Год спустя (а казалось, целую вечность) Глэн наконец получил себе вольную от службы. После ранения, когда доктора сказали, что больше он не солдат и не боец, а всего лишь больной. После того, как его нога перестала сгибаться в колене, и теперь он мог лишь хромать и тихонько стенать.

В городе ему делать было нечего. На службу вернуться уже никак, а заниматься торговлей не выходило, больно уж прост и груб был Глэн, не умел увещевать. Оставалась одна дорога — в ту самую деревню, где обещали его ждать.

В этот раз шел он долго. Нога болела и не слушалась, тропа будто заросла и потерялась, ручьи больше не журчали по дороге. Но Глэн не отчаивался и все так же упорно тащился по знакомому пути, зная, что там если и не помогут, то хотя бы дадут пасти скот за еду, а это уже неплохо для такого, как он.

До деревни он шел неделю, исхудал, отощал и зарос не хуже старого дезертира. А когда наконец дошел… там почти ничего не изменилось, только мужики достраивали большой двухэтажный дом чуть поодаль от остальных. Все такие же детишки ловили рыбу, все те же коровы паслись на лугу. Точно так же вышла встречать его староста — ничуть не постаревшая шикарная Кинла. Вот только с нею выскочило и два пацана — рыжий и пегий, хотя Глэд ясно помнил, что год назад эти парни были темным и светлым… Ну да, может, выгорели на солнце…

— Вернулся все-таки, — добродушно покачала головой староста, глядя, как он хромает.

— Вернулся, — подтвердил Глэн и тяжело оперся на палку, вырезанную в пути. — Наконец-то я больше не нужен моей стране, взять с меня больше нечего.

— Ну ладно уж тебе, так и нечего, — с усмешкой заявила она. — Идем, баню тебе истопим да накормим. Чего хромаешь?

— Ранили неудачно, сухожилия перерезали, хорошо хоть не полностью, — признался Глэн.

— Ну, это дело поправимое. Только ты сразу скажи — готов принять нас и наши обычаи такими, какие уж есть, или нет? — сурово спросила она. Было в ее взгляде что-то такое звериное и одновременно добро-материнское…

Глэн ненадолго задумался, а потом махнул рукой.

— Готов. Хуже уже не будет.

— Ну смотри, назад дороги уже не будет, — предупредила его Кинла и повела мыться.

После бани и сытного ужина Глэна разморило. Но поспать ему не дали. Муж Кинлы вытащил его чуть ли не на руках в самый центр деревни, в специальный круг, посадил в середину и велел оставаться. Вокруг постепенно собирались все жители деревни, в некоторых Глэн с удивлением узнавал своих друзей, вот только… они словно помолодели, окрепли и… сменили цвет волос. Бров так и вовсе из седого стал черным, как Кинла, ее дети и внучки.

— Ты посиди и внимательно подумай, — говорила ему Кинла, обходя вокруг с плошкой чего-то ароматно дымящего. — Думай, каким бы ты зверем хотел быть.

— Зверем? — непонимающе уточнил Глэн, а потом и правда задумался. — Сильным каким-нибудь, мощным… Вон как эти, заморские кошки… с когтями чтоб, с клыками… — он уже устал удивляться, да и дым все же действовал, затуманивал разум.

— Тигром, значит, — усмехнулась Кинла и отошла на пару шагов, поставила плошку прямо перед ним. — Ну тогда тебе к ним и дорога.

Глэн не успел ничего подумать, как от толпы отделился рыжий мужчина, ловко прихватил его за плечи и вгрызся в шею острыми клыками. В голове помутилось, и Глэн свалился сломанной куклой в круг. Он уже не видел, как вокруг него водили хоровод деревенские, как Кинла читала то ли заклинание, то ли молитву, как такая же рыжая женщина притащила ему целую плошку с водой.

Он смог подняться только через час, но не на ноги, а на звериные лапы. Обернулся вокруг, глядя на народ ошалевшими желтыми глазами, хотел было сбежать, да не смог, от слабости и дыма лапы подгибались, хвост волочился, а дыхание сбивалось.

— Спи, — прозвучало где-то над головой, и спасительная темнота наконец дала ему облегчение.

Когда Глэн пришел в себя, то понял, что он точно в другом доме, не у старосты. Тут потолки были пониже, окна чуть поменьше, а на подоконнике цвел в горшке красный цветок. Он поднялся и сел на постели, задумчиво посмотрел на свои руки и решил, что ему приснилось. Или привиделось от дыма и подмешанных в еду снадобий.

Но когда он наконец встал с постели, то внезапно обнаружил, что нога не болит и не хромает, колено спокойно гнется, а связки не тянет. Глэн прошелся по комнатке, выглянул в окно, за которым виднелся небольшой сад и сбоку кусок огорода.

Он вышел из комнаты, прошелся по дому и нашел зеркало. В зеркале отразился рыжий мужчина средних лет. Глэн непонятливо потянул себя за отросшую прядь и вздохнул.

— Так вот почему, оказывается… — протянул он. Ну что ж, это был еще не самый плохой вариант. На миг изображение в зеркале подернулось рябью и показало тигриную морду с длинными тонкими усами.

Что ж, староста была права, дороги назад больше нет. Придется привыкать идти только вперед.

— Эй, соня, иди завтракать и поможешь потом на стройке, — послышался звонкий девичий голос. — Да не мешкай, там уже все свободные мужчины собрались. Дом тебе будут ставить.

— Дом? — задумчиво протянул Глэн и поспешил на голос.

На кухоньке ему дали большой горшок молока и половину хлеба, а после отправили куда следует. Там царило двое таких же рыжих девчонок, молодых еще и симпатичных, но видно было, что им нужно еще немного подрасти, чтобы стать настоящими красавицами.

Дом ему строили, оказывается, на месте сгоревшей деревни. Там уже красовалось четыре дома, его был пятым, самым новым и почти несуществующим.

— А там кто живет? — спросил Глэн, указав на самый первый, решив заранее узнать все про соседей.

— Заморские гости, — пояснил один из мужчин. Он ощущался как волк, и Глэн теперь был склонен верить своему чутью. — Они это… змеи. Но ты не бойся, они кусаются только в самом крайнем случае.

— Змеи, говоришь… — потерянно пробормотал Глэн, глядя на вышедшую во двор худенькую изящную женщину, несущую горшок с молоком. Почему-то он знал, что там молоко, и видеть стал намного лучше. И запахи слышать тоже.

— Ну что стоишь, присоединяйся, твой же дом будет, — подмигнул ему волк и вручил топорик. — Идем, обрубим ветки на стволе, нам нужно гладкое бревно…