Ночь окутала деревню, объяв ее с нежностью и умиротворением, которое всегда царило в этих землях. Она с бережностью охраняла окия, скрывая его от посторонних глаз, и одаривала ярким звёздным светом роскошные сады, отчего цветы на деревьях, казалось, переливались перламутром. Под затихающие звуки сяминсена, доносящегося из трактира, девушки, укутанные в шелковые платки, зажигали уличные фонари на крыльце огромного поместья, хихикая и тихо переговариваясь между собой.

      Сквозь приоткрытое сёдзи пожилая женщина наблюдала за служанками, следя за тем, чтобы они не позволяли себе ничего лишнего и выполнили свои обязанности. Хотя, на самом деле она всего лишь хотела подышать прохладным ночным воздухом и насладиться тишиной в деревне после тяжелого и шумного дня, унесшего с собой множество почитателей прославленного окия и его учениц, а вместе с ними и множество одиноких отцов с юными, незрелыми девочками, слезно умолявших принять их чад на обучение.

      Покой гейшам и майко только снился, но то была их судьба, и девушки понимали всю ответственность своего положения в обществе, а потому радовались каждой свободной секундой даже в такие обыденные моменты.

      Женщина захлопнула сёдзи, добавив в аккомпанемент к музыке тихий хлопок, а служанки звонко рассмеялись, скрывшись в окия через соседнюю дверь. В такой тихий и безмятежный вечер, казалось, девичьи голоса продолжали звучать в воздухе, словно серебряные колокольчики. И только ветер унес их с собой, закружив высоко в небе. Он шелестел по крышам, просачивался сквозь приоткрытые окна, сквозняком скользил по полу, вбирая в себя все секреты и самые сокровенные тайны этого места.

      Жительницы окия уже засыпали, каждая мечтая о чем-то своем, позабыв о том, что завтра их вновь ждут упорные тренировки и нудные занятия. Изнуренные учебой девушки окунались в собственные фантазии сразу же, стоило им лечь на футон. Только пожилая женщина ходила по коридорам, заглядывая в комнаты, бдительно следа за порядком, но вскоре закрылось сёдзи и ее покоев, а в окия воцарилась тишина.

      Хлоп.

      Приглушенный звук раздался в вышине, где-то над самым пиком остроконечной, вытянутой крыши.

      Хлоп. Хлоп.

      Ветер подул с новой, остервенелой силой, поглотив все звуки разом, так что спустя мгновение их уже словно и не существовало. Погода разбушевалась, переменившись, словно по чьему-то приказу. Ветви деревьев стали раскачиваться, со скрежетом царапая козырек и черепицу, а листья трепыхались от резких порывов, шурша прямо под окнами.

      Хлоп.

      Звуки с улицы надежно скрывали чье-то присутствие, так что разобрать шелест крыльев среди какофонии непогоды было невозможно.

      Смазанная и едва различимая в темноте тень промелькнула на крыше, избегая света от уличных фонарей. Незваный гость пригнулся, осторожно ступая по черепице, стараясь не издать ни звука. Темные крылья за его спиной были сложены и плотно прижаты к телу, не позволяя разглядеть фигуру незнакомца целиком. Он подкрался к краю крыши и бесшумно спрыгнул на песок, быстро переступив с него на деревянную дорожку, а затем — на крыльцо. Сторона, на которой оказалась тень, была скрыта от посетителей и вела она в сад, где проходили занятия у майко. Сёдзи, ведущую внутрь окия, на ночь всегда оставляли приоткрытой, чтобы свежий воздух с улицы наполнял дом и помогал уставшим девушкам уснуть.

      Мягкой поступью незнакомец проскользнул между створками, оставив их нетронутыми. Прислушиваясь к тишине внутри, тенью он продолжил плавно двигаться вдоль коридора, будто бы наверняка зная, какая доска заскрипит, а какая выдержит его вес, не издав ни звука. Кончики перьев едва касались пола, а крылья слегка подрагивали от напряжения или, быть может, волнения. Но, возможно, то был трепет от того, как гладко все проходило.

      Незнакомец опасливо оглядывался, на пару секунд замирая и даже не дыша, когда за тонкой стенкой кто-то сонно ворочался. Последнее испытание — лестница. Шаг за шагом незримой тенью он поднимался, пригнувшись так низко, что приходилось практически ползти на четвереньках. Кабинет ока-сан этого окия располагался высоко, намного выше, чем было принято в обычных заведениях и жилых домах. Женщина славилась своим изысканным вкусом, хотя никто из деревенских жителей никогда не видел ее лица.

      «Красавица в багровых шелках».

      «Коварная, словно лисица».

      «От ее сладкого голоса мужчины забывали обо всем».

      Много слухов ходило вокруг этой таинственной женщины, и в одном они были точно правдивы — ока-сан действительно была лисицей, да еще какой! Среди ёкаев было не меньше слухов про это окия и его хозяйку: многие считали, что она была девятихвостой. Древняя, таинственная ведьма, собравшая вокруг себя заблудших и нуждающихся в защите ёкаев, но никогда не выходящая в свет. Никто не знал, как в заведении появлялись новые майко, также как мало кто удостоился чести стать данна для выпускниц — прекрасных гейш.

      «Пламенная лисица» — так прозвали ока-сан ёкаи.

      «Быть может, никто не видел ее лица, потому что всех пленили горящие глаза ведьмы?» — с иронией подумал незнакомец, поднявшись на второй этаж.

      Всего на мгновение переведя дух, он двинулся вперед, став в сотню раз сосредоточеннее. С кицунэ нужно всегда быть начеку — все это знали с пеленок, слушая ужасные рассказы про коварных оборотней, способных соблазнить и обмануть любого, кто встанет у них на пути или же просто ради забавы. Хладнокровные, расчетливые и прекрасные, подобно самим богам.

      Но бояться слухов — величайшая глупость на свете.

      А вот доверять собственным наблюдениям — необходимость.

      Особенно, если ты вор.

      И вот он — заветный кабинет, в котором хранилась ценнейшая для ёкаев реликвия. Только ради нее незнакомец проделал весь этот опасный путь и решился поиграть с огнем, ведь для него она была и вовсе бесценной, единственной во всем мире. От волнения на лбу выступила испарина. Держать крылья, плотно прижатые к телу, было уже до судороги тяжело, они ныли от основания и до самых кончиков перьев, отчего хотелось резко расправить их и сделать несколько сильных взмахов, убравшись прочь из логова лисицы, туда, где она уже никогда не достанет вора.

      Но не было времени и тем более возможности поддаваться своим слабостям. Стараясь не касаться ничего на видных местах, незнакомец ринулся к письменному столу, бесшумно и быстро извлекая из него каждый ящичек, точно запоминая, как и в каком положении лежали документы, украшения и письменные принадлежности.

      «Мужские кольца? Эта ведьма коллекционирует сувениры от своих жертв? Так странно, ювелир, создавший это, обучался ремеслу не в Японии…» — отложив пару массивных перстней с жемчугом и янтарем в сторону, вор поднял фальшивое дно очередного ящика, но под ним обнаружил только письма. — «Где она может ее прятать?» — взгляд зацепился за резной шкаф, между дверцами которого выглядывал кончик шелкового кимоно. — «Среди нижнего белья?» — мерзкий смешок едва сорвался с губ вора.

      Но вместо женской одежды, нагадзюбанов и прочих предметов дамского туалета вор увидел доспехи и катану, а ткань принадлежала алому, расшитому золотыми нитями мужскому хаори, а на бархатной подушке, в самом низу, лежала маленькая, золотая жемчужина.

      — Удивлен, вор? — раздался приглушенный голос позади.

      Резко обернувшись, незваный гость расправил крылья, готовый в любую секунду защититься от атаки, какой бы она ни была. Вглядываясь в темноту, он не сразу разобрал высокую фигуру в глубине коридора. Тихо посмеиваясь, неизвестный размеренно шел вперед, размахивая из стороны в сторону ярко-рыжим хвостом. Стоило ему переступить порог кабинета, как лунный свет, льющийся из окна, осветил его когтистую изящную руку, покручивающую между пальцами длинное перо.

      — Сам синекрылый ворон, ну надо же, какая честь. Тебя разыскивают по всей Японии, — язвительно, но все также холодно протянул лис, не сводя горящих алых глаз с вора.

      — Пламенная лисица, я полагаю? — с издевкой парировал тэнгу.

      Перо вспыхнуло в ладони кицунэ, за секунду сгорев дотла. Лязг стали прорезал тишину, и ёкай едва успел уклониться от колющего выпада, перевалившись через стол. В последнюю секунду он схватил жемчужину, крепко сжав ее в руке. Поменявшись местами с лисом, он двигался спиной к окну, размахивая сильными крыльями в попытке ошеломить или сбить с ног противника, но каждый его удар лишь вскользь касался молниеносной фигуры колдуна, мастерски владевшего катаной. В голове тэнгу промелькнула мысль, что от неминуемой смерти его спасала эта тесная комната, не позволявшая кицунэ использовать свою огненную магию.

      Взмах меча.

      Острая боль пронзила правое крыло, от чего вор инстинктивно дернулся в сторону и упал на пол. Он едва успел перекатиться на бок, закрыв себя от смертоносного удара, а затем сделал резкий пасс рукой, вызвав мощный поток ветра, поднявшего в воздух все бумаги, разложенные на столе. Суматошно летая, листы на секунду ослепили его противника, и, воспользовавшись его замешательством, тэнгу пнул по ногам лиса, сумев окончательно выбить ёкая из равновесия и повалить на пол. Сердце в панике сжималось от каждого движения озверевшего кицунэ, разливаясь мощной пульсацией по всему телу, но это лишь будоражило адреналин в крови ворона. Не сдерживая победной усмешки, он поднялся на ноги и бросился в окно, оттолкнувшись от подоконника. Холодный поток вечернего воздуха обдал затекшие крылья, ослабив боль от колотой раны.

      Вот она — свобода. Он не сумел найти жемчужину, но зато одурачил лиса! Лучшей победы и придумать нельзя!

      Как вдруг пронзительный крик раздался в небе. От боли в глазах тэнгу потемнело. Не успев понять, что этот леденящий душу вопль издал он сам, ворон в последний раз попытался взмахнуть крыльями, но не смог. Потеряв равновесие в воздухе, он начал падать, не переставая вскрикивать от рывков, чуть выше плеча, будто кто-то вцепился клыками в его крыло и с силой затаскивал обратно в окия. Сквозь звон в ушах вор слышал чье-то тяжелое рычание и поступь когтистый лап.

      Лис разжал пасть, отпустив свою жертву, от чего ворон перевалился через подоконник обратно, хрипло простонав. Он лежал, не понимая, где находится. Жемчужина выкатилась из онемевшей, разжатой ладони, отскочив от пола и скрывшись где-то в глубине кабинета. Зрение так и не возвращалось, а от боли занемели руки. Тэнгу едва дышал, любое мельчайшее движение приносило ему агонию, огнем расходившуюся по крыльям. Их словно вновь и вновь разрывали на куски, кромсали и ломали, а перья между тем тяжелели от горячей, вязкой крови, пропитывающей их.

      Горло саднило, в голове все еще гулом стоял его собственный крик. Казалось, вор еще слышал эхо, повисшее в ночном воздухе. Ворон жмурился, кусал до крови губы, шепотом умоляя богов спасти его, избавить от боли. Становилось так холодно, будто зимой, наступившей слишком рано. Тело пробила мелкая дрожь, а вместо вздохов сквозь плотно сжатые губы вырывались сиплые стоны.

      Тэнгу лежал, трусливо и беспомощно поджав обратившиеся, птичьи лапы, не в силах даже пошевелиться, ожидая свою мучительную смерть. Ему хотелось вновь закричать, молить лиса не медлить и окончить его мучения, перегрызть глотку, лишь бы не становиться игрушкой в лапах хищника. Впервые ворон почувствовал себя слабой жертвой, загнанной хитрым и жестоким охотником в сети.

      Но ни смерти, ни новой боли не приходило.

      Сердце билось так слабо, будто вот-вот остановится, но сбивчивое дыхание говорило о том, что вор еще жив. С трудом приоткрыв глаза, тэнгу шевельнулся, силясь вернуть ориентацию в пространстве, но смог лишь слегка приподнять голову. Придавленный к полу собственными крыльями, ослабленный ворон встретился взглядом с узким, горящим золотом зрачком. Лис стоял перед ним, опустив руку на эфес катаны. Уши на его голове кончиками устремились к потолку, а за спиной раскрылся веер из девяти длинных, пушистых хвостов, хаотично покачивающихся из стороны в сторону. По бледным, сжатым губам стекала кровь, обрамляя подбородок.

      Но он не был похож на кровожадного хищника, охочего до крови слабых жертв. Как бы тэнгу ни старался разглядеть в нем безжалостного кицунэ, он выдел лишь усталый, сосредоточенный взгляд.

      — Дилюк-сама!

      Лис повернулся в сторону коридора, из которого тут же буквально выскочила девушка, с волнением бросившись к своему господину. Она чуть ли не паническим виляла двумя распушенными тонкими хвостами, а ее округлые уши были плотно прижаты к голове, будто бы нэкомата была готова в любую секунду напасть на любого, кто посмел тронуть кицунэ.

      — Все в порядке, Акико. Нам ничего не угрожает, — и лис вновь скользнул взглядом по раненому тэнгу.

      Девушка обернулась, тут же нахмурившись. Зеленые глаза загорелись от злости, объявшей девушку от одного вида окровавленного ворона в окия, будто его присутствие оскорбляло всех девушек, учившихся здесь.

      — Он пришел за кем-то из майко? — ледяным тоном процедила одна.

      — Нет, за жемчужиной.

      Нэкомата зашипела в сторону вора, взмахнув обнаженными когтями, будто бы в попытке его поцарапать.

      — Как он посмел?!

      — Тише, не нужно будить остальных девушек. Здесь и так было слишком шумно.

      — Прошу прощения, Дилюк-сама, я забылась, — девушка низко поклонилась, словно по приказу взяв себя в руки. — Что будете с ним делать? Он может выдать нас.

      Тэнгу вздрогнул, попытавшись подняться, но тело по-прежнему не слушалось его. Он словно предчувствовал, что ответ лиса будет для него роковым, но ничего не мог с этим сделать, обессиленно цепляясь за шероховатую поверхность пола, будто бы это могло хоть как-то его спасти. Совсем как животное, он озирался то на нэкомату, то на кицунэ, гадая, кто из двух хищников станет его палачом.

      — Посмотрим, — задумчиво протянул лис. — Неси цепи.

      Проследив озлобленным взглядом за девушкой, тэнгу проглотил вязкий ком в горле и, набрав в грудь побольше воздуха, гневно бросил кицунэ, потерявшему всякий интерес к своей жертве:

      — А я думал… кха… — горло пересохло от крика, было слишком тяжело говорить. — …думал, что только кошки… кх… играют с. с добычей.

      Лис проигнорировал вопрос вора, но все же вновь одарил его своим вниманием. Мужчина наклонил голову вбок, пригнув уши. Он все рассматривал и рассматривал тэнгу, будто выискивая в нем что-то известное лишь ему одному, а затем приблизился, опустившись рядом с ним на одно колено. Кицунэ осторожно убрал с лица ворона влажные пряди волос, с интересом коснувшись бархатной повязки на глазу.

      — Не противься своему страху, синекрылый ворон. Здесь не перед кем храбриться.

      — Не… кха… дождешься, — приглушенно, совсем слабо ядовито ответил вор и, собрав остатки своих сил, взмахнул рукой, надеясь, что его собственная магия еще не отвернулась от такого тэнгу-неудачника.

      Ветер окутал кабинет, затихнув также быстро, как появился, не сумев поднять даже лист бумаги с пола. И от осознания собственной беспомощности ворон сжал руки в кулаки, понурив потухший, сдавшийся взгляд. Каждый его вздох стал больше похож на всхлип, а горло резало изнутри от страха и стыда за то, как же жалко он сейчас выглядел.

      — Я не… не с-дам… дамся…

      Он вновь попытался подняться, зная, как слаб был со стороны, как позорно выглядели его попытки бороться за жизнь, но ворон все равно упрямо цеплялся за нее, готовый доказать лису, что не позволит ему так легко над собой издеваться. Не удержавшись на руках и пары секунд, тэнгу рухнул на пол, напоследок зацепившись за край кимоно лиса: на ткани остался кровавый отпечаток, почти не отличающийся по цвету от темного рисунка, а сам кицунэ даже не шелохнулся, молча разрешив своему пленнику бороться до последнего вздоха, даже если и с самим собой.

      Дилюк аккуратно отодвинул от себя окончательно ослабевшую руку и потянулся, чтобы прижать рану на крыле, несмотря на отчаянную попытку вора сопротивляться. От прикосновения лиса тэнгу тихо застонал, пытаясь отодвинуться, не позволить ему мучить себя, но уже едва мог дышать. Звон в ушах вернулся, постепенно усиливаясь, а лицо кицунэ, еще минуту назад бывшее вполне отчетливым, стало напоминать одно большое цветное пятно. Реальность смешивалась с темнотой, а все звуки доносились до слуха отдаленно, будто говорили вовсе не с вороном, а где-то там, с кем-то другим.

      — Х-холодно… — прошептал тэнгу, не чувствуя даже тепла от горячей руки лиса на своем крыле.

      — Я знаю. Спи.

      Голова вмиг потяжелела. Конечности, и без того онемевшие от боли, будто налились свинцом. Тэнгу больше не видел ничего перед собой. Не боялся, не страдал. Даже не помнил, где он, с долгожданным облегчением поддавшись чарам кицунэ.