удобной позы. Смотря в потолок, он прокручивает в голове воспоминание, которое всеми силами пытался похоронить все эти годы, но от себя не убежишь — как ни крути,

(Кавеху хотелось бы.)

Хмыкнув, Хайтам переставляет короля на b1 и переворачивает песочные часы. Кавеху требуется пара минут на раздумья.

— Вот так, — слон на f8. Переворот часов.

— Пешка на g4.

И ещё раз.

Конь Кавеха ест пешку. Хайтам, не раздумывая, двигает ферзя.

Десять минут Кавеха почти истекают, когда он ставит коня на f6.

Хайтам ходит ферзём — только тогда Кавех понимает, что поставил себя в уязвимое положение.

— Цейтнот, — объявляет он на девятой минуте. — Я сдаюсь.

Уголки губ аль-Хайтама приподняты, но Кавех знает — это не из-за победы: он наслаждается игрой. Наслаждается временем вместе.

Одновременно потянувшись к коню, они соприкасаются руками, но ни один не торопится отстраниться. Кавех ощущает смущение, румянцем расцветающее на щеках, и робко улыбается. Сердце в его груди трепещет.

У них — мимолётные касания, взгляды украдкой и заметки друг для друга на полях книг; мириады слов — озвученных и неозвученных

(ирония: аль-Хайтам — лингвист, но слова из них двоих больше по душе Кавеху);

близость без прикосновений.

(Кавех не знает одну истину: может, он и проиграл, но в этот день они уложили друг друга на лопатки.)

— Хараватат, ты не можешь пропускать занятия, — ругается — хотя скорее ворчит — исключительно ради приличия — Кавех.

— Кшахревар, мне не обязательно ходить туда, чтобы всё знать, — парирует аль-Хайтам, поддерживая игру Кавеха в серьёзность.

Что за человек. Кавех знает: аль-Хайтам продолжит прогуливать уроки ради их встреч; и сердце в его груди предательски пропускает удар.

— Хайтам, а есть слово для плохого чуда? — как-то спрашивает Кавех. Интереса ради. Аль-Хайтам усмехается.

— Нет, не думаю.

Просыпается Кавех после обеда. У аль-Хайтама выходной, но поднимать Кавеха ни свет ни заря он не стал, и Кавех списывает это на его нежелание слушать шум — тот в кабинете — Кавех проверил — занят очередной книгой, скорее всего на лингвистическую тему. На нём — наушники с шумоподавлением; только завтрак на столе свидетельствует: аль-Хайтам не забыл, что у него есть сосед. Кавех игнорирует тепло, разливающееся в груди. Только оставляет записку с кратким «Спасибо».

Кавех работает весь день — три раза он вносит правки в чертежи, начиная всё по-новой — бывало и хуже. Аль-Хайтама по-прежнему не видно.

Время близится к ночи, — Кавех рассеянно смотрит на часы: уже одиннадцать, — когда раздаётся стук в дверь — аль-Хайтам.

— Войдите.

На пороге появляется аль-Хайтам. Опирается на дверной косяк, складывая руки на груди.

— Я понимаю, что Великий Архитектор занят работой, — Кавех хмурится: снова издевается, — но надо хотя бы иногда отдыхать и давать другим. Ты шумишь.

— Хоть бы раз поддержал, — ворчит под нос Кавех. Уже громче: — Не смею мешать Великому Секретарю.

Тяжело вздохнув и покачав головой, аль-Хайтам уходит. 

Кавех находит кольцо совершенно случайно — он занят строительством библиотеки, когда обнаруживает его среди песков: тришираит — его кусочки — украшают символ бесконечности на кольце. Кавех некоторое время рассматривает находку — есть в ней что-то странное, — прежде чем сообщает Кандакии о своём открытии.

Немного повертев кольцо в руках и глянув на него на свету, Кандакия заключает:

— Это рубин, не тришираит.

Кидает кольцо Кавеху — он чуть не падает, пока ловит его, — недоуменно косится на Кадакию.

— Что…

— Оставь его у себя. — Кавех собирается возразить. — Считай платой за то, что ты делаешь для нашей деревни.

Кавех прикидывает насколько неприлично будет, если он откажется — но и согласиться он тоже не может. Как бы привлекательно ни выглядело кольцо.

— Я не приму отрицательный ответ, — опережает его Кандакия, твёрдо и без возражений.

Кавеху ничего не остаётся, кроме как покориться.

Он не может отчётливо объяснить мысль, пластинкой крутящуюся в голове: что-то не так с кольцом.

Кавех возвращается из пустыни — его присутствие больше не требуется, — и берётся за проект, простой — чересчур простой, мерзкий заказчик прилагается. Кавех проглатывает отвращение вместе с ужином, на который его пригласили.

Он сидит в кабинете, смотря невидящим взглядом на то, что должно стать чертежом дома. Особняка. Кавеху хочется биться головой о стол. В попытках отвлечься он вспоминает о недочитанной книге — знает, что счастливый финал можно не ждать, но всё ещё надеется на него — должен же он быть хоть где-то. Кавех только тянется к полке, — книга стоит на самом краю, — как слышит женский голос:

— Берегись!

Кавех оборачивается, и тут же раздаётся — бам! — оглушительный грохот: книжный шкаф упал. Ещё несколько шагов и — упал бы на него.

Кавех выдыхает; всё внутри него клокочет — ужас забирается под кожу. Переводит взгляд на женщину, окликнувшую его.

Она чем-то напоминает фейри — такая же прекрасная: светлые — почти белые — волосы и длинное белое платье, словно усыпанное блеском.

— Кто вы? — где-то на задворках сознания Кавех видит нечто знакомое в силуэте этой женщины — даже родное. Её свет разливается, наполняя всё вокруг.

Кавеху кажется, словно он окунается в нечто древнее. Недоступное обычному человеку.

Склонив голову набок, рассматривает женщину, стоящую перед ним.

— Вы Повелительница цветов, — внезапно вырывается у него. Кавех прикрывает рот ладонями.

— Я лишь то, что от неё осталось. Эхо, если можно так сказать. — Она пожимает плечами — такое простое действие, наполненное грацией — завораживающе.

На Кавеха волной накатывает усталость — такая, которая пробирает до костей и оседает глубоко внутри.

— Должно быть, мне всё мерещится из-за недосыпа, — вслух комментирует он и зевает; смех Повелительницы цветов эхом отскакивает от стен.

Кавех снова смотрит на шкаф, мысленно делая пометку разобрать этот завал до прихода аль-Хайтама: у него нет желания слушать укоры в свой адрес — с аль-Хайтама станется.

Совершенно разбитый, Кавех ложится спать: проваливается в царство Морфея, где впервые за долгое время есть место снам.

Словно сквозь толщу воды:

— Кавех.

— М? — Кавех переворачивается на бок.

— Кавех. — Кавеху требуется лёгкое прикосновение к плечу, чтобы взбодриться — он почти падает с кровати, когда его останавливает чужая рука.

— Нельзя так пугать людей, аль-Хайтам. — Кавех с шумным выдохом садится, вперив осуждающий взгляд в аль-Хайтама. За его спиной виднеется женская фигура — тогда Кавех чуть не наворачивается с кровати во второй раз. И снова его спасает аль-Хайтам.

— Что с тобой? — Кавех по-совиному моргает. — Ты словно приведение увидел.

Аль-Хайтам бросает взгляд через плечо, но, очевидно, ничего — никого — не видит; переводит — обеспокоенный? (Кавех щурится) — взгляд на Кавеха. Повелительница цветов обходит его, присаживаясь на краю кровати.

— Что случилось в твоём кабинете? — аль-Хайтам отходит — пресловутое личное пространство.

Кавех поджимает губы: его вот-вот начнут распекать за беспорядок, на который он сам обычно жалуется.

— Не надо, — говорит Повелительница цветов.

— Если ты про погром, я всё уберу.

— Что случилось? — медленно повторят аль-Хайтам. — Ты пострадал?

— Шкаф упал, ладно?

В груди поднимается волна раздражения — аль-Хайтам не может за него переживать, так зачем задаёт ненужные вопросы?

Повелительница цветов качает головой. Аль-Хайтам молча — угрожающе молча — как умеет только он — выходит из комнаты.

Кавех потирает переносицу; хочется истерически смеяться. Что-то между ними определённо пошло не так.

Опять.

Порой одна плохая идея — всё, что нужно. Кавех относит идею аль-Хайтама пустить его к себе к этому типу. Иррационально, а аль-Хайтам — человек логики. Кавех ищет решение этого уравнения — (не)элементарная математика — и не находит: не хватает данных. Снова и снова путается в константах и переменных.

Ответ «сингулярность» его не устраивает.

Пушпаватика лукаво щурится.

— Не во всём есть потаённый смысл.

Шестерёнки в голове Кавеха вращаются в ускоренном режиме — бесполезно; он массирует виски.

— Хотите сказать, что ответ в том, что его нет?

— Я хочу сказать, что иногда не нужно глубоко копать — ты просто зарываешь себя.

Ближе к истине в этот вечер Кавех не становится.

— …То есть ты хочешь, чтобы я дал тебе выбрать мебель и отвёл тебя в таверну?

Они препираются уже полчаса — новая уродливая картина украшает их гостиную — Кавех по-прежнему неловко думает о том, что не может называть её иначе. Их дом.

Их. Слово отдаёт горечью на языке и болью в груди, и… уязвимостью. Кавех заглушает — запивает не нужные — ни ему, ни аль-Хайтаму — чувства. Ламбард вносит напитки в счёт аль-Хайтама, который (каждый раз говоря об избалованности Кавеха) оплачивает его — ещё один пункт в списке противоречий.

Повелительница цветов надавливает указательными пальцами на веки — Кавех, привыкнув к её присутствию, игнорирует этот жест.

(— А вы…

— Я не могу уйти, — делится Пушпаватика, присаживаясь на край софы.

Кавех оглядывается — он не горит желанием объяснять аль-Хайтаму, почему разговаривает с воздухом. И, чихнув, продолжает протирать пыль.

— Даже если уничтожить кольцо?

— Я привязана к тебе как к владельцу.

На этом их беседа заканчивается — Кавех просто не знает, что сказать. )

Аль-Хайтам останавливается.

— Да? — скорее походит на вопрос, нежели ответ. Кавех прикусывает внутреннюю сторону щеки.

— Ты ведёшь себя как капризный ребёнок.

Кавех фыркает, когда аль-Хайтам, махнув рукой, берёт свой ключ из ключницы в форме кота — ещё одна идея Кавеха.

Он принимает это за согласие. Поэтому легко следует за ним.

На базаре Кавех выбирает новую картину — с видом на гавань Сумеру, освещённую закатным солнцем, разливающуюся розовым. Заодно присматривает милую статуэтку в форме сокола — не сразу осознаёт почему. Поздно. Аль-Хайтам ничего не говорит — Кавех, сглотнув, забирает сдачу у торговца; возвращает её аль-Хайтаму.

Повелительница цветов с улыбкой наблюдает за ними. Кавех кидает в её сторону вопросительные взгляды, тем самый зарабатывая «Ты случаем не перетрудился, светоч Кшахревара?» от аль-Хайтама.

Уже в таверне тот отнимает бокал Кавеха с вином. Первый бокал. Под столом Кавех своей ногой касается ноги аль-Хайтама, собираясь пнуть — тот не отстраняется. Кавех всеми силами пытается выкинуть сей факт из головы.

(Не выходит.)

Но его ногу так и не пинает.

— Я плачу за напитки, — напоминает аль-Хайтам, будто Кавех мог забыть. Как же.

Тигнари и Сайно переглядываются; Кавех делает вид, что не замечает. Предпринимает — бесплодную — попытку забрать своё вино.

— Эй.

Аль-Хайтам переставляет бокал.

Кавех сдаётся спустя пару минут, стоит аль-Хайтаму допить оставшееся. Злобно пыхтя, Кавех делает новый заказ.

— Неужели ты не видишь? — Раздаётся знакомый голос позади.

Уставший, — хотя скорее опьяневший, — пусть Кавех ни за что не признает — не выдерживает:

— Не вижу что? — буркает, кладя подбородок на руку, в голове пеленой сгущается туман.

— Пожалуй, нам пора расходиться. — предлагает молчавший до этого Тигнари — весь вечер он кидал задумчивые взгляды то на Кавеха, то на аль-Хайтама. Сайно и аль-Хайтам, обменявшись колкими взглядами, — всё ещё в натянутых отношениях — поддерживают Тигнари.

Кавех жалеет об этом ровно в тот момент, когда аль-Хайтам встаёт из-за стола.

Не самое лучшее окончание вечера.

Утро следующего дня выдаётся, мягко говоря, тяжёлым: Кавеха мучает похмелье, несмотря на то, что он выпил таблетку, любезно оставленную аль-Хайтамом на тумбочке. Записка лежит рядом с таблеткой.

Кавех перечитывает её раз за разом, пытаясь уловить смысл написанного; его мысли ускользают во время учёбы. В лучшее время его жизни.

(Знакомый почерк: «старший, сдал тест по диалекту пустынников. я же говорил». Ответ: «младший, ты всё равно пропустил несколько занятий».

«преподаватель снова пытался меня завалить. безуспешно.

— Кавех»

«ты можешь гордиться собой.

— Хайтам»

Уйма записок, переданных друг другу. Заметки в книгах.

Аль-Хайтам и Кавех. Кавех и аль-Хайтам. )

Это были они. Кавеха заполняет пустота, пока буквы расплываются на бумаге.

Злой и безнадёжно влюблённый, он касается лица, осознавая: он плачет.

— Ты полон горя.

Эмоции развязывают войну в голове — Кавех зажмуривается.

Желая убежать от них, Кавех засыпает до самого вечера и просыпается, только когда слышит хлопок входной двери. Встаёт — вовсе не чтобы встретить аль-Хайтама — попить воды.

Аль-Хайтам точно замечает его заспанный вид, однако милостиво не спешит комментировать его. Кавех гадает, что на него нашло; счастье длится недолго:

— Ты вроде старший, а за столько лет так и не научился пить.

Кавех молчит. Между ними повисает тишина. Аль-Хайтам, видимо уловив, что Кавех не в духе, переводит тему:

— С каких пор ты читаешь книги без счастливого конца? — уточняет. Выражение его лица смягчается; Кавех, переваривая сказанное аль-Хайтамом, вглядывается в его черты, подмечая, как приподняты уголки губ аль-Хайтама; подмечая наклон бровей и тёплый взгляд.

Похоже, Кавех надолго выпадал из реальности — судя по щелчку пальцев аль-Хайтама.

Точно, книга. Опомнившись:

— Я вырос из сказок.

Укол под рёбрами. Вдох-выдох.

— Это была лишь первая часть, — кидает аль-Хайтам, кивнув на книжную полку, перед тем как направиться в свою комнату.

Кавех выжидает пару секунд: подрывается с места, — забывает о стакане воды — чтобы взять книгу; он без труда находит роман по яркой обложке с витиеватой надписью «Живи и дай жить. Часть вторая».

Он бегло пролистывает книгу, останавливаясь на последней главе — её концовке.

— Вы сказали, что это история о призраках.

— А о чём? — Джейме усмехнулась: она не ожидала, что Вайолет поправит её. Ей никак не удавалось привыкнуть, что она выросла, пусть и не на её глазах.

— Это история любви.

— Одно и то же, — раздалось позади. Сердце её затрепетало при звуке приближающихся шагов.

Годы рядом с Дэниель стоили всех препятствий; она была готова преодолеть их заново, если это значило, что их ничто не разделит.

(Кавех знает это чувство — иголки по коже. Удар.)

Дэни облокотилась на спинку кресла, и Джейме одарила её любящим взглядом.

— У тебя завтра сложный день. Предлагаю пойти спать, твой чудесный мужчина уже заждался тебя.

Вайолет соглашается со словами Дэни, поднимаясь с кресла.

— Глянь на издание. — Кавех непонимающе смотрит на Повелительницу цветов. Та лишь улыбается — так, словно узнала самый сокровенный в мире секрет.

Кавех листает книгу и — к своему вящему удивлению — обнаруживает: это первое издание.

На странице — подпись «Пообещай никогда не меняться».

— Ответ лежит на поверхности.

Кавех опускает глаза в пол. Пушпаватика — как-то горько — усмехается.

Когда аль-Хайтам уезжает в экспедицию, — отпуск — Кавех берёт новый проект — нудный, с эксцентричным заказчиком — словом, делает всё, лишь бы убежать от тревоги. Кавех заметно поднаторел в беге от проблем

(себя.)

Осознав, что работы мало, — он управился за три дня из данной ему недели, — направляется прямиком в таверну, где в два раза увеличивает счёт аль-Хайтама — алкоголь неплохо притупляет все ощущения.

Повелительница цветов держится в тени.

— Ты сам знаешь, что тебе хватит, — Кавех впервые слышит сталь в её голосе. Непримиримость; чем-то напоминает аль-Хайтама.

И Кавех прислушивается к её словам.

Проходит две недели, прежде чем аль-Хайтам возвращается. Его плечо перебинтовано, а на шее — пара синяков.

Земля уходит из-под ног Кавеха.

— Что… Что случилось? — чётко проговаривает он.

— Небольшие трудности. — Слова Кавеха не производят никакого эффекта на аль-Хайтама.

— Ты с ума сошёл? — голос срывается на фальцет.

— Не стоит. — Пушпаватика стоит прямо за спиной, но Кавеху это безразлично.

— Я в порядке, — с нажимом произносит аль-Хайтам.

— А если бы ты не вернулся? — Мозг Кавеха подкидывает худшие варианты — и Кавех не может это остановить; действует на эмоциях. — Что если мне бы пришлось вернуться в пустой дом?

(Он не вынесет этого во второй раз.)

— Если ты волнуешься о доме, то он в любом случае достанется тебе.

— Ты сошёл с ума.

— Наоборот. Это разумно.

— Для кого, Хайтам?

— Как минимум для тебя.

Кавеху кажется: ему воткнули нож в живот и провернули его.

— Знаешь что? Я съезжаю.

Кавех делает то, что выходит у него лучше всего — уходит.

— Не надо. — Повелительница цветов впервые вмешивается в их диалог. Кавех лишь раздражённо отмахивается от неё; в другой обстановке его бы охватил стыд, но не сейчас.

Именно так заканчивается сожительство Кавеха и аль-Хайтама — разбитым сердцем и кровоточащей раной.

Кавех не знает, что им движет — ноги сами ведут его в сад Разан. Их с аль-Хайтамом место.

Кавех располагается на ступеньках — его не заботит, что он может испачкаться или замёрзнуть — когда он ушёл, на часах было десять вечера.

Только Повелительница цветов остаётся рядом с Кавехом.

— Поверь, тебе не обязательно восстанавливать отношения такими же, какими они были.

А что же мне делать? — хочет спросить Кавех. Ему кажется, он бродит в темноте, слепо натыкаясь на окружающие предметы, ранясь об острые углы.

(Вся его жизнь — острые углы.)

— Не думай, что он ранил тебя, потому что хотел. Он не знает, что ты чувствуешь. — Слова легко слетают с её языка. — Скажи ему, что влюблён в него и всегда был. Нет смысла терять время, — советует она, присаживаясь рядом. Кавеху кажется: он чувствует фантомное касание подола её платья. — Если ты нашёл человека, за которого стоит держаться, никогда не отпускай его.

— Я просто хочу всё исправить, — шепчет Кавех. Грудь сдавливает знакомое острое чувство — вина, — кажется, она пробирается внутрь Кавеха, выжигая остальные чувства. — Но сколько бы я ни пытался, всё бесполезно. Ему будет лучше без меня. — Кавех пожимает плечами.

Он может рассчитать предел текучести материала, но как высчитать предел человека?

— Неужели ты сдашься после стольких попыток?

Кавех не отвечает, только из-под ресниц смотрит на Повелительницу цветов. У него чувство, будто он пытается пройти по битому стеклу.

— Любовь стоит того, чтобы за неё бороться. Если ты совершишь ошибку, а все рано или поздно это делают, то точно так же исправишь. — Она словно что-то вспоминает, и Кавех узнаёт блеск в её глазах — он видит его постоянно.

(В зеркале, когда думает об аль-Хайтаме. Возможно — самую малость, — надеется увидеть его с таким же хотя бы в отражении — по ту сторону.)

(У него нет права надеяться на большее.

Но где-то на самом дне его души теплится надежда.)

— Представь витраж. Или мозаику. Казалось бы, простые кусочки составляют целую картину. Разве это не потрясающе?

Кавех закусывает нижнюю губу.

— Он — любовь всей твоей жизни, и ты заслуживаешь озвучить это.

— За мной много кто ухаживал все эти годы, — наконец заговаривает Кавех, кладя голову на сложенные руки. — Но всегда был только Хайтам. Он самый невероятный и невыносимый, — он слышит тихий смех Пушпаватики, — человек, которого я знаю.

— Именно поэтому он заслуживает знать, что ты чувствуешь.

— Кавех.

Знакомый голос — Кавех даже не вздрагивает. Встаёт, отряхивая невидимую грязь со штанов.

— Давно ты тут?

Аль-Хайтам молчит, и Кавех понимает: достаточно давно, чтобы видеть, как он разговаривает сам с собой.

Остаётся надеяться, что он услышал не слишком много — к такому количеству откровений Кавех не готов.

Они заговаривают одновременно:

— Кавех…

— Хайтам, я….

У Кавеха вылетает нервный смешок, он выдавливает:

— Ты первый.

Аль-Хайтам по-прежнему сохраняет дистанцию, не решаясь подойти ближе. Кавех делает свой шаг навстречу.

Аль-Хайтаму этого хватает — пять шагов вперёд — и они уже стоят лицом к лицу, аль-Хайтам возвышается над Кавехом.

— Я никогда не хотел причинить тебе боль.

Никогда . Кавех открывает рот и тут же закрывает, щёлкая челюстью.

Одно простое слово.

Кавех колеблется пару секунд.

— Взаимно.

Оба вкладывают больший смысл — Кавех не уверен, что аль-Хайтам поймёт, о чём он; невысказанное витает в воздухе.

— Я люблю тебя. — Кавех падает — без надежды, что его поймают. В страхе закрывает лицо руками, ожидая реакции — ожидая чего-угодно: отвержения, тишины. Чего угодно.

Аль-Хайтам отнимает ладони от его лица.

И ловит. Тихо, едва слышно, на ухо:

— Я люблю тебя.

Сердце Кавеха начинает бешено колотиться. Аль-Хайтам обхватывает его лицо ладонями, приближаясь так, что их носы соприкасаются. Кавех запускает пальцы ему в волосы и неуклюже целует — выходит слегка неловко — с обеих сторон — и беспорядочно.

Когда они отстраняются, Кавех слегка ёжится — только сейчас он ощущает, как ночной воздух гуляет по коже. Аль-Хайтам, заметив это, снимает и отдаёт ему свою накидку. Кавех не спорит; только прижимается своим лбом к его, облизывая губы.

— Пойдём домой. — Аль-Хайтам берёт его за руку.

Перед тем как уйти, Кавех оглядывается в поисках Повелительницы цветов, которая словно растворилась в воздухе. Только лёгкое свечение на том месте, где она сидела, напоминает, что это был не сон.

Кавех легко целует аль-Хайтама в щёку — хотя скорее может своими губами по его щеке; тот не жалуется. Сжимает его ладонь в своей. Плечом к плечу — рука в руке — они направляются домой.

Кавех нашёл свой дом на века.