Давно Киллиану не приходилось шнуровать коньки дрожащими руками.
Жизнь научила не переживать и не бояться перед выступлениями на публику – он всегда знал, что зритель его ждёт и любит. И пусть первые движения на льду каждый раз всё же были волнительны, выхода на этот самый лёд он уже много лет не ожидал с трепетом и желанием сбежать на край света пока ещё не поздно. Каток всегда был для Киллиана местом безопасным и родным, и всё Эрийское Королевство вместе с ним растворялось в эйфории танца, стоило ему лишь начать.
В этот раз Эрийское Королевство в самом буквальном смысле стояло на кону. Киллиан снова проверил шнуровку, встал, размял плечи, прошёлся туда-сюда. Потрогал завязки костюма – затянуты так плотно, что распутать потом будет сложно. Глубокий вдох на четыре счёта – попрыгал на месте. Коньки в порядке, ноги разогреты. Задержать дыхание, считая до семи – потянулся, выгнулся всем телом. Ничего не болит. Выдох под счёт до восьми – и снова измерил шагами комнату. Десять в длину, пять с половиной в ширину. Было бы шесть, если бы не уродливая отделанная золотом и розовым шёлком скамья в крупных вензелях.
– Всё готово, – в дверь протиснулся полный Первый министр Эрии; он зацепился манжетой рукава из изумрудного бархата за резное украшение на золочёной ручке и продолжил только после короткой нелепой возни. – Гости собрались, Его Величество вот-вот появится. Пора.
Киллиан кивнул. Во рту было сухо. Он снова ощупал все шнуровки, застёжки и завязки – всё было идеально.
– Я готов.
Министр сделал знак следовать за ним и вышел в соседнюю комнату – с невыносимо яркими витыми колоннами из зелёного мрамора и до блеска натёртым клетчатым полом. Киллиан провёл в этом дворце уже несколько дней, но так и не увидел ни одного коридора – всё залы, гостиные, каминные, столовые, чайные, переговорные, комнаты, комнаты, комнаты. Большие и маленькие, вытянутые и широкие, прямоугольные и овальные – и все утопленные в чрезмерной, почти нелепой роскоши. Меньше чем за неделю Киллиан до глубины души возненавидел все жёлтые металлы, все орнаменты из вензелей и всё, что пошито из шёлка.
Они остановились у высоких двойных дверей – и снова золото, много золота, барельефные львы и павлины – и Первый министр стащил с головы шляпу, чтобы промокнуть кружевным платочком блестящий лоб.
– Я надеюсь, ты понимаешь, юноша, – тихо и быстро заговорил он, – что, возможно, именно от тебя всё зависит.
«Убедите меня в том, что Королевство Эрийское стоит спасать» – вот чем кончились прошлые переговоры немногим более недели назад. С тех пор лучше не стало. Ко двору Императора уже привезли сотню бочек лучшей во всём мире выпивки, пять дюжин точнейших карт северных земель и морей и целый корабль несравненных эрийских мехов, а ответа от здешнего правителя так и не последовало.
– Кроме тебя нам больше показать нечего, – министр словно читал мысли; тяжёлые двери распахнулись. – Ну, давай! Удачи, юноша!
Первый министр бодрым шагом вышел к краю арены и поднялся на сооружённую специально для него трибуну; на самую верхнюю её ступеньку поставили небольшую скамеечку из цельного куска светлого мрамора – на неё министр и взобрался. Киллиан проследовал за ним лишь до подъёма и остановился у самого края свежего льда: все те дни, что они вели безуспешные переговоры, пол здесь заливали лучшие мастера Эрии, регулярно вступая в споры с ничего не смыслящими в этом деле местными чиновниками, хранителями дворца и даже слугами. Теперь белоснежная гладь покрыла каменный пол в центре зала, на стенах которого не было места без громоздкой лепнины, а на каждом клочке свободного пространства красовалась хотя бы одна помпезная статуя в неестественной, исполненной пафоса позе. Пусть каток и был новым, нетронутым ни единым лезвием, а всё же смотрелся он здесь так же неуместно, как вольная птица в доме для кукол, и оттого при взгляде на него Киллиан заморгал, точно пытаясь убрать из глаза невзначай попавшую соринку.
– Ваше Величество Император Эдельландский! Почтенные жители славного Эдельландской Империи! – начал министр.
Киллиан поморщился – он учил язык Империи без особенного усердия и лишь по старым священным текстам, и тем не менее даже от его неопытного слуха не ускользнула глупая ошибка в первой же фразе. Он медленно втянул воздух, вновь считая про себя. Ломаная речь министра отошла на второй план. Киллиан был на генеральной репетиции, он знал, что говорилось о том, что в Эрийском Королевстве зародилось особое искусство, отрада и гордость всего эрийского народа от крестьянского ребёнка до славного короля. Это было даже смешно: они буквально пытались сменять народные танцы на армию.
Никогда раньше Киллиана так долго не объявляли. Он успел сделать тридцать пять длинных вдохов и тридцать четыре плавных выдоха, прежде чем эрийский оркестр сыграл, наконец, первый такт, приглашая в центр всеобщего внимания «отраду и гордость всея Королевства Эрийского, воплощение всего, что так мило всякой эрийской душе».
Тридцать пятый выдох опустошил лёгкие; уши заложило, биение сердца отдавалось в висках. Киллиан ощущал, как пульсировали вены на шее и руках, видел цветные пятна перед глазами. Как он оказался в центре – он не помнил, равно как и то, как изобразил на лице одухотворённое выражение и придал так не вовремя потяжелевшему телу нужную позу. Оркестр притих, на несколько долгих мгновений оставив танцора наедине с собственным дыханием.
Четыре – как четыре стороны света, четыре части дарованного Звёздами мира.
Семь – как древних Звёзд, ниспославших Писание.
Восемь – как лучей у каждой Звезды.
Прозвучал первый аккорд. Начинать следовало с разворота и шагов; Киллиан ощутил предательскую слабость в коленях. Станет легче, убеждал он себя. Всегда становилось. Нужно только набрать скорость, а дальше всё само случится так, как будет угодно Звёздам.
И верно: по мере того, как он разгонялся, лёд проникал в его разум, овладевал безраздельно сознанием, облегчал на время ту гору, что лежала сейчас на плечах одного-единственного маленького танцора на этой огромной вычурной арене. По мере того, как темп нарастал, Киллиану казалось, что резные перила, держащие трибуны мраморные великаны и бесконечные водопады золота отодвигались от него всё дальше и дальше, даря возможность хотя бы в мыслях своих уединиться с музыкой, двумя лезвиями и катком. Он танцевал для людей, но не видел их; показывал себя, но лишь с трудом осознавал, что на него смотрят. Пока мелодия изображала лёгкое порхание безмятежной бабочки, Киллиан был невесом: никто и никогда не мог скользить так же мягко, а уж сейчас, когда забыть о важности события не давали ни на секунду, он был особенно хорош. «Этот мальчишка на полу, может, и несуразен, но здесь, в своём царстве, он текучей плавностью превосходит саму воду» – так говорил его старый наставник.
Когда грянули первые тревожные низкие ноты, Киллиан изобразил испуг столь правдоподобно, что действительно почти испугался. Настало время отбросить всю эфемерную нежность и дать выход тому, что он чувствовал в последние недели.
Первое осторожное неверие – аккуратные, почти крадущиеся шажки. Первый шок от страшных новостей – «Они лезут из Пустоты десятками! Их не удержат!» – драматичный и резкий прогиб в спине, такой глубокий и внезапный, что публика могла подумать, будто позвоночник сломался точно сухая веточка. Нарастание напряжения, мучительное, изматывающее – всё ускоряющееся движение по кругу. А после – метания из стороны в сторону, пустой невидящий взгляд, направленный на трибуны, но смотрящий куда-то сквозь них, и руки, поднимающиеся раз за разом, чтобы защититься, но слишком слабые, чтобы противостоять тому, что грядёт.
Киллиан присел на всей скорости, дотронулся до несущейся внизу белой глади. Удивительная поза: все видели склонившегося под невыносимой тяжестью человека, а он переводил дух, замерев на несколько мгновений, чтобы после не просто подняться – прыгнуть, высоко, смело, отчаянно. Музыка правила его движениями, увлекала за собой, раскручивала на месте, превращая человека в живой вихрь. И, внезапно оборвавшись, она оставила его стоящим лицом к трону, с поднятой кверху в немом призыве рукой. В звенящей тишине Киллиан обнаружил, с каким трудом ему давалось дыхание.
Его Величество Император Эдельландский пронзал его взглядом ярких голубых глаз. Его совершенно белую голову венчала тяжёлая корона, усыпанная искрящимися бриллиантами. Половину лица его скрывала маска, так что распознать настроение монарха с такого расстояния не было решительно никакой возможности. С двух сторон правителя словно статуи окружали его дети – сплошь беловолосые, все в умопомрачительно пышных чёрных одеяниях, у каждого на груди – по восьмиконечной звезде. Его Величество разрушил неподвижную композицию: медленно, церемонно поднял бледные руки и ударил в ладоши – звук прокатился по арене пушечным выстрелом.
Шквал оваций накрыл волной. Тонкое единение с катком разлетелось осколками, и Киллиан ощутил, как защипало глаза, как мышцы налились усталостью, как закружилась голова. Пространство вокруг него схлопнулось до наполненной аплодисментами арены с её душащими, тяжеловесными мраморными и золотыми статуями, колоннами, арками, перилами, лепниной и сводами. Замешкавшись чуть дольше, чем было прилично, он всё же поклонился – всё не выходя до конца из образа, давая насладиться последними отголосками представления. Дерзко отвернулся от Императора, чтобы поклониться другому монарху – своему королю и его красавице-дочери, сидящим напротив хозяина безобразного дворца. Повернулся снова, чтобы поблагодарить публику на трибуне слева. Потом – на трибуне справа. И удалился со льда, тихо и просто, не произнеся ни слова.
И без того сказал очень много.
Киллиан вернулся на арену спустя несколько минут – переобулся да накинул плащ поверх тонкого танцевального костюма. Место ему выделили почётное – рядом с Первым министром. По другую сторону сидела Делма, мать Киллиана – она ободряюще сжала его холодные пальцы.
– Очень долго, юноша, очень долго, – полушёпотом отчитал он. – Я уже успел сказать ещё одну речь.
– Что он ответил? – тихо спросил Киллиан, хватаясь за мягкий бархатный подлокотник.
– Пока ничего. Размышляет, – отрывисто проговорил министр и дрожащей рукой потянулся за измятым кружевным платочком.
Киллиан кивнул и сжал челюсти. Что мог он сделал, а дальше на всё воля здешнего монарха. В конце концов речь шла об отправлении его подданных на войну.
– Ты сегодня был особенно хорош, – шепнула ему мать.
Всякий раз, когда она была им довольна, она покачивала головой и легонько постукивала пальцами по предплечью – по своему или по его. И в этот раз знакомый с детства жест вызвал на лице Киллиана слабую улыбку. На него уже наваливалась сонливость – тело выдержало бы с десяток повторений, но вот духовно он успел вымотаться.
– Услышьте! – громогласный голос раскатился по арене, отразившись от сводов и перекрыв тихий гул толпы. – Его Величество желает удостоить нас речью!
Всё немедленно стихло. Киллиан слышал только стук собственного сердца, вновь ускорившего свой ритм, да сопение Первого министра. Монарх поднялся неспешно, с достоинством. Дети его повернулись к нему – все одновременно, точно по команде.
– Мои верные подданные, – начал Император; голос его был низок и богат. – Мои дражайшие гости. Все эти дни мы вели непростые переговоры.
– Переговоры, – едва слышно пробормотал министр. – Так это теперь называется.
– Бремя окончательного решения лежит на мне, – продолжал монарх. – Я знаю, вы все его ждёте.
Киллиан едва удержался от того, чтобы закатить глаза. Конечно, они все ждали решения, и именно поэтому его нужно было оттянуть как можно сильнее.
– Я его принял. С высочайшего благословения Звёзд я его оглашу.
Киллиан тяжело вздохнул. Конечно, ведь не было лучше времени, чтобы подчеркнуть свою религиозность и напомнить о том, чья страна удостоилась наивысшей милости.
– Воистину сокровища Королевства Эрийского впечатляют. Последние дни показали мне: было бы большим грехом допустить разрушение столь прекрасной страны.
Министр откинулся на спинку и, похоже, едва не заскулил. Конечно же, всем было ясно, что будет дальше; Император ожидания оправдал.
– Однако.
Одно-единственное слово повисло в воздухе – почему-то Киллиану вспомнилось лезвие гильотины. Министр выпрямился рывком, точно от удара. Мать крепче сжала пальцы Киллиана.
Император обвёл гордым взором арену: скамьи для простых зрителей, ряды кресел для почётных гостей, завешенные мерцающими вуалями крохотные балкончики для самых высокородных господ, которые не желали ловить на своих лицах взглядов недостойных.
– Речь идёт о жизнях моих подданных, – озвучил он довод, который в эрийской делегации обсуждался с самого момента отправления от родных берегов. – А посему я не имею морального права принять на веру заверения Королевства Эрийского о всех тех привилегиях, которые Эдельландская Империя получит, поучаствовав в этой войне.
– Какие тебе привилегии, – шёпотом процедил министр. – Падём мы – и они тут же будут у твоих границ.
С места поднялся эрийский король и сделал широкий шаг вперёд.
– Так каковы же условия Вашего Величества? – громко спросил он.
– Ваше Величество, – обратился к нему Император, – условие моё – сущий пустяк, ибо я Вам, несмотря на прошлые разногласия, верю.
Воцарившуюся тишину, в которой повисла издёвка, король выдержал с честью. Не дрогнул, не опустил гордо расправленных плеч, не задал вопроса. Зато Первый министр подскакивал на своём месте так, что кресло Киллиана ходило ходуном.
– Будет справедливо скрепить нашу сделку брачными узами, не так ли, Ваше Величество?
– Пожалуй, союз и впрямь стоит ознаменовать подобным шагом, Ваше Величество, – король даже не попытался смягчить ледяной тон.
– Видят Звёзды – я счастлив, что мы в этом согласны, – зловеще проговорил Император. – Мои верные подданные помогут Вашему Величеству сохранить страну и корону – и символом этой сделки станет Ваша прекрасная дочь. Но также славные войска Эдельланда спасут и жизни простых людей, сохранят их дома и вернут веру в будущее. Могу ли я предложить скрепить эту сделку ещё одним браком?
– С трудом понимаю, к чему ведёт Ваше Величество, – голос короля звучал почти враждебно. – Не связанных семейными узами детей у меня больше нет.
– Я прошу вовсе не о детях Вашего Величества, – ласково проговорил Император. – Разве не говорим мы о благе эрийского народа? Так не будет ли справедливо, если мужем одного из моих благородных детей станет «отрада и гордость всея Королевства Эрийского»?
Пробежавшая по трибунам волна шепотков для Киллиана прозвучала точно сквозь вату; пусть Император стоял от него далеко, и лица было не разглядеть, а всё же было решительно невозможно не ощутить кожей цепкий взгляд его ледяных глаз.
– Я услышал предложение Вашего Величества, – отчеканил король. – Будет вполне справедливо, если теперь мы получим время на размышления.
– Несомненно, – в голосе Императора прозвучала высокомерная улыбка. – В таком случае ожидаю моих почётных гостей на завтрашней утренней аудиенции.
После этих слов монарх развернулся и покинул арену. Вслед за ним вереницей последовали принцы и принцессы: перед глазами у Киллиана плыло, так что они превратились в размытые чёрные точки на до блеска отполированном мраморе.
– Киллиан.
Кажется, что-то пошло не по плану.
– Киллиан.
Разве он не должен сейчас собираться в обратный путь? Да, верно, его ждут дома отец и сёстры, он не может оставить их надолго.
– Киллиан!
Его настойчиво трясли.
– Мама? – смущённо произнёс он.
– Идём, – мягко позвала она, поднимаясь и утягивая его за руку за собой. – Давай, дорогой, нам пора. Идём.
– Да, действительно, – рассеянно ответил Киллиан и позволил себя увести.
Пути в гостевое крыло дворца он не запомнил. Буйство красок сменявших друг друга интерьеров его больше не волновало. Мать привела его в отведённую ему комнату, усадила на постель.
– Всё хорошо, мама, – успокаивал он её. – Я просто устал.
– Ты не обязан соглашаться, – сказала ему мать, взяв его лицо в ладони и глядя ему в глаза серьёзнее, чем когда-либо. – Никто не посмеет тебя заставлять, а если посмеют – я учиню скандал. Этот наглец! Все видят, что он пытается нас унизить. Звёзды свидетели: никто не осудит тебя, если ты не согласишься.
– Спасибо, – Киллиан погладил холодную подрагивающую ладонь матери. – Я правда устал. Мне нужно передохнуть, и я смогу выйти ко всем.
– Конечно. Я им скажу. Тебя точно можно оставить сейчас одного?
– Мама, всё хорошо, – Киллиан растянул губы в бледную улыбку. – Просто дай мне отдохнуть.
Женщина тяжело вздохнула. Поцеловав его в лоб, она покинула комнату быстрым уверенным шагом. Последние дни её очень изменили – или просто явили свету ту её сторону, что всегда была прикрыта образом нежной заботливой матери.
Киллиан стащил с ног обувь и откинулся на подушки, не удосужившись раздеться. Империя удивляла его с того самого мига, как он сошёл с корабля, но этот день – он превзошёл в своём безумии все предыдущие взятые вместе. Тело налилось тяжестью, веки закрылись. Дремота тёплой плотной дымкой окутала сознание, и вот уже на границе меж сном и явью Киллиану чудились нелепые образы: Император, проводящий свадебный обряд, стоя на уродливой розовой скамье с вензелями; нервно скачущий по льду Первый министр, похожий на перепуганную лягушку и всё размахивающий кружевным платочком; сам Киллиан в чёрном и со звездой на груди, спрашивающий, а как же теперь надеть коньки, если подол достаёт до пола.
Череду чудных видений прервало леденящее чувство падения; вместо мягчайшей перины спина на миг ощутила каменный пол, выбивший из лёгких весь воздух. Киллиан дёрнулся и проснулся. Он всё ещё был один. Судя по тому, что свет за окном стал лишь слегка тусклее, времени прошло немного. В голове воцарилась неприятная пустота.
Оправив смятую одежду, Киллиан спустился в общую гостиную – там собрались Его Величество с дочерью, Первый министр и Делма.
– Ваше Величество, неужели он мстит Вам за тот случай? Сколько же лет прошло? Нельзя же так долго злиться на слова, – говорил министр, топоча вокруг стола.
– Думаю, его действительно задело то, что я сказал, – ответил Его Величество. – В своём нынешнем возрасте я бы выразился в подобной ситуации иначе, но всё же от своих слов отказаться не могу, особенно после сегодняшнего. Надутый павлин – он и есть надутый павлин, даром что белый.
– А, вот и наш юный друг, – министр заметил Киллиана. – Заставляете ждать монарха, юноша.
– Перестань, Бирн, – прервал его король. – Мальчик заслужил свой отдых.
– Прошу прощения, Ваше Величество.
– Присядь, мальчик, – монарх указал на нелепое голубое кресло с длинной золотистой бахромой и ногами в виде когтистых лап.
Киллиан послушно выполнил приказ. Разум его успел проснуться, и теперь его занимала лишь одна мысль: прикажет ли монарх выполнить условие эдельландского правителя?
– Итак, – король сложил перед собой руки и переплёл узловатые пальцы. – Теперь, когда все напрямую причастные к делу лица присутствуют, мы можем приступить к обсуждению.
Делма прожгла министра взглядом, и тот, уже открывший было рот, немедленно его захлопнул с отчётливым щелчком зубов; Киллиан никогда не видел маму такой.
– По поводу моей дочери я уже принял решение, – Его Величество словно не заметил этой короткой немой сцены. – Моя дражайшая Буан, будешь ли ты и в этот раз совершенной принцессой своего народа?
Та поднялась и расправила хрупкие плечи. Росту Её Высочество была невысокого. Яркие зелёные глаза ей достались, по всей видимости, от матери, зато прямой нос, густые брови, упрямое выражение лица и толстая блестящая каштановая коса были, несомненно, наследством короля.
– Я буду служить своему королевству так, как оно потребует, отец, – твёрдо произнесла она.
Киллиан и раньше задумывался о том, что король неспроста взял с собой единственную незамужнюю дочь в такую поездку. Теперь же он отчётливо понял: последним аргументом в переговорах была вовсе не культурная ценность его танцев.
– Я не сомневался в тебе ни секунды, – торжественно кивнул монарх, позволяя принцессе сесть.
Киллиан впился короткими ногтями в ладони. Делма не осмеливалась смотреть на своего государя, и потому угрожающий взгляд вновь достался министру; тот спешно отвернулся и промокнул лоб платком.
– Что до тебя, мальчик, – король задумчиво оглядел Киллиана. – Вся Эрия и я лично были бы очень благодарны, если бы ты пошёл на сделку с Императором. Однако я вынужден признать: заставлять тебя было бы несправедливо. Посему даю время до завтрашнего утра. Звёзды свидетели – даже в такие времена я не заставлю тебя платить за мою неосторожную грубость.
– Я всё понял, Ваше Величество, – ответил ему Киллиан.
Возможно, от него ждали ещё каких-то слов. Может быть, всем было бы легче, если б он согласился, не думая. Но Киллиану добавить было решительно нечего.
– Ваше Величество, не желаете ли поговорить о том, какие есть варианты партии для Её Высочества? – предложил министр.
– Говори, – разрешил король.
Принцесса, до того сидевшая ровно и неподвижно, теперь развернулась к министру, и тот под её взглядом снова забегал по комнате.
– Трое из двенадцати признанных на данный момент детей Императора всё ещё не состоят в браке, – заговорил он. – Сомневаюсь, что нам позволят выбрать, кому отдать наших заложников, так что, пожалуй, остановимся на варианте, при котором эдельландцы последуют традиции.
Он, видимо, ждал вопроса, но все присутствующие мрачно молчали. Бедолага скомкал в кулаке несчастный платок.
– Я думаю, Император будет спрашивать своих свободных детей по старшинству. Если никто из них не согласится на брак – он будет спрашивать всех детей, не хотят ли они пополнить гарем, что, как все здесь понимают, для нас было бы совершенно неприемлемо, ведь…
– Ближе к сути, – одёрнул Его Величество.
– Прошу прощения, Ваше Величество, – нервно поклонился министр. – Так вот, сейчас у Императора трое свободных детей. Седьмому Принцу уже лет двадцать шесть, если не больше, и он до сих пор не женат. Я не представляю, насколько ценным он должен быть, чтобы его отказ что-то значил в таких делах, и тем не менее…
– Бирн.
– Прошу прощения, Ваше Величество. О Седьмом мы почти ничего не знаем; он вроде как покровительствует искусствам в отданном под его начало городе, но нам это не особенно важно: если он до сих пор не женился, то не женится и сейчас. Далее у нас есть Десятый принц, и клянусь Звёздами – не хотел бы я с ним связываться.
– Десятый, – задумчиво проговорил король. – Не тот ли, что два дня назад учинил скандал у боковых ворот?
– Он самый, Ваше Величество, – подхватил министр. – О нём дурные слухи ходят. Говорят, жизни он слугам своим не даёт, да ещё и три его прошлые жены отчего-то все поумирали – а ему, прошу заметить, двадцать два. Даже в столице никто от него не в восторге – может статься, его потому и сослали править Мармором, что далеко в Западных горах.
– Получается, зятем моим станет сумасшедший, – мрачно проговорил монарх.
– При условии, что он захочет жениться и что не выберет нашего юного друга, – министр прикусил язык: мать Киллиана смерила его таким взглядом, что он сделал от неё два шага в сторону и добавил: – … если, конечно, он согласится…
Киллиан не смог заставить себя взглянуть на него. Никому из присутствующих он не мог посмотреть в лицо. Даже если Делма грозным взглядом обрывала неподобающие замечания министра, в воздухе всё ещё висела простая, очевидная истина: всем было бы проще, если бы второй заложник не создавал проблем и согласился.
– Ваше Величество, я была бы очень признательна, если б наш уважаемый государственный деятель не брал на себя тяжкое бремя решения судьбы моего сына, – вкрадчиво проговорила Делма.
– Уверяю Вас, уважаемая леди, окончательное решение исключительно за Вашим сыном, – ответил король. – Бирн, кто третий императорский ребёнок?
– Двенадцатая Принцесса, Ваше Величество, – продолжил министр. – Ей всего семнадцать; признали её буквально только что, и положение её пока что неясно. Особа крайне капризная, насколько я могу судить…
Его прервал стук в дверь.
– Открой, – коротко приказал король.
Министр протрусил ко входу и не без усилия распахнул отделанную золотом дверь, впустив внутрь мальчика лет пятнадцати, что приехал с ними и выполнял роль посыльного.
– Ваше Величество, – мальчишка поклонился, – Вам письмо из Эрии.
– Прочти.
Посыльный со звонким треском сломал печать и развернул белоснежный конверт. По мере того, как он читал, лицо его становилось бледнее и бледнее.
– Ваше Величество, с прискорбием сообщаю, что в ночь после Вашего отбытия в Эдельландскую Империю существа Пустоты прорвали нашу оборону к югу от Трима. Город пал. К моменту, когда Ваше Величество получит это известие, вся провинция может оказаться захваченной. Да хранят нас всех Звёзды. С величайшим почтением, генерал Вилей.
Киллиан ощутил, как внутри него что-то словно оборвалось. Трим. Всего-то два дня пути от его родного Килти.
– Ступай, – тихо произнёс король.
Мальчишка их покинул; после хлопка закрывающейся двери надолго воцарилась тишина. Министр грузно опустился на пуф в углу и, кажется, совершенно позабыл о кружевном платочке, что сжимал в пухлой руке. Киллиан огладил подлокотники; вызывающая бархатная обивка высушила вспотевшие ладони. Сердце билось где-то в горле.
– Правильно ли я понимаю, – его собственный голос звучал словно издалека, – что если я соглашусь, то мне с большой вероятностью придётся иметь дело с Двенадцатой?
Все взгляды устремились на него. Задумчивый королевский, взволнованный материнский, непонимающий девичий и колючий министерский. Женились в Эдельланде свободно, не разбирая, на мужчине или на женщине – и оттого проще оказавшимся в этой деликатной ситуации эрийцам не становилось.
– Вы говорили, что у Десятого было три жены, – осторожно пояснил Киллиан. – Думаете, если ему дадут выбор, то он изменит привычкам?
– Здравые рассуждения, юноша.
– Ты хорошо подумал? – Делма приблизилась к сыну, встала прямо перед ним, закрыв от его глаз всех остальных. – Император понимает, что рано или поздно ему придётся ввязаться в эту войну, Его Величество может продолжить переговоры и…
– И – что? – необыкновенно спокойно спросил Киллиан. – Трим уже захвачен. Кто знает, может они прямо сейчас громят наш дом?
Мать опустила взгляд, но ничего возразить не смогла.
– Его Величество может продолжать переговоры, вот только Императору спешить некуда. Он может тянуть сколько угодно. Ему плевать, сколько наших городов сожгут и сколько полей вытопчут. А нам бы хотелось получить помощь ещё вчера.
Ему вновь никто не ответил. Даже министр не решился ввернуть словечко.
– С каждым днём, пока мы тут торгуемся, гибнут люди, мама. Самый быстрый способ всё это закончить – принять его условия.
– Ты не обязан, – повторила мать, гладя его по щеке.
– Знаю, мама, – Киллиан ей грустно улыбнулся. – Скажи мне. Ты смогла бы жить, зная, что именно ты могла приблизить конец войны, но не сделала этого?
Делма часто заморгала. Она выпрямилась и отошла на шаг в сторону, всё ещё держась рядом, но больше не отгораживая своего сына от остальных.
– Я не стану с тобой спорить, – только и сказала она. – Что бы ты ни решил, я с тобой соглашусь.
– Ваше Величество, я не хочу слышать никаких речей, – произнёс Киллиан. Какая-то часть его поразилась тому, с какой лёгкостью давались эти слова. – Я остаюсь здесь, если так нужно.
Министр шумно выдохнул; он попытался откинуться на спинку, коей у пуфа не было, и смешно замахал руками и ногами, пытаясь не упасть.
– Ты не хочешь ничего слышать, но я не могу ничего не сказать, – произнёс король, поднимаясь. – Воистину ты отрада и гордость всея Королевства Эрийского.
Все присутствовавшие встали вслед за ним.
– Звёзды свидетели – после окончания войны Эрия попытается вернуть тебя домой. И уж тогда Киллиану из Килти будет оказан весь полагающийся почёт.
– Как будет угодно Вашему Величеству, – ответил Киллиан.
Он ушёл в свою комнату, не дожидаясь разрешения. Когда как не сегодня можно было позволить себе не мучиться долгими расшаркиваниями. Киллиан упал на кровать с полной уверенностью, что немедленно отключится, но сон всё не шёл. Он ворочался с боку на бок, накрывался одеялом и вновь его стягивал, спихнул на пол добрую половину бесчисленных подушек. Подремать ему удалось лишь под утро, но такой отдых не принёс новых сил и чувства свежести.
За завтраком он в основном молчал. Министр хотел было что-то ему сказать, но, встретившись с ним глазами, отвернулся и спешно завёл беседу с Её Высочеством.
Делма не отходила от него ни на шаг, но ни разубедить, ни ободрить не пыталась. В мрачном настроении они вместе с остальными членами делегации отправились в зал заседаний. Уже пройдя большую часть пути, Киллиан ощутил необходимость отлучиться в уборную – одна из них как раз оказалась рядом. Предупредив мать и министра, он свернул в нужную ему комнату. Отчего-то золото даже в таком месте – в самой грязной его части – уже не удивляло. Киллиан сделал свои дела и вымыл руки – из зеркала на него при этом смотрел совершенно незнакомый человек, лет на пять старше его возраста – и уже собирался присоединиться к остальным в зале.
Вот только когда Киллиан открывал дверь, он как назло кого-то сшиб. Этот кто-то грязно выругался на эдельландском, а после рванул на себя несчастную дверь и выскочил из-за неё явно с недобрым намерением.
Перед Киллианом оказался высокий молодой мужчина с бледной кожей и совершенно белыми, неровно остриженными волосами, небрежно увенчанными обручем из светлого металла. Один его глаз и треть красивого лица закрывала полированная маска; тот же глаз, что был открыт взгляду, был ярко-голубым и светился не просто злостью – истинным, глубинным безумием. Чёрные одежды и медальон в виде восьмиконечной звезды дополняли образ императорского отпрыска. Киллиан хотел было извиниться, но губы человека внезапно искривились в усмешке, и он заговорил первым.
– Так-так, кто тут у нас, – голос его был чистым и звонким, обманчиво мягким, – эрийский мальчишка с лезвиями на ботинках?
Человек сделал шаг вперёд, вынуждая Киллиана отступить назад в уборную.
– Посмотрите, какой весь из себя высокомерный. Едва не зашиб принца, и бровью не ведёт. Не хочешь извиниться?
– Хотел, – Киллиан чудом вспомнил, как же ответить на вопрос на эдельландском, – да только Ваше Высочество не дали мне рта раскрыть.
– Так ты всё же знаешь наш язык. Ну и акцент у тебя, конечно, но лучше, чем ничего, – обрадовался принц. – А я уж думал, что ты у нас просто необразованный маленький варвар, потому и молчишь.
Говоря так, он всё теснил Киллиана вглубь уборной, пока лопатки того не ощутили холод мрамора; в рёбра больно впился какой-то из элементов отделки.
– Вот это ты вблизи, конечно, уродец, – доверительно сообщил принц. – Не завидую Двенадцатой сестричке.
– К чему всё это? – поразившись своей смелости, спросил Киллиан. – Я задел Ваше Высочество дверью – я извинюсь. На этом и разойдёмся.
Принц звонко рассмеялся, элегантно прикрыв ладонью рот; не закрытая маской бровь его поползла вверх.
– Какой храбрый, – голос его звучал почти нежно. – А знаешь, о чём я тут вчера вечером подумал?
Киллиан твёрдо решил, что спрашивать «о чём?» не станет. Он сжал губы и уставился на человека напротив.
– Так получилось, что мне вскоре предстоит чудесная свадьба – ну, знаешь, с гостями, танцами и тостами. Только вот…
Десятый Принц – а в номере его Киллиан уже не сомневался – шагнул вплотную и крепко взял его за челюсть.
– … так вот, у меня было три жены – и я думал взять принцессу. В отличие от тебя, она хотя бы хорошенькая, – на этих словах он сжал пальцами щёки Киллиана и повертел его лицо из стороны в сторону. – Но вот беда – у женщин есть одна досадная проблемка. Они имеют пренеприятное свойство беременеть. Наследник у меня уже есть, так что от женщин мне, считай, толку больше нет. Ты понимаешь меня, да?
Сердце Киллиана, казалось, было готово пробить грудную клетку. Он дёрнулся, но Десятый его без труда удержал.
– Не хочу, знаешь ли, чтобы она сначала цеплялась за простыни уродливым пузом, а потом стала жирная и обвисшая – о, нет, три четверти года оставаться в браке и без тепла на супружеском ложе я более не желаю, – эти слова принц шептал уже Киллиану в ухо, и его влажное горячее дыхание оседало на коже, вызывая желание немедленно вымыться. – И вот сейчас я думаю – а ведь у меня есть выбор!
Десятый грубо дёрнул Киллиана за плечо и развернул.
– Да, вот так, – проговорил он, – если не видеть лица, то и ничего.
Киллиан рванулся изо всех сил, но единственное, чего этим добился – острой боли в руке, когда принц играючи её заломил.
– Какой же ты всё-таки невоспитанный, – расстроенно посетовал он. – Ничего, я научу тебя манерам.
Киллиан от души наступил ему на ногу. Десятый взвыл, но запястья его не выпустил. Наоборот: он выкрутил руку ещё сильнее, согнув Киллиана почти пополам, так что лицо его оказалось прижато к влажной мраморной раковине.
– И всё-таки я не уверен, – продолжал рассуждать принц. – Мужчин-то у меня раньше не было. Почти. Вдруг не понравится? Знаешь что? До заседания ещё есть немного времени. Попробую-ка я тебя быстренько, тогда и решу, что скажешь?
По спине Киллиана побежали мурашки, когда холодная рука с шершавыми пальцами сжала его ягодицу и поднялась от неё выше, забираясь под рубашку. Задом он ощутил, как к нему прижималось чужое тело. Новая попытка освободиться не принесла ничего, кроме боли: заломленную руку он уже попросту не чувствовал, а теперь ещё и ударился лбом о раковину.
– С чего ты вообще взял, что я соглашусь на брак? – процедил Киллиан; тем временем чужая рука лапала его за живот, и он старательно извивался, насколько позволяло его плачевное положение.
– Это неважно, – безмятежно сообщил Десятый. – Знаешь, я всё уже решил. Если не согласишься на брак – пошлю своих людей похитить тебя по пути домой. Даже если не найду тебе применения в постели – всё равно мы с тобой скучать не будем. Я, если тебе интересно, умею себя развлечь.
Киллиан как мог лягнул его, за что получил сильный, унизительный шлепок по заду. Десятый снова склонился к его уху и тяжело зашептал:
– Отказывайся. Беги. Тогда никто не будет знать, где ты. Мне не придётся по праздникам предъявлять тебя твоему жалкому величеству в целости. Чудесно, не правда ли?
Киллиан уже с трудом понимал слова. Его мутило от боли, колотило от ужаса. О том, что с ним будет дальше, он думал отстранённо, точно это кого-то другого позорно зажали в туалете и готовились лишить чести.
– И всё же – раз уж мы здесь, я тебя опробую…
– Вот ты где, дорогой брат, – раздался новый голос от дверей.
Киллиана внезапно отпустили, и он упал на колени, приложившись о раковину подбородком и едва не прикусив язык. Он оглянулся на звук. У входа стоял человек – полностью, с головы до пят закутанный в свободные чёрные одеяния, усыпанные драгоценными украшениями из светлого металла и бриллиантов. Лицо незнакомца закрывала гладкая маска, а в головном уборе явственно прослеживались очертания обруча, похожего на тот, что носил Десятый. Не было видно ни единого кусочка кожи незнакомца; даже его силуэт был неразличим под множеством слоёв ткани; точный рост его было не определить из-за высоких подошв. На груди его была вышита восьмиконечная звезда.
– Ах, дорогой брат, – елейным тоном откликнулся Десятый, делая шаг к заставшему их принцу. – Ты искал меня?
– Его Величество желает видеть тебя перед началом переговоров, – совершенно спокойно оповестил незнакомец.
Десятый бросил взгляд на Киллиана.
– Его Величество ясно дал понять, что ждать не намерен, – поторопил его брат.
Десятый одарил Киллиана плотоядной улыбкой и с тихим «я не прощаюсь» быстрым шагом удалился, едва не задев плечом незнакомца в дверях. Киллиан вгляделся в непроницаемое стекло маски; оно скрывало лицо столь надёжно, что было легко себе представить, будто за ним никакого лица вовсе не было.
– Я потяну время перед переговорами, но у тебя не больше получаса, – сказал принц и, звеня бесчисленными драгоценностями, удалился.
Только когда дверь закрылась, на Киллиана нахлынули эмоции. Он отполз в угол, и спустя пару рваных вздохов ощутил, как по щекам полились слёзы. Он закусил костяшки, подавляя крик. Вспышка боли немного отрезвила, но не помогла унять дрожь, сотрясавшую всё его тело. Он задыхался. Те места, которых касался Десятый, нещадно жгло. Киллиану отчаянно хотелось забраться в горячую, нет, в кипящую воду и скрести жёсткой мочалкой кожу до тех пор, пока та не слезет вместе с этим отвратительным чувством унижения и беспомощности.
Первым делом следовало восстановить дыхание – уж его-то он всё ещё мог контролировать. Медленный счёт до четырёх, до семи, до восьми, до четырёх, до семи, до восьми – и так раз за разом, пока сердце не перестало так ощутимо биться о рёбра. Время неумолимо утекало, приближая моменты, которые переживать совсем не хотелось.
Но Звёздам было угодно, чтобы случилось именно так.
Неведомая, непостижимая сила подняла Киллиана с холодного пола. На подгибающихся ногах он вернулся к раковине. Трясущиеся пальцы одной руки никак не желали справиться с нелепым золотым краном в виде лошадиной головы; из другой понемногу уходило онемение, и сменяла его боль, усиливавшаяся при малейшем движении.
Наконец, кран поддался, и из раскрытого рта лошади хлынула вода. Одной рукой Киллиан кое-как умылся. Густая вьющаяся чёлка упала на лоб, закрывая ссадину и наливающуюся припухлость. Пострадавшая челюсть только слегка покраснела, но опухать, видимо, не собиралась. Он подождал, пока лицо перестало слишком явно выдавать недавние слёзы, оправил одежду и отправился в зал заседаний.
Почти все места были уже заняты. Киллиан окинул взглядом собравшихся: Императора ещё не было. Пустовали и два кресла его детей – отсутствовали Десятый и тот человек, что застал их в туалете. Киллиан пробрался к своему месту; министр поспешил его выбранить за долгое отсутствие и рассказать, как же им всем сказочно повезло, что начало заседания отчего-то задерживалось. Делма же немедленно заметила, что что-то с её сыном было неладно; на её немой вопрос Килилан лишь качнул головой и выдавил улыбку.
Теперь выбор его был ещё более прискорбным, чем пару часов назад: либо он добровольно отдаётся в лапы чудовища, и жизнь ему облегчает лишь то, что у него будут проблемы, если оно всё же убьёт заложника; либо он отказывается и пытается сбежать, и в случае неудачи дни его, можно сказать, сочтены. Империя находилась, несомненно, в положении силы. Кто знает – может, Десятый действительно мог обставить всё так, чтобы придраться было не к чему.
– Юноша, Вы, надеюсь, не передумали, – шепнул ему министр.
– Нет, – ответил Киллиан и облизнул пересохшие губы. – Куда же я денусь.
Министр довольно покивал и деловито промокнул лоб. Хотя бы у него всё шло как надо.
– Кажется, сейчас начнётся, – пробормотал он, кивая в сторону трона.
В зал вошли двое отсутствовавших императорских отпрысков и заняли свои места. Спустя пару минут оркестр заиграл гимн Империи; все в зале встали, и грянуло набившее за последние дни оскомину объявление:
– Узрите! Высочайшим вниманием нас удостаивает Его Величество Шестнадцатый Император Эдельландский! Правитель земель Айсзеер Пфальц, Нидеркирсен и Остбергер Вельтранд, сюзерен государств Зюдтелер и Серрано, Хайлигвельдер-Оберкирсен и Гросинзельн-Мегаланилса, король Штернбрунна, избранный Звёздами покровитель свободных городов Хайлигштерна, Нахтигаля, Кастиллеи и Альт-Эдельбурга!
Монарх неспешно появился из дальней комнаты походкой человека, уверенного в своей полнейшей власти над ситуацией. Он величаво опустился на изукрашенный вензелями трон, жестом позволил присутствующим сесть и уложил руки на резные подлокотники, обитые чёрным шёлком. Когда гимн стих, Император заговорил.
– Мои верные подданные! Мои дражайшие гости! Приветствую вас этим благословенным утром, – раскатился его мощный голос по залу. – Мы собрались здесь, дабы продолжить переговоры о помощи славному Королевству Эрийскому в его праведной войне против чудовищ, что пришли в него через Леерум – или, как его называют наши почтенные гости, через Пустоту.
Пока он говорил, никто не смел шептаться. Стояла полнейшая тишина. Киллиан чувствовал, как заходившуюся от боли пострадавшую руку сжимала мать, но не мог на неё взглянуть. Все силы его уходили на то, чтобы держать лицо.
– Предоставим же слово Его Величеству Королю Эрийскому, – объявил Император.
Король неспешно встал и вышел вперёд – прямая спина, поднятая голова. Роскошные по меркам Эрии одежды его терялись и блекли на фоне немыслимого буйства форм и красок нарядов эдельландской знати, и тем не менее именно к Его Величеству обратились сотни жадных взглядов.
– Да хранят Звёзды всех, кто сегодня присутствует в этом зале, – начал монарх. – С каждым новым днём лишь растёт наша уверенность в том, что нашим государствам удастся прийти к славному союзу.
– Кажется, Его Величество заразился пустословием от этого надутого павлина, – едва слышно пробормотал министр.
– Днём ранее Его Величество выдвинул своё предложение, – продолжал король. – Тому было множество свидетелей. Сегодня же, также при свидетелях и под взорами Звёзд я от лица всего Королевства Эрийского намерен озвучить наше решение.
– Правильно, – продолжал комментировать себе под нос министр. – Правильно, нужно хотя бы на словах показывать, что последнее слово было за нами.
– Ваше Королевское Величество, – благожелательно обратился Император, – мы счастливы внимать Вашему решению и ни секунды не сомневаемся в том, что оно будет мудрым.
– В таком случае, Ваше Императорское Величество, я его оглашу.
Киллиан стиснул челюсти и впился ногтями непострадавшей руки в ладонь.
– Мы пришли к выводу, что скорейшему разрешению положения будет как нельзя лучше способствовать заключённый под взорами Звёзд военный союз, скреплённый двумя славными браками, – произнёс король; в голосе его звучал лёд. – И посему Эрия принимает предложение Его Величества.
Киллиан не мог разглядеть с такого расстояния лица Императора, но отчего-то был уверен, что его украсило торжествующее выражение.
– Воистину мудры слова Вашего Величества, – произнёс он. – В таком случае следует ли нам сейчас же избрать среди моих детей тех, кому будет оказана высочайшая честь скрепить наш прекрасный союз?
– Будьте так добры, Ваше Величество, – мрачно ответил король.
У Киллиана кружилась голова, когда он слушал очередную витиеватую речь Императора, суть которой от него ускользала. Министр снова что-то бормотал о своём. Делма гладила руку сына тёплой ладонью. Вдох на четыре счёта. На семь – задержка дыхания. Выдох на восемь. Повторить.
– Начнёт с Седьмого, – бубнил рядом министр.
– Седьмой из моих детей, – позвал Император.
Киллиан пропустил вдох, когда с места поднялся тот самый человек, который спас его от Десятого. Только теперь бросался в глаза тот факт, что лишь он один из всех императорских отпрысков не показывал ни кожи, ни даже очертаний своего тела; его братья и сёстры так или иначе оставляли на виду волосы, или руки, или глаза, носили пояса или тесные рукава. Седьмой Принц приблизился к трону и опустился на одно колено, и ткань свободных его одеяний легла широким кругом на пол.
– Желаешь ли ты послужить на благо своей великой страны? – спросил его Император.
– Откажется, – равнодушно прокомментировал министр.
Киллиан глубоко вдохнул. Эта затянутая церемония была, пожалуй, даже хуже уготованной ему участи.
– Ваше Величество, – отвечал Седьмой Принц, – во имя моей возлюбленной Родины, великой Эдельландской Империи я готов принять на себя сию почётную миссию.
Впервые за всё время по залу пробежал шумок. Министр подпрыгнул в кресле и раскрыл рот точно странная сказочная рыба, да так и не нашёл, что сказать.
– В таком случае, возможно, у Седьмого из моих детей будут пожелания по поводу его брака? – если Император и был удивлён, то ничем этого не выдал.
– Ваше Величество, – отвечал Седьмой, – политика мне не слишком близка. Сердце моё принадлежит искусствам, наполняющим радостью всех, от крестьянина до правителя, и посему я бы предпочёл скрепить сделку с народом Королевства Эрийского.
– Да будет так, – согласился Его Величество.
По виску Киллиана скатилась капелька холодного пота. На мгновение он забыл обо всём на свете: о боли в ушибленных местах, о пережитом унижении, о безнадёжности и душащем страхе. О Седьмом он знал ещё меньше, чем о Десятом. Седьмого вообще не рассматривали, как возможный вариант.
– Отрада и гордость Королевства Эрийского отправится в славный город Нахтигаль, – объявил Император. – Устроит ли Ваше Величество такое решение?
– Да, – отвечал король. – Устроит.
Киллиан невольно нашёл глазами Десятого и столкнулся с ним взглядом. И пусть сидели они друг от друга далеко, он был готов поклясться на Писании, что принц смотрел на него со слепой, звериной яростью. Киллиана в который уж раз за это невыносимо долгое утро пробила дрожь.
– Превосходно. Десятый из моих детей.
Пока Десятый поднимался с места, он всё не отводил взора от Киллиана. Он остановился там же, где за пару минут до него преклонял колено Седьмой, и в точности повторил его позу.
– Желаешь ли ты послужить на благо своей великой страны?
– Почту за честь, Ваше Величество, – ответил Десятый.
– В таком случае быть тебе мужем достойнейшей принцессы Эрии, – объявил правитель. – Ваше Величество?
– От имени всего Королевства Эрийского я даю своё благословение на оба союза, – с неприкрытой неприязнью отчеканил король.
– Да будет так.
Киллиан бросил взгляд на мать. Та поспешила спрятать смятение и печально ему улыбнулась.
– Мы с радостью приглашаем почтенных будущих супругов моих детей во внутренние здания дворца, – сказал Император. – Там мои искусные слуги помогут им со всеми приготовлениями к грядущему торжеству.
Принцесса Буан встала, гордо выпрямив спину и задрав подбородок. Киллиан последовал её примеру; мать в последний раз сжала его ладонь и отпустила, оставив на месте своего тепла леденящую пустоту. К ним приблизились слуги в дорогих форменных одеждах с восьмиконечными звёздами и с глубокими поклонами пригласили следовать за собой. Киллиан подчинился. По незнакомым комнатам он шёл точно во сне: всё вокруг казалось не более настоящим, чем декорации для его очередного танца. Он не знал, какую мысль думать первой: об облегчении ли от того, что Десятому он не достался; о том ли, что Седьмой мог оказаться ещё хуже; о страшной ли судьбе смелой принцессы Буан, шагавшей рядом с ним с таким видом, точно ничто в целом мире не могло поколебать её твёрдой решимости и воистину королевского величия.
Дать волю чувствам Киллиан позволил себе лишь когда его спустя бесконечно много времени привели в покои и оставили одного, дав пару часов отдыха и пообещав, что после обеда к нему придёт некто, кто будет помогать с приготовлениями к свадьбе.