Вечером почти вся деревня собралась у старосты посмотреть на пришлых, узнать новости из большого мира да послушать воинские байки. Все равно ночевать пришлось в деревне, так что для местных любопытство было простительным.

Глэн сидел во дворе, пил густой травяной чай с малиной — в его огромной кружке плавали здоровенные ароматные ягоды — и смотрел на всю эту суету со здравым скепсисом. Деревня была странной, об этом говорило и его чутье старого, побывавшего во многих передрягах солдата, и поведение собак, которые за весь день не гавкнули ни разу, и сами ее жители.

Представители каждой семьи были разного цвета — рыжие, белые, русые, черные, шатенистые и пегие. Все они были крепкими, сильными, мускулистыми и здоровыми. Глэн не заметил ни больных, ни хромых, ни слепых, ни увечных, а ведь всегда кто-то где-то да покалечится, обольется кипятком, попадет под падающее дерево или отпилит пальцы, но здесь таких не было. Детишки вокруг бегали тоже весьма так бодрые, здоровые, крепкие и на удивление мускулистые, хотя, казалось бы, в поле не пахали, как их родители. А еще было очень много детей одного возраста, похожих как две капли воды. Близняшки или двоюродные братья и сестры. Для Глэна такое было в новинку, и он таращился на любопытную малышню, самых смелых даже брал на руки и рассматривал, а они рассматривали его, но так он ничего и не понял. Дети как дети — любопытные, смешливые, порой дразнящиеся, порой дерущиеся…

Старики тоже были крепкими. Несколько стариков и старух, уже седых и сгорбленных, присутствовали на этой встрече двух таких разных миров. И глядя на них, можно было с уверенностью сказать — на протяжении как минимум ста лет деревня не голодала. В их руках все еще была сила, в глазах светился разум, а речь была внятной и разумной. Никто не трясся, не донося до рта еду, никто не кашлял и не хрипел, никто не хлюпал носом. У всех были ровные крепкие зубы, не белые, но вполне себе чистые и здоровые, что вообще такая редкость… Сам Глэн потерял пару зубов в боях и это уже мешало ему нормально жевать, а уж чтоб старики да с зубами…

А уж когда пришел с поля муж старосты, то Глэн и вовсе пригорюнился. Здоровенный мужик, крепкий, рубашка так и обтягивала мускулы, хоть явно была на него шита, на голове копна курчавых коричневых блестящих волос, глаза желтые, взгляд острый, а рука сильная… Да, с таким сильно не забалуешь. Вот глянешь со стороны — ну вылитый медведь, живущий в медвежьем углу.

Когда солдат распределяли по домам — где по одному, а где и по двое-трое, Глэн строго настрого наказал девок и жен не портить и не насильничать, ничего не воровать и в конфликты с местными не вступать. Потому что он уже не был уверен, что тридцать солдат справятся с местными здоровяками. Мечи, луки со стрелами и копья имелись в достатке в каждой семье, а в живой силе местные превосходили их на порядок.

Впрочем, ночью было тихо. Так тихо, что аж страшно. Даже волки не выли. Посреди ночи Глэну понадобилось выйти, и он уже собирался шагнуть за порог дома, как натолкнулся на два светящихся в темноте желтых глаза. В первый миг подумалось, что это волк, потому-то местные двери запирают и скот загоняют в хлева, но потом Глэн понял — это местный пес. Огромный, лохматый, похожий на волка больше, чем сам волк.

— Мне до ветру надо бы… — пробормотал он, мысленно коря себя, что разговаривает с собакой.

Но пес понял, мотнул головой влево, словно приглашая, а после и вовсе потрусил за Глэном аж до самого отхожего места. И провел его обратно, словно проследил, чтобы тот добрался домой в целости и сохранности.

Да, с такими собачками и правда лучше жить раздельно с их лайками и гончими… Потом Глэн еще долго ворочался, ему казалось, что кто-то ходит по дворам и чем-то стучит, но вскоре все равно уснул. Даже если там что-то и ходило, в дом оно не лезло — и ладно.

Утром их как дорогих гостей собирали на выход. Некоторые парни аж прослезились — их в походы так не собирали, как тут. Еды надавали столько, будто бы они шли как минимум в дальнюю пустыню, воды набрали, одежду разрешили себе оставить, чего в рванье ходить. Обещались ждать с детьми и всеми желающими пришлыми… Староста лично проводила аж до самого леса и наказала быть внимательными, а то волки… Ну да, волков тут хватало…

Назад возвращаться уже особо не хотелось, но надо. Глэн замечал, что его парни то и дело оглядываются назад, с тоской смотрят на удаляющуюся деревню.

— Кто захочет тут жить, то поедете с детьми и останетесь, — ему не оставалось ничего другого. Он не хотел, чтобы его сильный и сплоченный отряд превратился в таких же дезертиров, за которыми ему придется гоняться. Не хотел убивать своих.

— А вот это ты мудро поступил, командир, — тихо шепнул ему Бров и похлопал по плечу.

В лесу они больше не плутали, собаки перестали трястись, как только они вышли за пределы деревни, а потом уже все пошло своим ходом. Дорога по лесу обратно в город, отчеты об убитых зверями дезертирах, просьбы командованию отпустить парней на вольную, отслужили уже… И стопка увольнительных, как всегда.

Только на душе оставалось как-то неспокойно. Глэн разыскал детишек в приюте и предложил им вернуться в родные места. Как ни странно, те охотно согласились, а за ними увязался еще какой-то пацан сирота, мелкий, тощий и непонятного возраста. Гонять его Глэн не стал.

Через неделю собрал всех желающих, детей и потащился со своим уже почти разбежавшимся отрядом обратно в далекую деревню. На этот раз путешествие шло как по маслу, словно бы лес знал, зачем они идут. Тропинка услужливо вилась под ногами, ведя их легко и просто через все чащобы. По пути попадались родники с чистейшей водой — Глэн такой отродясь не пил, кусты с ягодами, свежие грибы — только срежь и готовь. Выглядело все так, будто лес принимает дорогих гостей. Да так оно и было. Оружие брали только от зверья отбиться, нападения они явно не ждали да и больше некому было нападать в этих местах.

Уже на подходе к деревне Глэн приметил двух вихрастых пацанов на речке с удочками, судками и большими корзинами с провиантом. Он призывно свистнул, показалось, что парни обернулись на миг раньше, чем вообще раздался звук.

— Принимайте гостей и постояльцев, — зычно проорал Глэн.

Пацаны сорвались с места и рванули в деревню, а через несколько минут их уже встречала целая делегация, словно только и ждали.

— Надо же, не забыли нас, — почти пропела староста.

— Да как забыть? Вот, как и обещались, — Глэн подвел к ней двух мальчишек и только сейчас понял, настолько эти дети отличались от деревенских.

Тощие, грязные, заморенные и почти никакие. Девчонки еще держались, а вот мальчишки, особенно тот, приютский… Глэн не помнил, как его звать, да и не хотел запоминать, пусть это будет головной болью старосты. Уж эти-то ни красотой, ни румянцем похвастаться не могли.

— Да… — задумчиво протянула Кинла, покрутила мальчишек так и эдак, похлопала по спине и велела срочно отмывать, стричь кудри с вшами и обработать от паразитов. — Ничего, выходим, выкормим.

Девчонки выглядели получше, их сразу передали приемной матери — одной из деревенских женщин, у которой пока не было своих детей. Она гладила малышек по светлым волосам и обещала, что теперь-то им ничего больше не грозит. Глэну хотелось бы в это верить.

— Парней тоже примите. А я… пожалуй, пойду, — вздохнул он, поняв, что если переночует здесь, то тоже останется. Просто потому, что там, в той прошлой жизни, его уже почти ничего не держит, кроме долга службы. Вот только отслужил он уже сполна и крови пролил достаточно, чтобы родина его отпустила.

— Нет, без обеда никуда не выпущу, — сурово заявила староста, Глэна тут же окружили местные мужики, и ему ничего не оставалось, как пойти за всеми в ее дом.

Обед был праздничный. Глэн лопал по очереди пирожки с мясом и грибами и котлеты и думал о том, что жизнь здесь не так уж и плоха, если ради них угробили целую корову, судя по количеству мясного. Впрочем, местные ели ничуть не меньше, чем вечно голодные солдаты, а хозяйки знай подносили блюда и забирали пустые тарелки. Сами хозяйки тоже если вкусности, пили травяные чаи и болтали, болтали. Кто мужа себе выбирал, кто присматривался к гостям, кто новости хотел послушать, а кто сам чего интересного рассказать.

 Он так и не научился отличать замужних женщин от свободных — здесь не принято было покрывать голову, платки носили исключительно на спинах, в волосах всех от мала до велика, и у мужчин тоже, были вплетены ленты разных цветов. Юбки носили либо совсем дети, либо довольно короткие, дающие свободу ногам. Было тут слишком привольно, слишком раздольно…

— Чего тоскуешь, командир? — тихо спросил у него муж старосты. Да, такой, пожалуй, сам старостой мог бы быть.

— Не знаю, — честно признался Глэн. — И хочется с вами остаться, да не могу бросить службу. И рад был бы с друзьями век дожить с хорошими людьми, но…

— Не велика беда, — хмыкнул этот медведь. — Ты подожди, не спеши, время и боги сами рассудят, где тебе лучше будет доживать век.

— А ты прав… — протянул Глэн. — Ну, если что, ждите, может, и приду. Только не сразу, подумать надобно.

— Думай, — он похлопал Глэна по плечу и тот согнулся почти к столу. Удар у медведя был что надо. Такой мог и спину сломать при желании.

Домой Глэн возвращался один. Половина его отряда осела в деревне, другая половина ушла в отпуск в городе. Собак приятели забрали с собой — все равно другого хозяина, может, и не послушаются. Так что у Глэна осталась лишь его Лайка и койка в казарме. Впрочем, долго тосковать ему не дало начальство. Стоило только вернуться в город, как его тут же отправили на очередное задание и дали новую группу, раз уж его вся разбежалась…